Он не утруждал себя и стучать не стал, а просто толкнул покосившуюся дверь, откинул в сторону рваную портьеру и оказался в крошечной комнатке, еле-еле освещенной тусклым огоньком масляной лампы.
Грумент никогда не понимал таких людей, каким был старик Далза. Тот занимался весьма выгодным ремеслом — тайно практиковал магическое искусство. Кто только не прибегал к помощи Далзы за те долгие годы, что алчный старик коптил небо Тарантии! В былые времена, возможно, его услуги и стоили не слишком дорого, но затем он набрался опыта и научился делать вещи, которые другим были не под силу. А после того, как к власти в Аквилонии пришел король Конан и магия вообще оказалась под строжайшим запретом, Далза начал брать дополнительную плату за секретность, и доходы его возросли невероятно.
К нему приходили дурнушки, измученные безнадежной страстью, и влюбленные старики. У него побывали многие замужние женщины, которые легкомысленно вели себя в отсутствии мужей и желали избавиться от некоторых последствий таких необдуманных поступков. Его услугами пользовались и те, кому по какой-либо причине требовалось тихо, незаметно и не вызывая подозрений отправить к праотцам в Серые Земли мешающего человека…
К числу последних и принадлежал Грумент-младший. И сумма, которая перекочевала из кошелей Грумента в скорченную ладонь старика, была очень немалой. Далза давно мог жить в богатстве и роскоши, покинув Тарантию и уйдя от дел. Однако он предпочитал заниматься колдовством тайно и никуда из аквилонской столицы не уезжал. Интересно, где он держит свои деньги? Маловероятно, чтобы Далза успевал их тратить.
Старика в хижине Грумент поначалу даже не заметил, настолько тот сливался со своим жилищем. Наконец в углу комнаты ожила и зашевелилась гора грязных, засаленных тряпок, и оттуда неожиданно вынырнуло лицо. Впрочем, называть это «лицом» было бы несколько опрометчиво: грубая, изрезанная морщинами, похожая на кору дерева кожа; между широкими складками утонули крохотные темные глазки без зрачков и белков, огромный нос причудливо изогнутой формы, с глубоко вырезанными ноздрями, из которых торчит серая шерсть, и провал беззубого рта. Все это подрагивало, тряслось и шамкало.
И тем не менее «оно» являлось самым могущественным магом Тарантии и обладало определенной властью над многими знатными и богатыми горожанами.
— Явился! — лязгнул голой челюстью старик. — Зачем явился?
Голос его дребезжал.
Грумент молча смотрел на него.
— Убирайся! — завизжал Далза. — Мы с тобой в расчете! Дурак! Твой отец помер, как мы и договаривались! У Корацезии нашли все, что должны были найти! Они ничего не поймут! Твой король — такой же дурак, как и ты! Он ничего не поймет!
Грумент, все также безмолвно, сделал шаг вперед и поднял руки.
* * *
Судья Геторикс, не вполне здоровый, был весьма раздражителя и разговаривал со стражником, который топтался на пороге его дома, довольно нелюбезно.
— Ты видишь, я болен? — сипел он, кутаясь в плед. — Ты заметил что у меня болит горло?
Стражник, который никак этого заметить не мог, моргал и удивился.
— Я ведь не лекарь, господин судья, — произнес он наконец и, почувствовав себя совершенным идиотом, замолчал.
— Зачем ты пришел? — рявкнул Геторикс и отчаянно закашлялся. — Ну, что ты молчишь?
— Так ведь господин судья болен… Просто тут ведь убийство… Ну, придушили старичка… — пробормотал стражник, — Может, ничего интересного.
— Богатый старичок? Знатный? Или нищий пьяница утонул в канаве? — сердито наседал на стражника Геторикс. — Говори толком! Если я узнаю, что ты побеспокоил меня напрасно, я тебя… не знаю, что я с тобой сделаю!
Стражник поглядел па судью сочувственно. Несмотря на то, что Геторикс пытался выглядеть грозным и властным, как и подобает настоящему судье, он был человеком довольно кротким и добросердечным. Больше всего он боялся нарушить закон и погрешить против справедливости. Он боялся богов, опасался короля и желал бы прожить свою жизнь честно, не совершая ошибок. Кроме того, ходили слухи, что Геторикс до сих пор находится в полном подчинении у своей властной матушки-вдовы.
Наконец стражник сказал:
— Если господин судья соизволит, мы могли бы пройти вместе к тому месту. Господин судья сам решит, стоящее дело или нет.
Геторикс фыркнул, закутался плотнее в плед и, как был, в домашней обуви, отправился со стражником к месту преступления.
По дороге оба молчали. Геторикс думал о судьбе женщины по имени Корацезия. Конан до сих пор не отдал никаких распоряжений на ее счет. Она просто жила в тюремной камере. На допросы ее больше не вызывали, несколько раз ее посещал врач. Геторикс на всякий случай велел кормить ее получше и несколько раз присылал ей фрукты со своего стола.
Скорей бы уж закончилось это дело. Конан что-то задумал, но своими соображениями и планами, естественно, ни с кем не делится.
— Это здесь, — заговорил стражник. Он подал голос так внезапно, что Геторикс даже подскочил. Он слишком глубоко ушел в свои мысли.
— Где? — сипло спросил судья и опять закашлялся.
— Да вот, — стражник махнул рукой, указывая на стену кладбища и маленькую хижину возле нее. — Труп там, внутри. Очень интересно.
— Необычайно интересно! — язвительно согласился Геторикс. — Убили нищего? Какая редкость! Он был пьян?
— Он был очень стар, — сказал стражник.
Морщась и зажимая насморочный нос, Геторикс вошел вслед за стражником в хижину. Там было темно.
— Здесь ничего не видно, — недовольно поморщился Геторикс. — Одни только запахи, а я не собака-ищейка, чтобы делать выводы на основании… э… ароматов.
— Давайте, мы с вами разломаем дверь, господин судья! — предложил стражник. — Я уж думал над этим.
Геторикс иронически поднял брови. Он и сам не понимал, почему его раздражает этот стражник, неглупый и инициативный. Вероятно, потому, что является сегодня полной противоположностью своему начальству, отупевшему от простуды и ленивому.
— Развали уж сразу стену, — сказал Геторикс. — Я подожду снаружи.
Он вышел и остановился у стены кладбища, с наслаждением вдыхая свежий воздух. Хижина тряслась, как живая, там ворочался стражник. Он сдернул дверь с петель, сорвал занавес, а потом, пользуясь, как тараном, обломком двери (которая тотчас развалилась в его руках на три части), вышиб кусок глиняной стены.
Из пролома показалась его голова.
— Господин судья! — позвал стражник. — Можно обратно заходить! Теперь тут светло.
Геторикс вздохнул и вернулся в хижину.
На полу лежал труп старика. Более безобразного, отвратительного и гадкого старикашки Геторикс в жизни своей не видывал. Даже бывалый стражник — и тот присвистнул.
— Ну и гадина! — вырвалось у него. Впрочем, он тотчас покосился на начальство и прикусил язык.
Но Геторикс был склонен согласиться с ним.
— Иные говорят, будто но внешности нельзя сулить о человеке, но мне кажется, к данному случаю это высказывание не имеет отношения.
— После смерти, господин судья, все, так сказать, у человека наружу. Потому как он прикидываться перестает, — философским тоном рассудил стражник. — Вот, к примеру, живет гадина какая-нибудь, а на лицо очень даже любезно держится. И живет она, живет… А потом, как помирает, — тут вся ее сущность на физиономии и намалевана. Гляди и соображай. Вот так я думаю.
— Вероятно, ты прав, — задумчиво молвил Геторикс, наклоняясь над стариком.
Тот был задушен. Лицо его, и без того жуткое, посинело, толстый язык был вывален изо рта и прикушен голыми деснами, глаза выпучились.
— Но самое любопытное не это, — продолжал стражник. — Это что, просто труп. А вот тут разные документы…
— Где? — судья резко повернулся.
— А везде, — ответствовал стражник. — Я почему вас позвал, господин судья. Старикан, вроде, из простых, из кладбищенских побирушек, но вот ни у кого из нищих, вы уж меня простите, не будет столько исписанного пергамента. И прочего. Он был из ученых. Или ростовщик. Я ведь не разберу, что там написано.
Судья поднял несколько «бумаг» — обрывков пергамента, кусков коры, тряпок и даже оструганных щепочек. Везде одно и то же — имена довольно известных в Тарантии людей и суммы.
— Что это? — проговорил он. — Долговые расписки?
— А здесь! — крикнул стражник, отбрасывая ногой в сторону груду полуистлевших тряпок и открывая яму, выкопанную прямо в полу. — Тут у него тайник был!
— Вероятно, там он хранил деньги. Денег, естественно, нет — их забрал убийца. А вот документы… Почему он оставил документы? Ведь этими долговыми расписками он мог шантажировать по крайней мере три почтенные фамилии… Нет, четыре… пять! — Судья быстро перебрал расписки. — Пять… да, пять. Здесь имена повторяются.
— Он их не заметил, — сказал стражник. — Про деньги он знал, а про расписки — нет. Да и выглядят они… — Он поморщился. — Я бы ни в жизнь не догадался.
— Нет, дружочек, ты-то как раз и догадался, — поправил его Геторикс. — Не надо скромничать. Ты ведь поэтому меня позвал, не так ли?
— Ну… — стражник опустил голову.
— Да, ты прав, ты прав. Тут было темно, убийца задушил старика, забрал деньги… и ушел… Возможно, он — один из этих пятерых… Нет ли здесь имени Грумента, а? Нет, вроде бы нет… Но все равно — крайне любопытно.
Он еще раз посмотрел на то, что держал в руках, а потом улыбнулся.
— Очень, очень интересно. Думаю, стоит доложить об этом королю.
* * *
Его величество находился в покоях, отведенных маленькой Цезонии. Девочка привыкла к мощной фигуре короля и перестала его бояться уже давно. Он не приносил ей сладостей или игрушек, но инстинктивно она чувствовала, что этот страшный, гигантский человечище относится к ней с любовью. Не то чтобы король, достигнув зрелого возраста, начал любить детей. Он вообще не разделял людей на детей, взрослых и стариков. Он разделял людей на тех, кто ему нравится, и тех, кто ему активно не правится. Первых он защищал и по-своему баловал, вторых истреблял без всякой пощады. В случаях, подобных делу Корацезии, Конан медлил, решая, к какой категории отнести данного человека.
А вот Цезония нравилась ему безоговорочно. Девочка рассказывала своим куклам бесконечные истории, катала их на деревянных лошадках, угощала сладостями, а потом заботливо вытирала подолом своего платьица их измазанные рожицы. Конан попивал вино из кубка и поглядывал на эти игры.
Что еще было хорошо в Цезонии — она не приставала к другим людям с требованием рассказать ей историю или покатать на спине, как это делают некоторые невоспитанные дети. И о маме она тоже не заговаривала. Ждала, пока все решится.
Когда возле дверей покоев возник шум, Конан приподнялся на кресле и крикнул громовым голосом:
— Тихо! Мы тут отдыхаем!
— Это я, ваше величество, — проговорил Геторикс, всовывая на миг голову и тотчас исчезая. Стражник, получивший от короля четкие указания не пускать никого, даже Крома во плоти, утащил судью подальше от входа.
Конан поднялся и, тяжело ступая, направился в коридор. По дороге он осторожно перешагнул через девочку и тут же чуть не споткнулся о ее мячик. Король фыркнул, как рассерженный конь. Цезония весело помахала ему рукой.
— Что случилось? — осведомился Конан у Геторикса. Тот долго чихал и откашливался, прежде чем заговорить.
— Простите, ваше величество.
— Ну, говори, говори!
— Ваше величество, мы обнаружили убитого кладбищенского нищего.
— Крайне важное сообщение. Надеюсь, государство не пошатнется от этой потери, — сказал Конан.
— Он был задушен, ваше величество. В его хижине обнаружена пустая яма.
— О! — воскликнул Конан, закатывая глаза. — Пустая яма?
— Да, ваше величество, пустая, — не сдавался Геторикс. — Мы предполагаем, что в ней он хранил свои сокровища.
— Кто это — «мы»?
— Один из городских стражей и я.
— А она не была, случайно, отхожим местом?
— Нет, ваше величество. Будь это так, мы установили бы это по запаху, — сказал Геторикс и покраснел. Он вдруг понял, что король насмехается. — Простите, ваше величество! Я не вполне здоров и туго соображаю.
— Ладно, — сжалился Конан. — Рассказывай, как можешь.
— Самое интересное — долговые расписки. Я забрал их.
— У нищего в хижине были долговые расписки?
— Именно. — И Геторикс вручил королю то, что забрал а доме Далзы. Молодой судья с удовольствием наблюдал за тем, как изменяется выражение лица Конана. Наконец король кивнул:
— Поразительно! А теперь, Геторикс, идем ко мне. Я велю Натизону принести тебе какое-нибудь снадобье от боли в горле и от насморка. Надеюсь, он тебя не отравит. А потом, в тишине и покое, рассмотрим эти документы. Я хочу, чтобы ты прочитал их мне. Стоит обсудить, кто в Тарантии и почему задолжал какому-то кладбищенскому нищему. Так ты говоришь, речь идет о немалых суммах?
* * *
События в Тарантии опережали короля, и Конану это не нравилось. Следующая же ночь принесла очередную неожиданность.
Некий пьянчужка, возвращаясь домой и проходя мимо кладбища, увидел странную картину. Настолько странную, что поначалу не поверил своим глазам.
Опыт общения с явлениями «потустороннего мира», вызванными исключительно винными парами, у него имелся — и немалый. Приходили к нему и демоны из преисподней, и обнаженные красавицы, которые на глазах стремительно старели и превращались в рассыпающийся скелет…
И тем не менее он всегда в глубине души знал, чем вызваны сии видения, и никогда не пугался.
Разве что самую малость. Клыки там окровавленные или когти, тянущиеся к его горлу…
Но то, что он увидел той ночью, потрясло его видавшее виды воображение.
Солидный господин в хорошей одежде… Точнее, эта одежда некогда была хорошей, а теперь пообносилась и выглядела так, словно ее владелец несколько ночей провел в мусорном баке… Так вот, этот господин перелезал через кладбищенскую ограду.
Спрашивается: что делает упитанный, хорошо одетый (хоть и чумазый) человек ночью на кладбище? Обворовывает могилы? Сомнительно.
Пьянчужка ни жив ни мертв прижался к стене, стараясь скрыться в тени. В лунном свете мелькнуло лицо странного человека, и тут уж бедняге соглядатаю пришлось прикусить язык, чтобы не вскрикнуть от ужаса: он узнал этого ночного гуляку. То был владелец таверны «Колесо и мышь», с которым у пьянчужки случались разнообразные столкновения. Но не это устрашило его. А то прискорбное обстоятельство, что сей владелец таверны был мертв не менее месяца и мирно покоился в своей могиле. В наследство вступил его племянник (который, к слову сказать, и на порог теперь не пускает некоторых подозрительных типов).
— Ой-ой, — прошептал пьянчужка, не сводя побелевших глаз с мертвеца, который шатающейся походкой удалялся по улице, направляясь в центр города. — Ой, что это делается…
Он задохнулся и приложил ко рту ладони.
Потому что над оградой показалась вторая голова. Лицо выглядело ужасно — белое, с отвисшими щеками и провалившимся ртом.
Этот, хоть и был пьянчужке незнаком, тоже был мертв. И пролежал он в земле несколько дольше, чем первый.
После второй или третьей попытки покойнику удалось забросить ногу на ограду. Он подтянулся на руках, потерял палец (на что не обратил внимания) и неловко свалился на землю по другую сторону кладбища. Он находился в каких-то двадцати шагов от потрясенного наблюдателя. До пьянчужки доносились запахи раскопанной земли и разложения. Его едва не вырвало — одни боги знают, как ему удалось удержаться и не завопить от страха и отвращения. А кошмар продолжался. Второй покойник вел себя точно так же, как и первый, — он осторожно побрел по улице.
Не желая больше находиться рядом с этим жутким местом, пьяница полетел по переулкам и мчался до тех пор, пока не оказался на площади, где стоял королевский дворец.
Конечно, дворец — не место для загулявших пьяниц. Это он кое-как понимал — краем воспаленного, истерзанного ужасом сознания. Но идти к себе домой он боялся. Мертвецы могут быть везде. Здесь хотя бы стоит стража.
В любое другое время наш пьянчужка избегал бы общества стражников. Потому что он не только любил употреблять горячительные напитки, но и прикладывал время от времени некоторые не вполне законные усилия к тому, чтобы их раздобыть. Говоря проще, подворовывал на рынке.
Но сейчас стражники показались ему милее родных братьев. Аквилонские гвардейцы, обычно невозмутимые верзилы, которых трудно смутить, — и те вздрогнули и отпрянули, когда из темноты, завывая и захлебываясь слезами, к ним выскочил оборванный человечек и бросился перед ними на колени. Он простирал к ним чумазые руки, весь трясся и бормотал бессвязное.
— Уйди ты, — брезгливо выговорил наконец один из стражников. — Что ты здесь делаешь? Иди, проспись. Здесь тебе не кабак. Ты хоть знаешь, куда прибежал?
— Спасите, — лепетал пьяница. — Они везде…
— Кто? — полюбопытствовал второй стражник, наклоняясь к ползающему по мостовой пьянице и качнув при этом алебардой.
1 2 3 4 5
Грумент никогда не понимал таких людей, каким был старик Далза. Тот занимался весьма выгодным ремеслом — тайно практиковал магическое искусство. Кто только не прибегал к помощи Далзы за те долгие годы, что алчный старик коптил небо Тарантии! В былые времена, возможно, его услуги и стоили не слишком дорого, но затем он набрался опыта и научился делать вещи, которые другим были не под силу. А после того, как к власти в Аквилонии пришел король Конан и магия вообще оказалась под строжайшим запретом, Далза начал брать дополнительную плату за секретность, и доходы его возросли невероятно.
К нему приходили дурнушки, измученные безнадежной страстью, и влюбленные старики. У него побывали многие замужние женщины, которые легкомысленно вели себя в отсутствии мужей и желали избавиться от некоторых последствий таких необдуманных поступков. Его услугами пользовались и те, кому по какой-либо причине требовалось тихо, незаметно и не вызывая подозрений отправить к праотцам в Серые Земли мешающего человека…
К числу последних и принадлежал Грумент-младший. И сумма, которая перекочевала из кошелей Грумента в скорченную ладонь старика, была очень немалой. Далза давно мог жить в богатстве и роскоши, покинув Тарантию и уйдя от дел. Однако он предпочитал заниматься колдовством тайно и никуда из аквилонской столицы не уезжал. Интересно, где он держит свои деньги? Маловероятно, чтобы Далза успевал их тратить.
Старика в хижине Грумент поначалу даже не заметил, настолько тот сливался со своим жилищем. Наконец в углу комнаты ожила и зашевелилась гора грязных, засаленных тряпок, и оттуда неожиданно вынырнуло лицо. Впрочем, называть это «лицом» было бы несколько опрометчиво: грубая, изрезанная морщинами, похожая на кору дерева кожа; между широкими складками утонули крохотные темные глазки без зрачков и белков, огромный нос причудливо изогнутой формы, с глубоко вырезанными ноздрями, из которых торчит серая шерсть, и провал беззубого рта. Все это подрагивало, тряслось и шамкало.
И тем не менее «оно» являлось самым могущественным магом Тарантии и обладало определенной властью над многими знатными и богатыми горожанами.
— Явился! — лязгнул голой челюстью старик. — Зачем явился?
Голос его дребезжал.
Грумент молча смотрел на него.
— Убирайся! — завизжал Далза. — Мы с тобой в расчете! Дурак! Твой отец помер, как мы и договаривались! У Корацезии нашли все, что должны были найти! Они ничего не поймут! Твой король — такой же дурак, как и ты! Он ничего не поймет!
Грумент, все также безмолвно, сделал шаг вперед и поднял руки.
* * *
Судья Геторикс, не вполне здоровый, был весьма раздражителя и разговаривал со стражником, который топтался на пороге его дома, довольно нелюбезно.
— Ты видишь, я болен? — сипел он, кутаясь в плед. — Ты заметил что у меня болит горло?
Стражник, который никак этого заметить не мог, моргал и удивился.
— Я ведь не лекарь, господин судья, — произнес он наконец и, почувствовав себя совершенным идиотом, замолчал.
— Зачем ты пришел? — рявкнул Геторикс и отчаянно закашлялся. — Ну, что ты молчишь?
— Так ведь господин судья болен… Просто тут ведь убийство… Ну, придушили старичка… — пробормотал стражник, — Может, ничего интересного.
— Богатый старичок? Знатный? Или нищий пьяница утонул в канаве? — сердито наседал на стражника Геторикс. — Говори толком! Если я узнаю, что ты побеспокоил меня напрасно, я тебя… не знаю, что я с тобой сделаю!
Стражник поглядел па судью сочувственно. Несмотря на то, что Геторикс пытался выглядеть грозным и властным, как и подобает настоящему судье, он был человеком довольно кротким и добросердечным. Больше всего он боялся нарушить закон и погрешить против справедливости. Он боялся богов, опасался короля и желал бы прожить свою жизнь честно, не совершая ошибок. Кроме того, ходили слухи, что Геторикс до сих пор находится в полном подчинении у своей властной матушки-вдовы.
Наконец стражник сказал:
— Если господин судья соизволит, мы могли бы пройти вместе к тому месту. Господин судья сам решит, стоящее дело или нет.
Геторикс фыркнул, закутался плотнее в плед и, как был, в домашней обуви, отправился со стражником к месту преступления.
По дороге оба молчали. Геторикс думал о судьбе женщины по имени Корацезия. Конан до сих пор не отдал никаких распоряжений на ее счет. Она просто жила в тюремной камере. На допросы ее больше не вызывали, несколько раз ее посещал врач. Геторикс на всякий случай велел кормить ее получше и несколько раз присылал ей фрукты со своего стола.
Скорей бы уж закончилось это дело. Конан что-то задумал, но своими соображениями и планами, естественно, ни с кем не делится.
— Это здесь, — заговорил стражник. Он подал голос так внезапно, что Геторикс даже подскочил. Он слишком глубоко ушел в свои мысли.
— Где? — сипло спросил судья и опять закашлялся.
— Да вот, — стражник махнул рукой, указывая на стену кладбища и маленькую хижину возле нее. — Труп там, внутри. Очень интересно.
— Необычайно интересно! — язвительно согласился Геторикс. — Убили нищего? Какая редкость! Он был пьян?
— Он был очень стар, — сказал стражник.
Морщась и зажимая насморочный нос, Геторикс вошел вслед за стражником в хижину. Там было темно.
— Здесь ничего не видно, — недовольно поморщился Геторикс. — Одни только запахи, а я не собака-ищейка, чтобы делать выводы на основании… э… ароматов.
— Давайте, мы с вами разломаем дверь, господин судья! — предложил стражник. — Я уж думал над этим.
Геторикс иронически поднял брови. Он и сам не понимал, почему его раздражает этот стражник, неглупый и инициативный. Вероятно, потому, что является сегодня полной противоположностью своему начальству, отупевшему от простуды и ленивому.
— Развали уж сразу стену, — сказал Геторикс. — Я подожду снаружи.
Он вышел и остановился у стены кладбища, с наслаждением вдыхая свежий воздух. Хижина тряслась, как живая, там ворочался стражник. Он сдернул дверь с петель, сорвал занавес, а потом, пользуясь, как тараном, обломком двери (которая тотчас развалилась в его руках на три части), вышиб кусок глиняной стены.
Из пролома показалась его голова.
— Господин судья! — позвал стражник. — Можно обратно заходить! Теперь тут светло.
Геторикс вздохнул и вернулся в хижину.
На полу лежал труп старика. Более безобразного, отвратительного и гадкого старикашки Геторикс в жизни своей не видывал. Даже бывалый стражник — и тот присвистнул.
— Ну и гадина! — вырвалось у него. Впрочем, он тотчас покосился на начальство и прикусил язык.
Но Геторикс был склонен согласиться с ним.
— Иные говорят, будто но внешности нельзя сулить о человеке, но мне кажется, к данному случаю это высказывание не имеет отношения.
— После смерти, господин судья, все, так сказать, у человека наружу. Потому как он прикидываться перестает, — философским тоном рассудил стражник. — Вот, к примеру, живет гадина какая-нибудь, а на лицо очень даже любезно держится. И живет она, живет… А потом, как помирает, — тут вся ее сущность на физиономии и намалевана. Гляди и соображай. Вот так я думаю.
— Вероятно, ты прав, — задумчиво молвил Геторикс, наклоняясь над стариком.
Тот был задушен. Лицо его, и без того жуткое, посинело, толстый язык был вывален изо рта и прикушен голыми деснами, глаза выпучились.
— Но самое любопытное не это, — продолжал стражник. — Это что, просто труп. А вот тут разные документы…
— Где? — судья резко повернулся.
— А везде, — ответствовал стражник. — Я почему вас позвал, господин судья. Старикан, вроде, из простых, из кладбищенских побирушек, но вот ни у кого из нищих, вы уж меня простите, не будет столько исписанного пергамента. И прочего. Он был из ученых. Или ростовщик. Я ведь не разберу, что там написано.
Судья поднял несколько «бумаг» — обрывков пергамента, кусков коры, тряпок и даже оструганных щепочек. Везде одно и то же — имена довольно известных в Тарантии людей и суммы.
— Что это? — проговорил он. — Долговые расписки?
— А здесь! — крикнул стражник, отбрасывая ногой в сторону груду полуистлевших тряпок и открывая яму, выкопанную прямо в полу. — Тут у него тайник был!
— Вероятно, там он хранил деньги. Денег, естественно, нет — их забрал убийца. А вот документы… Почему он оставил документы? Ведь этими долговыми расписками он мог шантажировать по крайней мере три почтенные фамилии… Нет, четыре… пять! — Судья быстро перебрал расписки. — Пять… да, пять. Здесь имена повторяются.
— Он их не заметил, — сказал стражник. — Про деньги он знал, а про расписки — нет. Да и выглядят они… — Он поморщился. — Я бы ни в жизнь не догадался.
— Нет, дружочек, ты-то как раз и догадался, — поправил его Геторикс. — Не надо скромничать. Ты ведь поэтому меня позвал, не так ли?
— Ну… — стражник опустил голову.
— Да, ты прав, ты прав. Тут было темно, убийца задушил старика, забрал деньги… и ушел… Возможно, он — один из этих пятерых… Нет ли здесь имени Грумента, а? Нет, вроде бы нет… Но все равно — крайне любопытно.
Он еще раз посмотрел на то, что держал в руках, а потом улыбнулся.
— Очень, очень интересно. Думаю, стоит доложить об этом королю.
* * *
Его величество находился в покоях, отведенных маленькой Цезонии. Девочка привыкла к мощной фигуре короля и перестала его бояться уже давно. Он не приносил ей сладостей или игрушек, но инстинктивно она чувствовала, что этот страшный, гигантский человечище относится к ней с любовью. Не то чтобы король, достигнув зрелого возраста, начал любить детей. Он вообще не разделял людей на детей, взрослых и стариков. Он разделял людей на тех, кто ему нравится, и тех, кто ему активно не правится. Первых он защищал и по-своему баловал, вторых истреблял без всякой пощады. В случаях, подобных делу Корацезии, Конан медлил, решая, к какой категории отнести данного человека.
А вот Цезония нравилась ему безоговорочно. Девочка рассказывала своим куклам бесконечные истории, катала их на деревянных лошадках, угощала сладостями, а потом заботливо вытирала подолом своего платьица их измазанные рожицы. Конан попивал вино из кубка и поглядывал на эти игры.
Что еще было хорошо в Цезонии — она не приставала к другим людям с требованием рассказать ей историю или покатать на спине, как это делают некоторые невоспитанные дети. И о маме она тоже не заговаривала. Ждала, пока все решится.
Когда возле дверей покоев возник шум, Конан приподнялся на кресле и крикнул громовым голосом:
— Тихо! Мы тут отдыхаем!
— Это я, ваше величество, — проговорил Геторикс, всовывая на миг голову и тотчас исчезая. Стражник, получивший от короля четкие указания не пускать никого, даже Крома во плоти, утащил судью подальше от входа.
Конан поднялся и, тяжело ступая, направился в коридор. По дороге он осторожно перешагнул через девочку и тут же чуть не споткнулся о ее мячик. Король фыркнул, как рассерженный конь. Цезония весело помахала ему рукой.
— Что случилось? — осведомился Конан у Геторикса. Тот долго чихал и откашливался, прежде чем заговорить.
— Простите, ваше величество.
— Ну, говори, говори!
— Ваше величество, мы обнаружили убитого кладбищенского нищего.
— Крайне важное сообщение. Надеюсь, государство не пошатнется от этой потери, — сказал Конан.
— Он был задушен, ваше величество. В его хижине обнаружена пустая яма.
— О! — воскликнул Конан, закатывая глаза. — Пустая яма?
— Да, ваше величество, пустая, — не сдавался Геторикс. — Мы предполагаем, что в ней он хранил свои сокровища.
— Кто это — «мы»?
— Один из городских стражей и я.
— А она не была, случайно, отхожим местом?
— Нет, ваше величество. Будь это так, мы установили бы это по запаху, — сказал Геторикс и покраснел. Он вдруг понял, что король насмехается. — Простите, ваше величество! Я не вполне здоров и туго соображаю.
— Ладно, — сжалился Конан. — Рассказывай, как можешь.
— Самое интересное — долговые расписки. Я забрал их.
— У нищего в хижине были долговые расписки?
— Именно. — И Геторикс вручил королю то, что забрал а доме Далзы. Молодой судья с удовольствием наблюдал за тем, как изменяется выражение лица Конана. Наконец король кивнул:
— Поразительно! А теперь, Геторикс, идем ко мне. Я велю Натизону принести тебе какое-нибудь снадобье от боли в горле и от насморка. Надеюсь, он тебя не отравит. А потом, в тишине и покое, рассмотрим эти документы. Я хочу, чтобы ты прочитал их мне. Стоит обсудить, кто в Тарантии и почему задолжал какому-то кладбищенскому нищему. Так ты говоришь, речь идет о немалых суммах?
* * *
События в Тарантии опережали короля, и Конану это не нравилось. Следующая же ночь принесла очередную неожиданность.
Некий пьянчужка, возвращаясь домой и проходя мимо кладбища, увидел странную картину. Настолько странную, что поначалу не поверил своим глазам.
Опыт общения с явлениями «потустороннего мира», вызванными исключительно винными парами, у него имелся — и немалый. Приходили к нему и демоны из преисподней, и обнаженные красавицы, которые на глазах стремительно старели и превращались в рассыпающийся скелет…
И тем не менее он всегда в глубине души знал, чем вызваны сии видения, и никогда не пугался.
Разве что самую малость. Клыки там окровавленные или когти, тянущиеся к его горлу…
Но то, что он увидел той ночью, потрясло его видавшее виды воображение.
Солидный господин в хорошей одежде… Точнее, эта одежда некогда была хорошей, а теперь пообносилась и выглядела так, словно ее владелец несколько ночей провел в мусорном баке… Так вот, этот господин перелезал через кладбищенскую ограду.
Спрашивается: что делает упитанный, хорошо одетый (хоть и чумазый) человек ночью на кладбище? Обворовывает могилы? Сомнительно.
Пьянчужка ни жив ни мертв прижался к стене, стараясь скрыться в тени. В лунном свете мелькнуло лицо странного человека, и тут уж бедняге соглядатаю пришлось прикусить язык, чтобы не вскрикнуть от ужаса: он узнал этого ночного гуляку. То был владелец таверны «Колесо и мышь», с которым у пьянчужки случались разнообразные столкновения. Но не это устрашило его. А то прискорбное обстоятельство, что сей владелец таверны был мертв не менее месяца и мирно покоился в своей могиле. В наследство вступил его племянник (который, к слову сказать, и на порог теперь не пускает некоторых подозрительных типов).
— Ой-ой, — прошептал пьянчужка, не сводя побелевших глаз с мертвеца, который шатающейся походкой удалялся по улице, направляясь в центр города. — Ой, что это делается…
Он задохнулся и приложил ко рту ладони.
Потому что над оградой показалась вторая голова. Лицо выглядело ужасно — белое, с отвисшими щеками и провалившимся ртом.
Этот, хоть и был пьянчужке незнаком, тоже был мертв. И пролежал он в земле несколько дольше, чем первый.
После второй или третьей попытки покойнику удалось забросить ногу на ограду. Он подтянулся на руках, потерял палец (на что не обратил внимания) и неловко свалился на землю по другую сторону кладбища. Он находился в каких-то двадцати шагов от потрясенного наблюдателя. До пьянчужки доносились запахи раскопанной земли и разложения. Его едва не вырвало — одни боги знают, как ему удалось удержаться и не завопить от страха и отвращения. А кошмар продолжался. Второй покойник вел себя точно так же, как и первый, — он осторожно побрел по улице.
Не желая больше находиться рядом с этим жутким местом, пьяница полетел по переулкам и мчался до тех пор, пока не оказался на площади, где стоял королевский дворец.
Конечно, дворец — не место для загулявших пьяниц. Это он кое-как понимал — краем воспаленного, истерзанного ужасом сознания. Но идти к себе домой он боялся. Мертвецы могут быть везде. Здесь хотя бы стоит стража.
В любое другое время наш пьянчужка избегал бы общества стражников. Потому что он не только любил употреблять горячительные напитки, но и прикладывал время от времени некоторые не вполне законные усилия к тому, чтобы их раздобыть. Говоря проще, подворовывал на рынке.
Но сейчас стражники показались ему милее родных братьев. Аквилонские гвардейцы, обычно невозмутимые верзилы, которых трудно смутить, — и те вздрогнули и отпрянули, когда из темноты, завывая и захлебываясь слезами, к ним выскочил оборванный человечек и бросился перед ними на колени. Он простирал к ним чумазые руки, весь трясся и бормотал бессвязное.
— Уйди ты, — брезгливо выговорил наконец один из стражников. — Что ты здесь делаешь? Иди, проспись. Здесь тебе не кабак. Ты хоть знаешь, куда прибежал?
— Спасите, — лепетал пьяница. — Они везде…
— Кто? — полюбопытствовал второй стражник, наклоняясь к ползающему по мостовой пьянице и качнув при этом алебардой.
1 2 3 4 5