Тот, не говоря ни слова, согнул больному ногу в колене и до хруста в суставах принялся выворачивать пальцы на ногах. А сам Шмель под немыслимым углом вывернул голову пациента и рывками тянул ее на себя.
Их действия были слаженными, они разгорячено дышали в больную спину пациента. А тот, наверное, проклинал того человека, который посоветовал ему обратиться за помощью к Зиновию Шмелю.
Хиропрактор сделал минутный перерыв, увлажнил руки кремом и начал массаж спины больного.
Через десять минут он попросил пациента подняться.
— Болит? — спросил его Шмель. И поторопил жестом руки. — Нагнитесь, нагнитесь.
Тот опасливо наклонил туловище, держа наготове руку — чтобы вцепиться в поясницу. Затем выпрямился и с удивленной улыбкой воззрился на целителя.
— Болит? — прозвучал повторный вопрос.
— Нет, — сказал тот и несмело добавил: — Доктор.
— Неделю принимайте горячие ванны и повремените с поднятием тяжестей. Десять-двенадцать килограмм — не больше. Покажетесь мне через десять дней.
— Спасибо, доктор.
— На здоровье. В приемной заплатите двести тысяч.
Мельник едва заметно качнул головой: расценки у Шмеля были весьма и весьма~
— Впечатляет, — сказал он раскрасневшемуся хиропрактору.
Шмель многозначительно хмыкнул.
— А вы как думали? Только так — отдав больному часть своей энергии, и можно помочь ему. Я зарабатываю себе на хлеб тяжелым трудом. А теперь я спрошу у вас: вы будете писать о Ли или уже переменили решение?
Журналист задумчиво теребил в руках авторучку.
— Знаете что, — наконец сказал он, — расскажите мне о Ли поподробнее, о его методах лечения, что вам удалось узнать о нем. И я, возможно, откажусь от встречи с ним.
— Да пожалуйста! Начну с того, что Ли — темная личность.
Ирина Голубева только покачала головой, когда на следующее утро Павел преподнес ей букет из трех чайных роз.
— Ты не удивлял меня так даже пять лет назад, когда мы были вместе, — произнесла она. — Что с тобой, Паша?
— Сам не знаю, — честно признался Мельник, присаживаясь на мягкий стул в уютном офисе Ирины. — Ты же знаешь, что я скупой в отношении подарков, а тут трачу последние деньги и покупаю тебе цветы.
Ирина грустно улыбнулась.
— Твои непосредственность и прямолинейность всегда восхищали меня, и я никогда не обижалась.
— А сейчас? — Он неотрывно смотрел в ее зеленые глаза.
— Сейчас тем более. — Ирина поймала себя на мысли, что все больше смущается под взглядом Павла. Но она не должна показать этого. Женщина поднесла букет к лицу и вдохнула его аромат.
— Почему?
— Что почему? — переспросила она, глядя на Павла поверх цветов.
— Почему именно сейчас ты не обижаешься?
— Опять же по той причине, — ответила Ирина. — Ты знаешь слабые места женщин. Ты не просто подарил мне цветы, ты подарил их, потратив последние деньги. Последнему я мало верю, но все равно приятно.
— Другая бы на твоем месте обиделась, как если бы увидела на букете ценник.
— А другой ты бы этого не сказал. Другая бы только порадовалась, что ты тратишь на подарок последние деньги.
— Да, в чем-то, наверное, ты права.
— Я изучила тебя за два года совместной жизни и не верю, что, к примеру, на тебя действует приближение весны. Так что выкладывай, зачем пришел.
— Хочу устроиться к тебе на работу.
— Ты не подъезжай, Паша, говори прямо.
— Хочу устроится к тебе на работу, — упрямо повторил он. — У тебя есть вакантная должность ночного сторожа?
Ирина медленно покачала головой. Букет по-прежнему у лица, ее глаза удивительно гармонируют с упругими лепестками чайных роз.
— А уборщиком-волонтером возьмешь?
Ирина положила цветы на стол и вздохнула:
— Почему бы тебе просто не сказать: «Ира, мне несколько ночей нужно провести в твоей типографии»?
— Одному.
— Это я уже поняла. Будешь следить за домом напротив?
— Буду, — пообещал Павел. — Если мы пришли к соглашению, то у меня еще одна просьба.
— Не много ли для первого раза?
— Не знаю, разберись с этим сама.
— Так что ты еще хочешь?
— Ты можешь изменить график работы Сергея?
— Какого Сергея?
— Уборщика, который передал мне визитки.
— А, Сережу Земскова~ Он мой сосед. И как я должна изменить его график?
— Ну, чтобы он приходил не в шесть часов вечера, как обычно, а, скажем, в половине десятого?
Ирина довольно долго смотрела в синие глаза Павла. Прошло пять лет, как они расстались, а он нисколько не изменился: та же прическа — зачесанные назад длинные волосы, прежняя страсть к клетчатым пиджакам. Она склонила голову к плечу и слегка прищурилась. Может быть, он немного поправился. Хотя нет.
— Мне не нужно менять график Сергея. Он начинает уборку со второго этажа и заканчивает убираться там только к 10-11 часам вечера. Так что ты можешь спокойно наблюдать за кабинетом Алберта Ли с первого этажа. Тем более что это удобно.
Она рассмеялась, глядя в изумленное лицо Павла.
— Доктор работает только в те часы, которые тебя интересуют, — пояснила она. — Уж что-что, а расписание своего соседа я знаю очень хорошо.
— Хочешь, я возьму тебя в компанию? — спросил Павел.
Ирина долго молчала.
— Не хочу, — ответила она, поднимая на него глаза. — Я не хочу неприятностей. Ты не господь бог, а все время пытаешься ходить по поверхности воды. Ты не идешь в глубину, где тихо и спокойно. Я еще тогда устала от этого. Не надо, Паша, ты обречен на одиночество~ Очень часто, когда ты неожиданно уходил среди ночи, я представляла тебя одиноким и испуганным. Кругом мрак, а ты таращишь глаза, самоотверженно выискивая в темноте тени. И что удивительно, часто находил их.
— Прости~ — Голос Павла прозвучал тихо, сдавленно.
— За что? — Ирина пожала плечами и посмотрела в сторону. — Ты ни в чем не виноват. Я развелась не с тобой, а со средствами массовой информации.
Павел видел, как задрожали ее ресницы, еще немного — и она заплачет.
— Ты дашь мне ключи?
— Сейчас принесу. — Ирина поспешно вышла из конторы.
Глава вторая
Игорь Развеев набрал номер телефона, коротко спросил: «Есть?» — и, получив утвердительный ответ, положил трубку. Он облизнул пересохшие губы и посмотрел на приятеля. Леня Ложкин поправил сальную прядь волос, упавшую ему на глаза.
— Ну что? — спросил он и шмыгнул носом. Его ломало, третий день он не мог найти наркотик, чтобы снять ломку. Всю последнюю неделю он страдал запором, а сегодня его «прорвало», понос выкручивал кишки.
— Все то же, — ответил Игорь. — Только денег нет. Впору идти и грохать «ходоков».
— За пять-шесть грамм? — Ложкин покачал головой.
Он долго сидел в одном положении, глядя перед собой мутными глазами. Потом его взор начал проясняться. Он тронул приятеля за руку.
— Слышь, Развей, я сейчас вспомнил про одного гомика.
— Ну и что?
— Раскрутим его на пару «чеков». Может, и больше.
— Он должен тебе?
— Обязан. За молчание. Года три назад я «раскупорил» его. Ему лет четырнадцать было. — По лицу Ложкина пробежала глумливая улыбка.
Развеев ответил приятелю неприкрытой брезгливой усмешкой.
— И он не заявил на тебя? — спросил он.
— А кому охота учиться в школе и отзываться на педераста? — отозвался Ложкин. — Я все ему растолковал, что, мол, жизнь свою загубит. Малый сообразительный, я еще полгода долбил его. Плачет, сука, трясется, но куда ему деваться?
— Ты знаешь его адрес?
— Конечно. По-моему, у меня где-то записан даже его телефон.
Ложкин полез в карман. Вынимая записную книжку, он обнаружил там стотысячную купюру. Молча воззрился на нее.
— Так чего же ты молчал?! — В голосе Развеева было больше радости, чем негодования.
— Сам не знаю~ — Ложкин пожимал плечами и улыбался. — Забыл, наверное.
Ему полегчало только от вида денег. По телу прошла слабость, обильный пот проступил на холодном лбу, и снова резко скрутило живот.
— Вот видишь, как твой гомик помог! — радостно воскликнул Развей. — Айда на хату.
— Сейчас, — кивнул Ложкин, болезненно морщась. — Только в туалет схожу.
Вадим Барышников, не заглядывая в глазок, открыл дверь, кивнул приятелям: «Входите». Ложкин с Развеевым вошли в комнату, которая до отказа была забита радио— и видеоаппаратурой.
— Богато, — протянул Ложкин, оглядывая японскую технику.
Вадим усмехнулся. Не сегодня-завтра придется вывозить аппаратуру в ломбард. Денег за нее много не дадут, но хватит расплатиться с хозяином за наркотики и себе останется. Обычно за телевизор он выдавал «чек» героина на триста тысяч, за видеомагнитофон — на сто. Но ему эта практика уже надоела: ненужная суета, рисовки перед соседями. Его дело маленькое. С утра ему привозят несколько грамм героина, он расфасовывает его на «чеки» по сто, триста тысяч и отвечает на звонки. Вечером отдает деньги. Хватает и на жизнь, и на то, чтобы «вставить» себе и подружке.
Посмотрев на приятелей, он предложил:
— Поможете свезти это барахло в ломбард? За услугу выпишу лишний «чек».
— Посмотрим, — Развеев протянул ему деньги.
Вадим кивнул и скрылся на кухне. Пока он отсутствовал, Ложкин воровато оглянулся на дверь, положил в карман куртки видеоплеер с наушниками.
— Я вижу, вы согласны, — сказал Вадим, протягивая Развееву перетянутый резинкой полиэтиленовый пакетик с героином. Не скрывая насмешки, он многозначительно посмотрел на топорщившийся карман гостя.
Ложкин молча положил плеер на место.
— Мы двинемся у тебя? — спросил Развеев, подбрасывая на ладони легкую упаковку героина.
— Валяйте, — разрешил хозяин.
— "Баян" дашь?
Вадим достал из ящика серванта одноразовый шприц и поманил приятелей на кухню. Все, что им было нужно, — это чайная ложка и вода, зажигалки постоянно были у обоих в кармане.
Ложкин снял резинку с пакованчика, но Вадим неожиданно остановил его.
— Погоди. Все равно на двоих мало. Есть новая «дурь», гораздо дешевле геры. Не хотите попробовать?
Ложкин неожиданно сорвался:
— Тебе легко туфту предлагать! Сам-то ты по самые жабры в героине.
Развеев остановил излияния товарища жестом руки.
— Химия? — спросил он Барышникова.
Хозяин покачал головой:
— Новый препарат, изготовлен на фармацевтической фабрике. По чистоте не уступает морфию.
— А хорошо вставляет-то? — нехотя поинтересовался Ложкин.
— Пятки будешь чесать через каблук, — доходчиво объяснил Барышников. Видя сомнения на лицах гостей, он добавил: — Да не бойтесь, препарат опробован, я уже месяц его толкаю. Никто пока копыта не отбросил.
— А-а~ — Развеев прищурился на хозяина. — Не глюкозой ли называют эту пакость?
— Почему пакость? Ты пробовал?
— Нет, но кое-что слышал о ней. — Игорь толкнул приятеля локтем. — Ну что, Леня, испробуем?
— Мне ломку снять надо, а не пробовать! — Ложкин болезненно скривился. Он постоянно шмыгал носом, вытирал сопли, его верхняя губа покраснела. Ему было двадцать пять лет, он успел переболеть гепатитом В, сейчас в его крови метались антитела гепатита С. Он уже давно перестал «доить» родителей, в квартире пусто, все, что мог, продал. Леня сидел на «капитальных» наркотиках, год назад сам был на месте Барышникова. Брал на реализацию по десять грамм героина, восемь продавал, два оставлял себе. Но однажды не отдал денег в срок. Пришли два человека, сели напротив. Сейчас, говорят, ты должен две штуки «зелени», завтра — три, послезавтра — пять. Через неделю твой долг вырастет до стоимости твоей квартиры. Понял?
Да, он все понял. Поняли и родители. Наскребли по родственникам и знакомым три тысячи, и Леня Ложкин отдал долг.
Все еще сомневаясь, он вопросительно посмотрел на друга.
— Ну что, Развей, рискнем?
— Я от тебя ответа жду. — Игорь Развеев был постарше товарища и не таким «хлипким», ломку переносил стойко.
— Да не сомневайтесь, — продолжал уговаривать Барышников. Он решил использовать последнее средство. У него были полномочия от хозяина нового препарата относительно пробной дозе — к двум ампулам за деньги одна давалась бесплатно. С одной стороны, было рискованно предлагать дополнительную ампулу с синими буквами на стекле. Глюкоза «вмазывала» хорошо и была намного дешевле героина. Очень скоро она станет самым популярным наркотиком и цены на нее резко возрастут. А пока страждущие, распробовав наркотик, могли засылать к продавцам третьих лиц, имея на этом лишнюю дозу. А вот ее-то как раз мог поиметь сам продавец наркотиков Вадим Барышников.
Но это только одна сторона дела. Другая — у Вадима с появлением нового наркотика стало два хозяина: один поставлял только глюкозу, второй, у которого за спиной два, три босса, давал на реализацию героин, анашу. Если последний узнает, что Вадим стал работать на двух хозяев, в лучшем случае он перестанет получать товар на реализацию. И другой вариант: Барышников забудет не только про героин, но и про пакованчики с маковой соломкой. Причем навсегда.
Но на продавца глюкозы работать было спокойнее, Вадим только месяц назад познакомился с ним, и вот новый наркотик уже начал завоевывать популярность, — тот же Развей слышал о нем.
Вадим достал из кухонного шкафа упаковку глюкозы и протянул три ампулы гостям.
— Одна призовая, — пояснил он.
— А почему не две? — живо отозвался Ложкин, поспешно, с жадностью наркомана забирая ампулы.
— К двум — одну, — снова растолковал Барышников. Все же ему пришлось сообщить условия продажи нового наркотика.
Развеев прочитал надпись на ампуле и покачал головой:
— Первый раз вижу глюкозу в такой упаковке — всего два кубика. Обычно глюкоза идет в больших ампулах, по десять кубов.
Ложкин уже снял куртку, засучил рукав рубашки, продезинфицировал район локтевой вены слюной и ждал, когда Развеев закачает препарат в шприц. Вены на руке спрятались, почти не были видны, Ложкин пережал мышцу, сжимая и разжимая кулак.
Развей точным движением ввел иглу.
— Давай быстрее, — поторопил его Леня, — с ветерком.
В голове прокатилась волна долгожданного кайфа, Леня откинулся на спинку стула, прикрыл глаза. Через несколько секунд подрагивающими губами он произнес:
— Действительно, хочется почесать пятку~
— Ну а я что говорил? — Вадим хлопнул Ложкина по плечу и ответил на телефонный звонок:
— Кто это?~ Есть, — коротко сообщил он и повесил трубку.
Леня еще пару минут приходил в себя. Потом сделал укол товарищу.
Губы Развеева так же онемели на некоторое время. "Неплохая штучка, — подумал он. — «Въезжает» не хуже «геры».
— Так не поможете с аппаратурой? — уже безо всякой надежды в голосе спросил Барышников.
— Извини, земляк, настроение уже другое. Ты когда закрываешь лавочку?
— Работаю круглосуточно, как всегда. Но прежде позвони.
— А у тебя еще есть глюкоза? — поинтересовался Ложкин. — Или последнюю отдал?
— Пока есть. Не будет — достанем. — И хвастливо добавил: — Вещь, которая вам понравилась, есть только у меня.
Приятели попрощались с хозяином и вышли из квартиры.
— Куда пойдем? — спросил Развеев.
— Помнишь, я говорил тебе про гомика? Идем к нему.
Он всегда помнил ту мразь, которая изнасиловала его в четырнадцать лет и под угрозой все рассказать его родственникам и одноклассникам на протяжении еще полугода продолжала измываться над ним. С тех пор прошло три года; как ни странно, но он стал прощать своего тягостного партнера, однако помнил боль, унижение и до сей поры бледнел при воспоминании об извращениях, которым он подвергся.
Воспоминания эти крепко жили в нем, и он боялся за девушку, которую полюбил, — ему казалось, что он вдруг сделает ей больно, сорвется, и вместо ласковых слов обрушит на нее поток сквернословия, до крови будет рвать ее тело.
Нет, лучше об этом не думать.
Он вспомнил свой первый опыт с девчонкой: та же боязнь непонимания, страх. Но ничего этого не произошло, слово «бисексуал», которое долго терзало его, растаяло вместе с запахом женщины при первой близости.
Но он все еще страшился того, что вдруг повстречает его — на улице, в баре, клубе. Как он поведет себя? Ответит на пренебрежительное приветствие, опустит глаза и, может быть, примет приглашение провести вечер вдвоем?
И это произойдет где-нибудь в темном подъезде или за гаражами. И он не будет противиться, пойдет за ним. Почему? Ответить на этот вопрос ему было очень сложно. Тот человек обладал какой-то, может быть, первичной властью над ним. Да, да, именно первичной, первородной, что ли. И она была способна лишить его сил, которые помогли бы ему отказаться от грубого совокупления.
Он понимал, что новой встречи скорее всего не будет, но он подвергся насилию в момент полового созревания, когда природа держала наготове клише~ И он влез в него, и оказался изодранным и психологически сломленным.
И напрасными были аутотренинги, когда он, закрывая глаза, тихо шептал: «Я сильный~ Я смогу отказаться~»
Одно время, еще до первой близости с женщиной, он пытался сравнить себя со слабым полом — глупо, смешно, стыдно перед самим собой, однако, как и большинство женщин, он не выносил сквернословия и любил порядок в своем доме.
1 2 3 4 5 6