Анатолий Георгиевич Алексин
Необычайные похождения Севы Котлова



Анатолий Алексин
Необычайные похождения Севы Котлова

Часть первая
ПОД ЧУЖИМ ИМЕНЕМ

С ЧЕГО ВСЁ И НАЧАЛОСЬ…

Это началось на уроке немецкого языка. Я поднял руку и сказал:
– Анна Рудольфовна, можно закрыть окно? А то прямо мурашки бегают…
Анна Рудольфовна сняла пенсне, не спеша оглядела окно, потом всю нашу парту и, наконец, меня в отдельности.
– Свою просьбу вы, Котлов, вполне могли бы изложить по-немецки. Кроме, разумеется, слова «мурашки», которого мы еще не проходили.
Анна Рудольфовна была единственной учительницей в нашем классе, да, пожалуй, и во всей школе, которая называла учеников на «вы». С этим «вы» у нас случалось много разных историй. Вот, например, скажет Анна Рудольфовна ученику, стоящему у доски: «Вы свободны», – и мы все дружно вскакиваем со своих мест.
Получив разрешение, я стал коленями на подоконник, еще шире раскрыл окно и высунулся на улицу.
– Котлов, зачем столько лишних движений? – сказала Анна Рудольфовна. – Чтобы сделать простой перевод с немецкого, вы зачем-то наваливаетесь на парту, сопите и даже высовываете язык. А чтобы закрыть окно, вылезаете на улицу.
Я ничего не ответил Анне Рудольфовне, а только еще больше свесился вниз.
Наконец я все разглядел, спрыгнул на пол и, тяжело вздохнув, направился к своей парте.
– Котлов, вы же забыли закрыть окно, – сказала Анна Рудольфовна.
И в самом деле, как же я забыл? Надо было выкручиваться.
– А я, Анна Рудольфовна, вижу: люди внизу без пальто ходят. Ну, значит, думаю, потеплело уже!
– Потеплело? – Анна Рудольфовна развела в стороны свои полные руки. – А как же ваши мурашки?
– Все нормально! – бодро ответил я и сел на свое место.
– Ничего но понимаю! – по-немецки воскликнула Анна Рудольфовна. И с размаху, даже не примеряясь, насадила пенсне себе на нос. – Ничего не понимаю!..
Мой сосед Витька Бородкин, по прозвищу Витик-Нытик, прошептал так, словно великое открытие сделал:
– У тебя, Котелок, башмаки только что в починке были, да?
– Откуда ты знаешь?
– А бумажки к подошвам приклеены. – Витька хитро подмигнул: вот, мол, какой я сообразительный. – Ты на коленях стоял, а я твои подметки разглядывал.
И любил этот Витька всякими пустяками заниматься! Я взял ручку, как всегда навалился на парту и написал на белом клочке: «В „Авангарде“ идет „Под чужим именем“. Заграничная! Во всю стену – человек в черной маске, со шпагой и в сапогах с отворотами».
Витька ответил мне на том же белом клочке: «Значит, опять завтракать не придется? Очень есть хочу».
Я с презрением посмотрел на голодного Нытика, для которого какие-то несчастные пончики в масле были важной черной маски, шпаги и сапог с отворотами. «Можешь проедать свои деньги! – со злостью написал я. – В кино нас все равно не пустят».
– Почему-у? – сразу забыв про пончики, разочарованно прошептал Витька.
На белом клочке больше не было места, и я тоже ответил шепотом:
– Потому что чертову бумажку уже повесили.
«Чертовой бумажкой» мы называли зловредное объявление у дверей кинотеатра:
«Дети до 16 не допускаются». А как мы в тот день мечтали быть в «Авангарде»!
«И неужели это правда, что взрослые люди, в особенности женщины, хотят выглядеть помоложе? – думал я. – Не верю! Только сумасшедший может убавлять себе года. Ведь для взрослых – все на свете удовольствия. Вот мой старший брат, Дима. Он может смотреть в кино любую картину, и во взрослую читальню записаться, и вечером на симфонические концерты ходить. Ну, я, положим, не особенно рвусь на симфонические концерты. Но почему все-таки ему можно, а мне нельзя?..» В общем-то, мои рассуждения ни к чему не привели. Так что можно считать, что все началось не на уроке немецкого языка, а после этого урока, когда Анна Рудольфовна, прощально помахав пенсне, сказала нам: «Ауфвидерзеен!» – и мы вырвались на большую перемену.
Я сразу побежал на четвертый этаж, к своему старшему брату Диме.
С каждым этажом ребята все взрослели, а большая перемена становилась все тише. На втором этаже носились, кричали, свистели и толкались самые лихие, самые буйные – пятые и шестые классы. На третьем этаже тоже шумели и бегали, по уже не дрались и не свистели. А уж на четвертом были тишина, спокойствие и даже свои правила уличного, или, верней сказать, коридорного, движения: старшеклассницы под руку и в обнимку ходили по самому центру коридора, а старшеклассники с умным видом жались у стен и подоконников.
К Диме я бежал за деньгами на завтрак. Мама уверяла, что если дать мне эти деньги утром, дома, так я их до школы не донесу.
На большой перемене, солидно порывшись в своем кошельке, Дима всегда говорил:
– Сейчас же прямым ходом – в столовую. И бери не селедку, а что-нибудь существенное. Ведь обедать будем только вечером. Я проверю! Смотри, Котелок!..
Проверять-то он, конечно, никогда не проверял, а говорил все это просто так, чтобы унизить меня в глазах своих товарищей. Но и на этом Дима не успокаивался: он напяливал на нос свои очки в толстой оправе, как у Ботвинника, разглядывал меня и обязательно делал какие-нибудь замечания.
– Эх, Севка, уже всю рубашку помял! Если бы сам гладил, так не мял бы, наверное!..
– Эх, Севка, всю куртку в чернилах вымазал! Если бы сам покупал, так, наверно, не мазал бы!..
Честное слово, мне казалось, что Дима никогда в жизни не был в пятом классе, а так прямо и родился на свет важным девятиклассником в роговых очках! Да, хорошо быть взрослым человеком: всегда можешь поизмываться над младшим братом да еще со всех сторон похвалы за это получать: «Ах, какой ты заботливый брат! Ах, какой ты внимательный!» В тот день Дима, как обычно, выдал мне деньги, приказал по дороге в буфет никуда не сворачивать и уже приготовился сделать замечание, но не успел.
Мимо какой-то подпрыгивающей, воробьиной походкой проходила Димина классная руководительница – маленькая седая старушка. Она, между прочим, учила ребят математике еще тогда, когда не то что я, а даже мои папа на свет не родился. Старушка остановилась, заглянула снизу мне в лицо и сказала Диме:
– Котлов, это твой младший братишка? Я так и подумала: вы похожи как две капли воды.
И, взяв меня за пуговицу, она спросила:
– В каком ты классе?
– В пятом "В".
– В пятом? Ишь какой рослый! Меня обогнал и тебя, Котлов, скоро перерастет.
– Да, в смысле роста он не подкачал, – ответил Дима таким тоном, будто во всем, кроме роста, я очень даже подкачал.
– Похож. Удивительно похож! – повторила старушка. – Только вот зрение он себе еще не успел испортить. А так, если не считать очков, одно лицо. Тебя как зовут?
Я, помню, не сразу ответил старушке, потому что в ту самую минуту меня осенила одна очень важная идея. Просто потрясающая! Вот с этого все и началось…

МНЕ – ШЕСТНАДЦАТЬ ЛЕТ!

На последнем уроке все рисовали цветочные лепестки, тычинки и пестики. И Витик-Нытик тоже рисовал, деловито посасывая кончик чернильного карандаша.
Губы у него сделались синие, словно он целый день в реке сидел. Я толкнул Витьку в бок, и один пестик в его тетрадке сразу стал длиннее других.
– Ну-у, во-от еще!.. – заныл Витька. – Все испо-ортил!.. Зарывшись в учебник и будто разглядывая рисунки, я прошептал:
– Вопрос есть. Очень важный!
Витькины уши зашевелились от любопытства.
– Как ты думаешь, наш Димка фотографируется в очках или без очков? А?
Витька жалобно вздохнул:
– Насмехаешься, да? Издеваешься?.. Это была Витькина болезнь: ему всегда казалось, что кто-то над ним издевается, что кто-то его обижает или одурачивает.
– Бородкин, тебя удивляет структура цветка? – спросила ботаничка. – У тебя есть вопрос?
– Да не-ет… – протянул Нытик. И снова взялся за рисование.
«В очках или без очков? В очках или без очков?» – все время думал я и, сам того не замечая, строил из лепестков и тычинок короткие слова: «Под чужим именем… Под чужим именем…» Домой мы с Витькой бежали, толкая прохожих и бормоча себе под нос какие-то извинения, которые, кроме нас самих, никто не слышал. Витька еле поспевал за мной, но, и задыхаясь от бега, он умудрялся все же потихоньку скулить:
– Ну, скажи-и, в чем дело? Ну, скажи-и… Сам все знаешь, а мне не говори-ишь…
Я только отмахивался от него:
– Вот дома все проверю – тогда скажу. Подожди меня у парадного. Я мигом!
Мама считала меня растяпой номер один. Но были еще растяпы номер два и номер три – Дима и папа. Им было категорически запрещено таскать с собой документы: «Обязательно потеряете! Или в троллейбусе вытащат».
– А если я вдруг нарушу правила уличного движения, – восклицал папа, – и у меня потребуют паспорт?
– Не делай этого! – преспокойно отвечала мама. – Человек без паспорта не должен нарушать никаких правил.
И дома паспорта лежали не где-нибудь в открытом ящике, а прятались в книжном шкафу, прямо в книжках. Папин паспорт – в третьем томе Мамина-Сибиряка, а Димин – в восьмом томе Малой советской энциклопедии.
Я стал поспешно листать страницы: перед глазами мелькали портреты, диковинные машины, скелеты рыб и древних животных. Но паспорта не было… В спешке я и не заметил, как тонкая темно-зеленая книжечка выскользнула из пухлого синего тома. Паспорт валялся на полу, у моих ног, – тот самый паспорт, который мама всегда брала только двумя пальцами, как драгоценность какую-нибудь.
Я поднял паспорт, раскрыл его – ну, ясно, так я и знал!
Дима нарочно сфотографировался в очках, чтобы испортить все дело. Вставил свои глаза в противные черные рамочки и еще ехидно улыбается сквозь них: вот, мол, ничего у тебя и не выйдет!
На самом деле Дима вовсе не улыбался, а очень даже напряженно смотрел куда-то вдаль. Но это я после разглядел.
Я подошел к зеркалу, посмотрел на Димину фотографию, а потом на себя: на фотографию – и на себя. Лица, конечно, похожи. Но вот очки…
Дима часто называл меня «великим комбинатором». Я еще тогда не читал книжки про «великого комбинатора» и думал, что это какой-нибудь очень симпатичный, умный и находчивый человек. Дима называл меня так недаром: ведь я никогда не унывал больше пяти минут, а на шестой минуте уже находил выход из любого положения. Так было и на этот раз.
Я вспомнил, что в левом ящике письменного стола лежат мамины очки. На работу мама ходила без очков и надевала их только по вечерам, когда читала, да еще в кино захватывала.
«А есть ли какая-нибудь разница между мужскими и женскими очками? – подумал я. – Вот сейчас узнаю».
Я достал из письменного ящика гладенький пластмассовый футляр, вынул из него очки. Они были не в толстой роговой оправе, как Димины, а с тоненьким черным ободком. Но ведь каждый человек может, например, разбить свои очки и потом купить другие. Или даже иметь две пары очков: одни домашние, а другие, так сказать, парадные, выходные. Конечно, может!
Я надел очки на нос, подошел к зеркалу – и увидел какую-то расплывчатую, бесформенную физиономию. Казалось, что я переглядываюсь сам с собой сквозь мутное стекло. Как же я буду ходить в этих очках по улице? Но тут я вспомнил, что мама, отрываясь от книги и желая сделать мне какое-нибудь замечание, всегда глядела поверх очков. Я сдвинул металлическую дужку на кончик носа и взглянул на себя поверх тоненьких черных ободков. А потом – на Димину карточку; на карточку – и на себя. Права была старушка учительница: одно лицо!
Не снимая очков, я помчался вниз. Витька чуть сумку не выронил:
– Ты-ы?..
– Нет, не я. Вовсе не я! Перед тобой девятиклассник, круглый отличник учебы и дисциплины Дмитрий Котлов. Не веришь? Проверь, пожалуйста!
С этими словами я протянул Витьке паспорт.
– Опять издеваешься? Опя-ять?..
– А что, разве не похож?
– Похож-то похож, но…
– Раз похож – значит, дело в шляпе, – перебил я Нытика. – Пойду в кино под чужим именем. Понял?
– А я-я?..
– Что ты?
– А я домой, да?..
– Так ведь паспорт у меня один. Был бы у тебя похожий старший брат – и ты бы пошел в кино. Сам виноват!
– А ты на Димкин паспорт сразу два билета возьми.
– Возьми!.. Билеты не берут, а покупают. Понял? За деньги! А ты свои деньги в буфете проел. Ведь проел, да? Витька грустно кивнул головой и снова затянул:
– Возьми-и меня… Я только издали посмотрю, как у тебя с билетом получится… И сразу уйду. Только посмотрю. Возьми-и, Котелок!
Котело-очек!..
Мне стало жалко Нытика: ну разве он виноват, что у него нет старшего брата, а есть только одна маленькая сестра, да и та на него ни капельки не похожа?
И аппетит у него какой-то ненормальный: вот взял и потратил все деньги на пончики. Таких людей жалеть надо.

«ПРИГОТОВЬТЕ ПЯТЬДЕСЯТ КОПЕЕЧЕК!»

Смотреть все время поверх очков оказалось не так-то легко: глаза очень уставали. Да и кончику моего носа было как-то но по себе: сперва он только чесался от металлической дужки, а потом вовсе онемел под тяжестью маминых очков. Тогда я подтянул дужку к переносице и стал смотреть сквозь стекла.
Все кругом сразу расплылось.
И тут я подумал: "Зачем же так истязать свои глаза и свой собственный нос?
Зачем? Буду надевать очки только, как говорится, при предъявлении документа. Не мог раньше додуматься!" Я спрятал очки в боковой карман куртки, и все вокруг опять стало нормальным: люди как люди, деревья как деревья и солнце в небе как солнце: круглое, золотистое, с ровными, а вовсе не расплывчатыми краями.
Ноги мои задвигались легче, веселее. И даже так весело, что мы с Витькой перебежали улицу в неположенном месте. И сразу спину мне защекотал свисток милиционера.
Обычно в таких случаях мы с Витькой ныряли в первый попавшийся магазин.
Витька и сейчас так сделал. А на меня вдруг напала какая-то необычайная храбрость. Я быстро посадил очки на кончик носа и вразвалочку, не торопясь, зашагал к милиционеру.
– Куда ты? Куда-а? – кричал мне из дверей магазина Витька.
Но я уже был на середине улицы.
– В чем дело? – спросил я у милиционера.
– Был бы постарше, мы бы тебе показали, в чем депо!..
– А что именно вы бы мне показали?
– А то именно, что документики бы твои проверили?
– Ах, документы? Пожалуйста!..
Я вытащил паспорт и протянул его милиционеру. Тот козырнул мне и сразу перешел на «вы». Но от этого «вы» мне легче не стало.
– Так у вас, оказывается, паспорточек имеется?! – почему-то очень обрадовался милиционер. – Порядок! Вот мы вашу прописочку проверим. Так…
Все нормально. Тогда, будьте любезны, приготовьте пятьдесят копеечек.
Милиционер попался очень обходительный: он так и сыпал уменьшительными словечками, а себя почему-то величал во множественном числе.
– Что вы просили приготовить? – словно не понял я.
– Пятьдесят копеечек, молодой человек! Бывшую пятерочку, так сказать!
Штрафик вам уплатить придется. Если бы вы каким-нибудь мальчишкой несознательным были, тогда, понимаете, другой разговор. А то паспорточек имеете! Взрослый, можно сказать, гражданин. Понимать должны. Так что, будьте любезны.
Я вспомнил нашего учителя математики. После хорошего ответа у доски он всегда с удовольствием потирал руки и говорил:
«Получите-ка свою пятерочку». Сейчас положение было совсем другое: пятерочку надо было не получать, а отдавать.
В кармане у меня лежало всего сорок копеек. Но и их я вовсе не собирался отдавать этому ласковому милиционеру. Для вида я немного пошарил в карманах и говорю:
– Вот несчастье: бумажник дома забыл!
– Ага, очень даже понятно, – усмехнулся милиционер. – Правила нарушать вы не забыли, а бумажник, значит, забыли.
– Значит, забыл…
И зачем меня понесло сюда, на середину улицы? Забыл про свои шестнадцать лет! Вот удрать бы сейчас. Но удирать было нельзя: паспорт был в руках у милиционера. Он разглядывал его так внимательно, словно хотел наизусть выучить все, что было выведено на водяных знаках густой черной тушью.
А в это самое время пешеходы у него за спиной перебегали улицу, где хотели.
«Хоть бы спасибо сказали! – со злостью думал я. – А то бегут – и никакого внимания!» Вид у меня, наверно, был очень расстроенный, потому что милиционер поспешил меня успокоить:
– Не беспокойтесь, молодой человек. Мы вам повесточку домой подошлем. Тогда уж, правда, побольше заплатить придется. Но ничего не поделаешь, раз бумажник забыли. Вот и ваш адресочек сейчас перепишу.
И он переписал мой «адресочек» в какой-то растрепанный блокнот, состоявший из отдельных листиков. Потом протянул мне паспорт, снова козырнул и зашагал себе как ни в чем не бывало посредине улицы.
А я вернулся на тротуар.
– Ну что? О чем ты с ним разговаривал? – набросился на меня Витька.
– «О чем, о чем»! – огрызнулся я в ответ. – Хорошо вам, молокососам, без паспорта!..

ПОПАЛСЯ!

В кассе остались только самые дорогие билеты. Значит, нужно было ждать, пока начнется очередной сеанс и кассирша начнет продавать билеты на следующий. А ведь до этого она еще закроет свое окошко и будет минут двадцать стучать деревянным штампиком по синей билетной книжке, словно азбуку Морзе выстукивать.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги 'Необычайные похождения Севы Котлова'


1 2