Чтобы избежать любой неожиданности, он даже надел на ноги бахиллы, и когда понял, что сделал все, что положено, вошел в морг.
Зеленые кафельные стены, флуоресцентные лампы под потолком, отраженные и перекореженные сверкающим кафелем, стальные раковины, инструменты и — наконец — столы с отводами. Всего три, поставленные боком один за другим и на третьем остановился его взгляд: там под простыней виднелась небольшая выпуклость. Чье-то маленькое обмякшее тельце. Аккум медленно и сосредоточенно двигался к нему, он с трудом дышал сквозь скопившуюся на внутренней стороне маски влагу. Затем остановился и осторожно приподнял простыню, открыв обнаженное тело. Такое маленькое и такое истерзанное с огромным количеством синяков и ссадин — следы того, через что пришлось пройти этому мальчику. На распухших губах запеклась кровь, рот был слегка приоткрыт, и обнажились передние с какими-то дефектами зубы. Но несмотря на все это, мальчик был очень красив. Бледный блондин с ангельским, невинным личиком. Впервые Аккум имел дело с тем, кого сам пытался лечить. До этого у него никогда не было ни единого пациента. Он потому и стал коронером, что не желал нести ответственность за больных, хотел освободить себя от обязательств перед живыми. Да, это он сам выбрал себе дорогу. И сегодня весь этот груз рухнул ему на плечи, — он должен был держать ответ за происшедшее и, потянувшись за скальпелем, он на мгновение застыл, чтобы приглушить малейшие эмоции. Секунда прошла, и он взял скальпель, которым обычно пользовался, чтобы срезать скальпы. Сделав глубокий вдох, он наклонился ниже, выбирая точку, с которой лучше начинать скальпирование, и тут глаза возле его лица мигнули и уставились на него. Но невинности в этих глаза не было ни капли, они казались такими же старыми и холодными, как и любые другие, в которые Аккуму приходилось смотреть, и они, не мигая, разглядывали его. Пока поднималась маленькая ручка, врачу показалось, что комната повернулась вокруг своей оси, а его собственная ладонь взметнулась ко рту, спрятанному под маской. Он чудом не заорал, и, пошатнувшись, отступил от поднявшейся руки. Мальчик сел на столе и, искоса взглянув на Аккума, вдруг подобрался. Аккум вспомнил старого Дока Маркла. И когда мальчик прыгнул на него, то первым движением врача было отпихнуть его от себя, но забыв, что в его руке зажат скальпель, он со всей силы воткнул его парнишке в обнаженный животик. Брызнула кровь.
60
Мардж оставалась на посту в полицейском участке до тех пор, пока не закончилась охота в поместье. Она ничем не могла помочь там, наверху, но зато здесь подменила полицейского, ответственного за связь, чтобы он мог прибыть на место: Натан настаивал на том, чтобы располагать всеми офицерами. Мардж по крохам собирала информацию, доносящуюся из динамика, и, когда, наконец, поняла, чем закончилась история, то едва сдержала рыдание, готовое вырваться из горла. Не нужно было Натану посылать за людьми, на которых он надеялся, ибо в самый ответственный момент они ничем не смогли ему помочь. И ее не оказалось рядом. Мардж сидела, вытирая слезы, мать и отца мальчика она хорошо знала, училась вместе с ними в школе. Они жили всего в двух кварталах от ее дома, и она частенько захаживала к ним в гости, обязательно принося их сыну гостинцы. А вот теперь мальчик мертв, и Мардж рыдала. Когда вернулся полицейский, которого она подменяла, Мардж все еще плакала, и он не отпустил ее домой до тех пор, пока она не успокоилась.
— Тебе необходимо поспать, — сказал мужчина, но они оба понимали, что это не так просто, — сегодня в городе будет немало людей, которые вряд ли смогут заснуть. Мардж поблагодарила полицейского за заботу и вышла из участка. Напоследок он предложил проводить ее до машины, но Мардж подумала о вызовах, которые останутся без ответа и сказала, что не стоит. После пяти лет, проведенных вместе с Натаном, она прекрасно знала цену порядку и была уверена в том, что с ней все будет нормально.
Она дошла до стоянки автомобилей, находящейся за зданием участка, проверила, нет ли кого-нибудь на заднем сиденьи ее машины, только после этого села в кабину и отъехала. Полночь субботнего вечера. Мардж думала, что на улицах, как обычно, будет полно машин и людей и больше всего возле баров, особенно в пригородах, куда в поисках развлечений съезжаются молодые рабочие с ферм и ранчеро, но нынешнее безлюдье в городе ее почему-то не удивило. Ей навстречу попалось лишь несколько древних автомобилей, грузовичков-пикапов, лишь возле бара она увидела пару мужиков, прихлебывающих пиво из банок. Вечер больше напоминал не начало нормального уик-энда, а тихий вторник, и Мардж решила, что, по всей видимости, по городу вовсю ползут слухи. Если так, то беда пришла не только в город, но и в долину. Весь день ей приходилось выслушивать сообщения о зарезанной скотине на дальних фермах. Она поняла, что ранчеро, чтобы не терять свои деньги, остались на фермах выслеживать хищников, и больше не удивлялась тишине, царящей на улицах. Проезжая по пригороду, Мардж также заметила, что несмотря на столь поздний час, во многих домах зажжен полный свет, и это тоже показалось ей ненормальным. Как ей хотелось поговорить с Натаном, но Мардж понимала, что сейчас он занят и ему не до нее. Но оставаться дома в одиночестве ей было невмоготу. В голову моментально пришла нужная мысль: мать и отец мальчика. И, подъехав к своему дому, она не стала останавливаться. Промчавшись через два квартала, она решила посмотреть: если в доме будет гореть свет, она войдет и попробует их утешить.
И, разумеется, в доме горели огни, оба крыльца — и переднее, и заднее — были ярко освещены. Мардж увидела грузовичок водопроводчика, стоящую за ним машину. Значит, и отец и мать мальчика дома. Остановившись рядом с домом, Мардж заколебалась: а не будет ли ее вторжение выглядеть чересчур наглым? Ну уж раз она зашла так далеко, то нет смысла останавливаться на полпути, ко всему прочему она чувствовала себя обязанной, ответственной. “Это мой долг”, — думала Мардж, вылезая из машины. Стараясь всмотреться в огни, бьющие из окон, она услышала шуршание сверчков, а, услышав голоса, подумала, что, видимо, еще кто-то пришел выразить соболезнования. Но голоса были чересчур громкими для соболезнований: кричали двое мужчин. Затем раздался вопль, прохладный ночной воздух как будто застыл, а сверчки замолкли. На крыльцо в полной панике кто-то выбежал. Мардж встречалась с этим человеком, — он жил по соседству. Он в ужасе уставился на вновь прибывшую.
— Боже, да она сошла с ума!
— Что?
Но она уже услышала рычание и едва не сорвалась с места, однако заставила себя двигаться как можно медленнее, и тут выходящее на крыльцо окно в гостиной разлетелось вдребезги, и сквозь осколки стекла из него вывалились два борющихся тела. Они извивались и бились друг с другом. Отец и мать: мать рычала, отец кричал, и тут женщина изловчилась и навалилась на мужчину сверху, разрывая его лицо и тело ногтями и полосуя зубами. Мардж понадобилась всего лишь секунда для того, чтобы прийти в себя, и она побежала к крыльцу.
— Вы должны мне помочь скинуть ее с его тела!
— Но ведь она сошла с ума!
Позже Мардж вспоминала, как в тот момент она горевала о том, что рядом не оказалось Натана, который мог ей сказать, что она все сделала правильно и, главное, вовремя, когда каждая секунда решала все. Она толкнула мужчину, спрятавшегося, было, за ее спиной, и заорала:
— Да помогай же! — а сама стала оглядываться по сторонам в поисках чего-нибудь, что могло бы остановить взбесившуюся мать. Нельзя было просто схватить ее, подвергаясь опасности быть укушенной, как это случилось с мужем. Поэтому, когда она увидела в одном из углов крыльца нечто подходящее, то не смогла удержаться, чтобы этим не воспользоваться. Судя по всему, Уоррен за день до смерти играл с этим. Мардж страшно не хотелось прикасаться, но слишком уж отчаянно взвыл в тот момент отец мальчика, и Мардж ничего другого не оставалось. Поскользнувшись на разбитом стекле, она подобралась совсем близко к полосующей жертву матери и, подняв высоко над головой бейсбольную биту, подумав в тот момент о Натане, размахнулась и стукнула женщину по голове.
61
Слотер подождал, пока они зажгут свои фонари. И только после этого вышел на крыльцо.
— В чем дело-то?
— А как ты думаешь, мне бы этого знать не хотелось?
Полицейские были одеты в джинсы и спортивные рубашки, пояс каждого охвачен ремнем с кобурой. Увидев, что в руке Слотер револьвер, они, подходя ближе к ограде, на которую он указывал, вытащили свои.
— Посветите.
И лучи заметались над полем, перекрещиваясь.
— Но я ничего не понимаю, — сказал Реттиг.
— Главное, не подставляй спину. Там что-то есть. Черт, оно даже поднималось на крыльцо.
Слотер взобрался на ограду и стал светить на поле, полицейские подошли вплотную к нему и тоже перелезли. Затем все вместе двинулись через поле.
— На твое крыльцо?
— Вот именно. — Слотеру вовсе не хотелось объяснять, что он просто запаниковал и, кроме единственного выстрела в воздух, больше не сделал ни одного, что не выдержал и заперся в доме от того, кто был там, на крыльце. Сейчас, с двумя товарищами рядом, он чувствовал себя в большей безопасности, но не в силах был избавиться от беспокойства и надеялся на то, что они не станут задавать слишком много вопросов.
— Но что это? — повторил Реттиг.
— Говорю же, что не знаю. Я просто не видел.
— Но ведь оно было на твоем крыльце.
— Когда я услышал, что оно взобралось на крыльцо, я как раз говорил с тобой. А когда подбежал, то его и след простыл.
Слотер наконец сообразил, что именно искал здесь на поле и понадеялся на то, что оказался неправ. Если он окажется неправ, то с легкостью признается в том, что запаниковал. Но луч фонаря выхватил из темноты два павших тела, и он зашагал к ним, приминая редкую коричневатую траву.
Остановившись, он с ужасом смотрел, — они были так изувечены, что…
— Какая-то паскудная тварь была здесь, да… Мне очень неприятно, шеф.
— Лошади. Это все, что я…
Он двинулся к оврагу.
— Троих я слышал в тех кустах. Двоих засек возле амбара…
— Эй, шеф, подожди-ка.
Ладонь Реттига легла Слотеру на плечо. Натан стряхнул ее.
— Эти проклятые…
— Подожди. Мы ведь даже не знаем, с чем имеем дело, против кого идем. Ты говоришь, их было пятеро?
Слотер постарался вспомнить образ, промелькнувший в кустах.
— Похожи на рысей.
Полицейские, не мигая, смотрели на него.
— Ты видел пятерых?
— Я понимаю, что это звучит бредово, но…
— Мне на это наплевать. Хотя, конечно, рыси охотятся не стаями, но всякое может случиться. Я о том, что мы не можем отправиться туда втроем. Нам понадобится помощь. И освещение.
— Хочешь подождать восхода солнца? Ты чего? Да они же задолго до этого сгинут — и все.
— Можно пригласить профессионала, чтобы выследил.
— Да кого, черт побери? Времени же нет.
— Прошу прощения, шеф, но я пас.
Слотер взглянул на Реттига, потом перевел взгляд на Хэммеля.
— А ты?
Хэммель пожал плечами.
— Похоже, тебе тоже сказать нечего.
— Обещаю, что буду смотреть и учиться.
— Не сомневаюсь.
Он смотрел на Реттига. Потом повернулся к затененному оврагу. Несмотря на фонари и луну, он почти ничего не видел, и на смену ярости вновь пришел страх.
— Хорошо. Вы правы. Только дурак мог предложить идти сейчас туда. Просто, увидев трупы лошадей…
— Можешь не сомневаться, шеф, мы в любом случае доберемся до того, кто это сделал. Но не сейчас. Пора было уходить отсюда.
— Слушайте, а что же делать с лошадьми?
— Да оставь ты их. Теперь-то какая разница…
Слотер слышал, как полицейские идут за ним следом и, взобравшись на ограду, он снова услышал телефонный трезвон. “Кто бы ни звонил, — подумал Натан зло, — он должен знать, что мы остановили эту нечисть”. Он, проклиная все на свете, помчался к дому, но, схватив трубку, вдруг почувствовал, что мозг отказывается воспринимать доносящиеся слова. Натану показалось, что последние несколько дней никогда не закончатся.
62
Он мчался по коридору под пристальными взглядами медсестер. Толкнув дверь, ворвался в “прихожую”, и, пробежав ее, оказался в прозекторской. Морг напоминал бойню. Везде кровь, разбитое стекло и разбросанные инструменты. Аккум навалился на “разделочный стол”. По всему халату шли кровавые пятна, маска тяжело повисла, прилипая к шее. Лицо его было неестественно белым. Выглядел он так, словно был смертельно болен, руки его тряслись. Стоящий возле него человек в уличной одежде выглядел ничуть не лучше.
Оуэнз. Слотер припомнил ветеринара, с которым время от времени встречался и который, несмотря на отменно выполняемую работу, был постоянно хмур.
Они повернулись в его сторону, Слотер огляделся, почувствовал запахи химикалий и сладковатый — засыхающей крови. Он ничего не понимал и только набрал в легкие воздух, чтобы задать вопрос, как его опередил Аккум.
— Я снова убил его.
Слотер взглянул сначала на него, затем на Оуэнза. Он был озадачен и не скрывал этого, подходя ближе.
— Слушай, ты, пожалуйста, попытайся успокоиться. По телефону твой голос звучал так, словно у тебя нервный срыв.
— Но я его убил.
— Я знаю, ты мне уже все по телефону сказал. И там, еще возле поместья, тоже говорил. Но откуда ты мог знать, что его убьет снотворное. А что это за кровища? Что-то не пойму, что же здесь произошло.
— Боже Всемогущий, неужели ты меня не слышишь? Я только что его убил.
Слотер повернулся к Оуэнзу.
— Что с ним такое?
— Это здесь. Вам лучше самому взглянуть.
Оуэнз с трудом произносил слова. Он указал на дальний конец комнаты, за последний стол, туда, где по стене на пол стекала струя крови. Слотера охватило дурное предчувствие. Он пошел туда, и возле стола Натан увидел лужу крови и, хотя и не хотел, но все-таки решился и посмотрел за угол, где разглядел на полу маленькие ножки. Тогда он наклонился ближе и увидел труп мальчика, чей живот был располосован, а лицо было просто страшное — безобразное, перекошенное и дьявольски злобное.
— Черт, да ведь ты его на куски разрезал!
Слотер развернулся и сверкнул глазами.
— Ты ведь сказал, что он умер еще в поместье!
— В этом не было никаких сомнений. Клянусь своей репутацией…
— Клянусь репутацией!..
— Не придирайся к словам. Я сделал все положенные тесты: мальчик был мертв.
— Хорошо, тогда он…
— Воскрес из мертвых и попытался на меня напасть.
Слотер не понял ничего, в словах Аккума не было смысла. Натан тупо смотрел на врача. Только через какое-то время до него дошло то, что тот сказал, и он отступил на шаг от Аккума.
— Черт побери, ты действительно сломался. Свихнулся.
— Нет. Выслушай меня. Ты не так меня понял, я не то хотел сказать…
— Надеюсь, черт…
— Я хотел сказать, что паралитическая фаза болезни, видимо усугубляется снотворным.
Слотер стоял молча, не реагируя.
— Вероятно, он был в таком бессознательном состоянии, что признаков жизни как бы нельзя было обнаружить.
— Да что ты лепишь? Мы что, читаем Эдгара По?
— Пожалуйста, не перебивай. Я ведь проверил сердце и дыхание, даже смерил температуру, когда приехали сюда. Все результаты оказались отрицательными.
— Сканирование мозга?
— Я же сказал, что сделал все, что полагается в подобных случаях. И насколько я это видел, мальчик был мертв. Положив его на стол, я хотел было приняться за работу, и тут он открыл глаза и схватил меня. Я…
— Давай-ка помедленнее. По одному факту за раз. Значит, выходит так, что парень впал в кататонию. Так? Ты мне это хочешь сказать?
— Это могло, вполне могло произойти. Такое случается, правда, крайне редко. Бывали случаи, когда пациента объявляли мертвым, а он приходил в сознание на столе в морге.
— Боже, сканирование мозга…
— Послушай ты меня: годами считалось, что остановка сердца является бесспорным доказательством человеческой смерти. Затем выяснилось, что человеческое сердце способно биться настолько слабо, что мы его можем и не услышать. Тогда стали делать другие испытания. Температура тела. Мозговые ритмы. На самом деле мы до сих пор не имеем полного представления о том, когда же человек умирает на самом деле. Человеку, предположим, делают операцию. Все сначала идет хорошо, но затем вдруг отказывают и сердце и мозг. Итак, он мертв. Но вдруг через пять минут все функции восстанавливаются. Вот как, почему это происходит? Можешь мне объяснить? Я, например, не могу.
Слотер смотрел на него. До него слова Аккума доходили с трудом.
— Хорошо, давай предположим, что твои аргументы верны. Прошло действие снотворного, которое, скажем, убрало признаки паралича.
— Он меня схватил. Мы боролись. Я ведь знал, что не должен допустить, чтобы он меня искусал. Неважно, что он маленький. Я не мог ему позволить вцепиться в меня. Он прыгнул, а у меня в руке был скальпель.
Они молча пожирали друг друга взглядами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
Зеленые кафельные стены, флуоресцентные лампы под потолком, отраженные и перекореженные сверкающим кафелем, стальные раковины, инструменты и — наконец — столы с отводами. Всего три, поставленные боком один за другим и на третьем остановился его взгляд: там под простыней виднелась небольшая выпуклость. Чье-то маленькое обмякшее тельце. Аккум медленно и сосредоточенно двигался к нему, он с трудом дышал сквозь скопившуюся на внутренней стороне маски влагу. Затем остановился и осторожно приподнял простыню, открыв обнаженное тело. Такое маленькое и такое истерзанное с огромным количеством синяков и ссадин — следы того, через что пришлось пройти этому мальчику. На распухших губах запеклась кровь, рот был слегка приоткрыт, и обнажились передние с какими-то дефектами зубы. Но несмотря на все это, мальчик был очень красив. Бледный блондин с ангельским, невинным личиком. Впервые Аккум имел дело с тем, кого сам пытался лечить. До этого у него никогда не было ни единого пациента. Он потому и стал коронером, что не желал нести ответственность за больных, хотел освободить себя от обязательств перед живыми. Да, это он сам выбрал себе дорогу. И сегодня весь этот груз рухнул ему на плечи, — он должен был держать ответ за происшедшее и, потянувшись за скальпелем, он на мгновение застыл, чтобы приглушить малейшие эмоции. Секунда прошла, и он взял скальпель, которым обычно пользовался, чтобы срезать скальпы. Сделав глубокий вдох, он наклонился ниже, выбирая точку, с которой лучше начинать скальпирование, и тут глаза возле его лица мигнули и уставились на него. Но невинности в этих глаза не было ни капли, они казались такими же старыми и холодными, как и любые другие, в которые Аккуму приходилось смотреть, и они, не мигая, разглядывали его. Пока поднималась маленькая ручка, врачу показалось, что комната повернулась вокруг своей оси, а его собственная ладонь взметнулась ко рту, спрятанному под маской. Он чудом не заорал, и, пошатнувшись, отступил от поднявшейся руки. Мальчик сел на столе и, искоса взглянув на Аккума, вдруг подобрался. Аккум вспомнил старого Дока Маркла. И когда мальчик прыгнул на него, то первым движением врача было отпихнуть его от себя, но забыв, что в его руке зажат скальпель, он со всей силы воткнул его парнишке в обнаженный животик. Брызнула кровь.
60
Мардж оставалась на посту в полицейском участке до тех пор, пока не закончилась охота в поместье. Она ничем не могла помочь там, наверху, но зато здесь подменила полицейского, ответственного за связь, чтобы он мог прибыть на место: Натан настаивал на том, чтобы располагать всеми офицерами. Мардж по крохам собирала информацию, доносящуюся из динамика, и, когда, наконец, поняла, чем закончилась история, то едва сдержала рыдание, готовое вырваться из горла. Не нужно было Натану посылать за людьми, на которых он надеялся, ибо в самый ответственный момент они ничем не смогли ему помочь. И ее не оказалось рядом. Мардж сидела, вытирая слезы, мать и отца мальчика она хорошо знала, училась вместе с ними в школе. Они жили всего в двух кварталах от ее дома, и она частенько захаживала к ним в гости, обязательно принося их сыну гостинцы. А вот теперь мальчик мертв, и Мардж рыдала. Когда вернулся полицейский, которого она подменяла, Мардж все еще плакала, и он не отпустил ее домой до тех пор, пока она не успокоилась.
— Тебе необходимо поспать, — сказал мужчина, но они оба понимали, что это не так просто, — сегодня в городе будет немало людей, которые вряд ли смогут заснуть. Мардж поблагодарила полицейского за заботу и вышла из участка. Напоследок он предложил проводить ее до машины, но Мардж подумала о вызовах, которые останутся без ответа и сказала, что не стоит. После пяти лет, проведенных вместе с Натаном, она прекрасно знала цену порядку и была уверена в том, что с ней все будет нормально.
Она дошла до стоянки автомобилей, находящейся за зданием участка, проверила, нет ли кого-нибудь на заднем сиденьи ее машины, только после этого села в кабину и отъехала. Полночь субботнего вечера. Мардж думала, что на улицах, как обычно, будет полно машин и людей и больше всего возле баров, особенно в пригородах, куда в поисках развлечений съезжаются молодые рабочие с ферм и ранчеро, но нынешнее безлюдье в городе ее почему-то не удивило. Ей навстречу попалось лишь несколько древних автомобилей, грузовичков-пикапов, лишь возле бара она увидела пару мужиков, прихлебывающих пиво из банок. Вечер больше напоминал не начало нормального уик-энда, а тихий вторник, и Мардж решила, что, по всей видимости, по городу вовсю ползут слухи. Если так, то беда пришла не только в город, но и в долину. Весь день ей приходилось выслушивать сообщения о зарезанной скотине на дальних фермах. Она поняла, что ранчеро, чтобы не терять свои деньги, остались на фермах выслеживать хищников, и больше не удивлялась тишине, царящей на улицах. Проезжая по пригороду, Мардж также заметила, что несмотря на столь поздний час, во многих домах зажжен полный свет, и это тоже показалось ей ненормальным. Как ей хотелось поговорить с Натаном, но Мардж понимала, что сейчас он занят и ему не до нее. Но оставаться дома в одиночестве ей было невмоготу. В голову моментально пришла нужная мысль: мать и отец мальчика. И, подъехав к своему дому, она не стала останавливаться. Промчавшись через два квартала, она решила посмотреть: если в доме будет гореть свет, она войдет и попробует их утешить.
И, разумеется, в доме горели огни, оба крыльца — и переднее, и заднее — были ярко освещены. Мардж увидела грузовичок водопроводчика, стоящую за ним машину. Значит, и отец и мать мальчика дома. Остановившись рядом с домом, Мардж заколебалась: а не будет ли ее вторжение выглядеть чересчур наглым? Ну уж раз она зашла так далеко, то нет смысла останавливаться на полпути, ко всему прочему она чувствовала себя обязанной, ответственной. “Это мой долг”, — думала Мардж, вылезая из машины. Стараясь всмотреться в огни, бьющие из окон, она услышала шуршание сверчков, а, услышав голоса, подумала, что, видимо, еще кто-то пришел выразить соболезнования. Но голоса были чересчур громкими для соболезнований: кричали двое мужчин. Затем раздался вопль, прохладный ночной воздух как будто застыл, а сверчки замолкли. На крыльцо в полной панике кто-то выбежал. Мардж встречалась с этим человеком, — он жил по соседству. Он в ужасе уставился на вновь прибывшую.
— Боже, да она сошла с ума!
— Что?
Но она уже услышала рычание и едва не сорвалась с места, однако заставила себя двигаться как можно медленнее, и тут выходящее на крыльцо окно в гостиной разлетелось вдребезги, и сквозь осколки стекла из него вывалились два борющихся тела. Они извивались и бились друг с другом. Отец и мать: мать рычала, отец кричал, и тут женщина изловчилась и навалилась на мужчину сверху, разрывая его лицо и тело ногтями и полосуя зубами. Мардж понадобилась всего лишь секунда для того, чтобы прийти в себя, и она побежала к крыльцу.
— Вы должны мне помочь скинуть ее с его тела!
— Но ведь она сошла с ума!
Позже Мардж вспоминала, как в тот момент она горевала о том, что рядом не оказалось Натана, который мог ей сказать, что она все сделала правильно и, главное, вовремя, когда каждая секунда решала все. Она толкнула мужчину, спрятавшегося, было, за ее спиной, и заорала:
— Да помогай же! — а сама стала оглядываться по сторонам в поисках чего-нибудь, что могло бы остановить взбесившуюся мать. Нельзя было просто схватить ее, подвергаясь опасности быть укушенной, как это случилось с мужем. Поэтому, когда она увидела в одном из углов крыльца нечто подходящее, то не смогла удержаться, чтобы этим не воспользоваться. Судя по всему, Уоррен за день до смерти играл с этим. Мардж страшно не хотелось прикасаться, но слишком уж отчаянно взвыл в тот момент отец мальчика, и Мардж ничего другого не оставалось. Поскользнувшись на разбитом стекле, она подобралась совсем близко к полосующей жертву матери и, подняв высоко над головой бейсбольную биту, подумав в тот момент о Натане, размахнулась и стукнула женщину по голове.
61
Слотер подождал, пока они зажгут свои фонари. И только после этого вышел на крыльцо.
— В чем дело-то?
— А как ты думаешь, мне бы этого знать не хотелось?
Полицейские были одеты в джинсы и спортивные рубашки, пояс каждого охвачен ремнем с кобурой. Увидев, что в руке Слотер револьвер, они, подходя ближе к ограде, на которую он указывал, вытащили свои.
— Посветите.
И лучи заметались над полем, перекрещиваясь.
— Но я ничего не понимаю, — сказал Реттиг.
— Главное, не подставляй спину. Там что-то есть. Черт, оно даже поднималось на крыльцо.
Слотер взобрался на ограду и стал светить на поле, полицейские подошли вплотную к нему и тоже перелезли. Затем все вместе двинулись через поле.
— На твое крыльцо?
— Вот именно. — Слотеру вовсе не хотелось объяснять, что он просто запаниковал и, кроме единственного выстрела в воздух, больше не сделал ни одного, что не выдержал и заперся в доме от того, кто был там, на крыльце. Сейчас, с двумя товарищами рядом, он чувствовал себя в большей безопасности, но не в силах был избавиться от беспокойства и надеялся на то, что они не станут задавать слишком много вопросов.
— Но что это? — повторил Реттиг.
— Говорю же, что не знаю. Я просто не видел.
— Но ведь оно было на твоем крыльце.
— Когда я услышал, что оно взобралось на крыльцо, я как раз говорил с тобой. А когда подбежал, то его и след простыл.
Слотер наконец сообразил, что именно искал здесь на поле и понадеялся на то, что оказался неправ. Если он окажется неправ, то с легкостью признается в том, что запаниковал. Но луч фонаря выхватил из темноты два павших тела, и он зашагал к ним, приминая редкую коричневатую траву.
Остановившись, он с ужасом смотрел, — они были так изувечены, что…
— Какая-то паскудная тварь была здесь, да… Мне очень неприятно, шеф.
— Лошади. Это все, что я…
Он двинулся к оврагу.
— Троих я слышал в тех кустах. Двоих засек возле амбара…
— Эй, шеф, подожди-ка.
Ладонь Реттига легла Слотеру на плечо. Натан стряхнул ее.
— Эти проклятые…
— Подожди. Мы ведь даже не знаем, с чем имеем дело, против кого идем. Ты говоришь, их было пятеро?
Слотер постарался вспомнить образ, промелькнувший в кустах.
— Похожи на рысей.
Полицейские, не мигая, смотрели на него.
— Ты видел пятерых?
— Я понимаю, что это звучит бредово, но…
— Мне на это наплевать. Хотя, конечно, рыси охотятся не стаями, но всякое может случиться. Я о том, что мы не можем отправиться туда втроем. Нам понадобится помощь. И освещение.
— Хочешь подождать восхода солнца? Ты чего? Да они же задолго до этого сгинут — и все.
— Можно пригласить профессионала, чтобы выследил.
— Да кого, черт побери? Времени же нет.
— Прошу прощения, шеф, но я пас.
Слотер взглянул на Реттига, потом перевел взгляд на Хэммеля.
— А ты?
Хэммель пожал плечами.
— Похоже, тебе тоже сказать нечего.
— Обещаю, что буду смотреть и учиться.
— Не сомневаюсь.
Он смотрел на Реттига. Потом повернулся к затененному оврагу. Несмотря на фонари и луну, он почти ничего не видел, и на смену ярости вновь пришел страх.
— Хорошо. Вы правы. Только дурак мог предложить идти сейчас туда. Просто, увидев трупы лошадей…
— Можешь не сомневаться, шеф, мы в любом случае доберемся до того, кто это сделал. Но не сейчас. Пора было уходить отсюда.
— Слушайте, а что же делать с лошадьми?
— Да оставь ты их. Теперь-то какая разница…
Слотер слышал, как полицейские идут за ним следом и, взобравшись на ограду, он снова услышал телефонный трезвон. “Кто бы ни звонил, — подумал Натан зло, — он должен знать, что мы остановили эту нечисть”. Он, проклиная все на свете, помчался к дому, но, схватив трубку, вдруг почувствовал, что мозг отказывается воспринимать доносящиеся слова. Натану показалось, что последние несколько дней никогда не закончатся.
62
Он мчался по коридору под пристальными взглядами медсестер. Толкнув дверь, ворвался в “прихожую”, и, пробежав ее, оказался в прозекторской. Морг напоминал бойню. Везде кровь, разбитое стекло и разбросанные инструменты. Аккум навалился на “разделочный стол”. По всему халату шли кровавые пятна, маска тяжело повисла, прилипая к шее. Лицо его было неестественно белым. Выглядел он так, словно был смертельно болен, руки его тряслись. Стоящий возле него человек в уличной одежде выглядел ничуть не лучше.
Оуэнз. Слотер припомнил ветеринара, с которым время от времени встречался и который, несмотря на отменно выполняемую работу, был постоянно хмур.
Они повернулись в его сторону, Слотер огляделся, почувствовал запахи химикалий и сладковатый — засыхающей крови. Он ничего не понимал и только набрал в легкие воздух, чтобы задать вопрос, как его опередил Аккум.
— Я снова убил его.
Слотер взглянул сначала на него, затем на Оуэнза. Он был озадачен и не скрывал этого, подходя ближе.
— Слушай, ты, пожалуйста, попытайся успокоиться. По телефону твой голос звучал так, словно у тебя нервный срыв.
— Но я его убил.
— Я знаю, ты мне уже все по телефону сказал. И там, еще возле поместья, тоже говорил. Но откуда ты мог знать, что его убьет снотворное. А что это за кровища? Что-то не пойму, что же здесь произошло.
— Боже Всемогущий, неужели ты меня не слышишь? Я только что его убил.
Слотер повернулся к Оуэнзу.
— Что с ним такое?
— Это здесь. Вам лучше самому взглянуть.
Оуэнз с трудом произносил слова. Он указал на дальний конец комнаты, за последний стол, туда, где по стене на пол стекала струя крови. Слотера охватило дурное предчувствие. Он пошел туда, и возле стола Натан увидел лужу крови и, хотя и не хотел, но все-таки решился и посмотрел за угол, где разглядел на полу маленькие ножки. Тогда он наклонился ближе и увидел труп мальчика, чей живот был располосован, а лицо было просто страшное — безобразное, перекошенное и дьявольски злобное.
— Черт, да ведь ты его на куски разрезал!
Слотер развернулся и сверкнул глазами.
— Ты ведь сказал, что он умер еще в поместье!
— В этом не было никаких сомнений. Клянусь своей репутацией…
— Клянусь репутацией!..
— Не придирайся к словам. Я сделал все положенные тесты: мальчик был мертв.
— Хорошо, тогда он…
— Воскрес из мертвых и попытался на меня напасть.
Слотер не понял ничего, в словах Аккума не было смысла. Натан тупо смотрел на врача. Только через какое-то время до него дошло то, что тот сказал, и он отступил на шаг от Аккума.
— Черт побери, ты действительно сломался. Свихнулся.
— Нет. Выслушай меня. Ты не так меня понял, я не то хотел сказать…
— Надеюсь, черт…
— Я хотел сказать, что паралитическая фаза болезни, видимо усугубляется снотворным.
Слотер стоял молча, не реагируя.
— Вероятно, он был в таком бессознательном состоянии, что признаков жизни как бы нельзя было обнаружить.
— Да что ты лепишь? Мы что, читаем Эдгара По?
— Пожалуйста, не перебивай. Я ведь проверил сердце и дыхание, даже смерил температуру, когда приехали сюда. Все результаты оказались отрицательными.
— Сканирование мозга?
— Я же сказал, что сделал все, что полагается в подобных случаях. И насколько я это видел, мальчик был мертв. Положив его на стол, я хотел было приняться за работу, и тут он открыл глаза и схватил меня. Я…
— Давай-ка помедленнее. По одному факту за раз. Значит, выходит так, что парень впал в кататонию. Так? Ты мне это хочешь сказать?
— Это могло, вполне могло произойти. Такое случается, правда, крайне редко. Бывали случаи, когда пациента объявляли мертвым, а он приходил в сознание на столе в морге.
— Боже, сканирование мозга…
— Послушай ты меня: годами считалось, что остановка сердца является бесспорным доказательством человеческой смерти. Затем выяснилось, что человеческое сердце способно биться настолько слабо, что мы его можем и не услышать. Тогда стали делать другие испытания. Температура тела. Мозговые ритмы. На самом деле мы до сих пор не имеем полного представления о том, когда же человек умирает на самом деле. Человеку, предположим, делают операцию. Все сначала идет хорошо, но затем вдруг отказывают и сердце и мозг. Итак, он мертв. Но вдруг через пять минут все функции восстанавливаются. Вот как, почему это происходит? Можешь мне объяснить? Я, например, не могу.
Слотер смотрел на него. До него слова Аккума доходили с трудом.
— Хорошо, давай предположим, что твои аргументы верны. Прошло действие снотворного, которое, скажем, убрало признаки паралича.
— Он меня схватил. Мы боролись. Я ведь знал, что не должен допустить, чтобы он меня искусал. Неважно, что он маленький. Я не мог ему позволить вцепиться в меня. Он прыгнул, а у меня в руке был скальпель.
Они молча пожирали друг друга взглядами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26