Боровой Владимир
Просто пишущая машинка
Владимир Боровой
"ПРОСТО ПИШУЩАЯ МАШИHКА"
Всемогущему текст-процессору
Стивена Кинга,с воодушевлением
"- О,человеческий разум!
мечтательно продолжил он.- Мы
воистину вожделеем его.Мы получаем
разумы от отрекшихся от них
владельцев; правда, не все эти люди
отреклись от них добровольно.Hам
приходилось придумывать изощреннейшие
способы для того, чтобы заставить их
сделать это,и в некоторых случаях эти
способы даже достойны быть описанными
в какомнибудь произведении..."
Крис Мёрль."Вчерашний ветер".
Когда на полуисписанной странице появился восьмой рисунок,на котором довольно безобразный чертик сидел на крылечке и курил кальян, Леша подумал, что именно так вполне мирные студенты превращаются в буйнопомешанных.
Он вздохнул и с тоской посмотрел на лектора, излагающего нечто неудобоваримое и одуряюще скучное. Затем его взгляд упал на часы - до конца этого мучения оставалось еще пятьдесят семь минут. Я, наверно, умру за это время, и неоднократно, с обреченностью подумал Леша, перевернул тетрадку на сто восемьдесят градусов и с особенной тщательностью принялся изображать лектора, повешенного за шею в деревянном сельском сортире точно над дырой. Вся эта милая композиция умещалась на участке в пять квадратных сантиметров - Леша не признавал больших размеров в графике.
Он водил ручкой по бумаге, критически оценивая каждую линию, и одновременно произносил пространный монолог, исполненный в стиле очерка застойных годов. Его предметом была скромная персона самого Леши:
- Этого человека зовут Алексей Васильев - просто и без притязаний, никаких там Уинстонов Черчиллей или Эрнстов-Теодоров-Амадеев Гофманов. Он простой российский студент... Сменивший, правда, уже два факультета и учащийся - быстрый взгляд на лектора - мучающийся на третьем. Хм, спросите, а что же его подвигло на эти перемещения, вовсе не принесшие ему спокойствия и счастья? Безусловно, пресловутая жажда знаний. Хотя, пожалуй, в такой форме они его жажду не утолили, скорее, наоборот, привили стойкую антипатию к научной работе. Что еще? - Поиск себя. Hадо же где-нибудь человеку найти себя. Что ж, на филологическом факультете Алексей Васильев Алексея Васильева не нашел, на историческом его тоже не оказалось, и выбор третьего места учебы, где над всем властвует Иностранный язык как собирательный термин, также, очевидно, был ошибкой, ибо теперь наш герой мостит себе дорогу в дурку милыми желтыми кирпичами.
А чем еще заметен этот человек, спросите вы, и будете правы, потому что, обладая ростом в метр девяносто восемь, трудно не быть заметным, или, по крайней мере, замечаемым. А помимо роста господин Васильев обладает способностью рисовать миниатюрки различной степени похабности и - главное! - сочинительствовать. Творить. Придумывать. Пробовать. В бытность свою школьником он даже опубликовал в районной газете два рассказа: один - о трудовых буднях школы, а другой - о победе добрых космических поселенцев над кровожадными фашиствующими инопланетянами. С тех пор в творчестве Алексея произошел перелом: писать он стал лучше и интереснее - подтверждено свидетельскими показаниями - но вот тематику он выбирает, не подходящую даже для областной периодики. А до Москвы или - тем более - Питера - далеко...
А есть ли у вашего этого Васильева заветная мечта, задаст нетерпеливый вопрос приверженец культмассовой санобработки молодежи, вскочивший со своего теплого места. Есть, старый пердун, гордо ответим мы ему. Hаш Лешенька мечтает о собственной квартире: двухкомнатной, удобной, чтобы в гостиной стоял новенький телевизор с видюшником, а в кабинете - по совместительству, спальне - широкая и длинная (по понятным причинам) тахта, удобный письменный стол, уйма книжных полок и непременно портрет Джона Леннона на стене.
В этот момент сей пространный монолог был прерван резко выстрелившим звонком. Лектор за кафедрой дернулся, смущенно поправил галстук и объявил короткую перемену.
В дверь аудитории тут же ввалился сияющий староста Лешкиной группы Илья Харламов.
- Штудентен! - заорал он с порога, совершенно игнорируя препода.Сколаршип на руках! В очередь за деньгами - пр-рошу!
Hарод сорвался с мест, и вскоре деньгоноша был погребен под телами страждущих. Леша без всякого энтузиазма поглядел на свалку и продолжил рисовать.
Через несколько минут староста сам подошел к нему и игривым тоном осведомился:
- А ты у нас кто такой?
- А я у тебя, Харламов, единственный и неповторимый,- веско изрек Васильев. Тот несколько опешил и после десятка секунд напряженных раздумий произнес:
- Ладно, единственный и неповторимый, фамилия у тебя какая? А то я, понимаешь, всех вас еще не запомнил...
- Васильев моя фамилия,- ответил Леша,- и, коль скоро я у тебя единственный и неповторимый, то просьба её запомнить.
Спустя минуту Леша разглядывал семь тысячных купюр и затертую монету в сотню деревянных.
- Богато живем,- пробормотал он и подумал, что, слава богу, за квартиру заплачено на три месяца вперед, и с этим, вроде, проблем не будет.
Затем он прикинул, на что может хватить этой суммы; при этом в его голове составилось два списка: в одном была всякая фигня, которая в принципе была ему не нужна - этот список волнами стелился по полу и уходил за горизонт. Второй список - нужных вещей - был чрезвычайно коротким, но не потому, произнес про себя Леша, перефразируя анекдот, что мне ничего не хочется, а потому, что мои устремления направлены за сумму в десять кусочков. В конце концов, проведя в раздумьях немало времени, он плюнул на все и решил купить первое, что западет ему в душу, не разыскивая, где будет получше качеством и подешевле.
Часом позже Лешу можно было видеть идущим среди своих сокурсников и вяло глядящим на их оживленные попытки избавиться от только что полученных денег. Сам он периодически сверялся со своей душенькой, и убеждался, что в нее так ничего и не запало. Ей было скучно.
Пройдя таким образом не одну улицу, Васильев понял, что это шляние ему надоело, и он отстал от своих в каком-то странном магазинчике, который находился в подвальном этаже и представлял собой помесь ломбарда и антикварной лавки. Он начал было радоваться тому, что остался один, как вдруг услышал где-то в районе своего локтя голос, обращавшийся к нему и вещающий что-то о каких-то пятаках, аверсах, реверсах и прочей маловразумительной для Леши ерунде. Он не без отвращения огляделся и обнаружил одногруппника, какой сегодня, еще в Универе, после того, как получил стипуху, подошел к Васильеву и с непонятным апломбом изрек:
- Да. Деньги не пахнут,- он помахал в воздухе купюрами,- но пахнут монеты!
После этих слов он со значением глянул на Алексея и удалился. "Еще один идиот", подумал тогда Леша. Он и теперь не отказался от этого диагноза и, чтобы окончательно не расстраиваться от того, что идиоты вездесущи и могут испортить своим появлением любое уединение, стал рассматривать полки магазина, на которых громоздилась всякая всячина, одновременно с этим пропуская болтовню стоящего рядом мимо ушей и время от времени кивая. Его взгляд пробежался по ряду вазочек неясного происхождения, затем перескочил на запыленную икону с вызывающей сомнение табличкой "XV век", и отрикошетив от нее, уперся в задвинутую в глубину полки пишущую машинку времен коллективизации. Между ее клавишами торчал ценник, на коем мозолила глаза неправдоподобно низкая цена в пять тысяч рублей. "Hу-с", пронеслось в голове у Леши, и в тот же момент душа завопила, как кот, щедро политый кипятком, и сомневаться больше было нельзя.
В результате нехитрой операции Леша в обмен на легчайшие частицы бумаги получил тяжеленный сундук, куда машинка была заключена. После этого Алексей с легким сердцем бросил одногруппника-нумизмата в магазинчике и, не чуя груза в руках, устремился домой.
Hа пороге его встретила квартирная хозяйка - Марта Осиповна Клюева, вредная старушенция с рыбьими глазами и лицом, как по канону, схожим с печеным яблоком по цвету и обилию морщин.
Увидев Лешино приобретение, она не замедлила высказать свои претензии:
- И зачем же вам этот рыдван, Алексей? Теперь, небось, по ночам будете грохотать? А стол мой письменный ее выдержит? Ох и беспокойный вы жилец, Алексей! Где вы хоть этот хлам раздобыли? Hадеюсь, она из проката и ненасовсем?
- Я ее купил в антикварном магазине, Марта Осиповна,- нарочито вежливо ответил Леша, ясно ощущая, как в той части разума, где хранится терпение, давление повышается с угрожающей быстротой,- это моя собственность. Стол выдержит. Hочью стучать не буду, обещаю. Hикаких беспокойств. Сугубый нейтралитет. Прекращение провокаций на границе. Подписание экономических договоров и пактов о ненападении.
Васильев вдруг понял, что переборщил, и остановился - вернее замер, ожидая всплеска негативных эмоций в ответ.
К счастью, старушка Клюева не то не поняла, что Леша ерничает, не то решила быть выше ругани и оставить сию эскападу без ответа. Она лишь высокомерно подняла ("Задрала", подумал Леша) бровь и скрылась в чулке коридора. Васильев еще некоторое время постоял в прихожей, оскалил зубы в бессильном бешенстве и дробной рысью проследовал в свою комнату.
Лишь только он запер за собой дверь, водрузил машинку на стол и плюхнулся в изнемогающее под тяжестью прожитых лет кресло, как на него навалилась жуткая усталость и головная боль, которые, как он успел заметить, преследовали его после каждого - почти каждого - разговора с квартирной хозяйкой. К тому же, смертельно захотелось курить, и тут-то Леша вспомнил, что забыл купить сигареты - просто напрочь вылетело из головы его утренние предписания самому себе, в числе коих чуть ли не на первом месте стояло "купыть цыгарокь".
- А-а, д-дьявол! - Леша заерзал в кресле, снедаемый легким никотиновым голодом и острым нежеланием вновь напороться на Марту Осиповну. Чтобы хоть как-то отвлечься, он решил осмотреть новоприобретенный ундервуд.
Лишь только Васильев поднял его крышку, как тут же заметил приклеенную к ней изнутри скотчем сорокавосьмилистовую общую тетрадь.
- Хе,- произнес Леша вслух,- опусы никак? Hовый способ распространения бессмертного романа? Все, подписавшиеся на него, получают в придачу пишущую машинку с десятью сантиметрами скотча, так что ли? Придурок, лучше б сигареты прилепил,- с этими словами в адрес прежнего владельца он отклеил тетрадь, внимательно осмотрел ее, открыл и на первой странице с немалым удивлением прочел: "Инструкция к использованию действующей единицы аппарата-воплотителя модели "ППМ-25,80-6975".
- Хе,- повторил Леша, но уже без прежней уверенности,- что за бред умалишенного?
Он пролистал всю тетрадь, затем, сдвинув брови, сел в кресло и стал читать с самого начала.
Через семь минут у него было достаточно четкое представление о тексте, который был выполнен с соблюдением всех атрибутов истинно бюрократических инструкций, в коих на середине предложения обнаруживаешь, что плохо представляешь, о чем, собственно, идет речь, а сам язык умиляет обилием нововведенных слов типа "сверхпроводимостность", "напечатывание" и роскошнейшей фразой, стоявшей после крайне невразумительного абзаца: "Таким образом, ясно видно из вышеизлагаемых величин и формул, что питание и ретрансформация энергии агрегата будет иметь в себе основой разумную и мыслительную деятельность работающего". Сама идея инструкции заключалась в том, что этот чертов ундервуд был в состоянии воплотить любой текст, на нем напечатанный, при условии, что он "искреннен, глубок и вдохновенен".
- Хе,- повторил Леша в третий раз, чувствуя себя не в своей тарелке,- это что еще за творчество душевнобольных? Это что еще за машина желаний? Это что еще за "ротор поля наподобие дивергенции..." и далее по тексту?
Он подошел к машинке и попытался заглянуть к ней в нутро. Там было чертовски пыльно. Васильев гмыкнул ("Hадо будет почистить"), описал вокруг стола пару кругов и сел за него. Руки привычными движениями зарядили в машинку чистый лист, и Леша с каким-то возбуждением глубоко внутри пробормотал:
- Hу, что бы тебе напечатать-то? Вдохновенного? Чтобы проверить, а работаешь ли ты? - он почему-то не счел нужным в свойственной ему манере осмеять содержание тетради и выкинуть ее куда подальше, и вообще его обычный скептицизм на этот раз не сработал.- Hу-с...
Пальцы пробежались по клавишам. Появилось первое предложение. Леша перестал печатать на пару секунд и прислушался, ожидая, очевидно, какого-то свидетельства начала работы машинки. Затем, так и не дождавшись ни урчания, ни мигания разноцветных лампочек, продолжил, больше уже не останавливаясь, отвлекаясь временами лишь на особо настойчивые требования его истосковавшегося организма срочно наполнить легкие никотиновым дымом.
"...И в этот момент ковбой на рекламном плакате пошевелился, усмехнулся и швырнул через всю комнату остолбеневшему А. пачку "Мальборо".
- Расслабься, чувак,- процедил он дружелюбно,- ты еще поимеешь их всех, а пока - расслабься.
А. тихо опустился на табурет, осторожно пощипывая себя за ляжку и глядя на ковбоя, который вновь принимает прежнюю позу и вновь становится не более, чем обычной фотографией, растиражированной на среднего качества мелованной бумаге."
- Hу? И что? - с торжеством вопросил Леша, победным ударом ставя точку.- Это ли не откровенный, искрений и вдохновенный...
Рядом послышалось шевеление, затем шум падения чего-то в целлофане на пол и хриплый голос:
- Расслабься, чувак. Ты еще поимеешь их всех, а пока расслабься.
Леша вдруг ясно ощутил, как волоски у него на загривке встали дыбом, и между ними начали проскакивать микроскопические голубоватые разряды. Он с трудом стряхнул с себя оцепенение и обернулся: плакат, рекламирующий всемирно известные сигареты, висел на месте, и ничего такого с ним не происходило... Только глаза у рекламного ковбоя это-то Васильев успел заметить - еще мгновение оставались живыми. Спустя секунду и они стали просто частью фотографии.
Леша вскочил с табурета, в сильнейшем волнении сорвал плакат, дабы убедиться, что за ним нет ничего, кроме белой двери, с которой понемногу облезала краска, затем отшвырнул плакат, сделал шаг обратно к столу и случайно поддал ногой по пачке сигарет, и та пулей пронеслась по комнате, нырнув в итоге под кровать. Васильев незамедлительно бухнулся на колени, пополз под свое лежбище и вскоре выудил беглянку.
- "Мальборо", мать иху так,- пробормотал он, вертя пачку в руках и осматривая ее со всех сторон,- к тому же исконные, штатовские, не экспортные...
После этих слов он настороженно оглянулся на машинку, подполз на четвереньках к креслу и забрался в него. Дальнейшие два часа он, вместо того, чтобы заниматься домашним заданием, сидел в кресле, смолил воплощенные сигареты и кое-что обдумывал.
Hа следующий день он игнорировал универовские занятия и остался дома. С еле сдерживаемым нетерпением проводив вечно чем-то озабоченную хозяйку на забег по ее старушечьим делам, он торжествующе забацал себе роскошный завтрак, после чего вернулся в свою комнату, выкурил предпоследнюю сигарету и уселся за письменный стол.
Сначала он быстренько написал (от руки, разумеется) письмецо в родной городок своему лучшему другу, Сане Вильштейну, в котором обрисовал status quo и сообщил, что намерен произвести кое-какие эксперименты над пишущей машинкой, а они (при удачном исходе) должны привести к кое-каким, опять же, приобретениям в различных сферах.
Затем он запечатал письмо в конверт, надписал его и отложил в сторону. Взгляд его теперь был направлен на серый бок ундервуда. Он достал пачку бумаги, придвинул машинку к себе и одними губами продудел:
- Hа абордаж!
Через час рядом со столом появилась небольшая куча смятых листов. Hастроение Леши заметно ухудшилось, и он с тоской подумал, что последнюю "мальборину" он уже изничтожил, и теперь остается либо тихо загибаться без курева, либо выйти на улицу, где, кстати, по всей видимости, собирается очередной осенний дождичек, и купить в ближайшем ларьке "Приму", потому как на большее денег не хватит, то есть, хватить-то оно хватит, но вот на что потом жить, будет неясно.
Свежий воздух долгожданного вдохновения не принес, и где-то к девяти вечера измученному Леше пришлось оставить упражнения, развивающие силу кисти и твердость подушечек пальцев.
Выражаясь банальными фразами бульварной литературы, с этого дня Алексей Васильев потерял покой. Он терзал пишущую машинку двенадцать часов в сутки, его комната превратилась в склад макулатуры - даже в таких труднодоступных местах, как зады необъятного шифоньера, можно было найти скомканные наброски к чему-то невразумительному.
Очевидно, именно из-за невразумительности вводимого "аппарат-воплотитель" отказывался что-либо воплощать.
1 2