– Я принял.
– Я сдал, – сказал Андрей Чумакову.
– Свободен, – отозвался тот. – Нет, погоди! Белкин, слушай: у тебя смена отодвигается. Завтра ты не нужен, придешь в среду, заступишь после новенького, этого… Царапина.
– Какая царапина? – не понял Андрей.
– Фамилия у меня – Царапин, – пояснил Илья. Андрей молча снял халат, выковырял из уха динамик, отлепил от горла мембрану и сложил все это на верхнюю полку, рядом с недопитой бутылкой лимонада.
– Ну, и я пойду, – сказал Илья. – Чего тут постигать? Работа для дураков. Ты в каком блоке живешь?
– В тридцать седьмом, – ответил Андрей.
– Хо, соседи! – неизвестно чему обрадовался он.
– Что-то я тебя не видел.
– Я позавчера вселился. Не познакомился еще ни с кем.
– Успеешь…
Андрея удручало то, что встречаться с Ильей, с этой царапиной, придется не только на работе, но и, по-видимому, во дворе. Андрей не был сильным психологом, не был даже и слабым, но какой-то внутренний голос настойчиво твердил: этот лощеный – совсем не тот, за кого себя выдает. Или так: не совсем тот. К тому же от Царапина пахло одеколоном – тем самым, из рекламы.
Извращенец, решил Андрей.
– Я не сразу на станцию пойду, – сказал он Илье. – У меня дела.
– Какие у тебя могут быть дела? – воскликнул Царапин.
– Какие надо.
– Ладно, я с тобой, – заявил он.
– Давай лучше без меня.
– Одному ехать скучно.
Андрей хотел возразить, но растерялся: такого давления он не ожидал. Ясно же, что общество Царапина ему неприятно. Нормальному человеку должно быть ясно. Этому же – нет.
– Не люблю алкоголиков, – сказал он, стараясь не отводить глаз;
– И я не люблю.
– А пьешь зачем?
– Чего пью?
– Одеколон пьешь, «чего»! Водка дешевле.
– Одеколон?! – изумился Царапин. – Ну ты… ну ты и дура-ак, Белкин. Это, во-первых, туалетная вода. А во-вторых, я ее не пью.
– То-то вонища по всему конвертеру.
– Я ей пользуюсь, дурень. Брызгаю, понимаешь? «Пшик-пшик».
– В общем, я с тобой не поеду, – отрезал Андрей. – И в друзья мне не набивайся.
– Я – к тебе? В друзья?! Да ты спятил.
– Вот и отлично.
Он поднялся на площадку и, махнув сменщику, вышел в коридор. Царапин шагал сзади, и Андрей, чтобы потянуть время, завернул в туалет. Илья прошел мимо.
Через несколько секунд лязгнули раздвижные двери. Андрей постоял еще минуту, от нечего делать вымыл руки и направился к лифту.
Вечером помойка возле конвертера выглядела не так, как утром. Когда включались прожекторы на заборах, за огромными отвалами протягивались длинные острые тени. Все увеличивалось в размерах и будто отгораживалось от внешнего мира.
Какая-нибудь консервная банка в куче хлама сияла ярче луны, а черный пластиковый мешок превращался в переливающийся плащ Прекрасной Незнакомки. Рокочущие измельчители становились похожими на гигантских жуков, но жуков добрых; сидевшие в них операторы исчезали. Если же комбайн проезжал между Андреем и фонарем, то в кабине на миг возникал силуэт водителя. Андрей давал им прозвища: «вихрастая голова», «монашка», «толстолобик»… Прозвища никогда не повторялись, ведь все силуэты были разными.
В первый месяц на конвертере Андрей подолгу наблюдал за работой измельчителей. Здесь, на вечерней помойке, среди гуляющих теней, он ощущал зарождение какого-то карнавала. Этот скрытый праздник был дорог еще и тем, что о нем никто не знал. Праздник в отвалах мусора вызревал и в феврале, и в марте – тогда еще невидимый, хоронящийся под серым снегом. Теперь, в конце мая, он расцвел по-настоящему.
Выйдя из периметра освещения, Андрей начал различать внешние объекты, не относящиеся к помойке: павильон станции, кабельные мачты и зарево над далеким городом.
Было еще не очень темно, и у самой станции Андрей разглядел спину Царапина. Справа, из надвигающегося мрака, появилась ползущая линейка – двенадцать вагонов с желтыми квадратами окон. Царапин на нее успевал, и Андрея это радовало.
Вскоре подошла следующая – к концу дневных смен линейки ходили чаще. Андрей добежал до платформы и вскочил на подножку. Следом за ним, тяжело дыша и перебрасываясь какими-то ненужными репликами, втиснулось еще человек семь.
В вагоне мест не было, и Андрей остался в тамбуре. Он не помнил, чтобы ему когда-нибудь удавалось сесть. Утром, вечером, днем – линейка всегда была забита до отказа. Заводы и помойки простирались километров на сто, дальше шли фермы и птицефабрики, а потом опять заводы. Город, как и Барсик, ел – много, без перерыва. Ел и выплевывал пищу для Барсика, для тысяч Барсиков. Выплевывал – и снова ел.
Мимо, гуднув и ошпарив ветром, промчалась электричка. Линейка еще не разогналась, а второй поезд, почти такой же, уже прибывал в Москву. Они мало чем отличались – разве что скоростью и комфортом. В электричках никто не стоял, там были глубокие кресла с ремнями и встроенными мониторами. Экраны в спинках показывали двадцать четыре общегосударственных и десять городских программ, и стюардесса в любой момент могла принести стакан сока. Но за все это нужно было платить – в отличие от бесплатной линейки.
Платить. Больное слово. Черам, как правило, платить было нечем. То, что удавалось заработать, тратилось на самое необходимое и, хотя все жизненно важные товары выдавались бесплатно, у каждого человека найдутся потребности, не входящие в гарантированный минимум. Каждому есть, о чем помечтать: женщинам – о помаде и всяких одеколонах, детям – об игрушках и пирожных, мужчинам… да мало ли о чем! Бесплатных наборов хватало для того, чтобы не умереть, но для того, чтобы жить, их было недостаточно.
Андрей не очень хорошо представлял, на что он копит, но так делали все работающие, они все копили, и он копил вместе с ними. Возможно, когда наберется крупная сумма, он отправится в круиз или купит сетевой терминал, строгий чемоданчик с кнопками. В кино и новостях терминалы показывали так часто, что, казалось, исчезнут они – исчезнет и весь мир.
– Бибирево-12, – объявили в динамике. – Следующая – Бибирево-6.
Андрей протолкнулся ближе к дверям и уперся ладонью в теплое стекло.
Линейка тормозила не как электричка, а рывками. Вагонные сцепы поочередно грохотали – волна лязга катилась от головы состава к хвосту, и лишь только она стихала, за ней тут же начиналась другая.
Содрогаясь и скрипя, поезд наконец встал. Гася остатки инерции, пассажиры влипли в переднюю стенку тамбура, при этом Андрею наступили на ногу.
Обменявшись с какой-то блеклой женщиной неприязненными взглядами, он вышел на улицу и осмотрел правый ботинок. Подошва была цела – при исчерпанном лимите она просто не имела права отрываться. В принципе, Андрей мог себе позволить новые ботинки, но покупать – значит тратить. А чем больше тратишь, тем дальше отодвигается вожделенный терминал. Или все-таки круиз…
Проходя мимо гуманитарной лавки, Андрей потоптался у витрины. Ничего интересного – те же крупы, консервы и хлеб. В соседней секции возвышались штабели из литровых пакетов молока и двухсотграммовых упаковок вязкого, кислого сыра.
Через перегородку лежали глыбы мороженой мойвы и банки с сублимированным мясом. Продукты можно было брать в неограниченном количестве, но помногу никто не брал. Бесплатные холодильники все использовали в качестве обычных шкафов, иначе месячного энерголимита не хватит и на три недели.
В отделе мебели и одежды ассортимент слегка поменялся: там появились симпатичные голубые дождевики и – еще одна мечта Андрея – телемониторы «Хьюлетт, Паккард & Кузнецов». Однако весной он предъявлял в лавке лимитную карточку слишком часто, и на хороший монитор не рассчитывал. С этим, как и с новыми ботинками, придется обождать до осени.
Андрей поцокал языком и направился к блоку из четырех панельных высоток. Поворачивая за угол, он неожиданно услышал стон – вроде жалобный и чуть ли не предсмертный, но в то же время громкий. Звук доносился с детской площадки, густо обсаженной кустами. Свет от фонарей над гуманитаркой сюда не доходил, а лампочки у подъездов то и дело перегорали – лампочки поступали тоже из гуманитарки.
Садик был черен и непроницаем, как лужа гудрона. Где-то в противоположном углу хлопнула входная дверь, и Андрей только сейчас заметил, как здесь пусто. Любителей ночных прогулок во дворе было немало, но сегодня они все куда-то подевались.
– Помогите! – раздалось из-за кустов. Голос был женским и довольно приятным.
– Что с вами? – спросил Андрей, не двигаясь с места.
– Помогите… мне плохо!
– А что случилось?
На площадке помолчали, потом ответили:
– Помогите мне. Мужчина вы или нет? Или вы кисель в носках?.
Андрею стало стыдно, и он уже перекинул ногу через куст, когда на улице, как раз в освещенном прогале перед витриной, показалась оранжевая патрульная машина.
– Стойте! Полиция! – крикнул он, выдергиваясь из цепких ветвей. – Не уезжайте!
Он с треском вырвал брючину и помчался к гуманитарке, но патруль уже скрылся за поворотом. Андрей беспомощно побродил по тротуару и пошел назад. Когда он вернулся, за кустами уже не стонали. Встревожившись, Андрей попер напролом, но на детской площадке никого не оказалось.
В песке лежало забытое кем-то ведерко и пластмассовые формочки в виде утят, однако женщины, звавшей на помощь, словно и не существовало.
Поднимаясь в лифте, Андрей все обдумывал эту нелепую историю, вертел ее в голове так и сяк, пока не наткнулся взглядом на порванную штанину. Запасные брюки у него были, но их он назначил парадными. Лимита по карте могло хватить еще на одну бесплатную пару, но если его израсходовать, то придется сидеть на полном нуле до середины июня.
Зайдя в квартиру, Андрей на ощупь разыскал коробку со швейными мелочами.
«Чрезмерно разумный», – почему-то вспомнил он и рассмеялся.
– Да уж, чрезмерно! – сказал Андрей вслух. Он снял штаны и, положив их на стол, включил свет. Отматывая остатки дармового электричества, зажужжал счетчик.
Андрей послюнявил нитку и потыкал ею в игольное ушко. После десятого или пятнадцатого промаха он устало опустил руки. Чтобы попасть, нужно было зажечь вторую лампочку, а этого Андрей себе не позволял.
– «Чрезмерно»! – весело повторил он. – Чрезмерно разумный кисель в носках!..
***
Илья зашвырнул кепку в угол и, выбравшись из продавленного кресла, подошел к окну. Внизу, в неосвещенном дворе, кто-то голосил, но слов было не разобрать.
«Небось бабенку в кусты потащили», – равнодушно отметил он.
Илья по привычке поискал глазами монитор и, не найдя, выругался. В углу, там, где должен был стоять телик, лежала, лыбясь козырьком, пыльная кепка.
Это тоже по привычке. Не хотел, да руки сами сработали: секунда, оба кретина отвлеклись, и кепка уже в кармане. С чего он взял, что там заначка? Деньги прячут и в носки, и в трусы, и пес знает еще куда. А иногда их просто не бывает, денег.
Илья попинал кепку и, потеряв к ней интерес, рухнул обратно в кресло. Затем достал жесткий пластиковый прямоугольник и, ловя блики от люстры, покрутил его в пальцах. «С-ЧР47774/10008». Такой красивый номер ему еще не попадался…
Да, монитор необходим. Лимитная карточка пока полная, без списаний, и в гуманитарке можно выбрать самый шикарный.
Илья криво усмехнулся. В окраинном блоке это слово звучало издевательски. Шикарная морально устаревшая аппаратура, шикарная подержанная мебель и нелепая одежда, сшитая по одним лекалам, – тоже шикарная…
Илья убрал карточку и подпер щеку кулаком. Скучно. Зевнув, он медленно оглядел комнату. Новое жилье ничем не отличалось от старого: сальные обои, перекошенный пластмассовый шкаф, кровать с выемкой от чьей-то спины, сверху – квелое покрывальце. А, ну и креслице еще… В каждой квартире почему-то обязательно стояло кресло.
Кроме этого, в жилищный минимум входил вертикальный гроб душевой кабины и так называемая кухня – тоже гроб, разве что двухместный. Кухню Илья уже смотрел: столик, табуреточка, все такое. Шнур у холодильника был, как всегда, обрезан, а внутри лежало свернутое одеяло и пачка соли. Илья не удивился. На окраине все квартиры одинаковые, и эта была такая же, только без телемонитора.
Значит, завтра – за шикарным монитором, напомнил себе Илья. Или за роскошным, какой уж попадется.

Глава 2
Вторник, утро

– Белкин?..
– Андрей молча кивнул и, увидев полицейский жетон, сделал шаг назад.
– Я, между прочим, тоже Белкин, – сказал седой мужчина с опухшим, но добрым лицом. – Дознаватель из районной управы. Иван Петрович. Так ко мне и обращайся.
– Как у Пушкина, – улыбнулся Андрей.
– У кого?..
– У писателя Пушкина, – повторил он громче, словно для глухого, и смутился. – Да вы проходите.
Иван Петрович аккуратно прикрыл дверь и, расстегнув легкий бежевый плащ, повесил его на крючок.
– Не работаешь? – спросил он, осматриваясь.
– Вообще, работаю. – Андрей замер в неловкой позе. – Сегодня выходной.
– Молодец, – похвалил дознаватель. – На что деньги тратишь? Не пьешь?
Он продолжал изучать обстановку, хотя изучать было особенного и нечего. У Андрея появилось ощущение, что Иван Петрович смотрит не на поверхность предметов, а вглубь. Это немного напоминало прием у врача, и Андрею стало приятно. В нем с детства жила уверенность, что поход в клинику сам по себе уже является частью лечения и поэтому прибавляет здоровья.
– Не пью, – сказал Андрей. – Я этого не люблю.
– Копишь? На что?
– Не решил еще. Может, круиз…
– Молодец, – снова сказал Иван Петрович, и Андрей понял, что дознавателю все равно.
Походив по комнате еще с минуту, полицейский извлек из кожаного футляра плоский диск и демонстративно положил его на стол. В центре диска загорелся зеленый огонек.
– Предупреждаю: разговор записывается, и твои ответы имеют юридическую силу.
– Если навру, меня посадят, – догадался Андрей.
– Вроде того, – сказал он с неохотой. – Вчера вечером ничего подозрительного не заметил?
– Еще как заметил! Женщина во дворе кричала.
– Дальше, – поддержал Иван Петрович.
– А потом исчезла. Я полез ее спасать, а ее уже не было. А я себе штаны испортил.
– Куда полез?
– В кусты. И об кусты разорвал. – В подтверждение Андрей потеребил неровный шов на брюках.
– Значит, женщина в кустах кричала? Дальше.
– Все. Потом она пропала, и все.
– Думаю, к делу это не относится, – проговорил дознаватель. – Но, если хочешь, можно оформить как официальное заявление. Тогда придется рассказать еще раз и поподробней.
Андрей пожал плечами.
– Нет, наверно…
– Что-нибудь еще? Кроме женщины.
– Больше ничего.
– В соседнем доме совершено убийство, – неожиданно и как-то бесцветно сообщил Иван Петрович.
– Убийство?! – с ужасом воскликнул Андрей. – Кого?
– Гражданина Аристарха Павлова, пятидесяти одного года от роду. Ты был с ним знаком?
– Нет, не был.
Дознаватель выразительно посмотрел на диск.
– Аристарх?.. Павлов? – переспросил Андрей. – Нет, я его не знаю… не знал. Так если это в соседнем доме, вам лучше туда пойти!
– Спасибо за совет. – Иван Петрович приблизился к окну. – Вон там он жил, на двенадцатом этаже. Занавесок у него тоже нет. Вечером, когда включается свет, отсюда все видно. Я хочу сказать, ты мог это видеть.
Андрей встал рядом и отсчитал на противоположной стене двенадцатое окно снизу.
– Правда, – сказал он. – Видно…
– Продолжай, – встрепенулся Иван Петрович. – Что видно?
– Окно видно. Когда стемнеет, я посмотрю.
– Ду… – начал дознаватель, но осекся и лишь кашлянул. – Убийство уже произошло. Теперь смотреть поздно.
– Раз поздно, тогда не буду.
Иван Петрович взял со стола диск и убрал его в футляр.
– Вот тебе адреса, – сказал он, вручая Андрею визитку. – Здесь и управление, и мой личный. Не потеряй!
– Я не потеряю… Иван Петрович!
– Да? – отозвался он, надевая плащ.
– Интересно, а сколько у вас баллов?
– Ты разве не знаешь, что это нескромный вопрос?
– Почему нескромный? У меня все время спрашивают. Что тут нескромного?
Дознаватель вздохнул и, оперевшись ладонью о стену, сказал:
– В мае у меня семьсот пятнадцать.
– А ценз в полиции какой?
– Для моей должности – шестьсот пятьдесят.
– У-у-у!.. – покачал головой Андрей. – Вам хорошо, у вас с запасом.
– С запасом, – подтвердил Иван Петрович, улыбнувшись. Он уже открыл дверь и вынес ногу за порог, но остановился. – Как, говоришь, то произведение называется? Которое Пушкин написал.
– «Повести покойного Ивана Петровича Белкина».
– Покойного? – нахмурился он.
– Ну, это давно было… Пушкин и сам уже умер.
– Ладно, почитаю. Адрес не потеряй!
Выйдя из квартиры, он с кем-то столкнулся, пробормотал «извините» и, уже на полпути к лифтам, крикнул:
– Счастливо, Белкин!
– До свидания? – крикнул в ответ Андрей. – Ой, здрасьте…
За дверью возникла Эльза, то есть Эльза Васильевна, его наставница. Она пришла не одна, с ней был какой-то мужчина лет сорока – сорока пяти.
– Привет, – молвила Эльза. – Ты не занят?
1 2 3 4