Иногда он меня пугает, если у него мрачный или скучающий вид. Вчера вечером я наблюдала за ним во время обеда и неожиданно поняла, что он так же, как и я, хотел бы оказаться где-нибудь вдалеке от всех этих людей, от шума, болтовни и оркестра, где мы могли бы спокойно поговорить.
— Вы рассказывали его светлости, как сильно любите, мисс? — спросила Вайолет.
— Нет, конечно нет, — ответила Корнелия. — Я бы постеснялась выразить все это словами. Но мне кажется, герцог знает и так. Возможно, он тоже испытывает робость, раз не говорит со мной о любви. Но он просил меня стать его женой, а о большем мужчина, любящий женщину, просить и не может.
— О мисс! — воскликнула Вайолет, но Корнелия не обратила на нее ни малейшего внимания.
— Тетя Лили без конца твердит, что я счастливица, — продолжала она. — Она рассказывает о званых вечерах, которые мне придется устраивать в Котильоне, о приемах и банкетах в Лондоне. Она называет других девушек, пытавшихся выйти за герцога, но он не обращал на них внимания. Она думает, я не понимаю, как мне повезло. А я понимаю. Просто мне трудно выразить благодарность словами. Ей, как и герцогу, я не могу раскрыть свое сердце.
— Послушайте моего совета: живите самостоятельно и делайте то, что вам хочется, а не то, что считает нужным ее милость.
Корнелия взглянула на девушку и улыбнулась.
— Тебе не нравится ее милость, не так ли, Вайолет? Можешь не отвечать. Уверена, ты пытаешься быть мне преданной и ни за что не станешь проявлять дерзость, но я иногда наблюдала за твоим лицом, когда тетя Лили входила в комнату, и знаю теперь, что ты ее недолюбливаешь. Не пойму только почему. Ее все обожают, и это неудивительно: ведь она такая красавица.
— Да, ее милость очень красива, — тут же согласилась Вайолет.
— Как бы мне хотелось быть на нее похожей, но я понимаю, что никогда такой не стану. Ни один парикмахер, ни один портной во всем мире не помогут мне выглядеть так замечательно, как тетя Лили.
— Почему бы вам не снять очки, мисс? — поинтересовалась Вайолет.
— Открою тебе один секрет. Я сниму их в день свадьбы. Сейчас просто не смогу выдержать замечаний друзей тети Лили, если они увидят меня без очков. К тому же, думаю, мне лучше прятать свой взгляд, а то, боюсь, они поймут, что я о них думаю.
— А как же его светлость? Корнелия внезапно замерла.
— Я так надеялась… да, я надеялась, что он как-нибудь попросит меня снять очки, когда мы окажемся с ним наедине, но он ни разу не попросил. Хотя, конечно, мы никогда не оставались с ним вдвоем. Поэтому теперь я не стану ждать его просьбы, но когда пойду к алтарю, под фатой очков не будет.
— Как я рада, мисс. Неужели вам никто не говорил, что у вас чудесные глаза?
— В Англии — никто.
— Ну конечно, мисс, ведь никто их и не видел.
— Да, это правда.
— Так вы снимете очки, мисс?
— До свадьбы — нет… если только его светлость не попросит меня об этом.
Как сказала Корнелия своей служанке, она никогда не оставалась наедине с герцогом. Если они шли в оперу и Корнелия оказывалась рядом с герцогом, каждую секунду чувствуя его присутствие, то и тетя Лили была вместе с ними, и как бы тихо Корнелия ни пыталась заговорить, любое ее слово было бы тотчас услышано родственницей.
Если они катались в парке в сопровождении герцога, сидящего спиной к лошадям, то тетя Лили оказывалась тут как тут, весело и непринужденно болтая обо всем, что забавляло ее, и при этом выглядела совершенно прелестно в боа из перьев, обернутом вокруг плеч, и с раскрытым зонтиком, не позволявшим солнцу опалить ее изумительную кожу.
День свадьбы приближался, а короткие встречи с герцогом, как показалось Корнелии, происходили все реже и реже. За целый день ей редко выпадала минута, когда она не была занята примеркой или написанием очередного письма с благодарностью за подарки, которые шли нескончаемым потоком.
На длинных раздвижных столах выстроились километры фарфоровых, стеклянных, серебряных сервизов. Среди подарков были и украшения — кольца, броши, браслеты, серьги, но особенно Корнелию тронуло и порадовало, когда дядя подарил ей накануне свадьбы жемчужное ожерелье.
— О, дядюшка Джордж, как вы добры! Никогда не думала, что у меня появится такая милая вещь. Я надену это ожерелье в день свадьбы.
— Лучше не стоит, — заметила Лили, — жемчуг означает слезы.
— А я уверена, этот прелестный жемчуг означает нечто совершенно другое, — сказала Корнелия, — и не боюсь никаких предрассудков. Я обязательно надену ожерелье, потому что благодаря вам нашла столько счастья.
Она слегка покраснела, произнеся последние слова и увидела, как погасла улыбка на лице Лили.
— В таком случае надень, — резко произнесла тетя, — но потом не говори, что я тебя не предупреждала.
— В самом деле, Лили, — упрекнул жену Джордж Бедлингтон, — ты говоришь так, словно ждешь, что Корнелия будет несчастна.
— Все невесты льют слезы во время медового месяца, — уклончиво ответила Лили. — Это очень эмоциональное время. Ты помнишь, как часто я плакала тогда?
Корнелия улыбнулась и подумала, что тетя просто глупит. В восторге от жемчуга, она воспользовалась первой возможностью подняться наверх и показать его Вайолет. В спальне никого не оказалось, и тогда она надела ожерелье, которое засверкало на ее шее теплым и радужным светом. Она примеряла жемчуг много раз, восхищаясь им, любуясь тем, как привлекательно он выглядит на ней, и гадая, понравится ли ожерелье герцогу так, как ей.
Его мать прислала, помимо остальных подарков, большую диадему, бриллиантовое ожерелье и длинные серьги. И хотя они были прекрасны, Корнелия отдавала предпочтение жемчугу. Своим мягким блеском он почему-то напоминал ей Ирландию, небо после дождя и реку, над которой поднимается туман.
Одно только ее огорчало: на свадьбе не будет никого из ее ирландских друзей. Она всем им написала, просила приехать, даже оплатить дорогу, но они ответили, что ехать очень далеко, и во время их отсутствия некому будет за них трудиться.
Она поняла, но отсутствие друзей наполняло сердце болью и чувством одиночества. Завтра, в самый важный для нее день, ее будут окружать только чужие люди. И все же она не боялась. В ней жила уверенность, что очень скоро все переменится. Когда прием закончится, они уедут вдвоем с герцогом и тогда смогут узнать друг друга.
Не будет Котильона, подавляющего своим величием, будут только герцог и она.
Молодым предстояла поездка в Париж. Тетя Лили поведала ей планы герцога на медовый месяц, и Корнелия, которая все равно не могла ничего предложить, предоставила все решать жениху. Важно было одно — они уезжали вдвоем, без какого-либо сопровождения, если не считать камердинера и Вайолет.
Корнелия даже вздохнула от удовольствия при мысли, что послезавтра придет спасение от суматохи последних недель — от бесконечно долгих часов, проведенных у парикмахеров, маникюрш и портных. На примерки тратилось столько времени, что она чувствовала себя полностью изможденной, не способной даже думать и чувствовать.
От жемчуга исходило тепло. И пусть тетя Лили утверждает, что жемчуг к слезам, все равно он ей нравится. Она любовалась ожерельем, глядя в зеркало туалетного столика, когда в комнату вошла Вайолет.
— А я думала, вы внизу, мисс! — удивленно воскликнула девушка.
— Отчего я должна быть внизу?
— Пришел его светлость, — ответила Вайолет. Корнелия моментально обернулась:
— А мне ничего не сказали, наверное, все разъехались?
— Я знаю, что его милость уехал, — ответила Вайолет, — потому что слышала, как лакей выкликал его карету. А о еемилости ничего не могу сказать.
— Ее тоже нет, я уверена, — ответила Корнелия. — Она говорила, что собирается заехать к леди Уимборн, и посоветовала мне пойти прилечь до обеда. Как чудесно, Вайолет, что я не послушалась ее! Я все сидела здесь и любовалась своим жемчугом. Быстро! Поправь мне прическу.
Вайолет сделала, что ей велели, и через несколько минут Корнелия уже торопилась вниз по лестнице. Мысль, что она увидит герцога одного, взволновала ее. Тетя Лили чрезвычайно настойчиво уверяла, что они не должны сегодня видеться. Вечером герцог устраивал мальчишник, а Корнелии предстояло пораньше отправиться спать, чтобы завтра, в день свадьбы, выглядеть как можно лучше.
А вдруг он захочет сказать ей что-то особенное… вдруг он почувствовал, что день слишком долог без нее? Именно это ощущение посетило ее сегодня утром — что пройдет тысяча лет, прежде чем они встретятся на ступеньках алтаря.
Корнелия распахнула дверь в гостиную. К своему удивлению, она никого там не обнаружила. Постояла с минуту, испытывая горькое разочарование, такое же болезненное, как рана. Ей так хотелось увидеть его, и вот теперь, если Вайолет не ошиблась, он пришел и ушел.
Она вздохнула и медленно закрыла дверь. Потом пошла обратно к лестнице, по которой только что спустилась, и услышала голоса. В первый момент Корнелия не могла понять, откуда они доносятся, а потом вспомнила, что будуар тети был рядом с ее спальней дальше по коридору, тоже на первом этаже.
Чувство разочарования усилилось. Итак, герцог не ушел, но тетя вернулась, и теперь они вместе разговаривают в будуаре. Медленно, словно ноги несли ее помимо воли, Корнелия пересекла площадку перед лестницей и прошла несколько шагов по коридору.
Раз герцог здесь, она должна видеть его. Теперь Корнелия не сомневалась, что он пришел повидаться с ней, а тетя неожиданно вернулась. Но девушка решила, что не останется в стороне. Пусть за ней не послали — она все равно увидит его. Ей хотелось увидеться с герцогом, хотя бы на секунду.
Корнелия дошла до дверей будуара и подняла было руку,
чтобы открыть их, когда голос герцога, взволнованный и настойчивый, заставил девушку замереть на месте.
— Не нужно на меня сердиться, Лили. Я должен был увидеть тебя. Неужели ты не понимаешь, что я уезжаю на целый месяц?
— Ты, должно быть, сошел с ума, раз так рискуешь, — отвечала Лили. — Когда я получила твою записку в доме Уимборн, мне пришлось притвориться, что я срочно понадобилась Корнелии — что-то разладилось в свадебных приготовлениях.
— Я знал, что ты придумаешь объяснение. Джордж, как я видел, засел за игру в бридж в клубе, и я понял, что его не будет дома, по крайней мере час. Это был мой единственный шанс.
— Дрого, какое сумасбродство! Но, наверное, придется все-таки простить тебя.
— Лили, ты прелестна, как никогда.
— Удивительно, что ты так думаешь, когда я абсолютно измотана приготовлениями к твоей свадьбе.
— Моей свадьбе? Мне кажется, она твоя. Ты ее придумала, ты все организовала, только одно в ней неправильно, и ты знаешь, что именно.
— Разве?
— Невестой должна была быть ты!
— Мне нравится слышать от тебя эти слова, пусть даже это абсолютно невозможно.
— Лили, еще не поздно передумать, давай убежим вместе.
— Что? Сегодня? И оставим беднягу Джорджа и Корнелию разбираться со свадьбой без жениха? Это было бы ненужной жестокостью.
— А какое мне дело, жестоки мы к ним или нет? Пойдем со мной не медля. Я сделаю тебя счастливой… Я заставлю тебя поверить, что весь мир отступает перед любовью.
— Дрого! Дрого! Сколько раз я тебе говорила, что это невозможно! К тому же все устраивается самым чудесным образом. Когда ты вернешься из свадебного путешествия, увидишь, как легко нам будет встречаться, видеть друг друга, радоваться, и все пойдет так, как было, пока Джордж не озлобился.
— А что, если Корнелия озлобится, как ты говоришь?
— Корнелия ни о чем не узнает. Да и откуда? Полно, Дрого! Не начинай упрямиться в последнюю минуту. Я так устала, было столько дел!
— Бедняжка. Я не стану говорить тебе, что признателен за все твои хлопоты, ведь я не хотел, чтобы ты что-нибудь затевала. Но, если хочешь, я скажу, что люблю тебя.
— Да, Дрого, скажи мне это. Скажи мне быстренько и затем уходи.
— Подойди ко мне! — В его голосе прозвучала низкая повелительная нотка.
— Дрого, обними меня крепче, мы теперь долго не увидимся.
— Лили, Лили! Не напоминай мне об этом! Я люблю тебя, ты же знаешь, что я люблю тебя.
— Что это было? — Лили неожиданно вырвалась из его объятий.
— Где?
— Я услышала какой-то звук.
— Тебе показалось. Джордж благополучно засел в клубе, а если даже он вернется, то я здесь только для того, чтобы взглянуть на свадебные подарки.
— Нет, я уверена, что-то было, — с сомнением проговорила Лили.
Корнелия медленно отошла от дверей. Она подумала, что Лили услышала, как разбилось ее сердце.
Глава 7
Толпа зевак возле церкви святого Георга на Ганновер-сквер (некоторые из них прождали там всю ночь) приветствовала громкими криками королеву Александру в сопровождении принца Уэльского, когда те подъехали к ступеням церкви.
Конная полиция с трудом справлялась с потоком карет, доставлявших гостей последние два часа на свадебную церемонию, и была рада увидеть, что закрытый экипаж, запряженный великолепной парой серых лошадей, отъехал беспрепятственно.
Толпа узнавала всех известных красавиц. Она аплодировала герцогине Сазерленд в великолепной шляпе с перьями, выгодно оттенявшими ее красоту. Народ в восторге кричал, завидев графиню Уорик, состоятельную миссис Уилли Джеймс, герцогиню Вестминстерскую и ее сестру — принцессу Плесскую. Когда появилась Лили, ослепительно прекрасная в своем бледно-голубом туалете, с огромным букетом белых гвоздик, приветственные возгласы можно было услышать даже на Оксфорд-стрит.
Не прошло и нескольких минут после прохода королевских особ по нефу, устланному красным ковром, как толпа снова возбужденно загудела при виде кареты невесты, приближавшейся по Маддокс-стрит.
Многие ждали именно этого момента, и женщины сделали внезапный рывок вперед, несмотря на кордон из полицейских, которые, сцепив руки, пытались сдержать натиск.
Первым из кареты вышел лорд Бедлингтон в сюртуке, украшенном большой белой гвоздикой. Он стоял на тротуаре, держа в руке блестящий цилиндр, а толпа отпускала на его счет не очень громкие замечания, затем промелькнула укутанная фатой фигура. Выбираясь из кареты на тротуар, Корнелия низко наклонила голову, убранную венком из флердоранжа.
Лакей помог Корнелии спуститься, и пока толпа жадно рассматривала все детали ее атласного наряда, украшенного оборками из брюссельских кружев, чей-то голос произнес:
— Чтоб мне провалиться! Да ведь на ней же наглазники!
Это замечание встретил дружный смех, но оттого, что британская публика всегда благоволит к невесте, тут же послышались аплодисменты и крики «Будь счастлива!», «Да благословит тебя Бог, дорогая!»
Вряд ли Корнелия слышала или замечала что-либо вокруг. Все казалось таким далеким и чужим, словно во сне, а когда она опустила руку на локоть дяди, ее онемелые пальцы даже не почувствовали прикосновения.
Корнелия поднялась по ступеням паперти. Здесь ее ожидали многочисленные подружки невесты, и навстречу шагнули два пажа в белом атласе и бриджах до колен, чтобы нести за ней шлейф. Так и не подняв головы, она позволила провести себя к алтарю.
Невеста не видела ни до отказа набитых церковных скамей, на которых восседала самая избранная публика из высшего света, ни арендаторов из Котильона в праздничных нарядах, глазевших с галереи, ни вереницы церемониймейстеров с белыми бутоньерками, которые провожали и рассаживали гостей.
Пел хор, а на ступенях алтаря ждал, чтобы начать службу, архиепископ Кентерберийский. Он был просто великолепен в своей митре и ризе.
Корнелия ничего этого не видела. Ее глаза были прикованы к красному ковру, прямо перед собой, и поэтому она ничего не могла заметить, кроме алого ворса и белого букета из роз и ландышей в руке, и только когда осознала чье-то присутствие рядом с собой, чувство прорвалось сквозь пелену оцепенения, и она поняла, что рядом с ней герцог. Служба началась, но из всего, что говорилось, невеста не слышала ни слова, пока вдруг не обнаружила, как повторяет за архиепископом: «На радость и горе… в богатстве и бедности… в здоровье и немощи… любить и лелеять, пока смерть не разлучит…»
В этот момент она испытала шок, словно ее окунули в холодную воду, и до нее дошел смысл того, что происходит — она выходит замуж! Замуж за человека, которого ненавидит, презирает и тем не менее любит с горечью и болью, не поддающихся описанию.
Она выходит замуж. Когда герцог взял ее левую руку, он даже вздрогнул — так холодны были ее пальцы. А затем он надел ей кольцо и повторил за священником:
— Это кольцо — в знак того, что я беру тебя в жены… и буду предан тебе и душой, и телом… и все, что есть у меня, дарую тебе…
Корнелия едва сдержалась, чтобы не поднять его на смех, не выкрикнуть во всеуслышание, что он лжет. Ей вдруг пришла в голову дикая мысль: а что если ей повернуться и громко сообщить правду — что тогда будет?
«Он лжец и прелюбодей!»
Эти самые слова Корнелия повторяла себе вчера вечером, когда поднималась по лестнице в свою спальню, и, хотя она не совсем была уверена, что понимает их смысл, они причиняли нестерпимую боль, еще больше раня ее сердце, и без того смертельно раненное.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
— Вы рассказывали его светлости, как сильно любите, мисс? — спросила Вайолет.
— Нет, конечно нет, — ответила Корнелия. — Я бы постеснялась выразить все это словами. Но мне кажется, герцог знает и так. Возможно, он тоже испытывает робость, раз не говорит со мной о любви. Но он просил меня стать его женой, а о большем мужчина, любящий женщину, просить и не может.
— О мисс! — воскликнула Вайолет, но Корнелия не обратила на нее ни малейшего внимания.
— Тетя Лили без конца твердит, что я счастливица, — продолжала она. — Она рассказывает о званых вечерах, которые мне придется устраивать в Котильоне, о приемах и банкетах в Лондоне. Она называет других девушек, пытавшихся выйти за герцога, но он не обращал на них внимания. Она думает, я не понимаю, как мне повезло. А я понимаю. Просто мне трудно выразить благодарность словами. Ей, как и герцогу, я не могу раскрыть свое сердце.
— Послушайте моего совета: живите самостоятельно и делайте то, что вам хочется, а не то, что считает нужным ее милость.
Корнелия взглянула на девушку и улыбнулась.
— Тебе не нравится ее милость, не так ли, Вайолет? Можешь не отвечать. Уверена, ты пытаешься быть мне преданной и ни за что не станешь проявлять дерзость, но я иногда наблюдала за твоим лицом, когда тетя Лили входила в комнату, и знаю теперь, что ты ее недолюбливаешь. Не пойму только почему. Ее все обожают, и это неудивительно: ведь она такая красавица.
— Да, ее милость очень красива, — тут же согласилась Вайолет.
— Как бы мне хотелось быть на нее похожей, но я понимаю, что никогда такой не стану. Ни один парикмахер, ни один портной во всем мире не помогут мне выглядеть так замечательно, как тетя Лили.
— Почему бы вам не снять очки, мисс? — поинтересовалась Вайолет.
— Открою тебе один секрет. Я сниму их в день свадьбы. Сейчас просто не смогу выдержать замечаний друзей тети Лили, если они увидят меня без очков. К тому же, думаю, мне лучше прятать свой взгляд, а то, боюсь, они поймут, что я о них думаю.
— А как же его светлость? Корнелия внезапно замерла.
— Я так надеялась… да, я надеялась, что он как-нибудь попросит меня снять очки, когда мы окажемся с ним наедине, но он ни разу не попросил. Хотя, конечно, мы никогда не оставались с ним вдвоем. Поэтому теперь я не стану ждать его просьбы, но когда пойду к алтарю, под фатой очков не будет.
— Как я рада, мисс. Неужели вам никто не говорил, что у вас чудесные глаза?
— В Англии — никто.
— Ну конечно, мисс, ведь никто их и не видел.
— Да, это правда.
— Так вы снимете очки, мисс?
— До свадьбы — нет… если только его светлость не попросит меня об этом.
Как сказала Корнелия своей служанке, она никогда не оставалась наедине с герцогом. Если они шли в оперу и Корнелия оказывалась рядом с герцогом, каждую секунду чувствуя его присутствие, то и тетя Лили была вместе с ними, и как бы тихо Корнелия ни пыталась заговорить, любое ее слово было бы тотчас услышано родственницей.
Если они катались в парке в сопровождении герцога, сидящего спиной к лошадям, то тетя Лили оказывалась тут как тут, весело и непринужденно болтая обо всем, что забавляло ее, и при этом выглядела совершенно прелестно в боа из перьев, обернутом вокруг плеч, и с раскрытым зонтиком, не позволявшим солнцу опалить ее изумительную кожу.
День свадьбы приближался, а короткие встречи с герцогом, как показалось Корнелии, происходили все реже и реже. За целый день ей редко выпадала минута, когда она не была занята примеркой или написанием очередного письма с благодарностью за подарки, которые шли нескончаемым потоком.
На длинных раздвижных столах выстроились километры фарфоровых, стеклянных, серебряных сервизов. Среди подарков были и украшения — кольца, броши, браслеты, серьги, но особенно Корнелию тронуло и порадовало, когда дядя подарил ей накануне свадьбы жемчужное ожерелье.
— О, дядюшка Джордж, как вы добры! Никогда не думала, что у меня появится такая милая вещь. Я надену это ожерелье в день свадьбы.
— Лучше не стоит, — заметила Лили, — жемчуг означает слезы.
— А я уверена, этот прелестный жемчуг означает нечто совершенно другое, — сказала Корнелия, — и не боюсь никаких предрассудков. Я обязательно надену ожерелье, потому что благодаря вам нашла столько счастья.
Она слегка покраснела, произнеся последние слова и увидела, как погасла улыбка на лице Лили.
— В таком случае надень, — резко произнесла тетя, — но потом не говори, что я тебя не предупреждала.
— В самом деле, Лили, — упрекнул жену Джордж Бедлингтон, — ты говоришь так, словно ждешь, что Корнелия будет несчастна.
— Все невесты льют слезы во время медового месяца, — уклончиво ответила Лили. — Это очень эмоциональное время. Ты помнишь, как часто я плакала тогда?
Корнелия улыбнулась и подумала, что тетя просто глупит. В восторге от жемчуга, она воспользовалась первой возможностью подняться наверх и показать его Вайолет. В спальне никого не оказалось, и тогда она надела ожерелье, которое засверкало на ее шее теплым и радужным светом. Она примеряла жемчуг много раз, восхищаясь им, любуясь тем, как привлекательно он выглядит на ней, и гадая, понравится ли ожерелье герцогу так, как ей.
Его мать прислала, помимо остальных подарков, большую диадему, бриллиантовое ожерелье и длинные серьги. И хотя они были прекрасны, Корнелия отдавала предпочтение жемчугу. Своим мягким блеском он почему-то напоминал ей Ирландию, небо после дождя и реку, над которой поднимается туман.
Одно только ее огорчало: на свадьбе не будет никого из ее ирландских друзей. Она всем им написала, просила приехать, даже оплатить дорогу, но они ответили, что ехать очень далеко, и во время их отсутствия некому будет за них трудиться.
Она поняла, но отсутствие друзей наполняло сердце болью и чувством одиночества. Завтра, в самый важный для нее день, ее будут окружать только чужие люди. И все же она не боялась. В ней жила уверенность, что очень скоро все переменится. Когда прием закончится, они уедут вдвоем с герцогом и тогда смогут узнать друг друга.
Не будет Котильона, подавляющего своим величием, будут только герцог и она.
Молодым предстояла поездка в Париж. Тетя Лили поведала ей планы герцога на медовый месяц, и Корнелия, которая все равно не могла ничего предложить, предоставила все решать жениху. Важно было одно — они уезжали вдвоем, без какого-либо сопровождения, если не считать камердинера и Вайолет.
Корнелия даже вздохнула от удовольствия при мысли, что послезавтра придет спасение от суматохи последних недель — от бесконечно долгих часов, проведенных у парикмахеров, маникюрш и портных. На примерки тратилось столько времени, что она чувствовала себя полностью изможденной, не способной даже думать и чувствовать.
От жемчуга исходило тепло. И пусть тетя Лили утверждает, что жемчуг к слезам, все равно он ей нравится. Она любовалась ожерельем, глядя в зеркало туалетного столика, когда в комнату вошла Вайолет.
— А я думала, вы внизу, мисс! — удивленно воскликнула девушка.
— Отчего я должна быть внизу?
— Пришел его светлость, — ответила Вайолет. Корнелия моментально обернулась:
— А мне ничего не сказали, наверное, все разъехались?
— Я знаю, что его милость уехал, — ответила Вайолет, — потому что слышала, как лакей выкликал его карету. А о еемилости ничего не могу сказать.
— Ее тоже нет, я уверена, — ответила Корнелия. — Она говорила, что собирается заехать к леди Уимборн, и посоветовала мне пойти прилечь до обеда. Как чудесно, Вайолет, что я не послушалась ее! Я все сидела здесь и любовалась своим жемчугом. Быстро! Поправь мне прическу.
Вайолет сделала, что ей велели, и через несколько минут Корнелия уже торопилась вниз по лестнице. Мысль, что она увидит герцога одного, взволновала ее. Тетя Лили чрезвычайно настойчиво уверяла, что они не должны сегодня видеться. Вечером герцог устраивал мальчишник, а Корнелии предстояло пораньше отправиться спать, чтобы завтра, в день свадьбы, выглядеть как можно лучше.
А вдруг он захочет сказать ей что-то особенное… вдруг он почувствовал, что день слишком долог без нее? Именно это ощущение посетило ее сегодня утром — что пройдет тысяча лет, прежде чем они встретятся на ступеньках алтаря.
Корнелия распахнула дверь в гостиную. К своему удивлению, она никого там не обнаружила. Постояла с минуту, испытывая горькое разочарование, такое же болезненное, как рана. Ей так хотелось увидеть его, и вот теперь, если Вайолет не ошиблась, он пришел и ушел.
Она вздохнула и медленно закрыла дверь. Потом пошла обратно к лестнице, по которой только что спустилась, и услышала голоса. В первый момент Корнелия не могла понять, откуда они доносятся, а потом вспомнила, что будуар тети был рядом с ее спальней дальше по коридору, тоже на первом этаже.
Чувство разочарования усилилось. Итак, герцог не ушел, но тетя вернулась, и теперь они вместе разговаривают в будуаре. Медленно, словно ноги несли ее помимо воли, Корнелия пересекла площадку перед лестницей и прошла несколько шагов по коридору.
Раз герцог здесь, она должна видеть его. Теперь Корнелия не сомневалась, что он пришел повидаться с ней, а тетя неожиданно вернулась. Но девушка решила, что не останется в стороне. Пусть за ней не послали — она все равно увидит его. Ей хотелось увидеться с герцогом, хотя бы на секунду.
Корнелия дошла до дверей будуара и подняла было руку,
чтобы открыть их, когда голос герцога, взволнованный и настойчивый, заставил девушку замереть на месте.
— Не нужно на меня сердиться, Лили. Я должен был увидеть тебя. Неужели ты не понимаешь, что я уезжаю на целый месяц?
— Ты, должно быть, сошел с ума, раз так рискуешь, — отвечала Лили. — Когда я получила твою записку в доме Уимборн, мне пришлось притвориться, что я срочно понадобилась Корнелии — что-то разладилось в свадебных приготовлениях.
— Я знал, что ты придумаешь объяснение. Джордж, как я видел, засел за игру в бридж в клубе, и я понял, что его не будет дома, по крайней мере час. Это был мой единственный шанс.
— Дрого, какое сумасбродство! Но, наверное, придется все-таки простить тебя.
— Лили, ты прелестна, как никогда.
— Удивительно, что ты так думаешь, когда я абсолютно измотана приготовлениями к твоей свадьбе.
— Моей свадьбе? Мне кажется, она твоя. Ты ее придумала, ты все организовала, только одно в ней неправильно, и ты знаешь, что именно.
— Разве?
— Невестой должна была быть ты!
— Мне нравится слышать от тебя эти слова, пусть даже это абсолютно невозможно.
— Лили, еще не поздно передумать, давай убежим вместе.
— Что? Сегодня? И оставим беднягу Джорджа и Корнелию разбираться со свадьбой без жениха? Это было бы ненужной жестокостью.
— А какое мне дело, жестоки мы к ним или нет? Пойдем со мной не медля. Я сделаю тебя счастливой… Я заставлю тебя поверить, что весь мир отступает перед любовью.
— Дрого! Дрого! Сколько раз я тебе говорила, что это невозможно! К тому же все устраивается самым чудесным образом. Когда ты вернешься из свадебного путешествия, увидишь, как легко нам будет встречаться, видеть друг друга, радоваться, и все пойдет так, как было, пока Джордж не озлобился.
— А что, если Корнелия озлобится, как ты говоришь?
— Корнелия ни о чем не узнает. Да и откуда? Полно, Дрого! Не начинай упрямиться в последнюю минуту. Я так устала, было столько дел!
— Бедняжка. Я не стану говорить тебе, что признателен за все твои хлопоты, ведь я не хотел, чтобы ты что-нибудь затевала. Но, если хочешь, я скажу, что люблю тебя.
— Да, Дрого, скажи мне это. Скажи мне быстренько и затем уходи.
— Подойди ко мне! — В его голосе прозвучала низкая повелительная нотка.
— Дрого, обними меня крепче, мы теперь долго не увидимся.
— Лили, Лили! Не напоминай мне об этом! Я люблю тебя, ты же знаешь, что я люблю тебя.
— Что это было? — Лили неожиданно вырвалась из его объятий.
— Где?
— Я услышала какой-то звук.
— Тебе показалось. Джордж благополучно засел в клубе, а если даже он вернется, то я здесь только для того, чтобы взглянуть на свадебные подарки.
— Нет, я уверена, что-то было, — с сомнением проговорила Лили.
Корнелия медленно отошла от дверей. Она подумала, что Лили услышала, как разбилось ее сердце.
Глава 7
Толпа зевак возле церкви святого Георга на Ганновер-сквер (некоторые из них прождали там всю ночь) приветствовала громкими криками королеву Александру в сопровождении принца Уэльского, когда те подъехали к ступеням церкви.
Конная полиция с трудом справлялась с потоком карет, доставлявших гостей последние два часа на свадебную церемонию, и была рада увидеть, что закрытый экипаж, запряженный великолепной парой серых лошадей, отъехал беспрепятственно.
Толпа узнавала всех известных красавиц. Она аплодировала герцогине Сазерленд в великолепной шляпе с перьями, выгодно оттенявшими ее красоту. Народ в восторге кричал, завидев графиню Уорик, состоятельную миссис Уилли Джеймс, герцогиню Вестминстерскую и ее сестру — принцессу Плесскую. Когда появилась Лили, ослепительно прекрасная в своем бледно-голубом туалете, с огромным букетом белых гвоздик, приветственные возгласы можно было услышать даже на Оксфорд-стрит.
Не прошло и нескольких минут после прохода королевских особ по нефу, устланному красным ковром, как толпа снова возбужденно загудела при виде кареты невесты, приближавшейся по Маддокс-стрит.
Многие ждали именно этого момента, и женщины сделали внезапный рывок вперед, несмотря на кордон из полицейских, которые, сцепив руки, пытались сдержать натиск.
Первым из кареты вышел лорд Бедлингтон в сюртуке, украшенном большой белой гвоздикой. Он стоял на тротуаре, держа в руке блестящий цилиндр, а толпа отпускала на его счет не очень громкие замечания, затем промелькнула укутанная фатой фигура. Выбираясь из кареты на тротуар, Корнелия низко наклонила голову, убранную венком из флердоранжа.
Лакей помог Корнелии спуститься, и пока толпа жадно рассматривала все детали ее атласного наряда, украшенного оборками из брюссельских кружев, чей-то голос произнес:
— Чтоб мне провалиться! Да ведь на ней же наглазники!
Это замечание встретил дружный смех, но оттого, что британская публика всегда благоволит к невесте, тут же послышались аплодисменты и крики «Будь счастлива!», «Да благословит тебя Бог, дорогая!»
Вряд ли Корнелия слышала или замечала что-либо вокруг. Все казалось таким далеким и чужим, словно во сне, а когда она опустила руку на локоть дяди, ее онемелые пальцы даже не почувствовали прикосновения.
Корнелия поднялась по ступеням паперти. Здесь ее ожидали многочисленные подружки невесты, и навстречу шагнули два пажа в белом атласе и бриджах до колен, чтобы нести за ней шлейф. Так и не подняв головы, она позволила провести себя к алтарю.
Невеста не видела ни до отказа набитых церковных скамей, на которых восседала самая избранная публика из высшего света, ни арендаторов из Котильона в праздничных нарядах, глазевших с галереи, ни вереницы церемониймейстеров с белыми бутоньерками, которые провожали и рассаживали гостей.
Пел хор, а на ступенях алтаря ждал, чтобы начать службу, архиепископ Кентерберийский. Он был просто великолепен в своей митре и ризе.
Корнелия ничего этого не видела. Ее глаза были прикованы к красному ковру, прямо перед собой, и поэтому она ничего не могла заметить, кроме алого ворса и белого букета из роз и ландышей в руке, и только когда осознала чье-то присутствие рядом с собой, чувство прорвалось сквозь пелену оцепенения, и она поняла, что рядом с ней герцог. Служба началась, но из всего, что говорилось, невеста не слышала ни слова, пока вдруг не обнаружила, как повторяет за архиепископом: «На радость и горе… в богатстве и бедности… в здоровье и немощи… любить и лелеять, пока смерть не разлучит…»
В этот момент она испытала шок, словно ее окунули в холодную воду, и до нее дошел смысл того, что происходит — она выходит замуж! Замуж за человека, которого ненавидит, презирает и тем не менее любит с горечью и болью, не поддающихся описанию.
Она выходит замуж. Когда герцог взял ее левую руку, он даже вздрогнул — так холодны были ее пальцы. А затем он надел ей кольцо и повторил за священником:
— Это кольцо — в знак того, что я беру тебя в жены… и буду предан тебе и душой, и телом… и все, что есть у меня, дарую тебе…
Корнелия едва сдержалась, чтобы не поднять его на смех, не выкрикнуть во всеуслышание, что он лжет. Ей вдруг пришла в голову дикая мысль: а что если ей повернуться и громко сообщить правду — что тогда будет?
«Он лжец и прелюбодей!»
Эти самые слова Корнелия повторяла себе вчера вечером, когда поднималась по лестнице в свою спальню, и, хотя она не совсем была уверена, что понимает их смысл, они причиняли нестерпимую боль, еще больше раня ее сердце, и без того смертельно раненное.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27