А Нина взяла со столика термометр, покачала головой, подняла опрокинутый пузырёк и присела на край кровати. Подняв откинутую, сжатую в кулак руку
Саши, она замечает в кулаке бумажку, разнимает Саше пальцы, берёт записку и читает: «Милая Нина, береги детей. Расти и сама. Прощай. Вернусь — всё хорошо будет. Степан».
Лицо Нины загорелось волнением и улыбкой. Она положила записку в коробку, опять поставила около неё двух оловянных часовых. И, благодарная, опускает голову на грудь Саше.

* * *
Часовые у стен снежной крепости прислушиваются к звону башенных часов.
– Должна быть смена,— говорит один.
– Смена не придёт. Их дома не отпустят,— возражает другой.
– Не то время. Теперь отпустят.
И тут же оба часовых поворачиваются, услышав мерный, чеканный топот тяжёлых шагов по скрипучему снегу. Идут Коля Колокольчиков и ещё один мальчик, укутанный с головы до ног.
Караул сменяется у раскрытых ворот. Вдруг Колокольчиков бросается внутрь крепости, поднимает драный валенок и, заикаясь от волнения, кричит прямо в растерянные лица часовых:
– Ротозеи! Я пост не приму! Я доложу об этом коменданту!

* * *
На снежной лесной поляне всё перекорёжено. Возвышается какое-то полуразрушенное железобетонное сооружение. Лежит вверх колёсами пушка.
Лыжник в белом халате пересекает поляну и ныряет в чащу леса. Его окружают чёрные деревья, зубья скалистых камней. Вокруг угрюмая тишина.
Лыжник бежит. Зацепил халатом за сук, рванул, остановился и снимает халат.
Сверху раздаётся вдруг каркающий голос:
– Гляди под ноги, не задень провод!
Лыжник поднимает голову и видит наверху в ветвях артиллерийского наблюдателя. У него резкое лицо, орлиный нос, на шее — бинокль, в руке — телефонная трубка.— Ворон-птица! Капитан Максимов у вас на батарее? — спрашивает лыжник.
Наблюдатель резко, как крылом, махнул рукой, показывая направление, и поднёс бинокль к глазам.

* * *
Внутри полуразрушенного финского дота два красноармейца и шофёр Коля пьют чай на дощатом столе возле железной печки.
Телефонист принимает телефонограмму, записывает и через ровные промежутки повторяет:
– Давайте... давайте...
Коля вынимает из кармана бумагу, спички, махорку и оловянного солдата. Он ставит солдата на стол и, свёртывая цигарку говорит:
– Война нелегка. Жена далека. Кругом шинели летят шрапнели. Давай, солдат, табаку покурим.
Красноармеец-башкир отхлёбывает чай и усмехается:
– Большой человек с маленький игрушка играет... Смеяться можно.
– Смейся,— отвечает Коля.— Это солдат волшебного войска... Не понимаешь? Ну, как бы по-вашему?... Колдун, что ли?
– Жулик? Так будет?
– Эк, хватил не по той мишени... Этого солдата мне подарил один генерал. У него солдат учёный: он говорить умеет. Скажи, солдат, почему Абдул Муртазин пьёт чай без сахару?
Коля пускает густой клуб дыма, который почти закрывает его лицо, и тонким голосом сам отвечает:
– Стоял в секрете и съел на рассвете.
Второй красноармеец хохочет. Телефонист грозит всем кулаком.
– Он у меня ещё и не то может! — гордо говорит Коля и снова наклоняется к оловянному солдатику.— Раз, два, три, четыре, пять! — Он дунул, окутал солдата густым клубом дыма и заканчивает, обращаясь к башкиру: — Можешь сахар получать!
Дым рассеивается. Рядом с алюминиевой кружкой башкира лежит кусок сахару.
Башкир добродушно улыбается...
Отодвинулась рогожа, заменяющая сорванную дверь. В клубах пара входит капитан Максимов. Все встают.
Рогожа опять отодвинулась, входит лыжник. Его халат перекинут через руку. Лыжник подаёт пакет и рапортует:
– Товарищ капитан, посыльный лыжник штаба батальона Егоров прибыл в ваше распоряжение.
Максимов пробегает глазами бумагу.
– Почему вы без маскировочного халата?
– Зацепил, разорвал. Сейчас чинить буду. Товарищ капитан, вам от жены телеграмма. Попала на третью батарею случайно. Распечатана потому, что, меняя позицию, третья батарея передала её по телефону на вторую.
Лыжник передал телеграмму, отошёл и греет руки у железной печки.
– Мне... от жены? — удивлённо переспрашивает Максимов, читает, улыбается и показывает телеграмму шофёру Коле.
Коля читает: «Саша поправляется, опять собирается штурмовать крепость. Мы для раненых устраиваем ёлку. Все целуем. Жена Нина».
Капитан, показывая карандашом на подпись, тихонько говорит:
– Женя, Нина.
И быстро пишет что-то на телеграмме. Лицо его лукаво.
Красноармеец-башкир улыбается чуть хвастливо:
– У меня дома в Уфе тоже жена есть. Она мне тоже смешной писем пишет.
– Врёшь, врёшь! — говорит второй красноармеец.— Никакой жены у тебя нету...
– Невеста есть в Стерлитамаке, Лола зовут,— задумчиво и безобидно отвечает башкир.— Она мне тоже смешной пишет.
Максимов кладёт телеграмму в конверт и протягивает его Коле:
– Не забудьте сегодня отправить. Телефонист, окончивший приёмку, молча передаёт
капитану исписанный лист, подходит к печке, греет руки и, усмехаясь, спрашивает у лыжника:
– А у тебя есть Лола?
– Лолы у меня, я прямо скажу, нету,— отвечает лыжник.— Лола у меня после войны будет.— Тебя убьют, потому что ты бегаешь без маскировочного халата,— строго говорит телефонист.
Лыжник усаживается, расправляет халат, достаёт, иголку и говорит серьёзно:
– Убьют? Тогда, конечно, никакой Лолы не будет... Капитан Максимов, прочитав телефонограмму, приказывает шофёру:
– Приготовьте машину. Едем в штаб участка. Коля подтягивается:
– Есть приготовить машину, товарищ капитан!
– Товарищ посыльный,— спрашивает капитан Максимов у лыжника,— по опушке леса вдоль озера дорога не под обстрелом?
– Я проскочил, было тихо, товарищ капитан... Но я что? Тень... стрела... заяц...
– Заяц? — усмехается телефонист.— От таких зайцев волки на деревья скачут!...

* * *
Через лес пробираются два дозорных финских лыжника. Что-то услыхали, насторожились и направились к дороге, по которой едут в штаб капитан Максимов и шофёр Коля.
Максимов молча смотрит вперёд. Коля говорит, не поворачиваясь к нему, глядя на дорогу:
– Разрешите, товарищ командир, спросить? Почему вам дома картина у Нины не понравилась? А мне понравилась. Люди идут, цветы несут. Ребятишки по хорошей дороге на палках скачут. Весело...— Коля вертит рулевую баранку, машина прыгает.— А это разве дорога? Погибель! — говорит он, меняя тон, и искоса смотрит на озабоченное лицо Максимова.— Вы бы что-нибудь, товарищ командир, сказали... Очень мрачная вокруг территория.
А вокруг действительно мрачно: угрюмый лес, чёрный скелет сгоревшей избы, обломки скал, расщеплённое дерево, причудливо-уродливые фигуры из снега.
– Да, на картине дорога красивая,— задумчиво говорит Максимов.— Только очень ровная, гладкая, без задержки, без боя...
– Как — без боя! — восклицает Коля, резко меняясь в лице, даёт тормоз и хватает пулемёт.
Взрыв, дым.
Коля в снегу. Ручной пулемёт лежит стволом на пне, и, перед тем как нажать на спуск, Коля кричит:
– Как — без боя? Нынче без боя дорог не бывает!
Мчатся на лыжах белофинны. Капитан Максимов стреляет. Коля даёт очередь в полдиска.
В небе внезапно появляются два самолёта, на крыльях у них красные «звёзды». — Настороженно смотрит вниз наблюдатель. Вдруг он делает резкое движение: он увидел, как внизу, на дороге, отряд лыжников окружает крохотную машину. Стремительно и круто ложатся самолёты на крыло.
Один из финнов бросает ручные гранаты. Коля падает навзничь. Максимов хватает пулемёт и даёт по финнам очередь. Потом он смотрит на пустой диск и стреляет из нагана в затвор пулемёта.
Стремительно нарастает рёв моторов: низко пролетая над дорогой, самолёты бьют сверху по финнам. Максимов тянет за плечи Колю. Тот неподвижен. Капитан становится на колени и, достав из простреленной сумки индивидуальный пакет, бинтует голову Коли. «Закончив перевязку, он встаёт, сдёргивает шинель с убитого финна, потом другую, третью и закутывает ими Колю. Потом становится на лыжи и, взглянув на компас, уходит.
Улетели своим путём самолёты. На дороге остались исковерканная машина и убитые белофинны. Близ дороги, укутанный шинелями, лежит Коля.
А капитан Максимов мчится на лыжах под гору через лес. Внезапно он спотыкается и со всего размаха летит в снег. Лыжа сломана пополам. Максимов стоит по пояс в снегу и рассматривает сломанную лыжу. Отбросил её, прислонился к дереву и ест снег.

* * *
По дороге идёт, покачиваясь, башня с пушкой — бронемашина. Позади ещё три. И на всех на них красные звёзды. Водитель первой машины смотрит через узкую щель бойницы и видит, что на пустынной дороге рядом с убитыми финнами валяются полузанесенные снегом обломки легковой машины капитана Максимова. Броневик останавливается, выскакивают красноармейцы. Коля услышал шум. Он приподнялся, открыл глаза и озирается. Рядом с ним лежит на снегу перчатка капитана.

* * *
Раздаётся громкий звонок. Это началась большая перемена. В школе обычная суматоха. В углу шепчутся две девочки — это Катя и Женя Александрова.
Женя Максимова поймала за руку и теребит Вовку:
– Ты зачем утром опять в пальто к Саше ввалился? Он болен, к нему нельзя... Я знаю, я сама санитарка.— Она показывает на значок.
– Да... Но было спешно! Было важно! Было очень срочно нужно!
– «Спешно, срочно, важно, нужно»,— скороговоркой передразнивает Женя.— Я попрошу Юру или Петьку, чтобы они тебя срочно поколотили.
Вдруг, заметив шепчущихся девочек и как бы не веря своим глазам, изумлённая Женя медленно выпускает руку Вовки, который улепётывает прочь. Но тут же его крепко хватает за руку Тимур.
– Стой прямо! Ногами не дрыгай и гляди мне в глаза! — холодно говорит он.
– Ну, глянул,— робко отвечает Вовка.
– И что ты там видишь?
– Ну, ничего... Синяк вижу, царапину...
– Не туда смотришь, смотри глубже...
– Ну, круги вижу... Зрачок, дырку...
– Ты видишь в моих глазах гнев! Кто высыпал ведро золы, а вчера бросил валенок и мёрзлую кошку за стены нашей крепости? Ага, молчишь! — Он хочет дать Вовке щелчка, но раздумал и усмехнулся.— Исчезни! Здесь нейтральная территория, но смотри не попадись мне на поле боя!
Тимур отпустил руку Вовки. Вовка мчится прочь и тотчас же попадает в лапы Юры.
– Стой! О чём ты шептался с Тимой Гараевым? — спрашивает Юра.— Ага, измена! Ты замышляешь предать родной двор и переметнуться к нему на чужбину!
– Нет, он не задумал на чужбину, но он хвастун и он надоедает больному Саше,— с презрением говорит Женя Максимова.— Юрка! Значит, решено! Устроим для раненых ёлку?
Юрка поворачивается к Вовке:
– Ты смотри, пока об этом молчок!
– Я, братцы, никому... Я человек-камень... Человек-могила!
Женя Максимова подскочила к Кате и дёрнула её за руку:
– С кем это ты всю перемену шепталась?
– Это Женя Александрова, одна девочка из шестого «Б». И она мне рассказывала, какое шьёт к ёлке платье...
– Знаю я эту Александрову. Я стояла, я тебе мигала, моргала, а ты... Какое у неё платье? Из материи или из бумаги?
– Она не велела говорить... Она говорит, что ты задавала и что ты вместо неё просунула не в очередь пальто в раздевалке.
Женя остолбенела, потом всплеснула руками и говорит, задыхаясь:
– Я задавала? Я не в очередь? Вот клевета, какой ещё не было на свете!
В это время гремит звонок, и Женя меняет голос на обыкновенный:
– Катя, не верь: никуда и ничего я не просовывала. Она удивлённо смотрит и видит, что Женя Александрова подошла и взяла Тимура за руку. Оба они смеются.
– Подумаешь, принцесса крепостного гарнизона! — говорит Женя с гримасой.— Саша выздоровеет, крепость возьмёт, а их поколотит.
– Что ты, что ты! Какая принцесса? Она дочь броневого командира...
– Я сама дочь артиллерийского капитана, и это я, а не она придумала устроить для раненых ёлку.
– Ну, вот ты и задавала! Женька, сознайся, ну чуточку, ну вот столечко, а всё-таки задавал очка.

* * *
В комнате отдыха, в отделении для выздоравливающих прифронтового лазарета, сидит за столом шофёр Коля в халате; с повязкой на голове. Перед ним скомканная бумага и конверт. На столе стоит оловянный солдатик. Коля что-то чертит на белом листе бумаги. Обращаясь не то к сидящему напротив с книгой раненому, не то к солдату, он говорит:— Когда я закрою глаза, чудная встаёт передо мной картина... Тепло... светло. Идут люди, а также ребятишки и красивые девушки. Песни поют... Несут цветы... Лимоны там, фрукты разные. Весело! А дорога перед ними...— Он зажмурился.— Дорога... лети, вертись, как круглый шар по бильярду! — Коля смотрит на лист бумаги, на нём довольно точно воспроизведена по памяти картина Нины, но человечки нарисованы очень смешные: очень уж широко открыты их поющие рты, слишком пышны в их руках букеты, и слишком беспечны их весёлые лупоглазые лица.— И вот, когда возникает передо мной эта чудесная картина, то сразу представляется мне ещё другая дорога: разбитая «эмка», дым, пустые обоймы. И на снегу перчатка капитана, который укутал меня шинелями, чтобы я, Башмаков, не сдох и жил для общей, а отчасти и для своей пользы...
Раненый удивлённо поднял от книги глаза на Колю и смотрит, как тот говорит, обращаясь теперь только к игрушечному солдатику:
– Странно! И что мне эта картина? Картон... Краска... Звук далёкой музыки... Вроде как и ты, смешной солдат, чужая тень, простая оловяшка... Так почему же, когда я смотрю на вас, сжимается у меня за людей сердце?...
– Потому, что ты сидишь с утра за бумагой,— говорит раненый с книгой.— Сейчас я позову сестру, и она отберёт у тебя ручку и чернила.
Коля торопливо принимается писать снова. Двое раненых играют в шашки; один, сидя в кресле, тренькает на мандолине и тихонько напевает:
Письмо придёт — она узнает,
На щёку скатится слеза...
Горько-горько зарыдают
Её прекрасные глаза...
Коля отрывается от письма и говорит раненому:
– Прошло всего четыре дня, а мне кажется, что прошло четыре года.
Он задумался. Потом опять заговорил не то с раненым, не то сам с собой.
– Когда я вступал в партию, меня один человек спрашивает: «Чего тебе впереди надо?» Я отвечаю: «Чего всем людям: счастья...» Он говорит: «Про это в программе не написано. Наша цель — социализм и далее коммунизм в развёрнутом виде. А счастье — понятие неопределённое и ненаучное...» — «Нет,— говорю я,— для отдельного типа действительно так. Кто его угадает, что ему в жизни надо? Одному — жена, другому — изба, третий на рояле играть любит... Но чего всем людям вместе надо, это и научно определить возможно».
Медицинская сестра проходит мимо:
– Товарищ Башмаков, что вы бормочете? Оставьте чернила и бумагу. Идите гулять или играть в шашки.
– Шашки — пустое развлечение. Это игра не для моего характера. Сестра, как бы мне получить из цейхгауза вещи? В гимнастёрке лежит неотправленное письмо капитана.
– Вещи и документы вы получите послезавтра, когда пойдёте в отпуск.
Сестра уходит, и Коля снова обращается к раненому:
– Доктор сказал: «Странный случай в медицине. Если обыкновенного человека стукнуть по голове, он дуреет. В вас же швырнули бомбой, ударили головой о дерево, а вы сидите и рассуждаете, как настоящий философ».
– Он пошутил. Это он сказал для ободрения духа.— Раненый показывает на рваную бумагу: — Вот ты уж десять раз письмо рвёшь и опять пишешь... Это разве философия? Это дурь!
– Я пишу семье моего погибшего начальника... Я пишу: «Девушка, зачеркните на вашей картине цветы. Капитан был прав, и нынче без боя дороги не бывает».
Раненый пожимает плечами:
– Доктор определённо пошутил. Случай в медицине самый обыкновенный...
Сестра подходит и говорит твёрдо:
– Больной Башмаков, оставьте ручку и чернила. Идите гулять. Отдыхайте или играйте в шашки.
Коля торопливо берёт конверт, вкладывает в него исписанный лист бумаги и пишет адрес: «Ленинград, Красноармейская, 119, Максимовым. Лично для Нины». Быстро подходит он к стоящему тут же в комнате почтовому ящику. И мгновение медлит.
Раненый с мандолиной громко запевает:
Письмо придёт — она узнает,
На щёку скатится слеза...
Коля рывком бросает письмо в щель почтового ящика.
Играющие в шашки с треском заканчивают партию. Раненый, который читал, захлопывает книгу. Все они разом, дружно подхватывают:
И гор-р-рько-горько зарыдают
Её прекрасные глаза...

* * *
Нина сидит на кровати около Саши. Она берёт его за руку и говорит:
– Женя в школе, няня в магазине. Я вернусь скоро. Саша, я прошу тебя, к окну не подходи близко...
– Женька моих голубей не кормит. И там кто-то их к своему окну переманивает.
– Хорошо, я буду их кормить сама. Ты мне веришь?
– Почему папа не ответил на твою телеграмму?
– Почему? Очень просто: они, вероятно, перешли в наступление, и телеграмма его не застала на старом месте.
– А где у него было старое место?
– Я не знаю... Ну, где-нибудь в лесу,— Нина улыбается,— под ёлкой. Ты, Саша, сам командир и это дело лучше меня знаешь.
– Да, конечно,— благодарно улыбаясь, говорит Саша.
1 2 3 4 5