Стаут Рекс
Орхидея
Рекс Стаут
ОРХИДЕЯ
Примем как постулат, что каждому человеку в жизни уготовано свое место; в этом случае лейтенант-коммандер Бринсли Рид, Военно-морской флот США, своему месту соответствовал как нельзя лучше.
Он был третьим в выпуске Аннаполиса. К тому времени у него уже были две полновесные полоски, он уверенно лидировал в трех учениях и еще до того, как продвинулся до середины служебной лестницы, стал известен в качестве лучшего палубного офицера в Северной Атлантике.
Четыре разных капитана рады были бы воспользоваться его услугами, когда ему присвоили очередное звание. Но лейтенант-коммандер Рид, имевший собственные представления о правилах корабельной дисциплины и достаточно везучий для того, чтобы подобрать нужный ключик к нужной двери в бюро в Вашингтоне, разочаровал их всех, получив под свое командование канонерное судно "Елена".
В последующие два года каждый, кому посчастливилось быть переведенным с "Елены" на любой другой борт, торжественно клялся в том, что "Елена" была сумасшедшим домом.
- У старика совсем крыша поехала, - говорили они. - Инспекция сумок и гамаков и боевые тревоги дважды в неделю. Борт оставляешь три раза в месяц.
Для матроса это десять дней на борту. Недоволен? Даже не думай! Это твой дом!
Все указывало на то, что лейтенант-коммандер Рид был одним из тех, кто олицетворяет собой более чем странное словосочетание "офицер и джентльмен".
Одно время он веровал в Библию, но давным-давно уже ее заменила "Голубая книга", официально известная как "Морской устав, 1914".
На третью зиму его командования участвовавшую в ежегодной огневой подготовке и маневрах в Гуантанамо "Елену" направили в Сан-Хуан на смену "Честеру", который должен был возвращаться в сухой док в Нью-Йорке.
Лейтенант-коммандер Рид был весьма доволен таким обстоятельством по двум причинам: во-первых, это избавляло его от вынужденного продолжительного подчинения флагману; во-вторых, ему представлялся случай навестить старого друга детства, которого он не видел уже многие годы и который владел теперь табачными плантациями в Пуэрто-Рико. В Сан-Хуане "Елена" уже стояла прошлой весной, но лейтенант-коммандер тогда еще не знал, что его друг живет на острове.
В конце концов, этот визит оказался полным разочарованием. Я не стану утверждать, что лейтенант-коммандер Рид утратил все социальные инстинкты, но факт остается фактом: за усилиями в совершенствовании себя в качестве военной машины он совершенно забыл о том, как быть человеком. Он нашел своего приятеля полным болваном, а тот его - невыносимым.
Два дня они притворялись, что пытаются развлечь друг друга. На третье утро лейтенант-коммандер попросил бывшего товарища не обращать внимания на его присутствие и следовать своим собственным настроениям; гость же будет сам заниматься собой.
- Очень хорошо, - согласился тот, - тогда я прокачусь до северного кордона; повозка идет как раз сегодня. Ты не присоединишься ко мне?
Лейтенант-коммандер отказался и провел тоскливейший день, болтаясь в гамаке между двух гигантских кедров, потягивая свежий ананасовый сок и читая древние номера популярных журналов. Вечером он объявил о своем намерении вернуться в Сан-Хуан на следующее же утро.
- Но ты же собирался погостить неделю, - вяло запротестовал хозяин. Да и отдых пошел бы тебе на пользу. Здесь, конечно, не так много развлечений, но я буду рад, если ты останешься. К чему спешка?
- Оставим твою вежливость, - ответил лейтенант-коммандер, тупо уставившись на друга. - В этом нет ничего хорошего, Дик, - мы слишком разные. У нас все теперь по-своему - и я хочу вернуться на борт.
Соответственно этому решению в четыре часа следующего дня (отбытие было отложено на несколько часов из-за полуденного зноя) лейтенант-коммандер взобрался на своего маленького пони, который за шесть часов донес его из Сан-Хуана в Сьеррогордо, и, помахав на прощание хозяину, отправился в сорокамильное путешествие через горы, холмы и долины к морю.
Свернув на белую фургонную дорогу, ведущую в Сан-Лоренцо, лейтенант-коммандер испытал приятное облегчение.
Он полностью понимал себя. Суровый, неистово любящий власть, признающий единственную норму морали и поведения и вполне счастливый собственными полномочиями, а также возможностью применять их, он был абсолютно не способен дышать никаким иным воздухом, кроме как воздухом своей каюты. Пока пони нес седока вперед, мимо чудесных голубых утесов и бесчисленных бурных потоков южного склона Сьерра-де-Луквильо, разум Рида находился за тридцать миль оттуда, на палубах "Елены".
Жизнь на борту представала перед ним до мельчайших подробностей: гордо развевающийся кормовой флаг, возвращение рулевого Морана, неутешительное состояние складов, выявленное во время воскресной инспекции.
Подолгу останавливаясь на каждом из этих пунктов, он смаковал их и жаждал повсюду навести порядок - в соответствии с уставом.
В Кагуасе, когда он остановился напиться прохладной воды и передохнуть несколько минут, ему посоветовали отложить продолжение путешествия.
- Это опасно, сеньор, - говорил владелец маленького магазинчика. Взгляните!
И он указал на северо-восток, где над мрачным, сизым хребтом медленно ползла на запад черная туча, похожая на великана, шагающего по вершинам.
- Ну и что с того?
- Это предвещает шторм, сеньор; вы промокнете. А перебираться через горы, да еще ночью...
Лейтенант-коммандер жестом прервал его, уселся на пони и отправился дальше.
Почти на середине перевала, в двух милях от деревушки Рио, шторм разыгрался над ним в полную силу.
Все началось с мелкой мороси; лейтенант-коммандеру пришлось потратить некоторое время, чтобы сойти на землю, отвязать от седла пончо и надеть его.
Но не проехал он и ста ярдов, как дождь превратился в настоящий ливень, в ту же минуту быстро надвигающаяся тьма как одеялом покрыла узкую тропинку, и путешественнику пришлось теперь вслепую бороться с водяной стеной в непроницаемой черноте тропической ночи.
Вскоре Рид оставил безуспешные попытки направлять своего пони; все его силы уходили только на то, чтобы, обхватив животное за шею, держаться в седле.
Рев ветра и непрекращающиеся потоки воды были ужасны, и очень скоро он потерял всякую способность ориентироваться в этом кромешном аду.
Внезапно что-то большое и тяжелое больно ударило его, он почувствовал, как пони пошатнулся и остановился, а в следующий момент Рида словно подхватило что-то и понесло, яростно швыряя из стороны в сторону...
Лейтенант-коммандер сел, осмотрелся и длинно выругался. Желал бы он знать, где, ради Семи морей, находится - и тут он все вспомнил.
Рид попробовал встать, но тут же ощутил острую, пронзительную боль в левой руке. Попытавшись пошевелить ею, он обнаружил, что рука безжизненно висит в рукаве.
Со стоном он все-таки поднялся и энергично потопал ногами, чтобы убедиться в их целости, чуть не взвыв от боли, снова пронзившей сломанную руку.
Шторм миновал.
Южные звезды над головой рассеивали мягкий, бриллиантовый свет. Вокруг и вверху плотная черная листва, таинственно шелестела под легким ветерком; налево, в просвете, виднелись белые очертания известнякового утеса. Туда и направился лейтенант-коммандер, надеясь найти дорогу. Пони нигде не было.
Около получаса Рид разыскивал путь, перебирался через корни и сломанные сучья, натыкался на непроходимые заросли кустарника и дикого винограда.
При каждом шаге он вздрагивал от резкой боли и уже начал чувствовать легкое головокружение.
Неожиданно Рид оказался на открытой прогалине, в конце которой заметил свет, лившийся из окна домика.
Превозмогая боль, он добрался до крыльца и постучался.
Дверь открылась; потом земля словно сама поднялась к нему, и все погрузилось во тьму.
Лейтенант-коммандер очнулся, ощущая самые восхитительные в своей жизни тепло и усталость, и пролежал несколько минут с закрытыми глазами, просто от нежелания открывать их. Внезапно он услыхал рядом с собой женский голос. Говорили по-испански.
- Нет, любимый, он еще спит.
Второй голос, мужской, раздался откуда-то с другой стороны комнаты:
- Ты уверена?
- Да. Тебе действительно не о чем беспокоиться.
Если не считать руки, он больше не пострадал.
- Ну хорошо. Подойди сюда, Рита.
Лейтенант-коммандер открыл глаза. Уже давно стоял день; очевидно, Рид пробыл без сознания - или проспал - довольно долго. Он увидел маленький бамбуковый столик рядом со своей кроватью, американское плетеное кресло-качалку, самодельную пальмовую ширму; затем перевел взгляд туда, откуда слышались голоса.
Девушка стояла перед мужчиной, почти полностью закрывая его собой. Неожиданно она отодвинулась, и пораженный лейтенант-коммандер опустил веки.
Прошло несколько секунд, прежде чем он снова, медленно и осторожно, открыл глаза. Яркий свет, падавший из распахнутого окна, освещал лицо этого человека - ошибки быть не могло.
"Определенно, - думал лейтенант-коммандер, - и я в такой дыре! Удивительно, что я еще жив".
Лежа тихо и притворяясь спящим, он подслушал следующий разговор:
- Ну, я должен идти, - последовал мужественный вздох.
- Но, Тота! Я ждала, что ты скажешь это; я видела по твоим глазам. Это же наш праздник, ты обещал!
- Послушай, малышка, будь благоразумна. Как я мог предвидеть шторм? И этот человек... Ты знаешь, что это такое. Если он и не... - Мужчина оборвал себя на полуслове.
- Очень хорошо. Тогда иди. Я не стану скучать по тебе; я должна заниматься путником. Я буду петь для него и приготовлю ему маленький желтый bisca Местное кушанье (исп.) и может...
Девушка рассмеялась неописуемо заманчивой перспективе.
- Рита! Что ты хочешь сказать?
Раздались быстрые шажки, вздох и снова легкий смех.
- О, Тота, любимый мой! Ну, тогда поцелуй, поцелуй меня! Ах!
После паузы опять послышался мужской голос:
- А теперь...
- Теперь ты можешь идти. Но я провожу тебя. И еще я хочу... Но пойдем, я расскажу по дороге.
Лейтенант-коммандер услышал, как они вышли, оставив дверь незапертой, и, открыв глаза, начал лихорадочно соображать.
Его не узнали; в это легко можно поверить, поскольку он был в гражданском, а за последние шесть месяцев отрастил небольшую бородку. Но все же оставалась некоторая опасность; ненадежность его положения и беспомощность были исключительно неприятны. Решительно, он должен убраться отсюда при любой возможности. Первое, что следует сделать, это разузнать о судьбе пони. Он спросит девушку, когда та вернется.
Лейтенант-коммандер вдруг заметил, что ему здесь очень удобно. С него лишь сняли пончо, плащ и ботинки и укрыли грубым шерстяным покрывалом; тупая, назойливая боль растекалась по всей руке от плеча до запястья, и все же Рид испытывал безотчетную легкость и удовольствие.
В комнате, которую он уже успел немного разглядеть, царила удивительная атмосфера уюта, даже изысканности, несмотря на голые стены и отсутствие ковров. Мягкий свет проникал из окна напротив, выходившего, как предположил Рид, на запад; другое окно закрывала от тропического солнца зеленая штора.
Два или три плетеных стула, американская швейная машинка и пара столиков составляли всю обстановку; и все же она произвела эффект на лейтенант-коммандера, за свою жизнь не обратившего внимания ни на одну комнату и теперь изучавшего эту с интересом и одобрением.
Он очнулся от звука шагов. Девушка подходила к раскрытой двери. В ее руках был огромный букет орхидей.
Бесшумно войдя в комнату и положив цветы на стол, она на цыпочках приблизилась к кровати, увидела, что лейтенант-коммандер открыл глаза, и весело улыбнулась:
- Ах! Сеньор проснулся.
- Да. - Несмотря на свое положение, он тоже улыбнулся ей.
- Хорошо! Но вы проспали очень долго. И рука - очень больно?
Она осторожно приподняла покрывало, и лейтенант-коммандер только сейчас заметил, что рукав его рубашки был разрезан до плеча, а рука, закрепленная между двух дощечек, забинтована.
- О... я не знал, - проговорил он, - спасибо вам, мне очень удобно.
- Это хорошо. Мы старались как только могли.
О, но я так испугалась, когда сеньор постучал в дверь!
Я думала, что вы умерли. И Тота - мистер Харли, мой муж - он думал, что вы никогда... Но что же это! - Она резко остановилась, и неподдельный ужас отразился на ее лице.
- Что такое?- в тревоге спросил лейтенант-коммандер.
- Как, сеньор же должен проголодаться! - воскликнула она. - А я стою тут и болтаю, как какая-нибудь старуха.
Она тут же развернулась и бросилась в кухню.
В последовавшие минут пятнадцать оттуда неслись самые дразнящие звуки и запахи. Только сейчас лейтенант-коммандер почувствовал, как он был голоден - мучительно голоден.
- Сеньор пьет ослиное молоко? - крикнула Рита из кухни.
- Нет, сделайте просто черный, пожалуйста, - попросил он.
Ему накрыли на бамбуковом столике, подвинутом поближе к кровати. Рита, сказав, что будет работать в соседней комнате, велела непременно позвать ее, если вдруг пострадавшему что-нибудь понадобится, и вдруг, пораженная неожиданной мыслью, наклонилась к столику:
- Я забыла о руке сеньора. Конечно, вы беспомощны - как ребенок! - и нарезала хлеб и мясо на маленькие кусочки, а грейпфрут разделила на дольки.
Несмотря на все неудобства от действий одной рукой, Рид нашел, что завтрак, состоявший из земляных груш, жареной говядины, приправленного омлета, черного, дымящегося кофе и разных фруктов, невероятно хорош.
Когда он поел, Рита появилась снова и, спросив, курит ли сеньор, обрезала сигару и зажгла ее для него!
Откинувшись на подушку, Рид принялся втягивать в себя и медленно выпускать ароматный дым, не думая ни о чем.
Утро заканчивалось. Рита то приходила, то убегала обратно, легко и бесшумно скользя сандалиями по голому полу и каждый раз спрашивая, удобно ли сеньору.
Разместив орхидеи в красной вазе, она поставила их рядом с ним, на бамбуковый столик. Потом, снова показавшись в дверях, сообщила, что ее муж нашел пони сеньора неподалеку, в роще рядом с дорогой, и что он совсем не пострадал. Она забыла сказать сеньору об этом раньше.
- А! - только и проговорил лейтенант-коммандер.
Он должен был бы обрадоваться новости; возможно, он и обрадовался, но никак не отреагировал на это известие.
Вскоре после полудня Рита, справившись с работой по дому, села в плетеное кресло-качалку и начала разговор. Она принесла с собой кувшин ананасового сока и предложила сеньору стакан, так что теперь Рид, со всеми удобствами расположившись на куче подушек, лениво потягивал освежающую жидкость.
- Сеньор направлялся в Сан-Хуан? - неожиданно спросила Рита.
Лейтенант-коммандер кивнул.
- Ах! Это такой чудесный город - Сан-Хуан! Я жила там, - вздохнула девушка, мечтательно закладывая руки за голову и откидываясь на спинку кресла. Своей фигуркой, маленькой и удивительно стройной, она была похожа на гадалку Веласкеса. - Там очень весело - музыка по вечерам, гулянья и маленькие стулья, которые падали под весом здоровых американцев. А как мы все хмурились, когда нас заставляли вставать под звуки - как вы его зовете? - "Усеянное звездами знамя"! "Star spangle banner" - американский гимн
Лейтенант-коммандер, потягивая сок, молчаливо наблюдал за ней.
Рита снова вздохнула.
- О, как давно все это было! А ведь прошло всего несколько месяцев. И может, когда-нибудь я увижу его опять.
- Вам не одиноко - здесь, в глуши?
Лейтенант-коммандер с удивлением подумал, что ему действительно интересно услышать ответ.
Он прочел его в ее глазах. Они широко раскрылись и загорелись красноречивым отрицанием.
- Нет, нет! Как мне может быть одиноко - с Тота? - В голосе Риты прозвучала безотчетная нежность, когда она произносила это имя. - Это мой муж, - гордо продолжила она. - Вы не видели его. Он тоже американец.
Единственно, что плохо, - я не могу ни с кем поговорить о нем. Даже с моей мамой; она сердилась, когда Тота увез меня. Наверное, - Рита бросила на сеньора бесхитростный и одновременно боязливый взгляд, - вот почему меня тянет поговорить с вами.
Лейтенант-коммандеру стало неприятно.
- Так вы поженились, - глупо заключил он.
Рита нахмурилась, но ее лоб тут же разгладился, и она легко и счастливо улыбнулась:
- Ну, вы не слушаете. Хотя вы, американцы, все такие. Все, кроме Тота. Скоро он будет здесь; он хотел вас видеть. Он чудесный человек и такой хороший, сеньор.
- Я не сомневаюсь в этом, - сухо сказал лейтенант-коммандер.
- Да. Мы приехали всего девять-десять месяцев назад, и у нас уже много акров кофейных деревьев. В мае они все цвели, представляете? Вы видели когда-нибудь, сеньор? Такие маленькие белые цветы, как звездочки.
Тота сказал, что предпочитает видеть их уже загорелыми, как мое личико. - И она рассмеялась над шуткой мужа.
Лейтенант-коммандер мало слушал девушку. Он пристально смотрел на нее - на ее смуглые тонкие руки, гибкую фигурку, полную живой грации, на темные, изменчивые глаза.
1 2