Извините, Зигфрид. Если можно последний вопрос. Ну нот... это все уже случилось, и вы вернулись па станцию...
Корреспондент с трудом подбирает слова, и я понимаю, почему он мямлит. Перед ним - Зигфрид Шолис, тот самый Шолис, что открыл электрические пузыри на МD-19, тот самый Шолис, чье имя упоминаемся теперь в каждом учебнике по разумным роботосистемам. Словом, живая легенда, правда, сейчас в тренировочном костюме и домашних тапочках
Вы вернулись на станцию, - повторяет он Ну, и о чем вы думали, когда Когтев .. Он замолкает и, посмотрев в упор, спрашивает: Прав был Когте, когда назвал вас убийцей
Все началось с пузырей с тех самых, электрических. Я сидел на песке, чтобы отошли ноги, когда примерно Е5 полукилометре впереди на равнине вдруг набух светящийся бордовый купол. Секунда, и это уже шар. Сначала он красный, потом оранжевый, зеленый, фиолетовый и вдруг шар отрывается и ползет, подрагивая, вверх, а на его месте растет следующий. Еще несколько секунд и в небе их уже два, три, Гирлянда.
Когтей, погляди на северо-запад, говорю я шепотом в микрофон шлема Видишь?
Вижу. У тебя все в порядке?
И вся реакция. Впрочем, если б я показал ему что-нибудь живое... За последнюю неделю он истратил полторы месячных нормы горючего на высоте катер берет больше, а он в поисках хоть каких-нибудь бактерий забрался уже в верхние слои атмосферы. И все без толку..
Естъ один очень простой закон: отрицательный результат это тоже результат. Если на планете жизни нет, это значит только то, что ее нет Ни больше и ни меньше. К этому относиться нужно очень и очень трезво, иначе недолго и спятить. Надеюсь, Коггеву до этого еще далеко, по .
Воздух де на станции припахивает аммиаком; время от времени я слышу жалобы как, мол, там Марина с Сережкой .. Плохо им без мужа и отца. Да и вообще какой он, Коптев, муж, так, разведчик. А это почти как человек без роду и племени.
Не понимает, что род и племя разведчику нужны как скафандру гормона. Настоящий разведчик - это механизм, только с головой. Включился и потел, как грейдер. Дошел до конца - выключился. Но не раньше!
В общем, смешной человек! Да, кстати, за два месяца я ни разу не слышал, чтобы он рассмеялся громко, в голос. А кто смеяться не желает, не живет, а прозябает... Прекрасный стишок... На слух даже смешнее, чем про себя, и я начинаю смеяться, и тут вдруг беззвучно вспыхивает и лопается в небе пузырь, и я вздрагиваю от неожиданности и смеюсь еще неудержимее.
- Зигфрид, что у тебя там?
Очередной пузырь уже плывет вверх. А на его месте, уже в полусотне метров от меня, растет новый - ни дать ни взять гриб-дождевик, и я давлюсь от беспричинного смеха.
- Зигфрид!
Сил смеяться уже нет. Колени подгибаются, болят мышцы живота. Я тоненько повизгиваю.
Зигфрид,., Командир... На станции разгерметизация. Понял? Тревога!
Я прихожу в себя на станции. Пока одурь не прошла до конца, я полон решимости серьезно поговорить с Когтевым насчет его дурацкой шуточки про разгерметизацию. Но потом окончательно прихожу в себя. Выдумка не ахти какая, но если б не она, я не побрел бы из последних сил к катеру, чтобы вернуться на станцию... Не знаю, что они там излучают, но если бы не Когтев, я бы так и смотрел сейчас на эти пузыри... Широко открытыми глазами и с улыбкой на посиневших губах.
Вечером пузырей не было. На следующий день тоже. И хорошо: я монтировал телекамеру на Жука. У него здоровье железное, а мне, как показала практика, близкое знакомство с пузырями противопоказано.
Телекамеру я приладил, погонял Жука по равнине на разных режимах, чтобы поразмялся после домашних работ, и стал поджидать пузыри.
Фейерверк начался в 17 часов 2 минуты 27-го числа. Как они пошли! Пузырь за пузырем, пузырь за пузырем! Я выставил Жука за дверь, и он заскользил на своих тараканьих лапах к разноцветному зареву. Несколько секунд на его длинной вороненой спине были видны отблески, потом он скрылся из виду, и я перешел к экрану.
Изображение приближалось, мелко подрагивая в такт шагам робота, потом дрожь утихла: Жук остановился, и в ту же секунду послышался его скрипучий голос:
- Я двадцать шесть - семнадцать, я двадцать шесть - семнадцать. Электромагнитное излучение...
Он подробно перечислил мощность излучения, частоту, длительность и скважность импульсов. Все это было важно. Но я ждал большего,
- Повтори задание,- потребовал я.
- Я двадцать шесть - семнадцать. Задано... Он добросовестно повторил все, что было поручено сделать, и спросил:
- Задание выполнять?
- Выполнять,- зло сказал я, зная уже, что будет дальше.
- Я двадцать шесть - семнадцать,- снова проскрипел он, не двинувшись с места.- Электромагнитное излучение...
Мощность, частота и так далее. Тьфу на него! В паспорте у Жука написано: "робот повышенной жизнестойкости". Его черную бронированную спину не прожечь и тепловой пилой, но под пилу его палкой не загонишь.
Я отменил задание, и через двадцать минут вот он, герой, тут как тут.
Когтев внимательно послушал, как Жук, словно жалуясь, в очередной раз докладывает про мощность и частоту, а потом спросил:
- Почему им дают такие противные голоса? Не то мужской, не то женский. Черт-те что!
Я машинально кивнул. Меня бесило, что их делают такими трусливыми. Наверное, чтобы разгильдяи-разведчики не портили; повадились гонять, понимаешь, дорогие машины куда не надо... А чтобы наш брат внутрь не лазил, операционная система напрочь закрыта.
Ночью меня поднял сигнал сейсмометра. Толчком порвало ствол третьей скважины и заклинило бур геоанализатора. На станции я появился только через двое суток - грязный, голодный и злой.
Когтев был чисто выбрит и улыбался Может быть, выловил в атмосфере неизвестный вирус? Что ж, захочет - расскажет.
Я лежал и грыз сухарь, когда Когтев вошел в мою каюту, пропустив вперед Жука.
Я приподнялся на койке.
- Слушай и запоминай,- сказал Когтев мне и наклонился к роботу - Говори: "папа".
- Папа,- повторил тот.
- Дай каши.
- Дай каши.
Жук говорил по-прежнему монотонно, но голосок стал звонкий, ребячий.
Когтев смотрел на робота и нежно улыбался. Мне хотелось плюнуть. Если человек находит утешение в том, что железка говорит голосом сына... Надо ж, и времени не пожалел, чтобы перепрограммировать .. Эх!
Я хотел уже демонстративно отвернуться к стене, и вдруг меня осенило, да так, что я поперхнулся крошкой от сухаря.
Иногда и глупость может продвинуть прогресс. Я прокашлялся и спросил:
- Как ты влез ему в программу?
- Очень просто. Дал ему прочитать новую, глазами. Дела с моими расчетами шли хорошо, и я не замечал времени. Жук несколько раз приносил поесть и даже пытался со мной затоваривать. Наверное, его подсылал Когтев. Потом он пришел сам, молча посидел рядом, пошутил, глядя, как я жму клавиши компьютера, но лицо у него было обеспокоенное. Настроение у меня тоже стало портиться.
Недальновидно я поступил, промолчав в ответ на его замечание о голосе. Что стоило мне открыть рот и членораздельно объяснить: ведь - это вещь. И чем меньше она напоминает человека - руками, ногами или голосом,- тем лучше для дела.
Посидев, Когтев вроде успокоился, но я уже не мог отделаться от ощущения, что рано или поздно эта оплошность выйдет мне боком. И даже знал когда: когда снова пойдут пузыри.
- Я двадцать шесть - семнадцать. Я двадцать шесть - семнадцать. Электромагнитное излучение...- Мальчишечий голосок звучал сквозь шум эфира. Хороший голос, легкий, чистый. Если не знать, что к чему, можно подумать, что и в самом деле на равнине стоит мальчишка в веснушках, освещают его разноцветные сполохи, и ветер треплет волосы... Черт его знает, вдруг и в самом деле в машине таится живая душа?..
В этот раз Жук подошел к пузырям ближе, чем в прошлый, но все же остановился, не дойдя до'места, и сейчас сообщал параметры...
Я дождался, когда он спросит, выполнять ли задание, подтвердил приказ и покосился на Когтева. Он тоже глядел на экран и думал, наморщив лоб.
Какое-то время изображение передо мной не менялось. Робот сориентировал антенну на станцию, чтобы передать параметры, и застыл. Гирлянда пузырей по-прежнему вертикально стояла в правой части экрана.
Я догадывался: сейчас Жук пытается просчитать, что делать дальше. Приказ заставляет идти, сигнал тревоги, хоть он и стал слабее, все же тормозит.
Пауза затягивается: десять секунд, пятнадцать... Многовато... Двадцать пять. . тридцать.
- Почему он молчит? - спрашивает Когтев, встав у меня за спиной Я не знаю, что отвечать Приказ толкает вперед, опасность тормозит Человек в такой ситуации может повредиться в уме.
Почему он молчит? - снова спрашивает Когтев, и тут изображение гирлянды встает точно по центру экрана, и негромко щелкает, включаясь, динамик. .
- Батюшки, как же красиво1 - слышу я и оборачиваюсь к Когтеву. Он белый Наверное, у меня тоже неладно с лицом: робот так говорить не может - для него нет ни красоты, ни уродства, а если говорит, это уже не робот..
Мы молчим, а изображение становится крупнее. На экране отчетливо видно, что у нижнего пузыря сетчатая структура, словно он завернут в авоську, но свечение мешает разглядеть его ногу.
- Камеру пониже,- говорю я.
- Прикажи ему вернуться,- вполголоса просит Когтев. Ногу пузыря по-прежнему не видно Еще ниже камеру!
- Зигфрид, пусть он возвращается!
Ага, теперь хорошо, хорошо. Теперь бы поближе. Так Замечательно!
- Возвращайся,- говорю я на всякий случай, хотя невредно было бы посмотреть, откуда лезут пузыри, и вытираю мокрый лоб.
В динамике пауза. Детский голос:
- Я хочу подойти ближе.
- Возвращайся.
- Мне хочется ближе. Можно?
- Пусть он вернется,- говорит Когтев.- Зигфрид!
- Перемножь: двести семнадцать и две десятых на шестьдесят семь,- говорю я в микрофон первые пришедшие в голову числа.
- Четырнадцать тысяч пятьсот пятьдесят дь^. и четыре,- шепчет Когтев. Я не успеваю даже удивиться, что он так быстро подсчитал. Мгновение спустя этот же результат повторяет динамик. Значит, Жук исправен... Или больше подходит слово "здоров"?
- Четырнадцать тысяч пятьсот пятьдесят два и четыре десятых,- нетерпеливо повторяет голосок.- Ну, можно подойти ближе?
- Командир! - говорит Когтев.- Прикажи ему вернуться! Прикажи... Я могу приказать роботу или члену экипажа. Но Жук уже не робот. И не член экипажа.
- Командир' - просит мальчишка.
Если в небо летят пузыри, разведчик должен знать, что это за пузыри, откуда они появляются и почему летят. И все тут.
-- Можно,- говорю.- И сразу обратно, слышишь?
Не знаю, как мы прослушали предупреждение сейсмографа. Но когда изображение стало заваливаться набок, когда раздался вскрик "я боюсь!" и зачертыхался Когтев, не попадая в рукава скафандра, я успел раньше выскочить к катеру и свечой пошел вверх...
Пузыри еще шли - вялые, едва тлеющие; равнину пересекала большая расщелина. Внизу ничего не было видно. Только темно-вишневая колышущаяся масса. Динамик молчал...
Так что же ответить журналисту? Вправе был Когтев, когда я вернулся на станцию, наотмашь ударить меня по лицу и назвать убийцей'-'
Мне трудно отвечать на этот вопрос. Лучше задать его Когтеву.
- Тогда самый последний вопрос, Зигфрид,- говорит журналист.- Через полтора месяца вы надолго уходите в сверхдальнюю... Читателям было бы интересно знать, кто согласился лететь с вами?
- Усков,- отвечаю я.- Рогов, Грачев, Савельев, Киселев, Данильченко, Когтев и Джорджи Карпи из Европейского космического агентства.
1
Корреспондент с трудом подбирает слова, и я понимаю, почему он мямлит. Перед ним - Зигфрид Шолис, тот самый Шолис, что открыл электрические пузыри на МD-19, тот самый Шолис, чье имя упоминаемся теперь в каждом учебнике по разумным роботосистемам. Словом, живая легенда, правда, сейчас в тренировочном костюме и домашних тапочках
Вы вернулись на станцию, - повторяет он Ну, и о чем вы думали, когда Когтев .. Он замолкает и, посмотрев в упор, спрашивает: Прав был Когте, когда назвал вас убийцей
Все началось с пузырей с тех самых, электрических. Я сидел на песке, чтобы отошли ноги, когда примерно Е5 полукилометре впереди на равнине вдруг набух светящийся бордовый купол. Секунда, и это уже шар. Сначала он красный, потом оранжевый, зеленый, фиолетовый и вдруг шар отрывается и ползет, подрагивая, вверх, а на его месте растет следующий. Еще несколько секунд и в небе их уже два, три, Гирлянда.
Когтей, погляди на северо-запад, говорю я шепотом в микрофон шлема Видишь?
Вижу. У тебя все в порядке?
И вся реакция. Впрочем, если б я показал ему что-нибудь живое... За последнюю неделю он истратил полторы месячных нормы горючего на высоте катер берет больше, а он в поисках хоть каких-нибудь бактерий забрался уже в верхние слои атмосферы. И все без толку..
Естъ один очень простой закон: отрицательный результат это тоже результат. Если на планете жизни нет, это значит только то, что ее нет Ни больше и ни меньше. К этому относиться нужно очень и очень трезво, иначе недолго и спятить. Надеюсь, Коггеву до этого еще далеко, по .
Воздух де на станции припахивает аммиаком; время от времени я слышу жалобы как, мол, там Марина с Сережкой .. Плохо им без мужа и отца. Да и вообще какой он, Коптев, муж, так, разведчик. А это почти как человек без роду и племени.
Не понимает, что род и племя разведчику нужны как скафандру гормона. Настоящий разведчик - это механизм, только с головой. Включился и потел, как грейдер. Дошел до конца - выключился. Но не раньше!
В общем, смешной человек! Да, кстати, за два месяца я ни разу не слышал, чтобы он рассмеялся громко, в голос. А кто смеяться не желает, не живет, а прозябает... Прекрасный стишок... На слух даже смешнее, чем про себя, и я начинаю смеяться, и тут вдруг беззвучно вспыхивает и лопается в небе пузырь, и я вздрагиваю от неожиданности и смеюсь еще неудержимее.
- Зигфрид, что у тебя там?
Очередной пузырь уже плывет вверх. А на его месте, уже в полусотне метров от меня, растет новый - ни дать ни взять гриб-дождевик, и я давлюсь от беспричинного смеха.
- Зигфрид!
Сил смеяться уже нет. Колени подгибаются, болят мышцы живота. Я тоненько повизгиваю.
Зигфрид,., Командир... На станции разгерметизация. Понял? Тревога!
Я прихожу в себя на станции. Пока одурь не прошла до конца, я полон решимости серьезно поговорить с Когтевым насчет его дурацкой шуточки про разгерметизацию. Но потом окончательно прихожу в себя. Выдумка не ахти какая, но если б не она, я не побрел бы из последних сил к катеру, чтобы вернуться на станцию... Не знаю, что они там излучают, но если бы не Когтев, я бы так и смотрел сейчас на эти пузыри... Широко открытыми глазами и с улыбкой на посиневших губах.
Вечером пузырей не было. На следующий день тоже. И хорошо: я монтировал телекамеру на Жука. У него здоровье железное, а мне, как показала практика, близкое знакомство с пузырями противопоказано.
Телекамеру я приладил, погонял Жука по равнине на разных режимах, чтобы поразмялся после домашних работ, и стал поджидать пузыри.
Фейерверк начался в 17 часов 2 минуты 27-го числа. Как они пошли! Пузырь за пузырем, пузырь за пузырем! Я выставил Жука за дверь, и он заскользил на своих тараканьих лапах к разноцветному зареву. Несколько секунд на его длинной вороненой спине были видны отблески, потом он скрылся из виду, и я перешел к экрану.
Изображение приближалось, мелко подрагивая в такт шагам робота, потом дрожь утихла: Жук остановился, и в ту же секунду послышался его скрипучий голос:
- Я двадцать шесть - семнадцать, я двадцать шесть - семнадцать. Электромагнитное излучение...
Он подробно перечислил мощность излучения, частоту, длительность и скважность импульсов. Все это было важно. Но я ждал большего,
- Повтори задание,- потребовал я.
- Я двадцать шесть - семнадцать. Задано... Он добросовестно повторил все, что было поручено сделать, и спросил:
- Задание выполнять?
- Выполнять,- зло сказал я, зная уже, что будет дальше.
- Я двадцать шесть - семнадцать,- снова проскрипел он, не двинувшись с места.- Электромагнитное излучение...
Мощность, частота и так далее. Тьфу на него! В паспорте у Жука написано: "робот повышенной жизнестойкости". Его черную бронированную спину не прожечь и тепловой пилой, но под пилу его палкой не загонишь.
Я отменил задание, и через двадцать минут вот он, герой, тут как тут.
Когтев внимательно послушал, как Жук, словно жалуясь, в очередной раз докладывает про мощность и частоту, а потом спросил:
- Почему им дают такие противные голоса? Не то мужской, не то женский. Черт-те что!
Я машинально кивнул. Меня бесило, что их делают такими трусливыми. Наверное, чтобы разгильдяи-разведчики не портили; повадились гонять, понимаешь, дорогие машины куда не надо... А чтобы наш брат внутрь не лазил, операционная система напрочь закрыта.
Ночью меня поднял сигнал сейсмометра. Толчком порвало ствол третьей скважины и заклинило бур геоанализатора. На станции я появился только через двое суток - грязный, голодный и злой.
Когтев был чисто выбрит и улыбался Может быть, выловил в атмосфере неизвестный вирус? Что ж, захочет - расскажет.
Я лежал и грыз сухарь, когда Когтев вошел в мою каюту, пропустив вперед Жука.
Я приподнялся на койке.
- Слушай и запоминай,- сказал Когтев мне и наклонился к роботу - Говори: "папа".
- Папа,- повторил тот.
- Дай каши.
- Дай каши.
Жук говорил по-прежнему монотонно, но голосок стал звонкий, ребячий.
Когтев смотрел на робота и нежно улыбался. Мне хотелось плюнуть. Если человек находит утешение в том, что железка говорит голосом сына... Надо ж, и времени не пожалел, чтобы перепрограммировать .. Эх!
Я хотел уже демонстративно отвернуться к стене, и вдруг меня осенило, да так, что я поперхнулся крошкой от сухаря.
Иногда и глупость может продвинуть прогресс. Я прокашлялся и спросил:
- Как ты влез ему в программу?
- Очень просто. Дал ему прочитать новую, глазами. Дела с моими расчетами шли хорошо, и я не замечал времени. Жук несколько раз приносил поесть и даже пытался со мной затоваривать. Наверное, его подсылал Когтев. Потом он пришел сам, молча посидел рядом, пошутил, глядя, как я жму клавиши компьютера, но лицо у него было обеспокоенное. Настроение у меня тоже стало портиться.
Недальновидно я поступил, промолчав в ответ на его замечание о голосе. Что стоило мне открыть рот и членораздельно объяснить: ведь - это вещь. И чем меньше она напоминает человека - руками, ногами или голосом,- тем лучше для дела.
Посидев, Когтев вроде успокоился, но я уже не мог отделаться от ощущения, что рано или поздно эта оплошность выйдет мне боком. И даже знал когда: когда снова пойдут пузыри.
- Я двадцать шесть - семнадцать. Я двадцать шесть - семнадцать. Электромагнитное излучение...- Мальчишечий голосок звучал сквозь шум эфира. Хороший голос, легкий, чистый. Если не знать, что к чему, можно подумать, что и в самом деле на равнине стоит мальчишка в веснушках, освещают его разноцветные сполохи, и ветер треплет волосы... Черт его знает, вдруг и в самом деле в машине таится живая душа?..
В этот раз Жук подошел к пузырям ближе, чем в прошлый, но все же остановился, не дойдя до'места, и сейчас сообщал параметры...
Я дождался, когда он спросит, выполнять ли задание, подтвердил приказ и покосился на Когтева. Он тоже глядел на экран и думал, наморщив лоб.
Какое-то время изображение передо мной не менялось. Робот сориентировал антенну на станцию, чтобы передать параметры, и застыл. Гирлянда пузырей по-прежнему вертикально стояла в правой части экрана.
Я догадывался: сейчас Жук пытается просчитать, что делать дальше. Приказ заставляет идти, сигнал тревоги, хоть он и стал слабее, все же тормозит.
Пауза затягивается: десять секунд, пятнадцать... Многовато... Двадцать пять. . тридцать.
- Почему он молчит? - спрашивает Когтев, встав у меня за спиной Я не знаю, что отвечать Приказ толкает вперед, опасность тормозит Человек в такой ситуации может повредиться в уме.
Почему он молчит? - снова спрашивает Когтев, и тут изображение гирлянды встает точно по центру экрана, и негромко щелкает, включаясь, динамик. .
- Батюшки, как же красиво1 - слышу я и оборачиваюсь к Когтеву. Он белый Наверное, у меня тоже неладно с лицом: робот так говорить не может - для него нет ни красоты, ни уродства, а если говорит, это уже не робот..
Мы молчим, а изображение становится крупнее. На экране отчетливо видно, что у нижнего пузыря сетчатая структура, словно он завернут в авоську, но свечение мешает разглядеть его ногу.
- Камеру пониже,- говорю я.
- Прикажи ему вернуться,- вполголоса просит Когтев. Ногу пузыря по-прежнему не видно Еще ниже камеру!
- Зигфрид, пусть он возвращается!
Ага, теперь хорошо, хорошо. Теперь бы поближе. Так Замечательно!
- Возвращайся,- говорю я на всякий случай, хотя невредно было бы посмотреть, откуда лезут пузыри, и вытираю мокрый лоб.
В динамике пауза. Детский голос:
- Я хочу подойти ближе.
- Возвращайся.
- Мне хочется ближе. Можно?
- Пусть он вернется,- говорит Когтев.- Зигфрид!
- Перемножь: двести семнадцать и две десятых на шестьдесят семь,- говорю я в микрофон первые пришедшие в голову числа.
- Четырнадцать тысяч пятьсот пятьдесят дь^. и четыре,- шепчет Когтев. Я не успеваю даже удивиться, что он так быстро подсчитал. Мгновение спустя этот же результат повторяет динамик. Значит, Жук исправен... Или больше подходит слово "здоров"?
- Четырнадцать тысяч пятьсот пятьдесят два и четыре десятых,- нетерпеливо повторяет голосок.- Ну, можно подойти ближе?
- Командир! - говорит Когтев.- Прикажи ему вернуться! Прикажи... Я могу приказать роботу или члену экипажа. Но Жук уже не робот. И не член экипажа.
- Командир' - просит мальчишка.
Если в небо летят пузыри, разведчик должен знать, что это за пузыри, откуда они появляются и почему летят. И все тут.
-- Можно,- говорю.- И сразу обратно, слышишь?
Не знаю, как мы прослушали предупреждение сейсмографа. Но когда изображение стало заваливаться набок, когда раздался вскрик "я боюсь!" и зачертыхался Когтев, не попадая в рукава скафандра, я успел раньше выскочить к катеру и свечой пошел вверх...
Пузыри еще шли - вялые, едва тлеющие; равнину пересекала большая расщелина. Внизу ничего не было видно. Только темно-вишневая колышущаяся масса. Динамик молчал...
Так что же ответить журналисту? Вправе был Когтев, когда я вернулся на станцию, наотмашь ударить меня по лицу и назвать убийцей'-'
Мне трудно отвечать на этот вопрос. Лучше задать его Когтеву.
- Тогда самый последний вопрос, Зигфрид,- говорит журналист.- Через полтора месяца вы надолго уходите в сверхдальнюю... Читателям было бы интересно знать, кто согласился лететь с вами?
- Усков,- отвечаю я.- Рогов, Грачев, Савельев, Киселев, Данильченко, Когтев и Джорджи Карпи из Европейского космического агентства.
1