В конце концов он утвердился в том, что его спутницей станет Николь, и поздравил себя с таким мудрым решением.
Она молода и невинна, подумал он, и поэтому не станет его домогаться.
В светском обществе она никому не известна, следовательно, никому не придет в голову связать друг с другом их имена.
«Все так замечательно сходится, — сказал себе маркиз. — Это, должно быть, Судьба».
Весь год он пытался поехать в Куско — с того самого дня, когда узнал о картинах, вываливающихся из рам, о картинах, до которых никому не было дела.
Потом, месяц назад, он решил отправить туда человека, который покупал для него несколько полотен в Вене.
Тот с восторгом принял предложение отправиться в Лиму.
В то же время маркиз был уверен, что у него нет того чутья, которым, по его представлению, обладал Джеймс Танкомб.
Зато если их объединить, они составят прекрасный тандем, и полотна, которые они приобретут, безусловно, украсят его галерею.
Маркиз был в прекрасном расположении духа, когда в кабинет вошел Джеймс.
— Что я могу сделать для вас, Танкомб? — спросил маркиз.
Джимми объяснил, что он хотел бы послать в Кингз-Кип грума за гардеробом Николь.
— Кроме того, — добавил он, — я должен дать указания слугам на время моего отсутствия.
Маркиз согласился, что это разумно.
— Если у вас в поместье возникнут какие-то сложности, прежде чем вы вернетесь, — сказал он, — я попрошу вашу сестру уведомить меня и пошлю к вам кого-нибудь из своих слуг.
— Очень любезно с вашей стороны, — поблагодарил Джимми. — Из ваших слов я делаю вывод, что Николь возвратится из Греции довольно скоро?
— Я искренне на это надеюсь, — ответил маркиз. — Мне самому не хотелось бы отлучаться надолго.
Он помолчал немного и добавил:
— Дело в том, что на следующую субботу я выставил двух лошадей на скачки в Ньюмаркете, и мне хотелось бы посмотреть, как они выступят.
— Когда уезжаешь, всегда возникают какие-нибудь трудности, — философски заметил Джимми.
— Что правда, то правда, — согласился маркиз.
Они вместе пошли в столовую, где гости уже собрались ко второму завтраку.
Николь тоже была там.
Когда Джимми сел рядом с ней, она передала ему записку для Бесси, с которой он сразу же направился к секретарю маркиза.
Выходя из его кабинета, Джимми знал, что не успеют еще гости сесть за стол, как в Кингз-Кип будет отправлен фиакр, который вернется к вечеру, после обеда.
Для Николь путешествие в обществе маркиза обернулось волшебной сказкой.
Они покинули Ридж на следующее утро в восемь часов, когда леди Кливленд и леди Сара еще спали.
Лорд Кливленд и Вилли тем не менее встали пораньше, чтобы их проводить.
Маркиз предложил гостям остаться в замке до понедельника, если они пожелают, и выразил сожаления по поводу того, что вынужден уехать столь внезапно.
— Сэр Джеймс сейчас в довольно затруднительном положении, — сказал он, — и у него важная встреча с человеком, который завтра покинет Лондон.
— Держу пари, что они собираются говорить о картинах! — заметил Вилли.
— О чем же еще? — поддакнул лорд Кливленд.
Маркиз взялся за вожжи.
Николь махала Вилли и лорду Кливленду, пока замок не скрылся из виду.
Когда они сели в личный поезд маркиза, Николь подумала, что это сон.
Стюарды суетились вокруг них, предлагая еду и напитки.
Николь не была голодна, поскольку недавно плотно позавтракала, а Джимми не отказался от бокала шампанского.
Потом они ели икру и сандвичи с паштетом.
Николь знала, что ее брат съест все, что предложено, из тех соображений, что другого случая не представится.
Безусловно, ему самому такое угощение было не по карману.
Когда они приехали в Ридж-Хаус на Парк-Лейн, человек, с которым Джимми должен был отправиться в Лиму, уже ожидал там.
Николь порадовалась, что, на первый взгляд, все складывается удачно.
Маркиз оставил их, чтобы обсудить детали путешествия с мистером Греем.
Через час Николь попрощалась с Джимми, и они с маркизом выехали в Тильбюри.
Каюта на пароме через Ла-Манш, предоставленная в распоряжение маркиза, оказалась весьма комфортабельной.
Поскольку день выдался теплый и солнечный, маркиз предпочел прогуляться по палубе, а Николь, уютно устроившись в кресле, принялась читать газеты и журналы.
Когда они сошли на берег в Остенде, Николь обнаружила, что королевские вагоны для них уже приготовлены.
При виде них она не могла сдержать изумленного восклицания.
— Неужели они… действительно принадлежат… королеве?
— Ее величество весьма любезно предоставила их в мое распоряжение, — ответил маркиз.
Войдя в вагон, Николь огляделась вокруг, словно не веря своим глазам.
Стены гостиной были обиты шелком: по низу синим, а выше — перламутрово-серым, расшитым бледно-желтыми чайными розами, трилистниками и чертополохом.
Занавески были бело-голубые, а под потолком горели четыре светильника.
На полу лежал индийский ковер.
Были здесь диван и два кресла, обитые голубым, в стиле Людовика Четырнадцатого.
Скамеечка для ног была украшена по углам желтыми кисточками.
Спальный вагон состоял из двух спален.
В спальне Николь, выполненной в японском стиле, стены были увешаны бамбуковыми циновками, и оставалось достаточно места, чтобы развесить уйму одежды.
Когда поезд тронулся, Николь возвратилась в гостиную.
— Все это очень и очень необычно, — сказала она маркизу. — Честно говоря, мне до сих пор кажется, что я сплю и вижу сон!
— У нас впереди долгий путь, — ответил маркиз, — и, боюсь, пока мы доедем до Греции, вам это все порядком надоест.
Николь улыбнулась.
— Когда мы взошли на паром, я заметила большой ящик с надписью «КНИГИ».
— А вы что же, любите читать? — поинтересовался маркиз.
— До сих пор только в книгах я и могла путешествовать, — ответила Николь. — Но зато я побывала во многих странах.
— И вы знаете что-нибудь о Греции?
— Не представится ли нам возможность посмотреть Парфенон? — вместо ответа спросила Николь.
— Не могу обещать, — пожал плечами маркиз. — Моя яхта будет ждать нас, и я думаю, мы сделаем большую ошибку, если не поднимемся на борт немедленно.
Он прочел разочарование в глазах Николь.
Но она не принялась умолять его, как сделала бы любая другая женщина на ее месте, чтобы добиться своего.
С самого начала маркиз предупредил, чтобы его не отвлекали, когда он читает газеты.
Поэтому он взял газету и, прикрывшись ею, стал исподтишка наблюдать за Николь: ему было любопытно, что она станет делать.
Николь пересела с кресла напротив него ближе к окну и стала смотреть на проносящиеся мимо пейзажи.
Не было сомнений, что она полностью поглощена этим занятием.
У себя в спальне Николь сняла шляпку, и сейчас, когда она сидела на фоне окна, солнечные лучи превратили ее волосы в маленькие язычки пламени.
Глядя на нее, маркиз вдруг понял, что она прекрасна.
Потом он поздравил себя с тем, что его спутница помалкивает.
Именно этого он и ожидал.
В Афинах он скажет ей, какую роль ей предстоит играть, — на тот случай, если на борту появятся всякие излишне любознательные люди.
Он сомневался, чтобы Николь даже на мгновение могло прийти в голову, будто кто-то может принять ее за его любовницу.
«Главное, — думал маркиз, — чтобы все считали, что у меня просто небольшие каникулы — включая и русских, и турков».
Потом он сказал себе, что еще рано беспокоиться о том, что произойдет в будущем.
С заботами можно подождать, пока они не выйдут в море.
С этой мыслью он вернулся к газете и погрузился в чтение.
Когда пришло время обеда, Николь задалась серьезным вопросом — что ей надеть?
Она велела Бесси послать ей все, что, по ее мнению, ей пригодится, но у нее по-прежнему было только одно приличное вечернее платье.
Николь была совершенно уверена, что маркиз наденет вечерний костюм.
«Разве он может поступить по-другому, — спросила она себя с улыбкой, — когда мы сейчас, если разобраться, — члены королевской фамилии?»
Внезапно Николь поразила мысль, что она будет спать на кровати самой королевы.
Зато ее ни на минуту не взволновало, что маркиз будет спать прямо напротив через коридор.
Довкинс устроился в багажном вагоне — там было купе для шотландского гвардейца, который сопровождал королеву во всех поездках.
В спальном вагоне, который был разделен коротким коридором, имелись только две спальни и купе для легкого багажа, а служанки, по словам Довкинса, спали на диванах в гостиной.
— Тогда нам повезло, что у нас нет служанок, — улыбнулась Николь, когда он сказал ей об этом. — Ведь это, наверное, ужасно неудобно.
— Я позабочусь о вас, мисс, — ответил Довкинс. — Вы только не забывайте говорить, что вам нужно.
— Спасибо, — поблагодарила Николь, подумав про себя, что он очень добр.
Довкинс распаковал ее багаж и развесил платья в большом буфете, встроенном в стену, который служил в качестве платяного шкафа.
Глядя на них, Николь подумала, что ее гардероб выглядит на редкость поношенным, за исключением лишь нового бирюзового платья.
«Едва ли я могу надевать его каждый вечер, — сказала она себе. — А впрочем, все равно маркиз вряд ли вообще станет меня замечать».
Николь выбрала белое муслиновое платье, которое тоже сшила сама.
К сожалению, она не могла позволить себе купить достаточно материала, чтобы сделать турнюр.
Вместо турнюра Николь пришила сзади пышный бант, сделанный из кушака, который она носила в детстве, и, чтобы придать ему более элегантный вид, добавила к каждому концу банта по длинной оборке из муслина.
Она посмотрела на себя в зеркало. Никакого сравнения с тем великолепным нарядом, в котором была леди Сара.
Вспомнив о леди Саре, Николь вдруг удивилась, почему маркиз не попросил ее сопровождать его в этой поездке. В королевской гостиной она выглядела бы как нельзя более уместно.
Николь честно постаралась сделать себе элегантную прическу, но отдельные непослушные завитки никак не желали улечься как надо. В конце концов, отчаявшись, она просто расчесала получше волосы и, даже не поглядев в зеркало, направилась в гостиную.
Маркиз посмотрел на нее, как показалось Николь, весьма критически, когда она села напротив него. Стюард предложил ей бокал шампанского, и, помня наставления Джимми, она не стала отказываться. Маркиз выглядел изумительно — точно и впрямь собирался обедать с королевой.
Его рубашка казалась ослепительно белой благодаря всего лишь одной запонке, сделанной из большой черной жемчужины. Николь никогда раньше не видела черного жемчуга и с любопытством уставилась на нее.
— Что случилось с вашим красивым бирюзовым платьем, которое так гармонировало с моей гостиной в Ридже? — спросил маркиз. Николь ответила не сразу.
— Так как это… единственное хорошее платье, которое у меня есть, — нерешительно проговорила она, — я подумала, что лучше… приберечь его для… особенных случаев.
— А вам не кажется, что обед в моем обществе как раз и есть такой случай?
— Да… конечно! — покраснела Николь. — Но поскольку вы… уже видели его вчера вечером… и до того тоже… я решила, что оно может вам… несколько надоесть.
— Без сомнения, это великолепное платье! — сказал маркиз. Николь улыбнулась.
— Почему вы улыбаетесь? — спросил он.
— Потому что на самом деле это всего лишь пара занавесей!
Маркиз уставился на нее.
— Не понимаю, о чем вы говорите.
— Когда вы пригласили моего брата к себе… У меня было всего лишь полтора дня, чтобы сшить что-то, что я… могла бы надеть.
— Вы сшили его сами? — поразился маркиз.
— Эти занавеси купила в свое время моя матушка.
— Я вижу, вы на редкость талантливая девушка! — заметил маркиз, но в его устах это не прозвучало особенным комплиментом.
Николь проговорила извиняющимся тоном:
— Боюсь, вам будет за меня… неловко, если вдруг приедут ваши друзья… Но если это случится вечером… Тогда я смогу… Надеть бирюзовое платье.
— А если днем? — поинтересовался маркиз. Николь беспомощно развела руками.
— Тогда вам придется объяснить, что вы подобрали меня на необитаемом острове, где я провела много месяцев, потеряв все, что имела во время кораблекрушения.
Маркиз рассмеялся.
— Я вижу, что у вас еще и очень богатое воображение, мисс Танкомб, — сказал он и, помолчав, добавил: — Нет, это неправильно. Если у нас впереди долгое совместное путешествие, я должен, конечно же, называть вас Николь, и, на мой взгляд, это очень красивое имя.
— Его выбрала моя матушка. Впрочем, многие женщины в нашем роду, жившие в Кингз-Кип, носили это имя — в противном случае меня назвали бы по-другому.
— Вся ваша жизнь связана с этим домом? — спросил маркиз.
— Разумеется! — воскликнула Николь. — Важнее него у нас ничего нет, и поэтому все, что мы делаем, оценивается тем, одобряет ли это Кингз-Кип!
Тон, каким произнесла она это, заставил маркиза рассмеяться опять.
— Вы совсем не такая, как я вас себе представлял! — сказал он.
— А какой… вы меня представляли?
— Ответ на этот вопрос мог бы прозвучать невежливо, — улыбнулся маркиз. — Лучше уж я постараюсь найти как можно больше отличий.
— Только не торопитесь, — предупредила Николь, — иначе к тому времени, когда мы доедем до Афин, я успею вам надоесть, и вы отправите меня назад… обычным поездом.
Маркиз опять засмеялся.
Ложась спать, он подумал, что за обедом они вообще много смеялись.
Николь умела говорить о вещах в забавной манере, которую он мог определить только все тем же словом — «не такая».
Он привык к тому, что женщины за обедом без конца флиртуют с ним и их слова неизменно двусмысленны.
Николь не старалась быть остроумной.
Но он заметил, что она рассуждает о каждом предмете, который они обсуждали, и имеет оригинальный взгляд на вещи, что его особенно заинтриговало.
Когда он спросил ее, неужели, как она говорила в Ридже, их тетушка, леди Хартли, плохо относилась к ним с братом, Николь ответила:
— Когда тетя Алиса умрет, она будет самым богатым человеком на кладбище.
Позже, забравшись в мягкую постель, маркиз подумал, как ему повезло, что с ним не поехала леди Сара.
Все их разговоры свелись бы исключительно к любви, и это продолжалось бы до самого возвращения в Англию.
После того, что произошло между ними в пятницу ночью, он понял, что больше она его не привлекает.
Даже ее безупречная томная красота не будила в нем более восхищения.
Наутро она вела себя по отношению к нему в собственнической манере, которую он нашел возмутительной.
А выражение глаз Вилли и лорда Кливленда его просто взбесило.
Он видел, что они знают, что произошло предыдущей ночью.
Ложась спать в субботу вечером, маркиз был разъярен. «Будь я проклят, — сказал он себе, — если меня совратит хоть одна женщина, когда я сам того не желаю!»
Поэтому маркиз сделал то, чего за всю свою жизнь ни разу не делал: провел ночь в комнате для гостей в другом крыле замка.
И если Сара и приходила к нему, как он подозревал, ему об этом ничего не было известно.
А наутро он уехал прежде, чем она успела посмотреть на него с укоризной.
Теперь маркиз с облегчением думал, что, по крайней мере, на короткое время он избавлен от всех посягательств предприимчивых женщин.
Николь, как уже было сказано, была молода и невинна.
Кроме того, она была слишком бесхитростна, чтобы знать о том, как надо преследовать мужчин.
Поэтому Николь, сказал он себе, идеально соответствует тому, какой он хотел бы видеть свою спутницу в этой Поездке.
Она поможет ему, даже не сознавая, что выполняет инструкции премьер-министра.
Глава шестая
— Шах и мат! Я выиграла! — воскликнула Николь. — Я выиграла! Выиграла!
Маркиз грустно посмотрел на шахматную доску.
— Я, должно быть, заснул, — сказал он.
— Теперь вы плохо ко мне относитесь, — парировала Николь. — Мне потребовалось много времени, но все-таки я вас победила!
Она была в таком упоении, что маркиз опять засмеялся.
Он думал — просто невероятно, что она заставляла его так часто смеяться в поезде.
Но после Афин он хохотал все плавание по Эгейскому морю.
И не то чтобы Николь пыталась непрерывно острить.
Во всяком случае, не так, как леди Сара или иные искушенные женщины, которых он знал.
Просто она была юна, и все вокруг приводило ее в восторг.
Еще в поезде он выяснил, чем занимается Николь, когда остается наедине с собой: размышляет и вырабатывает собственное мнение о тех или иных вещах.
И разумеется, для нее было крайне увлекательно получить возможность впервые в жизни поделиться своими взглядами.
Хотя она не говорила об этом, было ясно, что для нее в новинку, когда ее внимательно слушают и говорят как с равной.
Отец Николь беседовал с нею исключительно о своих картинах — и разговор съезжал на людей, чьи коллекции были богаче, чем его.
Мама любила ее и неизменно старалась сделать дочь такой же обходительной, нежной и сострадательной, какой была сама.
Что касается Джимми, то с ним разговаривать вообще было бессмысленно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13