— Он сказал: «Мне хотелось бы подойти к краю той трещины да послушать звуки, которые доносятся из подземной страны!» Целый день таскал хитрый парень слепого по лесу, делая вид, что провожает его до расщелины. А потом привел к собственной его хижине. «Мы пришли. Вот здесь начинается подземная страна!» — так объявил хитрый парень.
Слепой прислушался. Кругом кричали птицы, женщины перетирали зерно. «Ой, как интересно!» — закричал глупый слепец и захлопал в ладоши, и закружился на месте, танцуя. Тут парень стукнул его, и он кубарем покатился по земле. А когда подбежали другие жители той деревни и спросили, что же случилось, он пал перед ними ниц и закричал: «Я прошел к вам, в подземный город! Дозвольте мне жить среди вас!» И вдруг…
Старуха остановилась, пожевала губами, словно вспоминая что-то.
— Не мучай меня! — вскричал Конан и поперхнулся кашей.
Старуха отдернула руку.
— Шальной! Ты мне чуть пальцы не откусил!
— Я тебе голову откушу! — пригрозил киммериец. — Заканчивай историю.
— А! Вдруг слепец услышал, как хохочет его жена, которую он считал недостойной дурой, и спросил: «Жена! А ты-то как здесь оказалась?»
Конан фыркнул. Старуха смотрела на него, очень довольная.
Другие ее истории тоже по большей части касались приключений различных слепцов и калек. Здесь, в джунглях, где потерять глаза или конечности было проще простого, к увечьям относились просто. И сами калеки, забросив копья и луки со стрелами, становились рассказчиками и певцами. Их любили слушать и хорошо угощали.
— Кто из твоей родни был слеп, Мамаса? — спросил Конан, которому хорошо был известен этот обычай черных племен.
— А, ты и об этом догадался! Ты умный мальчик. Может быть, ты — мой сын? — Мамаса прищурилась. — Я родила так много детей, что не всех помню. Может быть, кто-то из них и был таким белым…
— Ты не могла быть моей матерью, — сказал Конан. — Ты была уже старухой, ксгда моя мать только входила в возраст и начала носить золотые украшения.
— А! Глупый белый дурак! — притворно обижалась Мамаса. — Та красивая черная девочка, что приходила к тебе ночью, — она тоже вышла из моих чресл…
— Скорее, из чресел твоей внучки, — сказал Конан. — Ну так кто из твоей родни был слеп?
Мамаса поглядела на киммерийца хитро, а потом дала ехидный ответ:
— Все!
Так Конан и не узнал этого.

* * *
Первые признаки беды явились в деревню, когда Конан уже начал вставать на ноги и набираться сил. Он становился крепче день ото дня, однако покидать своих гостеприимных хозяев не собирался. Старейшины не возражали: дета, рожденные от такого мощного мужчины, будут отличными охотниками, а сам он принесет деревне немалую пользу, выходя в джунгли вместе с прочими мужчинами племени.
Шкуру убитого Конаном леопарда повесили в хижине младшего из старейшин. Впрочем, киммериец не интересовался ее судьбой. Главное — его собственная шкура заживала и рана на боку больше не беспокоила его.
Он весело болтал с женщинами, валяясь на траве рядом с ними, пока они занимались обычной домашней работой. Быстро мелькали округлые черные руки, поблескивали белки больших влажных глаз, посверкивали улыбки. Конан тянул слова, подражая Мамасе.
— Один слепец решил провести ночь с шаманкой. Ему сказали, что приведут к нему прекрасную шаманку, облаченную в шкуры и перья, которая своей любовью дарит неслыханную мужскую силу. И вот слепец украл из дома большую ляжку антилопы и печень зебры, которую его жена хотела приготовить на большой праздник, и отправился в лес, где, как ему сказали, ждет его шаманка.
А жена слепца узнала об этом и пошла по следам мужа, повесив себе на бедра перья петуха. Когда слепец забрел в лес достаточно далеко, женщина вдруг выступила перед ним и схватила его за руку. Слепец ощупал ее и заметил перья. Он решил, что перед ним и впрямь шаманка…
Женщины смеялись, не переставая вертеть жернова.
И вдруг все замерло. Конан увидел, как его слушательницы разом повернули головы в сторону джунглей. На мгновение они молча разглядывали то, что выступило из гущи леса, а затем с визгом разбежались, побросав на земле и зерно, и зернотерки, и глиняные плошки. Конан медленно поднялся на ноги и обернулся.
Из леса вышел рослый черный человек с раскрашенным лицом. Образина, которую представляло собой его лицо, выглядела страшно: огромный оскаленный рот, вытаращенные красные глаза, синие зигзаги на выбеленных щеках. На голове у него была корона из перьев и костей, на шее — ожерелье из черепов мелких животных, бедра опоясывала волчья шкура.
В руке он держал шест, опоясанный лентами, перьями и бубенцами. Все это было выкрашено побуревшей кровью.
Подняв шест, он несколько раз сильно тряхнул им в воздухе и закричал. Звук этот, гортанный, сдавленный, вырывался, казалось, не из человеческого горла, а откуда-то из утробы, где рождаются самые страшные и низменные чувства.
— Манури! Манури! — кричали повсюду.
Конан озирался по сторонам, быстро соображая, как же ему быть. Затем увидел Ньясу, который делал киммерийцу отчаянные знаки. Одним прыжком Конан подскочил к нему.
— Манури! — зашептал Ньяса. — Берегись!
— Кто это?
— Шаман. Время от времени он приходит к нам и забирает еду и девушек.
— Почему?
— Бойся его! Его все боятся!
— Только не я! — сказал Конан. — Я достаточно оправился, чтобы свернуть ему шею!
И киммериец сделал движение, намереваясь выйти вперед и расправиться с этим Манури по-своему. Ньяса повис у него на локте, болтая в воздухе ногами.
— Нет! Нет! Когда ему противоречат, он насылает на деревню злого духа. Злой дух прилетает из ночи и пожирает нас.
— Всех? — иронически поинтересовался Конан.
— Не смейся! Не надо шутить! Он хватает первого попавшегося, и нет спасения от этого злого духа!
— Не можем же мы отдать ему урожай и красивую девушку? — продолжал упорствовать Конан. Эти смешливые люди нравились ему, и он не собирался допустить, чтобы какой-то размалеванный урод отбирал у них с таким трудом выращенный хлеб. А мысль о судьбе девушки наполняла киммерийца гневом. Эти ласковые красавицы прочно заняли место в большом сердце Конана.
— Молчи! Молчи! — умоляюще бормотал Ньяса. Однако Конан уже освободился от его хватки и широкими шагами направился в сторону шамана.
— Эй, ты! — вызывающе крикнул Конан. — Я — Конан-киммериец! А ты кто такой?
— Манури! — громогласно проревел шаман. — Меня послал дух! Дух голоден! Дух желает лепешек, мяса и женщину!
— Один слепец тоже хотел мяса и женщину, — начал Конан. — Вот как-то раз отправился он на рыночную площадь, решив выдать себя за духа, но одна ловкая женщина, которой глянулись золотые украшения на шее слепца…
— Мне нужны мясо и женщина! — закричал Манури и сильно затряс своим шестом. — Через шесть дней три убитых антилопы и две молодых красавицы должны ждать здесь, иначе дух будет прогневан!
Он шагнул назад и растворился в чаще леса. Конан помчался за ним следом. Поначалу он еще различал шаги шамана — то примятая трава, то разорванные лианы, но затем всякие следы зловещей фигуры исчезли, словно их никогда и не было.
Конан огляделся по сторонам. Он не собирался возвращаться в деревню ни с чем. Не было еще такого случая, чтобы какой-нибудь злой дух одерживал над киммерийцем верх. На всякого злыдня найдется управа — так полагал варвар. Пусть надеяться ему не на кого — из чернокожих подмога плохая, слишком уж они напуганы! — он этого дела просто так не оставит.
Шаг за шагом углублялся Конан в джунгли, которые с такой неохотой выпустили его из своих смертоносных объятий. Киммериец чувствовал себя достаточно здоровым и сильным, чтобы пуститься в новое путешествие.
Снова и снова осматривался он вокруг в поисках малейшего намека на следы. Не мог же шаман провалиться сквозь землю! Подземные города существуют только в сказках старухи Мамасы… Впрочем, Конан и сам повидал на своем веку разные дива. Может быть, не все россказни — пустые. Куда-то же Манури должен был провалиться…
В том, что шаман — не дух, а самый настоящий человек, пусть и предавшийся злому духу, у Конана сомнений не было. А люди, хоть добрые, хоть злые, ходят по земле и оставляют следы.
— И даже если они летают по воздуху, — пробормотал киммериец, с улыбкой разглядывая измятую лиану, свисающую со ствола ближайшего дерева, — то все равно следы остаются.
Он ухватился за лиану, оттолкнулся от ствола и полетел вперед.
— А здесь он приземлился, — добавил Конан, увидев в мягкой почве глубокие отпечатки. — Отлично! Теперь я знаю, куда он пошел…
— Я тоже, — раздался голос почти над самым его ухом.
Конан подпрыгнул так, словно его в пятку ужалила ядовитая земляная оса. Голос был женский. Он выговаривал слова со странно-знакомой интонацией. И на бритунийском. Словом, это было то, что Конан не ожидал здесь услышать ни в коем случае. Рык пантеры, гул барабанов войны, яростные вопли дикарей, завывание злого духа — что угодно, только не женский голос и не бритунийский язык.
Несколько секунд варвар хватал ртом воздух. Из чащи леса выступила… Зонара. Старая знакомая Конана по нескольким приключениям, неунывающая воровка, которую несколько раз едва не казнили на эшафоте, а уж сколько раз она избегала смерти во время своих головокружительных похождений в погоне за ускользающим богатством!
Зонара была одета в коротенькую тунику из мягкой коричневой ткани, голову ее охватывал блестящий платок, из-за плеча высовывалась рукоять меча, который был явно великоват для девушки. На поясе ловко сидели в ножнах три кинжала.
— Зонара! — прошептал Конан, не веря собственным глазам.
— Ох, Конан, Конан! — Зонара пустилась в пляс, исполнив вокруг пораженного киммерийца боевой танец собственного изобретения. — Конан!
Она повисла у него на шее, извиваясь и обхватывая бедра киммерийца ногами. Когда-то Зонара была цирковой акробаткой и время от времени обожала упражняться, избрав партнера в качестве гимнастического снаряда.
— Пусти! — отбивался Конан. — Отстань, змея!
— В каком смысле — змея? — притворно возмущалась Зонара, обвивая шею Конана горячими руками и засматривая ему в лицо. — Ты хочешь сказать, что я коварна?
— Дорогая Зонара, ты коварна и гибка. Если бы не руки-ноги, я бы сказал, что ты — небольшая рогатая гадюка.
— Ну уж и гадюка! Конан!.. — капризно тянула Зонара. По всему было видно, что она вне себя от радости от встречи с киммерийцем.
— Смертоносна и прекрасна, — сказал киммериец, доказывая, что и он умеет быть любезным.
Зонара смирилась с комплиментом.
— Ладно, — смилостивилась она и разжала объятия. — Так и быть, расскажу, что я здесь делаю. Ты ведь жаждешь это услышать?
Конан неопределенно пожал плечами. На самом деле от Зонары можно было ожидать чего угодно, и «жаждать» каких-либо объяснений от взбалмошной авантюристки ему не приходилось. К тому же он знал, что она не утерпит — расскажет ему все сама, без лишних просьб с его стороны.
— Слушай, — заговорила Зонара уже серьезно. — Здесь, в джунглях, находится Зевгма — заброшенный город. Говорят, его основали лемурийцы…
— Лемурийцы? — Конан скептически нахмурился. — Ты ничего не перепутала, Зонара? Лемурия слишком далеко отсюда.
— Говорят, — с нажимом повторила Зонара. — Ты меня слушаешь? В точности я ничего пока не знаю. Но говорят, что без лемурийцев здесь не обошлось. Кстати, представь себе ситуацию. Ты, друг Конан, бродишь по этим джунглям — и вдруг тебе в голову ударяет фантазия основать здесь, среди непроходимых чащоб, симпатичный городок. Наполнить его сокровищами, нагнать сюда красивых танцовщиц, устроить тут роскошную жизнь… Понимаешь? Потом ты умрешь, все здесь зарастет травой и сорняками, а спустя много лет какие-нибудь искатели, вроде нас с тобой, наткнутся на него и будут рассуждать: «Здесь? В Черных Королевствах? Город, основанный киммерийцами? Но это невозможно!»
— Хватит, Зонара! — не выдержал варвар. — Я больше не могу слушать твою болтовню. Переходи сразу к делу или убирайся. Джунгли большие, мы в состоянии разойтись так, чтобы больше не встречаться. По крайней мере, здесь. До встречи в Бритунии. Или в Офире.
И он повернулся, делая вид, что сейчас же уходит.
Зонара взвизгнула и схватила его за руку.
— Нет, подожди! Я серьезно! Тут большое дело, Конан!
Он нехотя остановился.
— Говори, только быстро! — угрожающим тоном велел он.
— Зевгма — древний город, потерянный в этих джунглях. Кто основал его на самом деле — конечно, неизвестно. Насчет лемурийцев — это моя догадка…
Конан тихо, сквозь зубы, зарычал, и Зонара поспешно оставила опасную тему.
— Сокровища! — выпалила она. — Развалины, почти совершенно поглощенные джунглями, а в них, под колоннами, в руинах дворцов, — бесчисленные сокровища!
Конан стал серьезен. Он видел, что Зонара действительно где-то раздобыла очень важные сведения.
— Рассказывай, — велел он. — Я помогу тебе. Точнее, я обещаю, что когда разделаюсь с моим делом, то помогу тебе.
— Тебе — одну треть! — обещала она и облизала губы.
— Разумеется, я оставлю тебе половину, — добавил киммериец небрежно.
Зонара тихо зашипела.
— Там столько, что хватит осчастливить всю Киммерию, да еще останется парочке офирцев, — сказала она, махнув рукой. — Бери себе половину.
— Где ты слышала о Зевгме? — требовательно спросил Конан.
— В Офире. У меня там были дела. Нет, не то, что ты подумал, — быстро добавила она. — Я выступала иа местном празднике. Танцевала с лентами — это очень красивый номер. К несчастью, один человек меня узнал… К сожалению, он довольно уважаемый гражданин… И богатый… И влиятельный… Словом, мне пришлось спешно уносить ноги вместе с моими лентами.
Я нашла убежище у местной воровской гильдии. Эти добрые люди всегда готовы помочь женщине. Кроме меня, там гостил еще один человек. Он выглядел оборванным и совершенно безумным. Они не столько слушали его рассказы, сколько потешались над ним. Ради того и кормили, и оберегали, однако новую одежду ему не давали — их изрядно веселил его внешний вид. Часть его одежды была сплетена из засохших лиан, часть представляла рванину, а на голове он носил кусок коры. Представляешь?
— Представляю, — сухо сказал Конан. — Дальше, дальше!
— Этот человек — его звали Гиспал — рассказывал, что за ничтожную провинность был продан на галеры, откуда сумел бежать. Их корабль потерпел крушение, и некоторым рабам удалось спастись. Он долго скитался по Черным землям, пока не вышел к разрушенному городу. Там он видел сокровища. Бессчетное число сокровищ. Он взял только одно кольцо.
— Он показывал это кольцо? — спросил Конан.
— Да, да! — воскликнула Зонара. — Вот оно! И она протянула вперед руку. На ее пальце сверкнуло золотое кольцо. По всему пальцу тянулись изогнутые золотые проволочки, усыпанные драгоценными камнями, зелеными и красными, а в самом центре кольца, оплетенный этими проволочками, сверкал гигантский изумруд.
— Ты украла у безумца его достояние? — опасным тоном осведомился Конан. Если посмеиваться над уродами и сумасшедшими варвар не находил зазорным, то обкрадывать их и лишать пищи было в его глазах великим преступлением.
— Да нет же! — Зонара топнула ногой. — Если ты дослушаешь мой рассказ до конца, ты будешь думать обо мне не так плохо, как обычно!
Конан кивнул. В конце концов, он действительно сделал преждевременный вывод.
— Гиспал твердил и твердил про заброшенный город, про развалины, лианы, джунгли, лихорадку, змей, обезьян…
— Да, да, Зонара. Все это мы в изобилии видим вокруг.
— Он рассказывал о Зевгме с большими подробностями. У меня не осталось никаких сомнений в том, что он иа самом деле побывал в странном месте. Что это не бред сумасшедшего. Я проверяла много раз. Он никогда не сбивался.
— Бред иногда бывает убедительным, — вставил Конан.
Зонара махнула рукой.
— В общем, я вошла с ним в долю, и мы отправились вдвоем сюда — разыскивать Зевгму, — заключила она, явно упуская целый ряд подробностей, которые сама акробатка находила весьма важными.
— Зонара, у меня есть несколько вопросов к тебе, — сказал Конан.
— Валяй, — отозвалась она.
— Почему он взял в развалинах только одно кольцо?
— Потому что его спугнул живущий там ужас. Вот почему! — ответила Зонара, явно торжествуя.
— Как выглядел этот ужас?
— Нечто. Большое, черное, с горящими глазами. Это дух, как утверждал Гиспал. Он вылетел из руин и принялся кружить над спящими камнями. И еще он испускал странный звук, от которого кровь стынет в жилах.
— Рычание?
— Тихий, тонкий писк. Проникающий в мозг, как игла, — так говорил Гиспал.
— Понятно, — пробормотал Конан.
— А, теперь ты мне веришь! — возликовала Зонара.
— Я с самого начала не сомневался в том, что твой рассказ — не выдумка, и что Гиспал не сошел с ума… Кстати, где он?
— Погиб, — сказала Зонара с видимым равнодушием. — Он был верный и добрый спутник, и не думай, Конан, что я не оплакивала его.
1 2 3 4 5 6