– Евгения Эдуардовна, я не хочу сидеть с Быруновым.
– Почему?
– Ну, не хочу.
– Он что, к тебе пристает, мешает учиться?
– Ну… нет.
– А что тогда?
– Ну, не знаю… Не хочу просто.
– Володя, давай попробуем еще одну неделю. Коллектив – великая сила, и я искренне в это верю. Уже есть положительные результаты. По последней контрольной по геометрии ему «три», а до этого все время были «двойки».
Поворачиваюсь и ухожу. На геометрии снова сажусь один. Подходит Быра.
– Слушай, Дохлый, садись ко мне. Это же твое место.
– Не хочу.
– Ну, что ты как не пацан? Ты что, со своим пацаном разосраться хочешь изза какойто сучки? Я, конечно, ебнул тебе, но ты же сам первый. У меня с ней свои дела, насчет пацана одного. А ты зачем лез? Я думал, ты свой пацан, думал – ты друг будешь, а ты…
– Ладно.
Я пересаживаюсь.
На алгебре – самостоятельная работа, и я решаю за себя и за Быру.
– Молодец, – говорит он. – Свой пацан. Найду тебе бабу, с которой легко добазариться. Будешь уже не «мальчик», не то что все эти дрочилы. А ты вообще дрочить пробовал?
– Нет.
– Не верю. Все пацаны пробовали. Даже я, пока не начал с бабами.
Прихожу домой – мамы нет. Сажусь в кресло, расстегиваю брюки и дрочу, представляя себе Егоркину. По самостоятельной мне «четыре», Быре "три". Я сделал у себя «одну» ошибку. Лучше бы у него. Или нет? Егоркина подходит к Быре и дает ему записку. Быра читает, она ждет.
– Сегодня в семь часов, – говорит он. Егоркина улыбается и уходит. Я ничего не спрашиваю.
На этой неделе наш класс дежурит по школе. Нас с Бырой ставят в «хорошем» коридоре: там никаких «малых», только девятый и десятый классы. Быра все время рисует в своей тетрадке, положив ее на подоконник. Рисовать он не умеет вообще, и все получается уродливо и непохоже, но самому ему нравится, и я тоже говорю, что классно получилось, если он спрашивает.
Подходят двое десятиклассников – ВоваТаракан и ГришаТуз.
– Слушай, малый, дай двадцать копеек, – говорит мне Таракан.
– У меня нет.
– Таракан, не лезь к нему. – Быра отрывается от своей тетрадки.
– Ты чтото сказал? Повтори.
– Не лезь к нему.
– Это что, твой друг?
– А если и друг.
– Слушай, Туз, Быра давно уже нарывается. Пора ему по рылу насовать. Как ты?
– Вообще можно. Нет, давай лучше не так сделаем. Вот ты говоришь – это твой друг. Если ты ему ебнешь, мы тебя прощаем. А если нет, то мы тебя вдвоем отработаем. Ну как?
Быра тупо смотрит на меня. Таракан хватает меня за пиджак.
– Я этого держу, чтоб не съебался.
– Ну что? – спрашивает Туз у Быры.
Быра идет ко мне. Я жду, что он ударит меня как будто сильно, а на самом деле тихонько, а я притворюсь, типа сильно. Я так делал классе в пятом, когда у нас учился Гриб – его потом в спецшколу забрали. Он был самый сильный и мог к любым двоим пацанам подойти и сказать «Вот ты ебни его, а то я тебя». Все боялись Гриба, и некоторые били понастоящему, а я нет, чтобы потом, когда случится наоборот, тот, другой, тоже не ударил бы со всей силы.
Быра бьет понастоящему и прямо в «солнышко». Таракан отпускает мой воротник. Они уходят. Быра сует свою тетрадку в сумку и тоже уходит. Я сижу на корточках, потом приседаю несколько раз, как меня учили, и иду в класс. Сажусь один.
На следующий день – первое марта. Все серо. Тает. Первый урок – история. До звонка минут пять. Подхожу к Быре. Он смотрит на меня. Я улыбаюсь.
– Привет.
– Привет.

Порнуха

Мне стыдно, что я еще ни разу не ебался. Все одноклассники и друзья уже пробовали, а я еще нет. А ведь мне уже четырнадцать. Раньше мне все это было до жопы: я был «маленьким». А полгода назад вдруг крэйзанулся насчет этого. Стал смотреть по видику порнофильмы дома у Джоника – их покупает его папаша и прячет в шкафу, а Джоник находит. Все карманные деньги я трачу на порножурналы – даже курить бросил специально, чтобы экономить. Ну и, само собой, дрочу на баб в этих журналах, а иногда и на своих одноклассниц и других знакомых.
В моем районе много блядей, но они все старше меня, и я не знаю, как к ним подъехать. А те, что не старше, тоже ебутся в основном с пацанами из «учила» или со «старыми» мужиками.
Джоник сегодня пришел ко мне и сказал, что насчет фильмов ничего не будет: его папаша в отпуске и сидит дома. Решили просто пойти погулять. На остановке подкатили двое «старых» пацанов – Бык и Чура, и Бык говорит:
– Малые, давайте с вами выпьем.
Это значит, они хотят с нами выпить за наши бабки. Я хотел сказать, что бабок нет, потом подумал: ладно, хер с вами, всетаки пацаны со своего района. Может, напьемся, потом погудим с ними. А то лето кончается, а все какойто скучняк: нечего и вспомнить потом будет. Взяли три бутылки «чернила». Это маловато для четверых, но мне особо много и не надо, чтоб забалдеть. Сидим на скамейке во дворе дома, где живет Джоник, и пьем по очереди из одного стакана.
– Э, малый, а чего ты не куришь? – спрашивает меня Бык. Он раньше учился в нашей школе, потом ушел в «учило», а оттуда его, говорят, вы гнали: «мочил» своих мастеров. Я его много раз видел на районе с разными бабами. Они его почемуто любят, хоть он и уродливый и стрижется налысо, так что видны все шрамы на его корявой башке.
– Не будешь курить – будешь отпизжен, – говорит Бык.
– Не доебывайся ты до него, Бык, – защищает меня его приятель, Чура. – Малые заебись: бухло проставили. Курить или не курить – это его дело, правда, малый?
Я киваю. Им с Быком, похоже, уже «дало в голову», а мне еще нет. Может быть, они до нас уже гденибудь заправились или им просто меньше надо, раз они такие алкоголики.
– Ну что, пустим их на хор, а, Бык? – Чура смотрит на Быка. У меня внутри чтото взрывается, и ладони начинают потеть, – и срать хочется.
«Хор» – это значит секс, когда баба одна, а пацанов много.
– К кому на хор? – Бык кривит губы, улыбаясь.
– К этой, как ее, Наташе, ну, Иркиной подруге.
– А она даст?
– А типа нет? Э, малые, у вас еще бабки есть?
– Немного есть.
– Еще на бутылку «чернила» хватит?
– Не знаю.
Бабок не хватает, приходится «трясти» возле магазина. Мы с Джоником ждем за углом, пока Бык с Чурой объясняют какомуто малому – ему лет десять, – что надо помочь пацанам со своего района. Он долго упирается, потом всетаки отдает деньги. Бык и Чура берут «пузырь», и мы все вместе идем домой к этой Наташе или как ее там.
Половина нашего района – пятиэтажки для рабочих химзавода, как та, в которой живем мы с Джоником, а вторая половина – настоящие деревенские дома, и в них до сих пор живут без воды туалета. Таких домов здесь целые улицы, мног улиц, все они далеко от остановки, от магазине! и вообще туда лучше не ходить, потому что та живет много блатных.
Но сегодня мы смело идем по этим улицам, пс тому что с Быком и Чурой неопасно: они здес свои, всех знают, и все знают их. Уже темно и прохладно, и чувствуется, что скоро осень. Скоро опять в школу: вот, херня какая. Зато срать уже не хочется.
Подходим к обычному дому за деревянным по лусгнившим забором. Табличка «Очень злая со бака».
– Насчет собаки не ссыте – ее еще в том год Гриша Малой отравил, – говорит Чура. – Подождите здесь. Мы с ней по пятьдесят капель, хуемое, а там вас позовем.
Они входят в калитку, стучат в дверь. Нам улицы не видно, кто открывает. Бык и Чура заходят внутрь.
– А если они нас кинут? – спрашивает Джоник. – Сами протянут ее, а нам – хуй? А может там никакой бабы вообще нет? Вдруг они маньяки какиенибудь или сатанисты? И нас специально сюда заманили?
– Кончай ныть. Какие, на хуй, сатанисты?
– Обыкновенные. Или психопатыпидарасы? Как в «Криминальном чтиве»? В жопу хочешь поебаться?
– Пошел ты на хуй.
– Нет, ты скажи, хочешь? А взять в рот у Быка? У него, наверное, здоровущий хуй.
– Отъебись.
Мы молча курим. Часов ни у меня, ни у него нет, и сколько времени проходит, мы не знаем. Я тоже волнуюсь, но стараюсь не показать этого Джонику. А что, если они и вправду заманили нас сюда? Только для чего?
– Слушай, давай пойдем домой, – говорит Джоник.
– Соссал?
– Сам ты соссал. Я могу и не идти, я уже ебался. Это ты еще мальчик.
– С кем ты ебался?
– На юге. С одной бабой. Ей двадцать лет.
– Пиздишь.
– Зуб даю.
Мы ждем еще некоторое время.
– Все, можно идти домой, – говорит Джоник. – Не выйдут.
– Не ной.
– Говорю тебе – пошли домой.
– Подождем еще, потом постучим.
– Сам стучи. Вдруг там собака, а Бык просто спиздел, что отравили?
– А как он сам прошел?
– А она его знает.
Щелкает дверь, и на крыльцо выходит Чура.
– Можете заходить. Подождете в кухне. Там Бык ее сейчас дерет, потом я пойду.
В кухне под потолком горит тусклая лампочка. Мебели почти никакой, только закопченная плита, облезлый стол и табуретки, а вдоль стен выставлены пустые бутылки. Садимся на табуретки к столу. На нем хлебные крошки, пустая бутылка – наша – и три стакана.
Приходит Бык с довольной улыбкой.
– Ну как? – спрашивает Чура.
– Все класс.
Чура уходит. Бык садится к столу, достает пачку «Беломора» и вытаскивает одну папиросу.
– Дай мне, – говорю я.
– Ты ж не куришь.
– Иногда.
– Ссыканул немного, а?
Он сует мне пачку. Я вытаскиваю беломорину, закуриваю. Джоник смотрит в окно, за которым ничего не видно: уже стемнело. Сердце бьется часто и сильно, стучит пульс, и снова хочется срать.
– Кто первый, ты или я? – спрашиваю я Джоника.
– Давай я.
– Ладно.
Чура приходит, Джоник встает.
– Вон в ту дверь, – показывает Чура.
Его долго нет. Минут пятнадцать, как ушел. Или двадцать. Или полчаса. Чура и Бык молчат. Видно, что они уже «хорошие». Блядь, как он долго. Скорее бы все это кончилось. И домой. Спать.
Дверь открывается. Джоник. Я встаю. Прохожу через неосвещенную проходную комнату. В следующей комнате – кровать. И баба на кровати, под одеялом. Я ее узнаю: несколько раз видел на районе. Ей лет восемнадцать.
Я говорю:
– Привет.
Она не отвечает и даже не смотрит на меня. Мебель в комнате древняя и обшарпанная, на стенках – какието дурацкие чеканки и картинки – все бедно и убого. Только на трюмо – дорогая, по виду, косметика, и на другой кровати валяется несколько нормальных шмоток – наверное, ее.
– Хули целишься? – говорит она. – Времени мало. Снимай штаны.
Я расстегиваю джинсы и подхожу. Хуй не стоит. Мне вообще не хочется ебаться. Хочется только срать. Я стою перед ней. Майка закрывает хуй.
– Ты что, думаешь, я тебе буду дрочить? – говорит она. – Если хочешь, сам дрочи.
– Не хочу. Я натягиваю трусы и джинсы. Застегиваю замок и пуговицу. Выхожу из комнаты.
– Хули ты так быстро? – спрашивает Бык.
Я молчу.
– Что, не встал? Надо было задрочить, пока ждал. Вот что значит – первый раз. Ни хера не умеет.
Хохочут все трое, но мне больше всех хочется въебать Джонику. На кухню выходит она.
– Хули вы мне привели импотента?
Все опять начинают хохотать.
– А мы тебя что, не удовлетворили? – спрашивает Бык. – Вообщето можем еще.
Она похабно улыбается.
Я вскакиваю, выбегаю из кухни, спускаюсь с крыльца, выхожу за калитку. Джоник догоняет меня.
– Ладно, не злись.
– Пошел ты на хуй.
– Сам пошел.

Гопники

I

Я, Вэк, Клок и Бык сидим на скамейке под навесом остановки. Много раз перекрашенная фанерная стенка в нескольких местах проломана – это пацаны показывали каратэ, – и на ней нацарапано «Рабочий – сила» и «Быра урод». Мы курим и плюем под ноги. Под скамейкой уже целая лужа слюней. Откудато выползает Жора. Это старый дурной алкаш, он шляется по району и собирает бутылки.
– Жора, смотри – бутылка! – кричит ему Вэк. Под нашей скамейкой и правда валяется бутылка изпод пива. Вэк перед этим бросил туда бычок, а потом пустил сопли. Жора наклоняется, и Вэк несильно бьет его по жопе. Мы смеемся. Жора оборачивается:
– Ты фашист.
– Сам ты фашист.
– Нет, это ты фашист. Ты… ты… ты меня обидел.
– Лучше вали, пока по ебалу не получил. Что, отпиздим Жору? – Вэк смотрит на нас.
– Давай, – говорю я, хоть особой охоты и нет, просто надоело уже сидеть. Скучно.
Жора хочет сделать ноги, но видит, что поздно. Стоит и ждет, что будет. Из ноздри свисает сопля.
– Может, не будем? Ну его на хер, – говорит Бык.
Вэк не слушает, хватает Жору за куртку и бьет ему по носу, потом еще. Голова Жоры мотается, как мяч. Из носа течет кровь. Несколько теток и малых пацанов видят, что происходит, и отходят подальше от нас. Вэк отпускает Жору, и он падает. Мы с Клоком начинаем молотить его ногами. Жора пищит, как поросенок.
– Давай обоссым его, – говорит Вэк.
Я задираю куртку и расстегиваю ширинку.
– Смотри, там – бабы, – говорит Клок.
– По хую.
Моя струя льется Жоре прямо на морду, он чтото шамкает разбитыми губами. Вэк тоже ссыт на него.
– Что вы делаете, гады? – орет какаято тетка.
– Ничего.
– Я сейчас милицию позову.
– Зови.
Тетка поворачивается и идет в сторону ментовки – это рядом.
– Надо съябывать, – говорит Клок. Мы застегиваем штаны.
– Зря вы его. На хуя ебанутых трогать? – говорит Бык.

***

Наша классная – Сухая – оставляет меня после уроков, чтобы выебать мозги.
– Можешь ведь учиться, но не хочешь. Ты паразит на теле Советской власти, которая семьдесят лет тебя кормит и одевает. Но для тебя еще не все потеряно. Ты еще только в восьмом классе. Пойми, ты мог бы хорошо закончить школу, поступить в институт, стать инженером. Зачем тебе эта компания двоечников? По ним тюрьма давно плачет, а ты сын нормальных родителей. С меня хватит этих гнилых базаров. Я иду к двери. Сухая загораживает дорогу:
– Нет, я еще не все сказала.
Я обхожу ее, открываю дверь и захлопываю ее прямо у Сухой перед носом.

***

Сидим на остановке.
– Э, Бык, ебаться хочешь? – спрашивает Вэк.
– Отъебись.
– Ну, скажи, хочешь или нет?
– Счас ебну.
– Чего ссышь? Скажи.
– Не хочу.
– Что, жопа болит, а?
Мы все ржем. Бык несильно бьет Вэка в «солнышко». Они начинают махаться, но в шутку, не понастоящему. Потом Вэк спрашивает меня:
– А ты хочешь ебаться?
– Хочу.
– Ну, иди тогда жопу помой.
Теперь уже они с Быком ржут, как гондоны.
– А ты хочешь, Вэк? – спрашиваю я.
– Ебать хочу, ебаться не хочу. Понял?
Прибегают четверо малолеток – лет по двенадцать. У них разборки между собой. Трое начинают молотить четвертого. Он падает, и его стелят ногами.
Вэк подходит к ним:
– Э, э, э, что такое? – он говорит, типа какойнибудь сраный учитель или мент. Пацаны останавливаются.
– Заложил, – говорит один.
– Ааа. Тогда слабо бьете! – Вэк дает ему ногой в живот, и пацан начинает реветь на всю улицу, как будто ему тут яйца отрывают. – Ладно, пиздите дальше, только смотрите – здесь ментовка рядом, дружинники всякие ходят.

***

– Хутэн морхэн! – орет Тамара, учиха по немецкому. Все встают за партами.
– Зэтц ойсь. Айнэ минутэ усе видерхольт.
Тамара – толстая и вонючая, как будто только что обосралась. Она всех в школе заебала своим немецким, но все учителя и даже завуч знают, что она дурная, и боятся ей чтонибудь сказать. Я ненавижу и немецкий и Тамару и никогда ничего не учу. Она ставит мне «три» потому что в классе есть вообще «нулевые», хуже меня – например, Бык.
– Ну, что вы, неучи, думкопфы – как гулять, так сразу, а как работать, немецкий выучить, так ни хрена? Наставлю двоек за четверть, будете потом бегать жаловаться – плохая Тамара Ивиновна, а Тамара Ивановна не плохая, Тамара Иванов на хорошая, она вас, дебилов, умуразуму учит.
Пока все листают тетрадки, я нарочно смотрю в окно. Тамара замечает. – Гонцов, ком цу ды тафэль с домашней работой.
Я беру тетрадку и иду к ее столу. – Где домашняя работа? – Нету. – Пересказывай текст. – Не выучил. – Зэйдысь, цвай.

***

Дома мама ходит тудасюда по комнате. Я сижу за столом и смотрю в окно.
– Ну что это за наказание такое? Опять на работу звонила Вера Алексеевна. Говорила, что по немецкому двойка.
– Тамара дура. Ты сама знаешь.
– Не смей так говорить об учительнице. Я работаю с утра до вечера за копейки – пятьдесят получки, пятьдесят аванса, – а вы этого не цените, что ты, что он.
– Папа тоже работает.
– Замечательно. А где деньги?
– Не знаю.
– Вы с ним меня в гроб загоните скоро. Что это за жизнь?
Я молчу. Она выходит на кухню.

***

Физица заболела, и урока нет.
– Пошли погуляем, – говорит Вэк. – Все, пацаны, пошлите. Хули вы тут будете сидеть? Идем я, Бык, Быра, Клок, Кощей и Куня.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги 'Гопники'


1 2 3