- изумился священник.
- Конечно! Ведь и христианство можно воспринимать лишь как зашифрованную философию сохранения человеческого рода, полученную, к примеру, от космических пришельцев, высших по разуму!
- Да, - печально согласился священник, - люди готовы верить во что угодно, но только не в истину, простую и очевидную.
- Очевидность - явление субъективное... - начал было юноша, но замолчал. Потом продолжал: - Так я стал верующим. Отрастил бороду, бросил курить, упорядочил отношения с женщинами... Благодаря своей философской натасканности я стал в своей среде чем-то вроде проповедника. Церковь, разумеется, посещал и даже посты держал строго по календарю... Но вот месяц назад случилось...
- Будьте добры, дайте мне ещё глоток воды! - Пил, а руки заметно дрожали, и бледность будто снова выступила на лице. - Ну, ну... я слушаю! Говорите!
- Вы думаете, это случилось во время молитвы или во время благостных размышлений, или при чтении Священного Писания? Это было на пляже, когда я валялся на песке, и не было у меня в тот момент ни благих, ни грешных мыслей... Я хотел подняться, оперся ладонями на песок и вдруг понял, что повис над песком... так... сантиметра на четыре... Казалось, что я не сделал ни одного движения, только подумал - и тут же поднялся еще! У меня закружилась голова, то есть произошло примерно то же, что и с вами полчаса назад. Я потерял сознание. Правда, лишь на мгновение. А когда снова пришел в себя, то уже знал каким-то особым телесным знанием, что могу подняться в воздух без малейшего усилия и напряжения. Заметьте, отец, при этом я даже не вспомнил о Боге! Я просто был ошеломлен... Я быстро оделся, еле удерживаясь от эксперимента, прыгнул в автобус... Он был полон, но не слишком, я же висел между людьми, поджав ноги... В комнате я заперся на ключ и, обратите внимание, даже не взглянул на иконы, которыми был полон угол. Я набрался воздуху, как для храбрости, и всплыл к потолку. Я летал, опускался, переворачивался вниз головой, роняя из карманов всякую ерунду... было как во сне...
Вы говорите, всякое чудо от Бога... Но ведь если это было так, то в душе моей я чувствовал бы хоть что-то! Но ничего! Понимаете, ничего не было, скорее, напротив, ощущение уродства, ненормальности... Не было чуда... Был лишь парадокс причинности... И тогда пришло прозрение! Я никогда не был верующим... Более того, я почувствовал ну, что ли, пустоту вселенной, безбожие мира, собственное сиротство...
- Возможно ли это! - воскликнул священник. - Ведь вы же летаете! Летаете! И говорите о пустоте вселенной, о сиротстве... Господи! Да что же это случилось с людьми! Ни кары, ни благодати не приемлют!
Поднявшись с кушетки, он подошел к иконостасу, почти упал на колени.
- Господи! Не гневайся на неразумение рабов Своих! Разум их помутнен и душа осквернена! Велико терпение и безгранична любовь Твоя, Господи!
Гость стоял в стороне. На лице была досада, или печаль, или досада печальная. А когда священник умолк и склонился в поклоне, голос Алексея зазвучал резче и будто даже с издевкой.
- Я ведь еще не всё рассказал вам, отец!
Тот поднялся, снова сел на кушетку, закрыл лицо руками.
- Рассказывайте! Всё рассказывайте! Ничего не оставляйте на душе!
Алексей подошел к иконостасу.
- Символы! Символы вашего Бога! А признает ли Сам Бог эти символы за Свои? Богохульство? Да? - Сел рядом. - Тогда, в своей комнате, обнаружив себя уродом, я под конец сорвал икону со стены и летал с ней и глумился над Богом умышленно! Я ведь рисковал, правда? Но ничего со мной не случилось, икона же треснула, когда я выронил ее из рук под потолком. А жаль! Вот если бы в этот момент я брякнулся на пол да переломал себе руки или ноги...
- Тогда бы уверовали?
- ...Еще бы! - рассмеялся Алексей.
- Нет, и тогда бы не уверовали... Впрочем, нет, нет, не знаю.
Чего-то смутился отец Вениамин, потому что пожалел о своих словах.
Алексей не обратил внимания.
- Так началась моя новая жизнь! Жизнь в чуде! Чего там! Я о Боге и думать забыл в первые дни! Ведь летать! Господи! Можете ли вы себе представить, какое это удовольствие, нет, наслаждение - летать! Ночью над степью или озером! Вскинешь руки и паришь, и падаешь, и взмываешь! И ничего больше не нужно в жизни! Так легко!..
При этих словах он поднялся, возложил руки на голову и с пьяной улыбкой поплыл по комнате как-то в полувертикальном положении. Но, видимо, спохватился, быстро, словно спрыгнул, опустился на пол и тревожно взглянул на священника. Тот был бледен и торжествен, стоял в полный рост.
- Чудо! Чудо! - шептал он. И столько счастья было в его голосе, что откровенная зависть отразилась на лице юноши. - Теперь можно и умереть!
Отец Вениамин вдруг нахмурился, лицо стало озабоченным.
- За что же дал мне Господь лицезреть чудо? - спросил он, тревожно взглянув на Алексея. - За что? Разве я не отягощен грехами более других? Неужели...
Он тут побледнел, как перед обмороком, и даже закачался. Гость поторопился подхватить его под руки, но был мягко отстранен и отошел в угол удивленный. Священник опустился на кушетку, отсутствующим взглядом смотрел куда-то мимо Алексея.
- Вы хотели еще что-то рассказать...
- Вам плохо? Может, воды?..
- Нет, - безучастным голосом ответил он. - Говорите же! Я знаю, вы не сказали еще чего-то очень важного...
Алексей пожал плечами.
- Главное сказал. Странно... Сначала вы были счастливы, когда узнали... А сейчас похожи на самого несчастного человека в мире... Я подозревал, а теперь уверен, что мое чудо в итоге всем приносит несчастье...
- Всем? - встрепенулся отец Вениамин. - Разве еще кто-нибудь...?
- Вот об этом я и не успел вам рассказать! - усмехнулся Алексей. - Но сначала о себе... Что мне лично делать с этим чудом? Для меня утерян смысл жизни! Я уже не могу жить среди людей, потому что не могу контролировать себя! - Улыбнулся. - Ах, если бы вы знали, отец, сколько соблазнов я преодолел! Больше, чем Иисус, поверьте! Сколько раз мне хотелось взлететь где-нибудь посредине улицы и полюбоваться сверху на физиономии моих современни-ков, пожизненно опьяненных всеобщим детерминизмом природы! А сегодня, в вашей церкви, думаете, мне не хотелось устроить потеху!
- Но вы не сделали этого! - тихо сказал священник.
- Не сделал. Но вовсе не по причине порядочности! Мне объявиться, значит превратиться в подопытного кролика науки или в обожествленного кролика Церкви! Я самолюбив! И не могу позволить, чтобы меня изучали!
- И до сих пор никто...
- Увы! - перебил его гость. - Но к рассказу об этом вам, отец, следует подготовиться.
Хотел, кажется, с иронией... Но ирония не прозвучала, и потому священник ответил серьезно:
- Я готов.
- Невозможно мне жить среди людей! Скучно! Я не чувствую себя суперменом! Я просто хочу летать! Я превратился в ночную птицу, отец! Днем летать нельзя... Я уехал в деревню, бросил учебу и всё прочее, как ненужную бумажку выбрасывают... Пьянством никогда не страдал... о наркотиках понятия не имею... но, кажется, со мной происходит то же самое! Днем сплю, а во сне летаю... Просыпаюсь всегда в страхе: неужели только сон?! Если один, тут же буквально бросаюсь в воздух, и когда убеждаюсь, что это не сон, что я действительно летаю, то плачу от счастья! Если я нахожусь где-то, где нельзя взлететь, вдруг появляется мысль, что чудо кончилось, и я спешу куда-нибудь, чтобы убедиться... Самое страшное, отец, это что с каждым днем сокращается время, когда я могу не летать... Люди раздражают своим присутствием... Хамом становлюсь... равнодушным... Только летать!
Но я хотел рассказать... Да... Однажды я убежал в лес в полдень, когда сомнения напали... Убежал в лес и, забыв обо всём, начал гоняться за птицами! Такой переполох наделал... Птицы, отец, они тоже детерминисты! Они терпеть не могут, когда нарушаются законы природы...
В общем, увлекся я, смотрю - мужик... Стоит внизу с выпученными глазами, корзину выронил... челюсть на подвесе... Мне хоть бы исчезнуть сразу! А я к нему полетел... Он как стоял, так и грохнулся на спину без звука. Когда к нему подлетел, он уже всё... Я уже убийца! Вот как! И вы вот тоже чуть Богу душу не отдали, а уж вы-то...
Священник вскочил с кушетки. Глаза расширены, в глазах ужас, руки трясутся... Алексей шарахнулся от него.
- Вот! - крикнул отец Вениамин. - Вот! И я тоже! И вы, и мужик, и я тоже!
Он схватился за голову!
- Только этого не хватало! - пробормотал Алексей пятясь к двери.
- Стойте! - крикнул священник! - Простите меня!
Он вдруг упал перед Алексеем на колени.
- Простите! Христа ради! Я вас поучал, проповедь читал о вере! Простите! Не имел права! В обмане был сам и вас обманывал! И Бога! И Бога! Вы честно... прямо... А я всю жизнь...
Он упал на пол и зарыдал. Алексей в отчаянии заметался по комнате.
- Будь проклято это чудо! - крикнул он в отчаянии, опускаясь на колени перед священником. Тот живо поднял голову, обнял его, тоже встав на колени.
- Нет! Не смейте говорить так! Вы не понимаете! Мы все предали Господа! Я первый! Он чудом своим разоблачил ложь мою!
Он перешел на шёпот.
- Ведь я же испугался! Понимаете! Испугался! Как и тот мужик, что не верил! И вы в страхе перед чудом, потому что и вы без веры! И я! Господи! Простится ли такое! Я фарисействовал! Понимаете!
Алексей осторожно высвободился, поднялся, поднял священника.
- Вы уж извините, - как-то зло сказал он, - только мне, очевидно, таких тонкостей не понять! У меня от своих забот голова кругом... Я пойду, пожалуй...
- Подождите! Прошу вас, подождите!
Отец Вениамин усадил его на стул, сел рядом на кушетку, не выпуская из своих рук руки Алексея.
- Мы не можем, поймите вы, не можем сейчас вот так расстаться! Господь связал нас с вами одной милостью, судьбы наши связал...
- Милостью? - усмехнулся Алексей. - А зачем мне эта милость? Я признал Его доброй волей! Было ведь так! Чудом Он посягнул на свободу моей веры и уничтожил ее!
- Да нет же! Нет! - горячо возражал отец Вениамин. - Не вы ли признавались, что не было веры в вас! Не поддавайтесь гордыне! Вы хотите быть свободней Бога, но быть свободным от Бога, значит быть в рабстве! Поймите! - От волнения голос его срывался на шёпот, он крепко сжимал руку Алексея, крепче, чем можно было ожидать от человека его возраста. - Вы думаете о Боге! Вы жаждете веры!
Перешагните же через гордыню, станьте дитём, которому только мир открылся, сердце послушайте свое! В его побуждениях истина ваша!
Алексей сделал рукой жест досады, но священник не дал ему говорить:
- Вы не хотите принять чудо! Но вы... подумайте! вы бы и Христа не приняли! Ведь вы бы Его распяли!
Алексей внимательно посмотрел на него.
- Какая-то логика есть в ваших словах... Но разве кто-нибудь уверовал благодаря логике?
- Не логика, истина в моих словах! Тысячелетняя истина, которую, было время, признавал весь мир!
- Весь мир признавал Птоломея! Ну и что?
- Господи! - зашептал отец Вениамин, закрыв глаза. На щеках показались слезы. - Господи! Вразуми меня! Дай мне слова!
Алексей попытался высвободиться. Облегчение не пришло, и он уже тяготился разговором.
- Слушайте! - снова горячо и страстно заговорил священник. - Сегодня же, сейчас же идите домой, уединитесь, упадите на колени и заставьте всей силой, какая есть в вашей душе, заставьте себя быть искренним! И молитесь! Не почувствуете ничего, молитесь еще усерднее! Молитесь и час, и два, и три, пока не услышите! Вы услышите, потому что услышаны будете! Дорогой мой, жизнь ваша решается, и не только эта жизнь, скоротечная и неверная, но и та, вечная, которая есть, к которой готовит вас Господь особой милостью Своей.
Он обнял его, уговаривал и умолял.
- Я тоже... всю ночь молиться буду! И двоих нас услышит Господь, если об одном просить будем! Моя жизнь - это три ваших! И всю мне ее отмолить нужно! Сил хватит ли! Прошу вас! Ступайте домой и обратитесь! Обещайте мне!
Алексей, наконец, высвободился, поднялся.
- Я обещаю вам, отец, что сейчас пойду домой...
Тут он прервался, глаза засветились скрытой радостью.
- ...ведь уже темно, да? Значит я полечу! Я буду лететь и думать над вашим советом. Большего обещать не могу!
Он начал торопливо прощаться со священником, глаза у того были полны слез, и он уже больше ничего не говорил, и только крестил несчастного и что-то шептал.
Когда за Алексеем захлопнулась калитка, священник уже стоял на коленях...
* * *
Ночь была теплая и темная. На холме стоял человек и не виден был никому, кроме самого себя. Еще, может быть, видел его Бог!
Ни звука не было в ночи. А вокруг притаилось дремавшее человечество, и снились ему сны о грехах. Всё уже было! Был убит Авель и распят Христос, а убийство и распятие были забыты человечеством, как забываются детские шалости. И человек на холме под звездным небом, сын Адама, был лишь образом и подобием Адама, - Адама, а не Бога, потому что о Боге он уже ничего не знал сам, а тому, что знал понаслышке, верить не мог!
Ночь была теплая и темная. Дремавшее человечество скулило во сне, как собака, обманутая в куске хлеба. Человек на холме слышал этот скулёж, но сочувствия не испытывал, он уже не принадлежал к тому человечеству, с которым разделяла его ночь, теплая и темная.
Человек вглядывался в глубину звездного неба и думал:
"Допустим, есть нечто, обобщающее эту бездну материи и пустоты, имеющее в самом себе смысл всему разобщению мира. Я могу представить его, как некий имманентный разум, я могу назвать его Богом. Но что такое Я пылинка от пылинки, какой контакт может быть у меня с тем, что можно предположить под именем Бога?! Как нужно сократиться и упроститься этому Нечто, чтобы заговорить со мной на одном языке, моими жалкими понятиями! Человеку легче установить контакт с амёбой! Тут хоть есть некий общий принцип бытия... белок и прочее. Нелепа сама идея Бога... а я летаю!
Но довольно! Я отказываюсь больше ломать голову! Пусть теперь этим займется человечест-во! Завтра оно узнает обо мне! Я нанесу оплеуху одновременно и науке и религии! Ни попы, ни книжные черви не спекульнут на мне! Пусть ползающие завидуют летающему! Летать! Летать!"
Он отбежал назад от края холма, разбежался и, вытянув руки вперед, ринулся вверх. Опьянение полетом овладело им, и больше не было никаких мыслей, никаких проблем и противоречий. Он не чувствовал своего тела, было только сознание самого себя, словно был он теперь тем, чем должен быть от рождения - бессмертной свободной душой, не отягощенной никакими заботами плоти. Жизнь его стала полетом, и другого смысла в ней не было!
Счет времени был потерян. Он летел и знал, что никогда не устанет, как не может вечное устать от бессмертия. Машинально менял направления и не думал о том, куда летит, далеко ли...
Должно быть, прошло много времени. Неожиданно исчезли звёзды, невидимые тучи перекрыли их. Он забыл, с какой стороны они должны быть. Исчезло ощущение верха и низа, вообще исчезло ощущение пространства. Земля и небо исчезли. Подъем и спуск потеряли всякий смысл. Он обнаружил себя стоящим, но где была земля, вверху или внизу, слева или справа пространства не было. Страх, никогда ранее не испытанный, ледяным панцырем сковал сердце. Отчаянно он начал метаться из стороны в сторону, но сторон оказалось больше, чем четыре, больше, чем шесть, сторон оказалось столько же, сколько мыслей о них. Он закричал, дико и отчаянно, но человечество, даже если оно и было где-то рядом, спало и не услышало его крика. Он понял, что потерял землю. А без нее, как оказалось, невозможно жить! Бог дал ему крылья, а земля отказала в притяжении...
Задохнувшись от крика, он всей данной ему силой полета кинулся куда-то...
* * *
Всю ночь отец Вениамин провел в молитве и слезах. Обессилев, к утру задремал на полу перед иконостасом. Разбудила его соседка, что обычно в седьмом часу приносила ему молоко. Обеспокоенно спросила, здоров ли батюшка. Потом рассказала, что беда случилась в деревне. Человека убили ночью. Доярки утром шли на ферму и увидели. Молодой такой, красивый, говорят...
- Где? - крикнул священник так, что напугал женщину.
- Милиция с району приезжала, забрала.
С удивлением смотрели проснувшиеся жители деревни на священника, почти бегущего по улице с развевающимися по ветру волосами и бородой.
Деревенская фельдшерица оторопела, когда к ней ворвался священник. Он не поздоровался.
- Скажите, вы видели его?
- Кого? - еле выговорила девушка.
- Юношу... убитого...
- Видела, - ответила она, не понимая, чего от нее хотят.
- Что с ним?
Она, наконец, обрела дар речи.
- Не знаю, так, как будто он с самолета упал... весь разбитый...
Когда вбежал в свою квартиру, дверей не закрыл, у порога не задержался, с размаху упал на колени перед иконостасом и захлебнулся в рыданиях...

1 2