Такое кино будет - пацаны дома с руками оторвут!
– Не, ты, в натуре, думаешь, смирная?
– Говорю тебе, проблем не будет! Что голодная, это точно! Как я ей двести баксов показал, глазки так и засветились!
– А ты ей объяснил, что ей делать-то надо будет?
– Как я ей объясню-то, мудила ты стоеросовый? Я ж сказал тебе, что по-ихнему не волоку. Только «пердон» да «грасьяс». Да ниче там объяснять не надо. За бабки они все что хошь сделают! Ты че, их не знаешь, девок этих?
– Ладно. Значит, так: сперва ты ее… а я снимаю. Потом наоборот. Потом я камеру на стол ставлю, на автомат. И мы ее с обеих сторон. А потом уж, как раскочегарится, доставай свой кнут и браслетки. Только не бей сильно - зашибешь еще, чего доброго, до смерти. И так хорошо орать будет. Видео будет - закачаешься!
– Ну ладно. Пора сваливать. В сортир только сходить. Отлить надо.
– Погодь. И я с тобой.
– А она… ничего? Не сбежит?
– Куда она денется? Пока она свои баксы не получит, сама будет за нами бегать, как козочка…
5
Я услышал, как за моей спиной громыхнули стулья. Два урода встали и пошли отливать.
Я повернулся и посмотрел на нее. Я уже не боялся, что это добьет меня. Мне уже не было страшно за себя, потому что то, что я услышал, вернуло мне часть моего рассудка - достаточную, чтобы что-то попытаться сделать.
Теперь мне было страшно за нее.
– Сеньорита, - сказал я ей негромко по-испански, не прекращая жонглировать. - Вы напрасно связались с этими двумя bastardos [ублюдки]. На вашем месте я бы сейчас встал и ушел, пока они не вернулись из туалета.
– Иди к черту, клоун, - сказала она и прикурила сигарету. Руки ее едва заметно дрожали. - Это не твое дело.
– Это неподходящая компания для приличной девушки. Эти два грязных extranjeros [иностранцы] опасны для вас. Хотите узнать, что они говорят о вас?…
– Мне плевать на то, что они говорят! - Глаза ее полыхнули яростью. - Ты - тоже extranjero. Я слышу это по твоему произношению. Не лезь мне в душу, клоун. У меня свои проблемы.
Мои самые худшие предположения сбылись. Она оказалась красивой. Очень красивой. Ей было не больше двадцати пяти лет. Темные гладкие волосы до плеч. Черты лица - чуть неправильные, но милые настолько, что невозможно оторваться. Это была та самая девушка, из-за которой я скитался по свету. Мечтал встретить ее, хотя и не знал еще, как она выглядит. Боялся встретить, потому что знал, что это вдребезги расколотит мою свободу.
Лицо ее было чуть усталым, чуть грустным. Но это «чуть» было только снаружи. Видно было, что там, внутри ее, пылал настоящий костер. Ее тошнило от этих двух ублюдков ничуть не меньше, чем меня. И все же она соглашалась с ними идти. Вынуждена была. В каком-то смысле, сейчас я был свободнее ее. Потому что у меня был выбор, а у нее - почти нет.
Она еще не знала, что я тоже пленник. Я стал пленником, как только увидел ее. Ее пленником. И выбора у меня тоже не было.
Я должен был попытаться справиться с собой, залить свое пламя ледяной водой - хотя бы на время.
Я должен был сделать то, что собирался сделать, как можно лучше.
– Я понимаю их язык, - сказал я. - Они садисты. Они жестокие ублюдки, и единственное место, где им нужно находиться, - это тюрьма…
– Хватит, отвяжись! - Она повернулась ко мне спиной и вцепилась в стакан с вином так, что пальцы ее побелели, Она больше не хотела разговаривать со мной.
Она разговаривала со мной грубо, но это было напускным. Я говорил с ней о том, о чем она сама боялась думать. И сейчас она оборонялась от меня. Ей и без того было страшно.
Впрочем, время для разговора закончилось. Парочка быков уже вываливалась из ресторана обратно на площадь.
Обычно на корриду быков выпускают по одному. Два быка, носящихся по арене и воняющих навозом - это слишком много для одного тореро. Даже если он жонглер.
И когда они подскочили ко мне, роя копытами землю, роняя на землю слюну от нетерпения поднять меня на рога и громко выражаясь на бычьем языке, я сказал «Hasta luego! [Пока!]», свернул свою мулету [красная тряпка, которой дразнят быка] и ретировался.
Мое время еще не пришло. Время фаэны [финальный поединок быка и тореро в корриде].
6
Я прошелся между зрителями с коробкой и собрал те деньги, которые полагались мне за выступление. Денег было меньше, чем обычно. Сам виноват - выступил сегодня позорно, скомкал все представление. Так и не дошел до своего коронного номера с бандерильей во рту. Можно было попытаться исправить положение - потрепаться с кем-нибудь из сеньоров, вынуть у сеньора из-за шиворота шарик и проглотить его, показать пару фокусов детишкам, подмигнуть какой-нибудь дамочке…
Ни к чему сегодня было все это. В конце концов, деньги всегда заработаем. Я ретировался к своему скутеру, запихнул бандерильи и прочий инвентарь в сумку. Я взял своего «ослика» за повод и повел его за угол. Я сделал вид, что закончил свое выступление, что устал, но в целом доволен жизнью, что мне плевать на все и так далее. На самом деле я внимательно наблюдал в зеркальце заднего вида за моими подопечными быками и моей красивой девушкой. Кроме них, ничто меня в этот момент не интересовало.
За углом я быстро изменил внешность. Собственно говоря, в этом-то ничего необычного не было, я всегда меняю внешность после своих выступлений. Я содрал с себя тесный зеленый камзол тореадора - шикарный снаружи и весь пропотевший изнутри. Я быстро натянул безразмерную белую майку. А потом взял носовой платок и стер со своей физиономии грим.
Я стал совсем другим человеком. Эти трое не узнали бы меня сейчас.
Девушка неспроста назвала меня клоуном. Я и в самом деле выступаю, намазав себе лицо толстым слоем белого грима. Не совсем клоун, конечно. Не рисую я себе огромный оранжевый рот и черные круги под глазами величиной с чайное блюдце. Моя маска - скорее что-то вроде Пьеро. Немного сентиментальная, немного аристократичная.
Зачем? Почему я разрисовываю себе физиономию, хотя выступать в гриме в такую жару - удовольствие ниже среднего? Объясняется это очень просто - я не хочу иметь лишних проблем. А они у меня уже были. Еле выпутался - спасибо, братишка Эмилио помог. Но он же и подкинул мне идею тогда, когда выволок меня из чертовой полиции, и отвез к себе домой, и налил стакан виски, потому что после полицейского департамента у меня на лбу было написано: «Мне нужно срочно тяпнуть стакан».
Эмилио сказал мне тогда: «Будь осторожнее, Мигель, ты еще не получил гражданства. Ты - иностранец здесь, Мигель, не забывай об этом. А иностранец, который во второй раз имеет проблемы с полицией из-за нелегальной работы, рискует нажить себе большие неприятности. Конечно, это Испания. Тебе повезло, брат, что ты попал в приличную страну. Во Франции тебя за такие штучки посадили бы в самолет, и через три часа ты оказался бы в родной любимой Москве. В Германии, долбанутой на порядке, ты бы мог даже угодить за это в тюрягу. Но и в Испании не советую шутить тебе с этими los cabrones - всегда можно нарваться на такого идиота, что даже я помочь тебе не смогу»…
«Что же мне делать?» - мрачно спрашиваю, а рука тянется за вторым стаканом виски.
«Найди себе официальную работу, - говорит Эмилио, а сам отодвигает от меня бутылку с виски, потому что это старый добрый шотландский Glenfiddich pure malt, здесь его пьют маленькими глоточками, а не хлещут, как я, стаканами. - Устройся на какую-нибудь работу. Или придумай что-нибудь, чтобы не попадаться больше на глаза этому каброну Фернандесу. Потому что он глаз на тебя уже положил»…
И я придумал.
Проблема моя заключалась в том, что слишком много людей таскается сейчас с видеокамерами. Напялит беззаботный турист японскую «варежку» на лапу и пялится в глазок. Я со своим трюком для него - экзотика. Видеосъемка для него - развлечение. А для меня это уже улика, причем очень весомая. Вовсе не радует меня перспектива снова быть вызванным в департамент и увидеть там на экране видака свою морду с бандерильей во рту.
Вот так- то. Поэтому я и накладываю грим. Теперь вы все поняли. Поняли и даже одобрили. А если и не одобрили, то это особого значения не имеет.
Потому что суть заключается в том, что я стер свою краску с лица и стал более или менее похож на нормального человека. А потом надел мотоциклетный шлем и стал похож просто на мотоциклиста, которых в Барселоне пруд пруди. Еще пять минут назад я привлекал внимание целой площади, а теперь я стал настолько неприметен, что взгляд останавливался на мне не дольше, чем на каком-нибудь дереве или мусорном баке.
Я стал предметом уличной обстановки. Я стоял и ждал. Я был уверен, что они должны выйти именно через этот проулочек. Я предполагал, что они воспользуются такси. Потому что ездить на своей машине по Барселоне - занятие для людей, привычных к хроническому стрессу. Движение в центре города такое, что Москва с ее пробками может показаться безлюдной пустыней. И если ты никогда прежде не ездил по этим улицам, да еще и вмазал крепкого спиртного выше всякой меры, за руль тебе лучше не садиться - далеко не уедешь.
Я оказался прав. Они прошли мимо меня. Один из них чуть не свалился на меня, потому что походка у него была, как у пьяного матроса во время шторма. И все равно они меня не заметили. Они вышли на центральную улицу и начали размахивать руками, пытаясь выловить такси.
Я завел свой скутер и тихонько последовал за ними. Я молил бога, чтобы какой-нибудь резвый полицейский не остановил меня за нарушение правил. Потому что в этот момент я нарушал все правила уличного движения, какие только существуют в Испании.
Черный «Рено» с желтыми шашечками на борту остановился, и они упали внутрь. Втиснулись все втроем на заднее сиденье, сдавили бедную девчонку с двух сторон могучими плечами. Наверное, все еще боялись, что она сбежит или ляпнет что-нибудь неположенное шоферу.
Шофер был пожилым человеком, и это более чем устраивало меня. Старички не любят спешить, они уже свое отспешили. Если ты едешь в такси и твой шофер - старикан, который нарочно цепляет каждый светофор и не пытается вылезти из ряда, то это раздражает. Хочется наорать на него и даже врезать по шее. Но если ты преследуешь такси на мотороллере, то неторопливый старичок за рулем - это благо, чистое удовольствие. Хочется от всей души поблагодарить его и дать ему хорошие чаевые.
В городе я держался в хвосте безо всякого труда. Я уже говорил, что центр Барселоны - сущий ад для машин. Они ползут как черепахи, едва не цепляя друг дружку блестящими боками. Они сдерживают свои лошадиные силы - как мустанги, запертые в ущелье. Они хрипят от нетерпения, мечтают вырваться на свободу, но сделать ничего не могут. Они пойманы в ловушку города, перегруженного автомобилями.
Для маленького шустрого мотороллера здесь не то что рай, но вполне удобоваримое место. Здесь многие ездят на таких же скутерах, как у меня. На забавных «осликах» с маленькими колесами. Это, конечно, менее комфортабельно и престижно, чем «Линкольн». Но стоит вам час потолкаться в автомобильной пробке в том же «Линкольне», и вы вспотеете, несмотря на кондиционер. Вы почувствуете зависть к парням на мотороллерах, пролезающим в щели между грустными большими машинами, шкворчащими, как недовольная яичница.
В городе я был хозяином положения. Но через час мы (черное такси и я на «хвосте») все же протолкались через забитую автомобилями и людьми Барселону и вылезли на автостраду.
Я побаивался. Побаивался того, что водитель такси, почувствовав свободу, надавит на «тапочку» и полетит со скоростью сто шестьдесят километров в час к неизвестной мне резиденции двух русских бандитов. Это было бы серьезным осложнением, потому что мой скутер, не самой дорогой марки, никак не выжимал больше ста двадцати.
Но мой старичок за рулем был последователен в своей неспешной манере езды. Мне хотелось остановить его, вытащить из машины и расцеловать. Потому что он шел ровно на сотке, ni mas ni menos [не больше и не меньше], и следовать в его фарватере было занятием незатруднительным и даже приятным. Может быть, пара быков на заднем сиденье материла его на чем свет стоит - на своем, на родном русском, потому что других языков они не знали.
Но только он вряд ли обращал на это внимание. Он флегматично пилил на средней скорости, и все обгоняли его. Кроме меня, конечно. Я ехал в правом ряду, держась так, чтобы между мной и черным «Рено» были два больших грузовика. Я не хотел, чтобы меня заметили раньше времени.
Фортуна благоволила ко мне.
Не подумайте, что я был спокоен в тот момент. Сердце мое, кажется, стучало в два раза быстрее обычного. Голова же, напротив, еле-еле варила свою рисовую кашку. Я дико боялся. Я собирался совершить черт-те что - такое, чего я никак не мог позволить себе в этой стране, будучи иностранцем с видом на жительство. С моим зыбким статусом я должен был вести себя тихо, как мышка, и безропотно выполнять все законы. А я гнался за какими-то двумя туристами и их девушкой, и минимум, что я собирался сделать - нарушить неприкосновенность их жилища. О максимуме говорить не будем. Я был зол, но не до такой степени, чтобы убить этих двух мясистых увальней. Чего, вполне вероятно, они заслуживали.
Я боялся. Боялся прежде всего потому, что эти двое были русскими, причем русскими самого мерзкого сорта. Они словно вылезли из моих страшных снов, из моих ночных кошмаров, отвратно ухмыляясь, воняя потом и перегаром. В России я боялся бы их меньше, там это было привычно. А теперь я выпал из обоймы. Я расслабился, уже усвоил, что закон имеет в Испании гораздо большее значение, чем в России. И мне тяжело было осознавать, что в этой ситуации от испанского закона не было ни малейшего толка. Что я могу рассчитывать только на себя.
В самом деле, что я мог сделать сейчас? Обогнать их на мотороллере и вырулить поперек дороги, перерезав им движение? Начать разборки прямо на автостраде? Я представил, как два быка тяжело и недвусмысленно вылезают из машины, вежливо интересуются, какого хрена мне надо. Я объясняю им на чистом русском, что они козлы и должны отдать мне свою девчонку. И лежу потом на обочине с разбитой мордой, смотрю в небо и хлопаю глазами. Или еще хуже: сижу в полицейском участке, и прижимаю к фингалу под глазом тряпочку, смоченную холодной водой, и пишу объяснительную, что сделал это исключительно из гуманистических побуждений, потому что подслушал их разговор и понял, что два бандита собираются надругаться над девушкой и снять ее в порнофильме против ее воли.
Мне не стоило попадать в полицию - ни по какому поводу, пусть даже самому справедливому. Поэтому я молчаливо ехал за черным такси по загородному шоссе и давил в себе страх.
7
«Рено» вкатился в какую-то area residencial [поселок, состоящий из коттеджей с небольшими участками]. Здесь был высокий каменный забор и единственный въезд на территорию. Мне пришлось последовать за ними, держась на приличной дистанции. Конечно, я мог бы поддать газу и прилепиться прямо к их заднице, но тогда я открыто подставил бы себя. Нарисовался бы в полный рост.
И все- таки я потерял их. Нас разделяли две сотни метров, когда такси свернуло в какой-то проулок справа. Сотни коттеджей с одинаковыми белыми стенами составляли содержимое этого стандартного поселка.
Дома росли из склонов горы, как опята из пня, и дороги извивались между ними, как черви. Дорожки разветвлялись в самых неожиданных направлениях и не оставляли мне шанса хотя бы случайно наткнуться на любимых соотечественников.
Я осадил своего «ослика» и медленно поплюхал обратно ко въезду. Я остановился у ресторанчика под названием «Rosita» и стал ждать.
Пустой, освободившийся от пассажиров «Рено» появился минут через десять. Я бросился наперерез ему, размахивая руками, как ветряная мельница Сервантеса.
– Сеньор, - сказал я заплетающимся языком. - Плиз спик ми… Май амигос русос… Плиз! Дос амигос и ун чика! Спик ми намбэр оф хаус! Муй аградесидо! Йо буско зэм. Аи эм ихний фрэнд. Грасьяс [Пожалуйста, скажите мне. Мои русские друзья… Два друга и один девушка. Скажите мне номер дома! Премного благодарен! Я ищу их. Я есть ихний друг. Спасибо! (смесь ломаного английского и испанского) ].
Если бы я говорил на нормальном языке я бы, пожалуй, вызвал подозрение у водителя. Но сейчас я выглядел так же безобразно, как пара его пассажиров. И говорил на таком же отвратительном языке.
К тому же я сунул старичку десять тысяч песет - хорошую плату за несколько маленьких вопросов. Мне было не жалко этих денег. В конце концов, должен же я был чем-то отблагодарить его за замечательную, неторопливую езду.
– Numero dieciocho, en la calle Verde. A la dere-cha [Номер восемнадцать на улице Зеленой. Направо (исп.) ], - сказал шофер, запихивая купюру во внутренний карман пиджака. - Hombre, - вдруг добавил он и внимательно посмотрел на меня, словно оценивая, такойли я дебил, как мои русские друзья, или все же имею пару извилин в голове. - Estan muy borrachos. Dema-ciado. Es mal, no me gusta [Дружище, они очень пьяные. Чересчур.
1 2 3 4 5 6 7
– Не, ты, в натуре, думаешь, смирная?
– Говорю тебе, проблем не будет! Что голодная, это точно! Как я ей двести баксов показал, глазки так и засветились!
– А ты ей объяснил, что ей делать-то надо будет?
– Как я ей объясню-то, мудила ты стоеросовый? Я ж сказал тебе, что по-ихнему не волоку. Только «пердон» да «грасьяс». Да ниче там объяснять не надо. За бабки они все что хошь сделают! Ты че, их не знаешь, девок этих?
– Ладно. Значит, так: сперва ты ее… а я снимаю. Потом наоборот. Потом я камеру на стол ставлю, на автомат. И мы ее с обеих сторон. А потом уж, как раскочегарится, доставай свой кнут и браслетки. Только не бей сильно - зашибешь еще, чего доброго, до смерти. И так хорошо орать будет. Видео будет - закачаешься!
– Ну ладно. Пора сваливать. В сортир только сходить. Отлить надо.
– Погодь. И я с тобой.
– А она… ничего? Не сбежит?
– Куда она денется? Пока она свои баксы не получит, сама будет за нами бегать, как козочка…
5
Я услышал, как за моей спиной громыхнули стулья. Два урода встали и пошли отливать.
Я повернулся и посмотрел на нее. Я уже не боялся, что это добьет меня. Мне уже не было страшно за себя, потому что то, что я услышал, вернуло мне часть моего рассудка - достаточную, чтобы что-то попытаться сделать.
Теперь мне было страшно за нее.
– Сеньорита, - сказал я ей негромко по-испански, не прекращая жонглировать. - Вы напрасно связались с этими двумя bastardos [ублюдки]. На вашем месте я бы сейчас встал и ушел, пока они не вернулись из туалета.
– Иди к черту, клоун, - сказала она и прикурила сигарету. Руки ее едва заметно дрожали. - Это не твое дело.
– Это неподходящая компания для приличной девушки. Эти два грязных extranjeros [иностранцы] опасны для вас. Хотите узнать, что они говорят о вас?…
– Мне плевать на то, что они говорят! - Глаза ее полыхнули яростью. - Ты - тоже extranjero. Я слышу это по твоему произношению. Не лезь мне в душу, клоун. У меня свои проблемы.
Мои самые худшие предположения сбылись. Она оказалась красивой. Очень красивой. Ей было не больше двадцати пяти лет. Темные гладкие волосы до плеч. Черты лица - чуть неправильные, но милые настолько, что невозможно оторваться. Это была та самая девушка, из-за которой я скитался по свету. Мечтал встретить ее, хотя и не знал еще, как она выглядит. Боялся встретить, потому что знал, что это вдребезги расколотит мою свободу.
Лицо ее было чуть усталым, чуть грустным. Но это «чуть» было только снаружи. Видно было, что там, внутри ее, пылал настоящий костер. Ее тошнило от этих двух ублюдков ничуть не меньше, чем меня. И все же она соглашалась с ними идти. Вынуждена была. В каком-то смысле, сейчас я был свободнее ее. Потому что у меня был выбор, а у нее - почти нет.
Она еще не знала, что я тоже пленник. Я стал пленником, как только увидел ее. Ее пленником. И выбора у меня тоже не было.
Я должен был попытаться справиться с собой, залить свое пламя ледяной водой - хотя бы на время.
Я должен был сделать то, что собирался сделать, как можно лучше.
– Я понимаю их язык, - сказал я. - Они садисты. Они жестокие ублюдки, и единственное место, где им нужно находиться, - это тюрьма…
– Хватит, отвяжись! - Она повернулась ко мне спиной и вцепилась в стакан с вином так, что пальцы ее побелели, Она больше не хотела разговаривать со мной.
Она разговаривала со мной грубо, но это было напускным. Я говорил с ней о том, о чем она сама боялась думать. И сейчас она оборонялась от меня. Ей и без того было страшно.
Впрочем, время для разговора закончилось. Парочка быков уже вываливалась из ресторана обратно на площадь.
Обычно на корриду быков выпускают по одному. Два быка, носящихся по арене и воняющих навозом - это слишком много для одного тореро. Даже если он жонглер.
И когда они подскочили ко мне, роя копытами землю, роняя на землю слюну от нетерпения поднять меня на рога и громко выражаясь на бычьем языке, я сказал «Hasta luego! [Пока!]», свернул свою мулету [красная тряпка, которой дразнят быка] и ретировался.
Мое время еще не пришло. Время фаэны [финальный поединок быка и тореро в корриде].
6
Я прошелся между зрителями с коробкой и собрал те деньги, которые полагались мне за выступление. Денег было меньше, чем обычно. Сам виноват - выступил сегодня позорно, скомкал все представление. Так и не дошел до своего коронного номера с бандерильей во рту. Можно было попытаться исправить положение - потрепаться с кем-нибудь из сеньоров, вынуть у сеньора из-за шиворота шарик и проглотить его, показать пару фокусов детишкам, подмигнуть какой-нибудь дамочке…
Ни к чему сегодня было все это. В конце концов, деньги всегда заработаем. Я ретировался к своему скутеру, запихнул бандерильи и прочий инвентарь в сумку. Я взял своего «ослика» за повод и повел его за угол. Я сделал вид, что закончил свое выступление, что устал, но в целом доволен жизнью, что мне плевать на все и так далее. На самом деле я внимательно наблюдал в зеркальце заднего вида за моими подопечными быками и моей красивой девушкой. Кроме них, ничто меня в этот момент не интересовало.
За углом я быстро изменил внешность. Собственно говоря, в этом-то ничего необычного не было, я всегда меняю внешность после своих выступлений. Я содрал с себя тесный зеленый камзол тореадора - шикарный снаружи и весь пропотевший изнутри. Я быстро натянул безразмерную белую майку. А потом взял носовой платок и стер со своей физиономии грим.
Я стал совсем другим человеком. Эти трое не узнали бы меня сейчас.
Девушка неспроста назвала меня клоуном. Я и в самом деле выступаю, намазав себе лицо толстым слоем белого грима. Не совсем клоун, конечно. Не рисую я себе огромный оранжевый рот и черные круги под глазами величиной с чайное блюдце. Моя маска - скорее что-то вроде Пьеро. Немного сентиментальная, немного аристократичная.
Зачем? Почему я разрисовываю себе физиономию, хотя выступать в гриме в такую жару - удовольствие ниже среднего? Объясняется это очень просто - я не хочу иметь лишних проблем. А они у меня уже были. Еле выпутался - спасибо, братишка Эмилио помог. Но он же и подкинул мне идею тогда, когда выволок меня из чертовой полиции, и отвез к себе домой, и налил стакан виски, потому что после полицейского департамента у меня на лбу было написано: «Мне нужно срочно тяпнуть стакан».
Эмилио сказал мне тогда: «Будь осторожнее, Мигель, ты еще не получил гражданства. Ты - иностранец здесь, Мигель, не забывай об этом. А иностранец, который во второй раз имеет проблемы с полицией из-за нелегальной работы, рискует нажить себе большие неприятности. Конечно, это Испания. Тебе повезло, брат, что ты попал в приличную страну. Во Франции тебя за такие штучки посадили бы в самолет, и через три часа ты оказался бы в родной любимой Москве. В Германии, долбанутой на порядке, ты бы мог даже угодить за это в тюрягу. Но и в Испании не советую шутить тебе с этими los cabrones - всегда можно нарваться на такого идиота, что даже я помочь тебе не смогу»…
«Что же мне делать?» - мрачно спрашиваю, а рука тянется за вторым стаканом виски.
«Найди себе официальную работу, - говорит Эмилио, а сам отодвигает от меня бутылку с виски, потому что это старый добрый шотландский Glenfiddich pure malt, здесь его пьют маленькими глоточками, а не хлещут, как я, стаканами. - Устройся на какую-нибудь работу. Или придумай что-нибудь, чтобы не попадаться больше на глаза этому каброну Фернандесу. Потому что он глаз на тебя уже положил»…
И я придумал.
Проблема моя заключалась в том, что слишком много людей таскается сейчас с видеокамерами. Напялит беззаботный турист японскую «варежку» на лапу и пялится в глазок. Я со своим трюком для него - экзотика. Видеосъемка для него - развлечение. А для меня это уже улика, причем очень весомая. Вовсе не радует меня перспектива снова быть вызванным в департамент и увидеть там на экране видака свою морду с бандерильей во рту.
Вот так- то. Поэтому я и накладываю грим. Теперь вы все поняли. Поняли и даже одобрили. А если и не одобрили, то это особого значения не имеет.
Потому что суть заключается в том, что я стер свою краску с лица и стал более или менее похож на нормального человека. А потом надел мотоциклетный шлем и стал похож просто на мотоциклиста, которых в Барселоне пруд пруди. Еще пять минут назад я привлекал внимание целой площади, а теперь я стал настолько неприметен, что взгляд останавливался на мне не дольше, чем на каком-нибудь дереве или мусорном баке.
Я стал предметом уличной обстановки. Я стоял и ждал. Я был уверен, что они должны выйти именно через этот проулочек. Я предполагал, что они воспользуются такси. Потому что ездить на своей машине по Барселоне - занятие для людей, привычных к хроническому стрессу. Движение в центре города такое, что Москва с ее пробками может показаться безлюдной пустыней. И если ты никогда прежде не ездил по этим улицам, да еще и вмазал крепкого спиртного выше всякой меры, за руль тебе лучше не садиться - далеко не уедешь.
Я оказался прав. Они прошли мимо меня. Один из них чуть не свалился на меня, потому что походка у него была, как у пьяного матроса во время шторма. И все равно они меня не заметили. Они вышли на центральную улицу и начали размахивать руками, пытаясь выловить такси.
Я завел свой скутер и тихонько последовал за ними. Я молил бога, чтобы какой-нибудь резвый полицейский не остановил меня за нарушение правил. Потому что в этот момент я нарушал все правила уличного движения, какие только существуют в Испании.
Черный «Рено» с желтыми шашечками на борту остановился, и они упали внутрь. Втиснулись все втроем на заднее сиденье, сдавили бедную девчонку с двух сторон могучими плечами. Наверное, все еще боялись, что она сбежит или ляпнет что-нибудь неположенное шоферу.
Шофер был пожилым человеком, и это более чем устраивало меня. Старички не любят спешить, они уже свое отспешили. Если ты едешь в такси и твой шофер - старикан, который нарочно цепляет каждый светофор и не пытается вылезти из ряда, то это раздражает. Хочется наорать на него и даже врезать по шее. Но если ты преследуешь такси на мотороллере, то неторопливый старичок за рулем - это благо, чистое удовольствие. Хочется от всей души поблагодарить его и дать ему хорошие чаевые.
В городе я держался в хвосте безо всякого труда. Я уже говорил, что центр Барселоны - сущий ад для машин. Они ползут как черепахи, едва не цепляя друг дружку блестящими боками. Они сдерживают свои лошадиные силы - как мустанги, запертые в ущелье. Они хрипят от нетерпения, мечтают вырваться на свободу, но сделать ничего не могут. Они пойманы в ловушку города, перегруженного автомобилями.
Для маленького шустрого мотороллера здесь не то что рай, но вполне удобоваримое место. Здесь многие ездят на таких же скутерах, как у меня. На забавных «осликах» с маленькими колесами. Это, конечно, менее комфортабельно и престижно, чем «Линкольн». Но стоит вам час потолкаться в автомобильной пробке в том же «Линкольне», и вы вспотеете, несмотря на кондиционер. Вы почувствуете зависть к парням на мотороллерах, пролезающим в щели между грустными большими машинами, шкворчащими, как недовольная яичница.
В городе я был хозяином положения. Но через час мы (черное такси и я на «хвосте») все же протолкались через забитую автомобилями и людьми Барселону и вылезли на автостраду.
Я побаивался. Побаивался того, что водитель такси, почувствовав свободу, надавит на «тапочку» и полетит со скоростью сто шестьдесят километров в час к неизвестной мне резиденции двух русских бандитов. Это было бы серьезным осложнением, потому что мой скутер, не самой дорогой марки, никак не выжимал больше ста двадцати.
Но мой старичок за рулем был последователен в своей неспешной манере езды. Мне хотелось остановить его, вытащить из машины и расцеловать. Потому что он шел ровно на сотке, ni mas ni menos [не больше и не меньше], и следовать в его фарватере было занятием незатруднительным и даже приятным. Может быть, пара быков на заднем сиденье материла его на чем свет стоит - на своем, на родном русском, потому что других языков они не знали.
Но только он вряд ли обращал на это внимание. Он флегматично пилил на средней скорости, и все обгоняли его. Кроме меня, конечно. Я ехал в правом ряду, держась так, чтобы между мной и черным «Рено» были два больших грузовика. Я не хотел, чтобы меня заметили раньше времени.
Фортуна благоволила ко мне.
Не подумайте, что я был спокоен в тот момент. Сердце мое, кажется, стучало в два раза быстрее обычного. Голова же, напротив, еле-еле варила свою рисовую кашку. Я дико боялся. Я собирался совершить черт-те что - такое, чего я никак не мог позволить себе в этой стране, будучи иностранцем с видом на жительство. С моим зыбким статусом я должен был вести себя тихо, как мышка, и безропотно выполнять все законы. А я гнался за какими-то двумя туристами и их девушкой, и минимум, что я собирался сделать - нарушить неприкосновенность их жилища. О максимуме говорить не будем. Я был зол, но не до такой степени, чтобы убить этих двух мясистых увальней. Чего, вполне вероятно, они заслуживали.
Я боялся. Боялся прежде всего потому, что эти двое были русскими, причем русскими самого мерзкого сорта. Они словно вылезли из моих страшных снов, из моих ночных кошмаров, отвратно ухмыляясь, воняя потом и перегаром. В России я боялся бы их меньше, там это было привычно. А теперь я выпал из обоймы. Я расслабился, уже усвоил, что закон имеет в Испании гораздо большее значение, чем в России. И мне тяжело было осознавать, что в этой ситуации от испанского закона не было ни малейшего толка. Что я могу рассчитывать только на себя.
В самом деле, что я мог сделать сейчас? Обогнать их на мотороллере и вырулить поперек дороги, перерезав им движение? Начать разборки прямо на автостраде? Я представил, как два быка тяжело и недвусмысленно вылезают из машины, вежливо интересуются, какого хрена мне надо. Я объясняю им на чистом русском, что они козлы и должны отдать мне свою девчонку. И лежу потом на обочине с разбитой мордой, смотрю в небо и хлопаю глазами. Или еще хуже: сижу в полицейском участке, и прижимаю к фингалу под глазом тряпочку, смоченную холодной водой, и пишу объяснительную, что сделал это исключительно из гуманистических побуждений, потому что подслушал их разговор и понял, что два бандита собираются надругаться над девушкой и снять ее в порнофильме против ее воли.
Мне не стоило попадать в полицию - ни по какому поводу, пусть даже самому справедливому. Поэтому я молчаливо ехал за черным такси по загородному шоссе и давил в себе страх.
7
«Рено» вкатился в какую-то area residencial [поселок, состоящий из коттеджей с небольшими участками]. Здесь был высокий каменный забор и единственный въезд на территорию. Мне пришлось последовать за ними, держась на приличной дистанции. Конечно, я мог бы поддать газу и прилепиться прямо к их заднице, но тогда я открыто подставил бы себя. Нарисовался бы в полный рост.
И все- таки я потерял их. Нас разделяли две сотни метров, когда такси свернуло в какой-то проулок справа. Сотни коттеджей с одинаковыми белыми стенами составляли содержимое этого стандартного поселка.
Дома росли из склонов горы, как опята из пня, и дороги извивались между ними, как черви. Дорожки разветвлялись в самых неожиданных направлениях и не оставляли мне шанса хотя бы случайно наткнуться на любимых соотечественников.
Я осадил своего «ослика» и медленно поплюхал обратно ко въезду. Я остановился у ресторанчика под названием «Rosita» и стал ждать.
Пустой, освободившийся от пассажиров «Рено» появился минут через десять. Я бросился наперерез ему, размахивая руками, как ветряная мельница Сервантеса.
– Сеньор, - сказал я заплетающимся языком. - Плиз спик ми… Май амигос русос… Плиз! Дос амигос и ун чика! Спик ми намбэр оф хаус! Муй аградесидо! Йо буско зэм. Аи эм ихний фрэнд. Грасьяс [Пожалуйста, скажите мне. Мои русские друзья… Два друга и один девушка. Скажите мне номер дома! Премного благодарен! Я ищу их. Я есть ихний друг. Спасибо! (смесь ломаного английского и испанского) ].
Если бы я говорил на нормальном языке я бы, пожалуй, вызвал подозрение у водителя. Но сейчас я выглядел так же безобразно, как пара его пассажиров. И говорил на таком же отвратительном языке.
К тому же я сунул старичку десять тысяч песет - хорошую плату за несколько маленьких вопросов. Мне было не жалко этих денег. В конце концов, должен же я был чем-то отблагодарить его за замечательную, неторопливую езду.
– Numero dieciocho, en la calle Verde. A la dere-cha [Номер восемнадцать на улице Зеленой. Направо (исп.) ], - сказал шофер, запихивая купюру во внутренний карман пиджака. - Hombre, - вдруг добавил он и внимательно посмотрел на меня, словно оценивая, такойли я дебил, как мои русские друзья, или все же имею пару извилин в голове. - Estan muy borrachos. Dema-ciado. Es mal, no me gusta [Дружище, они очень пьяные. Чересчур.
1 2 3 4 5 6 7