Какую-нибудь теорию в духе Фрейда. Особо выделив при этом, что в доме было голодно, и парню пришлось оставить среднюю школу и поступить работать в гараж. Все это звучало бы очень логично и в то же время ничего бы не значило. Потому что мы не берем психов. Мы исследовали его всеми тестами, он такой же уравновешенный человек, как вы или я.
— Но я не сделал убийство своей профессией.
— Конечно. Вы миритесь с системой, которая позволяет другим делать это за вас. А когда они возвращаются с войны, вы не можете вынести исходящий от них запах смерти.
— Поначалу я не знал, что он был на войне.
— Но вы видели, что он ведет себя ненормально, и не очень-то пытались выяснить почему. Он был бродягой, сказали вы. Кем он еще мог быть? Он добровольно отдал три года войне, которая, как считалось, должна помочь его стране, и вынес с этой войны единственное — искусство убивать. Мог он найти работу, на которой требовались бы эти навыки?
— На войну его никто не гнал, а после он мог вернуться в гараж.
— Он записался добровольцем потому, что думал — его так или иначе призовут, а отборные части, в которых больше шанс выжить, не берут тех, кто призван, а только добровольцев. Вы говорите, он мог вернуться в гараж. Прекрасный вариант, а? Три года, в результате которых он получил медаль, нервное расстройство и работу — смазывать машины. Вот вы хотите схватиться с ним один на один, но человек, профессия которого убивать, вызывает у вас отвращение. Иисусе, вы такой же военный человек, как и он, вот почему все так закрутилось. Надеюсь, вам удастся схватиться с ним. Это будет последний сюрприз в вашей жизни. Потому что он нечто особое. Он специалист в своем деле. Мы отправили его на войну, а он принес ее домой. Чтобы перехитрить Рэмбо хотя бы один раз, нужно изучать его годами. Вам пришлось бы пройти каждый курс, который прошел он, побывать в каждом бою, в котором побывал он.
— Вы капитан, но вас послушать, так вы не очень любите военных.
— Конечно не люблю. Кто из тех, кто в здравом уме их любит?
— Тогда зачем вы этим занимаетесь — учите людей убивать?
— Я этого не делаю. Я учу их оставаться живыми. Пока мы посылаем людей воевать где бы то ни было, самое важное, что я могу сделать, это сделать так, чтобы по крайней мере некоторые из них возвращались. Моя работа — спасать жизни, а не отнимать их.
— Вы утверждаете, что я такой же военный человек, как он. Думаю, вы ошибаетесь. Просто я выполняю свою работу, как умею. Но оставим это пока. Вот вы говорите, что приехали сюда помочь, но до сих пор все, что вы делаете — говорите.
И если ваша работа спасает жизни, то почему вы еще ничего не сделали для того, чтобы помешать ему убивать людей?
Траутмэн медленно вытащил из пачки на столике радиста сигарету.
— Вы правы, я тянул время. Но предположим, я бы помогал. Теперь подумайте вот о чем. Вы бы действительно хотели чтобы я помогал? Он — лучший ученик, выпущенный моей школой за все времена. Воевать с ним было бы то же самое, что воевать с самим собой, ибо я подозреваю, что он не по своей воле попал в эту ситуацию…
— Никто не заставлял его убивать полицейского опасной бритвой. Неужели это не ясно?
— Дайте мне закончить. Рэмбо очень похож на меня, и я вел бы себя нечестно, если бы не признал, что симпатизирую ему и хотел бы, чтобы он спасся. С другой стороны, Господи, он же взбесился. Не надо было ему гнаться за вами, когда вы начали отступать. Большинство из этих людей умерли ни за что ни про что — ведь у него была возможность уйти. Это непростительно. Но несмотря на все это, я ему симпатизирую. Что, если я непроизвольно разработаю такой план его поимки, который позволит ему спастись?
— Вы этого не сделаете. Если он скроется от нас здесь, нам придется продолжать розыск, и погибнет кто-то еще. А вы уже согласились, что в такой же степени отвечаете за него, как и я. Поэтому если он ваш лучший ученик, докажите это, черт возьми. Бросьте против него все, что только можете придумать. И если он все же уйдет от нас — ну что ж, вам не в чем будет себя упрекать, и вы сможете вдвойне им гордиться. Так что по двум причинам вам не остается ничего другого как помогать нам.
Траутмэн посмотрел на свою сигарету, глубоко затянулся и швырнул ее за борт грузовика.
— Не понимаю, почему я ее зажег. Я бросил курить три месяца назад.
— Не уклоняйтесь от темы, — сказал Тисл. — Вы будете нам помогать или нет?
Траутмэн взглянул на карту.
— Я вот о чем думаю… Через несколько лет подобный розыск даже не понадобится. У нас уже есть приборы, которые можно прикрепить к брюху самолета. Чтобы найти человека, достаточно пролететь над местом, где он предположительно скрывается, и прибор зарегистрирует излучаемую телом теплоту. Сейчас таких машин слишком мало. Нам сюда такую не дадут. Почти все они на войне. Но когда мы вернемся оттуда, ни один беглец от нас больше не скроется. И такой человек, как я, будет не нужен. Что-то кончается. А жаль. При всей моей ненависти к войне я страшусь того дня, когда машины заменят человека.
— Вы продолжаете уклоняться.
— Да, я буду помогать. Рэмбо необходимо остановить, и пусть это сделает такой человек как я, который понимает этого парня и его боль.
Глава 5
Рэмбо поджаривал сову на костре. Вот до чего дошло, думал он. От ночевок в спальном мешке в лесу, гамбургеров с кока-колой в пыльной придорожной траве — к постели из хвойных веток в заброшенном руднике и старой сове без соли и перца. Не очень-то все это отличается от прежних ночевок в лесу, но тогда жизнь по минимуму казалась чем-то вроде роскоши, потому что он сам хотел так жить. Но теперь, возможно, ему долго придется жить вот так, и это действительно казалось минимумом. А скоро у него и это могут отнять, и останется лишь воспоминание о сносной ночи и жареной сове. О Мексике он уже не думал. Только о том, чем накормить себя в следующий раз, на каком дереве поспать. День, ночь. День, ночь.
В груди болело, он поднял обе свои рубашки и посмотрел на ребра, поразившись, как там все распухло и воспалилось. Несколько часов сна тут не помогут, мрачно подумал он. Но, по крайней мере, голова уже не кружилась. Пора в путь.
Его испугал голос. Он прокатился неясным эхом по туннелю — казалось, кто-то стоит снаружи и обращается к нему в громкоговоритель. Как они могли узнать, где он? Он торопливо проверил, пристегнуты ли пистолет, нож и фляжка, схватил винтовку и побежал к выходу. Там приостановился — посмотреть, не ждут ли его снаружи. Но никого не было видно. Он опять услышал голос. Это явно был громкоговоритель. С вертолета. Мотор ревел где-то за гребнем, его перекрывал голос: “Группы с двенадцатой по тридцать первую. Собраться на восточном склоне. Группы с тридцать второй по сороковую. Рассеяться к северу”. Далеко внизу по прежнему была застывшая в ожидании линия огней.
Да, Тисл очень хочет его взять. Там, внизу, должно быть, небольшая армия. Но зачем громкоговоритель? Разве не хватает полевых раций, чтобы координировать группы? Или они шумят для того, чтоб действовать мне на нервы? Или запугать меня, дав знать, сколько людей за мной охотится? Может быть, на севере и востоке вообще никого нет. Специальные войска, в которых служил Рэмбо, часто брали на вооружение такую тактику. Это обычно сбивало противника с толку, вызывало стремление угадать, что же специальные войска собираются делать. Было и контрправило: если кто-то хочет, чтобы ты о чем-то гадал, не делай этого. Лучшая реакция — вести себя так, будто ничего не слышал.
Голос повторял сказанное, ослабевая по мере удаления вертолета. Но Рэмбо не интересовало, что он говорит. Пусть Тисл вводит людей в эти холмы со всех сторон — неважно, он будет в таком месте, где его минуют не заметив.
Он посмотрел на восток. Небо там посерело. Скоро рассвет…
Глава 6
Лежа на самой верхней точке гребня, Рэмбо смотрел вниз и видел, как они приближаются: вначале маленькими группами, просачивающимися через лес, потом хорошо организованное методическое прочесывание таким огромным количеством людей, что сосчитать их просто невозможно. Они были примерно в полутора милях от него, маленькие точки, быстро растущие. Летали вертолеты, выкрикивающие приказания, на которые он не обращал внимания, поскольку не мог решить, настоящие они или фальшивые.
Вероятнее всего, Тисл ожидал, что он станет отступать от надвигавшихся на него людей. А он пошел им навстречу, используя при этом все возможные природные укрытия. Очутившись внизу, юн побежал налево, держась рукой за бок. Скоро ему не Придется бегать. Преследователи были минутах в пятидесяти, может быть, меньше, но если он успеет в нужное место раньше их, там у него появится возможность отдохнуть. Он с трудом поднялся на лесистый склон, невольно замедлив бег, натужно переводя дыхание, — вот он, ручей. К нему-то он и стремился выйти. Ручей, возле которого он лежал после того, как Тисл сбежал от него в куманике.
Он вышел к ручью в том месте, где вода струилась по камням, а оба пологих берега поросли травой. Шел вдоль ручья, пока не попался глубокий пруд. Здесь наконец берега стали крутыми, но тоже сплошь в траве. Пришлось пройти еще вперед, там был еще один пруд с крутыми берегами, теперь уже голыми. У дерева на этой стороне пруда обнажены корни — почву унесла вода. Рэмбо не мог ступить в грязь: остались бы следы. Перепрыгивая с одного травянистого участка на другой, он осторожно опустился в воду, стараясь не взмутить донную тину, которая могла надолго зависнуть в воде, тем самым выдавая его присутствие. Он проскользнул в нишу из влажной земли, между корнями дерева и берегом, потом не спеша и тщательно стал зарываться вглубь, забрасывая грязью ноги, грудь, притягивая ближе к себе корни дерева, забираясь глубже, глубже, как краб, замазывая грязью лицо, наваливая на себя побольше, чувствуя всем телом холодный мокрый груз — дышалось уже с трудом… Это лучшее, что он мог сделать. Других вариантов не было. Он лежал и ждал.
Долго никто не появлялся. На носу у него стала конденсироваться жидкость, залепившая веки грязь подсохла. Ему нужно было что-то делать, чем-то помогать себе сохранять спокойствие и неподвижность, и он начал считать секунды…
Наконец он их услышал. Тупые звуки шагов. Множество ног. Все выше него. И приглушенные голоса, плеск воды — люди шли по ручью. Шаги приближались, потом загрохотали прямо на нем, остановились, давили на грязь, на его грудь, сломанные ребра — как больно! Он перестал дышать. Как долго он сможет выдержать без воздуха?
Три минуты.
Если прежде сделает несколько глубоких вздохов. Значит, в данном случае две минуты. Продержаться две минуты. Но для него время сместилось, одна минута казалась двумя. Потребность в воздухе может стать слишком сильной, и тогда он не сможет сохранить неподвижность… Все. Тяжесть на его груди уменьшилась. Голоса и плеск воды удалялись. Но слишком медленно и он еще не мог вылезти. Да и кто-то вполне возможно отстал. А кто-нибудь мог оглянуться. О Господи, скорее. Он потянулся всем телом на волю, но застывшая грязь не поддавалась, он рванулся — и в полную грудь задышал свежим воздухом. Стон. Слишком шумно. Они услышат. Он быстро огляделся.
Голоса и шорох в кустах. Но никого не видно. Наконец-то он один, осталось только пересечь ближайшие дороги. Он медленно опустился на землю. Свободен.
Нет, еще не свободен. Многое предстоит преодолеть прежде, чем ты доберешься до этих дорог.
Можно подумать, я сам не знаю, возразил он себе. Всегда нужно что-то преодолевать. Бесконечно.
Вот и начинай.
Через минуту.
Нет. Сейчас. Иначе тебя поймают, и тогда времени для отдыха будет очень много.
Он неохотно поднялся и забросал грязью то место под корнями, где лежал, чтобы ничего не было заметно, если здесь пройдет еще одна группа. Пусть думают, что он в холмах, а не вблизи дорог.
Потом, отложив винтовку в сторону, забрался в самую глубокую часть пруда и смыл с себя грязь. Теперь не имело значения, что поднятая им тина замутит воду: здесь прошли люди, и все так или иначе было мутное. Мылся он тщательно. Если у тебя образ жизни животного, то вовсе не обязательно чувствовать себя животным. Этому его учили. Будь по возможности чистым. Это повышает боеспособность.
Он вылез из пруда, нашел на земле тонкую веточку и прочистил ею винтовку, дернул несколько раз затвором, проверяя легкость хода, вновь зарядил выброшенными при этом патронами, и осторожно пошел сквозь кусты в сторону дороги. Он был рад, что смыл грязь в ручье, сейчас он чувствовал себя лучше, энергичнее, вполне способным скрыться от преследователей.
Это чувство исчезло, когда он услышал собак, две своры. Одна была прямо впереди и двигалась в его сторону, другая — слева. Те, что впереди, шли, наверное, по следу, оставленному им, когда он, потеряв Тисла, добрел до этого ручья и в полубессознательном состоянии поднялся к руднику. Значит, левая свора повторяет его путь, когда он гнался за Тислом в куманике. С тех пор прошло больше суток, и, если там нет опытного следопыта, они не смогут определить, какой след оставлен им на пути в заросли куманика и какой — из зарослей. Чтобы не рисковать, они пустили собак по обоим следам.
Все эти соображения мало ему помогли. Необходимо было как-то отделаться от своры, приближающейся к ручью, а просто убежать от них он не мог — с переломанными-то ребрами. Можно устроить им засаду и перестрелять, как он перестрелял собак Тисла, но выстрелы выдадут его позицию, а в лесу столько преследователей, что его быстро окружат.
Нужно обмануть собак. Время у него есть. Они не появятся сразу в этой части ручья. Вначале его запах уведет их от воды, вверх к руднику.
У него появилась идея. Не очень хорошая, но все же. Он быстро вернулся к тому месту, где лежал зарывшись в грязь, там вошел в воду по пояс и, осторожно ступая, направился по течению ручья в сторону дороги, прикидывая по ходу, как поведут себя собаки. Они спустятся от рудника, найдут его след от “ложа” в ручье в лес, пойдут по нему и остановятся в растерянности, когда след вдруг оборвется посреди кустарника. Сопровождающие собак люди не скоро поймут, что он вернулся по собственному следу к ручью и вошел в него, а когда поймут, он будет уже далеко. Может быть, в машине, которую украдет.
Но полиция оповестит все дорожные патрули о краденой машине.
А он ее бросит, проехав несколько миль.
И что дальше? Украсть еще одну машину, а потом и ее бросить? Оставить машину и уходить пешком, чтобы вскоре услышать за спиной собак?
Пробираясь по ручью и обдумывая все варианты, он постепенно понял, как это будет трудно, почти невозможно. Тисл никогда не отстанет. Тисл не даст ему жить на свободе, даже отдохнуть не даст.
С беспокойством прислушиваясь к лаю собак, который становился все ближе, и глядя под ноги, чтобы не запнуться о крупный камень или еще обо что-нибудь, он шел, прижимая руку к ребрам, и не видел человека, пока не наткнулся на него. Тот сидел на берегу, сняв носки и ботинки и опустив ноги в воду. У этого человека были голубые глаза. Он держал винтовку наготове, подозрительно хмурясь. Наверное, он слышал, как приближается Рэмбо, и на всякий случай приготовился, но, очевидно, не верил, что это действительно может быть Рэмбо, потому что когда он понял, кто перед ним, его парализовало, а Рэмбо бросился на него. Никакого шума. Не должно быть никакого шума. Не стрелять. Рэмбо выхватил нож, отбросил винтовку противника в сторону, тот успел приподняться — и Рэмбо всадил ему нож в живот и тут же провел им вверх, к ребрам.
— Иисусе, — удивленно сказал человек и умер.
— Что? — спросил кто-то.
Рэмбо невольно дернулся. У него не было возможности спрятаться.
— Я же тебе говорил, перестань жаловаться на свои ноги, — продолжал голос. — Ну, надевай ботинки, нам… — Из-за поросшего травой холмика вышел человек. Он оказался проворнее, чем его товарищ — сразу бросился к своей винтовке, прислоненной к дереву, Рэмбо попытался его опередить, но не успел, и человек выстрелил, торопливо, не целясь. Этот выстрел покончил со всеми надеждами Рэмбо. Прострелив ему голову, Рэмбо в ужасе подумал: Боже мой, что теперь делать? Сюда же все сбегутся…
В лесу встревоженно перекрикивались люди. Весь кустарник полнился шорохом и треском ломающихся веток. Собаки залаяли оживленнее, повернули в его сторону. А ему некуда бежать. Везде люди. Это конец.
Он был почти рад, что проиграл, — больше не нужно бегать, его доставят к врачу, дадут обезболивающие, уложат в постель. Чистая одежда. Сон.
Если его не пристрелят на месте, решив, будто он готов воевать дальше.
Он бросит винтовку, поднимет руки и громко крикнет, что сдается.
Эта идея вызывала у него отвращение. Он не мог просто стоять и ждать. Он никогда еще так не делал. Должно же быть что-то еще, что можно сделать. Он вспомнил о руднике и о последнем правиле: если он проигрывает и его должны взять, он по крайней мере сам выбирает место, где этому произойти, а местом, дающим ему наибольшее преимущество, был рудник.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15