Рекс Стаут
За чертой


Стаут Рекс
За чертой

Рекс Стаут
ЗА ЧЕРТОЙ
Откинув полог постели, миссис Сэм Россингтон взглянула на мир, простиравшийся за окном, на котором горничная раздвинула шторы всего минуту назад.
Потом рука ее потянулась к подносу с горячим шоколадом, стоявшему рядом на столике, а ротик растянулся в глубоком зевке, выражавшем откровенную скуку. Подоткнув под спину подушку и расположившись поудобнее, она приготовилась отпить шоколаду и немного поразмыслить.
Сегодня у миссис Сэм - или Агаты - был день рождения, то есть время, когда ей неизбежно приходилось платить белобородому отцу-создателю дань уважения и вместе с тем сожаления - ведь старик отродясь не отличался сдержанностью или тактом.
В настоящий момент он с жестокой откровенностью напомнил Агате о том, что она прожила свое тридцать первое лето и что отныне взмахи его серпа будут учащаться с катастрофической быстротой, ибо Агата, будучи еще сравнительно молодой, уже достигла той грустной отметины в жизни, начиная с которой человек все чаще мысленно обращается к прошлому, нежели к будущему.
Впрочем, в порхающем мозгу Агаты такие неудобные вещи, как мысли, редко задерживались надолго. Словно некто, "бесцельно блуждающий по лесу", она принимала жизнь такой, какая она есть, и брала от нее все возможное, никогда не задумываясь о дне вчерашнем и уж тем более о завтрашнем.
Как и большинство человеческих жизней, любопытным образом схожих в развитии души и ощущений, - хотя они и могут розниться в том, что касается индивидуального опыта, - жизненный путь Агаты четко делился на периоды.
Первый - который можно было бы назвать "романтически-невинным" - почти уже стерся из ее памяти, если не считать выплывающих время от времени на поверхность хрупких, овеянных сладким ореолом, воспоминаний, никак не желающих уступать тягостным разочарованиям.
Второй - "семейно-притворщицкий" - она вспоминала не иначе как с содроганием. На семейную жизнь Агата возлагала определенные надежды, ожидая найти в ней развлечение, но Сэм Россингтон оказался ей не по силам.
Для него она не являлась ни женой, ни другом, а всего лишь источником чувств, и, поскольку изначально была все же задумана создателем как нечто большее, нежели просто украшение или игрушка, ей не раз пришлось раскаяться в собственной недальновидности и глупости.
Выйдя замуж за Сэма Россингтона из-за денег, а также ради комфорта и безопасности, которые обеспечивало его внушительное состояние, она с достойной похвалы твердостью придерживалась условий этой сделки, и, нужно признать, он со своей стороны - тоже, и все-таки Агата не была полностью свободна от сожалений.
Сожаления эти могли принимать самые разные формы, временами даже возносясь в сферу благочестивых устремлений, однако чаще всего были лишены связи с плотью. Одним словом, Агата принадлежала к числу тех несчастных существ, которые, будучи наделены душой, оказались при этом лишены какой бы то ни было воли.
А что может доставить человеку больше неудобств, как не больная совесть?
Прожитые годы несколько затуманили, но не стерли самого прошлого. Яркие проблески воспоминаний время от времени будоражили память, хотя уже не вызывали каких-то глубоких эмоций, а только сдержанный интерес способна ли все-таки жизнь преподнести ей еще какое-нибудь счастье?
И все же одно лицо, всегда представавшее перед ее мысленным взором бледным и исполненным страдания, было наиболее частым гостем в ее видениях. Один и тот же вопрос бесконечно мучил ее - способна ли она прогнать от себя воспоминание о таком человеке, как Джон Картер, - но даже тогда она не могла не восхищаться его умением по-мужски принять поражение.
Конечно, он не скрывал своего намерения по окончании полной разочарований юности как можно скорее отправиться прямиком в ад, однако делал это достойно и не спеша.
- Эх! - Агата вздохнула, нажимая на звонок, чтобы вызвать горничную. Что теперь ей, умудренной жизнью вдове, делать с этими воспоминаниями юности? Ведь все это было десять лет назад, и семь из них она прожила с мужем, когда тот вдруг выказал по отношению к ней непривычную и редкую предупредительность, подхватив на фестивале в Гаване какую-то жуткую лихорадку и сгорев меньше чем за неделю - каковым поступком, как сочла Агата, почти оправдал сделанный ею в свое время выбор. - А самое смешное, что я, пожалуй, скучала по бедняге! - проговорила она вслух, когда дверь открылась и на пороге появилась горничная.
- Прошу прощения, - сказала Джини. - Я помешала?
- Нет, - спохватилась Агата. - Можешь унести поднос. И скажи, не было ли почты?
- Нет. Звонили миссис Крэншоу и мисс Карсон, а еще вам прислали розы и корзину орхидей. Принести их сюда?
- Господи, только не сюда! Здесь уже и так от цветов задохнуться можно - не комната, а прямо какое-то святилище Аллаха!
Откинувшись на подушку, Агата молча наблюдала за девушкой, потом вдруг спросила:
- Джини, ты знаешь, что у меня сегодня день рождения?
- Конечно, знаю, мадам, - донесся ответ из глубин гардеробной.
- А поздравить меня ты не хочешь?
Джини вышла из гардеробной, неся в руках платье, которое тут же разложила на подлокотнике кресла.
- Ну... - растерянно начала она, смущенная неожиданным проявлением дружеских чувств со стороны хозяйки. - Поздравляю... Поздравляю вас с днем рождения, мадам.
- Спасибо, - сухо ответила Агата. - Я догадываюсь, что вряд ли могу ожидать от тебя особенно пылких поздравлений. - Она разглядывала Джини с любопытством, словно видела ее впервые. - Ведь я не очень-то оделяла тебя вниманием, не правда ли?
- Вы всегда были очень добры ко мне, мадам.
- Возможно, - задумчиво произнесла Агата и, как бы размышляя вслух, продолжала: - Как странно - я никогда не пыталась узнать тебя получше. Сэм всегда говорил, что я черствая. Может быть, поэтому у меня и друзей-то нет. Знаешь, Джини, я, наверное, старею, потому что начинаю чувствовать себя одинокой. А сегодня я чувствую себя просто несчастной. Так что там сказала миссис Крэншоу?
Джини, прибиравшаяся на туалетном столике, обернулась:
- Спрашивала, ждать ли ей вас сегодня вечером. Кстати, ванна готова, мадам.
Но Агата не испытала обычного удовольствия ни от прохладной бодрящей воды, ни от последовавшего за этим таинственного ритуального умащивания ароматами, и, когда Джини принялась причесывать ее, она была почти раздражена.
Это настораживало. Агата была человеком настроения, и Джини, наделенная чуткой душой, гадала сейчас над тем, что могло привести хозяйку в столь неожиданно нервное состояние.
А между тем ее искусные пальцы двигались ловко и уверенно, укладывая кольцами золотисто-каштановые пряди, которыми Агата по справедливости гордилась, в то время как сама она сидела перед столиком, уткнувшись отсутствующим взглядом в выстроившиеся в ряд всевозможные баночки и склянки.
- Джини, я не поеду сегодня к миссис Крэншоу, - неожиданно заявила она.
Горничная промолчала.
- Меня тошнит от них от всех! - пояснила Агата и, как бы рассуждая сама с собой, продолжала: - Нет, конечно, это было бы ужасно глупо, и я не могу позволить себе этого... Но пойми, Джини, у меня это порыв!
Порыв, какой я испытываю впервые! Я только сейчас начинаю понимать, что потратила впустую десять лет и наверняка потрачу точно так же и остальные годы. Это уже привычка. И все-таки... Сегодня... - Она вдруг прервала свою речь, чтобы огорошить девушку вопросом: - А скажи, Джини, как бы ты на моем месте отметила день рождения?
- Не знаю, мадам, - растерялась горничная.
- Нет, ты должна ответить, - настаивала Агата. - Как скажешь, так и будет. Я буду Гарун-аль-Рашид, а ты - мой главный визирь. Только, пожалуйста, не изобретай каких-то там изысков! Я настроена меланхолически, и мне нужно что-нибудь исключительно положительное. Ну давай! Говори!
Девушка смущенно хихикнула.
- Ну... мадам может устроить прием, - предложила она, но после того, как хозяйка нетерпеливым жестом оборвала ее, обошла вокруг стула и сверху вниз посмотрела на хозяйку. - Если у мадам и вправду серьезные намерения... - начала она.
- Абсолютно серьезные! - уверила ее Агата.
И тогда Джини, войдя в роль главного визиря и произнеся вступительное слово, которое, хотя и будучи весьма интересным, не имеет отношения к настоящей истории, дала хозяйке просто уникальный совет. Когда она умолкла, Агата вскочила и радостно захлопала в ладоши:
- Джини, да ты просто сокровище! И ты абсолютно права! Впервые в жизни я попробую осчастливить кого-то другого!
Нью-Йорк поистине город больших расстояний. Так, например, Десятую улицу и Бродвей с Вест-Энд-авеню, где располагалась уютная квартирка Агаты, разделяют миллионы миль.
Ровно в половине двенадцатого вечера в день своего рождения Агата, укутанная в меха, в сопровождении Джини погрузилась у дверей своего дома в лимузин и велела шоферу ехать в сторону Десятой улицы и Бродвея. А уже через минуту они, вырулив на Девяносто шестую улицу и свернув к югу, пустились в путь.
Этот самый Бродвей можно назвать самой интересной улицей в мире. Вернее сказать, он сам содержит в себе целый мир - в миниатюрном и карикатурном изображении. Неаполитанскую Лючию, парижские Елисейские поля, каирскую Муски, дамасскую Гроув - все это вы найдете здесь, если только знаете, где искать.
При желании за одну ночь вы можете совершить необычное кругосветное путешествие между Бэттери и Вашингтон-Хайтс.
Даже Агата, отчасти ожившая после неожиданного утреннего красноречия Джини и возбужденная предвкушением от предстоящего приключения, испытывала теперь новое, неведомое ощущение, глядя из окошка мчащегося лимузина на ряды жилых домов, на темнеющие витрины магазинов, обшарпанные стены старых кинотеатров и сверкающие окна кафе.
Они пересекли кольцо, кричащее рекламными призывами и несущее на себе отпечаток вопиющей вульгарности, проехали Пятьдесят третью улицу, где к сумрачному нагромождению рельсов прибавлял смуглой гущины колорит ее темнокожих обитателей, и оттуда прямиком попали в царство сверкающих огней, отороченных мехами пальто, раскрашенных лиц и шумно выстреливающих пробок.
Потом, проехав еще примерно с милю, они вдруг ворвались уже не в столь лощеный, но наводненный шумной веселостью мир Четырнадцатой улицы. Теперь они двигались медленнее и наконец оказались в относительно темной полосе, по праву предоставленной заботам ночных сторожей и полицейских.
Агата, укутанная в меха и погруженная в глубокие раздумья, очнулась от прикосновения руки.
- Смотрите, мадам, вон они! - сказала Джини, указывая вправо.
Они действительно были там - молчаливые люди, выстроившиеся в цепочку длиной почти в квартал, тянувшуюся от угла Десятой улицы до самого Бродвея.
Их было там никак не меньше восьмидесяти или девяноста человек. В сумраке скудно освещенной улицы с трудом можно было разглядеть их бедную убогую одежонку, заставляющую их дрожать от холода, и изнуренные мрачные лица, выглядевшие почти зловеще.
Они ждали там на холодном ветру, некоторые - уже больше часа, и, глядя на них, охотно верилось, что они действительно нуждаются в том, чего ждут, - жалкие страдальцы, спутники невзгод и нищеты. И стояли они в этой очереди не за счастьем или богатством, а за ломтем хлеба и чашкой горячего кофе.
Они уже начинали переминаться с ноги на ногу и притоптывать от нетерпения, ибо стрелки уличных часов на соседнем доме показывали без пяти двенадцать - еще немного, и наступит долгожданная полночь.
- Бедолаги! - тихо вздохнула Агата, потом наклонилась к шоферу и попросила остановиться в начале очереди.
Когда, распахнув дверцу лимузина, Агата ступила на тротуар, к ней приблизился полицейский, вышагивавший взад и вперед вдоль очереди, и с почтением коснулся рукой фуражки.
Агата несколько торопливо объяснила ему, зачем приехала, и тот понимающе закивал:
- Господи, мэм, ну конечно, никто не возражает! Я даже рад буду посмотреть, как вы поможете этим несчастным, и послежу, чтобы они не подходили дважды. Это ведь знаете какие хитрецы!
- Благодарю, - сказала Агата. - А теперь, быть может, вы сообщите им...
- Ну конечно!
Полицейский повернулся к очереди и громко объявил:
- Эта леди сегодня празднует день рождения и хочет сыграть с вами в небольшую игру под названием "Хватай-ка!". Правила просты - до конца игры оставаться на месте. Тому, кто их выполнит, не понадобится сегодня выстаивать очередь до конца.
Когда Агата, вытащив из пачки, спрятанной под меховой накидкой, хрустящую новенькую купюру, протянула ее первому бедолаге, в сердце она ощутила какой-то новый, доселе неведомый трепет. И вдруг она увидела в глазах мужчины слезы и услышала в ответ порывистое: "Да хранит вас Господь!" - рука ее задрожала от избытка непривычного и какого-то божественного чувства и даже с трудом нащупала под накидкой карман.
Потом она перешла ко второму бедняге, и к третьему, и к четвертому - и так шла вдоль очереди, пока постепенно не обрела контроль над бешено колотящимся сердцем и не начала раздавать вместе с щедрыми подарками ободряющие слова и добрые пожелания.
Половина этих бледных, изможденных, изнуренных страданием лиц были в слезах, другую половину душила волна благодарности. Еще никогда в жизни Агата не чувствовала себя такой счастливой.
Она уже прошла три четверти очереди, когда один из несчастных при виде портрета на только что полученной купюре бросился ей в ноги и принялся бормотать бессвязные слова благодарности. Сочувственно похлопав его по плечу, Агата тоже прослезилась. Но, перейдя к следующему человеку и глянув ему в лицо, она не могла сдержать изумленного возгласа и, отшатнувшись, едва не упала, не поддержи он ее.
- Джон! - в крайнем изумлении выдохнула она. - Господи, Джон!..
Мужчина грубо встряхнул ее.
- Дурачок! Не узнал меня? - прошептала она.
Но тот, объясняя подскочившему вмиг полицейскому, угрюмо проговорил:
- Она споткнулась.
Полицейский вернулся на свое место, а Агата, невероятным усилием воли взяв себя в руки, вытащила из пачки купюру и протянула ее мужчине.
- Возьми, - проговорила она как можно спокойнее и, придвинувшись к нему ближе, торопливо зашептала: - Послушай, приходи ко мне сегодня... сразу после... - И, прочтя в его глазах отказ, прибавила: - Ты должен прийти! Я не уйду отсюда, пока не получу от тебя обещания.
Его сосед по очереди, задетый любопытством, подался вперед, и Агата поспешно прибавила:
- Ну пожалуйста, Джон, ради всего святого!
Но он покачал головой и открыл было рот, собираясь что-то сказать, потом передумал и окинул взглядом бледные, искаженные лица, напряженно вглядывающиеся в них в сумрачном свете. Когда он повернулся к Агате и заговорил, на лице его играла угрюмая усмешка, а в голосе, в этом тихом, серьезном и несколько натянутом голосе, слышалась горькая ирония.
- Хорошо, я приду. Какой адрес?
Агата прошептала ему на ухо адрес, он кивнул и обратил бесстрастное лицо к полицейскому, подошедшему поинтересоваться, в чем причина заминки.
Приняв безразличный вид, Агата двинулась дальше вдоль молчаливой, близившейся к концу цепочки, а через пять минут она уже снова сидела в лимузине.
- Джини, мне хочется плакать, - с трудом выдавила она. - Поехали домой!
- Но, мадам, вы так бледны! Что-нибудь случилось? - взволновалась Джини, когда машина тронулась с места.
- Ничего. Просто я встретила призрак. Господи!.. - И Агата горько рассмеялась.- Ну что ж, по крайней мере, я теперь увижу его. Какая, в конце концов, разница?..
И, откинувшись на спинку сиденья, она застыла в Молчаливой неподвижности, а машина тем временем набирала скорость. И снова они пронеслись по сверкающей огнями Четырнадцатой улице, по сияющей роскошью Таймс-сквер и монотонному беспорядку верхнего Бродвея.
Прибыв домой, Агата на пороге сбросила меха и повернулась к горничной. И в голосе ее, и во всем облике ощущалось какое-то лихорадочное беспокойство, глаза возбужденно горели, а внутри, во всем теле, клокотали, прорываясь наружу, чувства.
- Джини, - сказала она. - Я жду гостя. Мистера Картера. Он может появиться здесь с минуты на минуту. Когда он придет, проводи его ко мне.
С этими словами она удалилась к себе в комнату, села и принялась ждать.
Прошло пять минут, десять, пятнадцать, полчаса - напряжение, усугубляемое неопределенностью и ожиданием, росло, чувства и мысли спрессовались воедино, повергнув Агату в состояние оцепенения и пустоты, когда и мозг ее и тело дошли почти до крайнего изнеможения.
Но опустошение нашло выход, ибо Агата достаточно пожила на свете, чтобы обрести известную степень циничности. Она подошла к зеркалу и принялась критически разглядывать себя, в глазах ее застыло холодное, саркастическое выражение.
1 2