– А вот сторожа утверждают, что видели человека, который бежал со стороны взорванного памятника к забору. Промчался по главной аллее и пропал, как сквозь землю провалился. Туман, ночь, но на главной аллеи светили фонари. Человека видели – это факт.
– Возможно, взрыв разбудил какого-нибудь бродяжку. Он протрезвел и сперепугу помчался, как угорелый, к забору.
– Кладбище за полтора часа до вашего появления прочесали с собаками. Таков порядок. Никакие бродяжки там не околачивались.
– Значит, плохо прочесали.
– И все-таки вас было четверо, – упрямо повторил Закиров. – И если раньше я вам верил хоть на копейку, то теперь… Гнусный вы тип, насквозь гнилой и лживый.
– Так говорила моя бывшая жена.
– Значит, представление о вас я составил верное. Хотите услышать, что я думаю по этому поводу? Моя история больше походит на правду, чем ваш художественный свист. Еще остаются белые пятна, вопросы…
– У меня голова болит, может, в другой раз послушаю?
Закиров был непреклонен. Прикурив новую сигарету, он изложил свою версию драмы. По Закирову выходило, что Мальгин вместе с сообщником, тем самым четвертым человеком, скрывшимся с места преступления, пока не установленным следствием, заманил своего непосредственного начальника Николая Елисеева на ночное кладбище. И в правду, в огромном городе трудно найти место во всех отношениях подходящее для разборки с взрывом. Пустота, дождь, туман, короче говоря, лирика темной ночи… Кроме того, на кладбище можно спокойно закопать трупы. И с концами, ищи их потом.
Агапов в этой истории фигура проходная, он стал случайной жертвой, потому что оказался рядом, возил Елисеева на машине, ходил за ним, исполняя роль телохранителя и мальчика на побегушках. Крайне важен тот момент, что Елисеев и Агапов не были вооружены, при себе имели две лопаты и лом. Они не ждали никакого подвоха, чувствовали себя в полной безопасности. Пушка оказалась только у Мальгина. Возможно, это совпадение, но совпадение очень странное, оно наводит на мысли и выводы…
В назначенное время троица оказалась у надгробья, на котором установлена плачущая дева, стали копать яму, из которой достали футляр из-под аккордеона, а в нем чемодан. Фокус с раскопками, если разобраться, тоже не случайность. Стоит лишь немного углубить уже вырытую яму, и в нее легко поместятся два-три трупа, за минуту закидаешь тела землей, затопчешь холмик. И наутек. Таким образом, Елисеев, того не ведая, своими руками копал свою же могилу. Но дальше случилось непредвиденное, он открыл крышку чемодана, содержащего взрывное устройство. Ударник упал на детонатор, вспыхнул запальный капсюль. А затем взрыв, мощность которого явно не рассчитали, переборщили с тротилом. Рвануло так, что памятник чуть с постамента не грохнулся. По сторонам разлетелись гайки, которыми обложили взрывчатку.
Сообщник Мальгина, увидев его, окровавленного, беспомощного, лежавшего в яме, решил, что перед ним труп и бросился бежать. Он понял, что в одиночку до появления сторожей не успеет закидать три трупа землей и скрыть следы преступления, да и памятник был сильно поврежден. Но Мальгин оказался жив. Поражающим элементом, гайками и болтами, досыта наглотались Елисеев и Авдеев, они же приняли на себя ударную волну. А Мальгин легко отделался, в момент перед взрывом успел спрыгнуть в вырытую яму: только одна гайка порвала ему мягкие ткани плеча, не задев кости, да еще отлетевшим куском пластика, из которого изготовлен чемодан, сломало два парных ребра, плюс обширные гематомы, ушиб головного мозга, то есть контузия, ушиб задней поверхности бедра и правого колена. Едва тянет на травмы средней тяжести. Заключение медицинской комиссии подшито к делу.
Мальгин очухался, вылез на поверхность. Он понял, что сообщник предал, бросил его. Тогда Мальгин достал пушку девятого калибра и, заметив старика сторожа, принял его за своего недавнего друга и напарника. Ясно, кровь заливала глаза, дождь, темень. В такой ситуации каждый может ошибиться. Мальгин понимал, что хорошо обмозгованный план устранения Елисеева сорвался из-за пустяка. Значит, сообщника нельзя оставлять в живых. Сообщник попадает в ментовку, колется, и долгий срок Мальгину обеспечен, а в пиковом случае светит пожизненное заключение. И он начинает стрелять. Но мажет. На сегодняшний день итоги таковы: Мальгин пока проходит по делу как свидетель, но в ближайшее время может превратиться в подозреваемого. Сообщника Мальгина ищут, устанавливают личность.
Точно не известен мотив покушения на Елисеева. Но это вопрос десятый. Возможно, Мальгин, мучимый тщеславными амбициями, хотел быстрого продвижения вверх, а начальник службы безопасности стоял на дороге, не давал профессионально расти. И вправду, Мальгин засиделся на своей должности, четыре года работы в страховой фирме, а карьерного роста нет как нет. А ведь он достоин лучшей доли. По прихоти судьбы он, в прошлом майор ФСБ, человек с обширным опытом оперативной работы, протирает штаны в службе безопасности какой-то частной лавочки в обществе недоучек, бездарей и дилетантов. Обидно. Но возможны и денежные счеты.

***
– Я мог ошибаться в мелочах, но общая картина, рабочая версия, по-моему, достоверна, – сказал Закиров. – Правда?
– Есть неточности. Я выжил потому, что в последние мгновение перед взрывом ноги сами съехали в яму. Почва была сырой и рыхлой. Грунт не выдержал моего веса, осыпался. А погибшие закрыли меня от поражения болтами и гайками. Сообщника, повторяю, не было. А стрелять я начал, потому что решил, будто появившийся человек и есть преступник, заложивший бомбу в чемодан. Спрятавшись поблизости, он ждал момента, чтобы добить раненых, если бы такие оставались.
– Ну, вы и шутник. Советую придумать что-нибудь посерьезнее, а не острить тупым концом.
Закиров высыпал еще два-три десятка вопросов, Мальгин отвечал твердо, как по писанному, понимая, что следствию нечего противопоставить его объяснениям, и поэтому чувствовал себя спокойно. Он расписался на листках протокола и напомнил Закирову о плохом самочувствии.
– У меня в глазах двоится.
– Скоро троиться будет, – обнадежил Закиров. – Ордер на ваш арест я мог бы получить хоть сегодня, – он похлопал ладонью по пустому карману пиджака, там, по его мнению, уже могла бы лежать заветная бумажка с печатью и подписью судьи. Но бумажки в кармане все-таки не оказалось. Возможно, чтобы ее получить, не хватало малости: чистосердечного признания Мальгина в совершенном преступлении. Да, такой малости…
– И тебя перевезли бы в тюремную больницу, где условия содержания так себе. Это не санаторий с усиленным питанием.
– Но ведь ордера нет.
– Нет, – кивнул Закиров. – Пока нет. Но ты не огорчайся, у нас все впереди. Поправляйся здесь, на чистой постельке, а дальше видно будет. Кстати, насколько мне известно, ты ведь работал в ФСБ? За что тебя попросили из конторы?
– Один бандит, оптовый торговец героином, и пятнадцать его адвокатов строчили на меня жалобы во все инстанции. Даже на Старую площадь писали. Якобы, у этого авторитета во время обыска пропали пятьдесят тысяч баксов. Старшим в группе, проводившей обыск, был я. Начали служебное расследование, доказать ничего не удалось. Но меня заставили написать рапорт. У того бандита обширные связи в желтых газетах, намечался грандиозный скандал, а шумихи никто не хотел. И так на ФСБ в последнее время вылили целое море помоев, в которых захлебнешься, утонешь. Короче, я ушел. Теперь это называется компромиссом.
– А раньше как называлось?
– Предательством и подлостью.
– Ты дорожил работой?
– Как бы популярно объяснить… Это была моя жизнь, которую взяли и отобрали. Потому что у меня не было ни денег, ни возможности нанять себе хотя бы одного голосистого адвоката.
– Значит, за правду пострадал? – Закиров недобро усмехнулся. – Такие сказки рассказывают все бывшие сотрудники органов. Меня вычистили за принципиальность, за неподкупность, за свой особый взгляд на проблему преступности. А потянешь за ниточку – вылезают взятки. Всегда так. Напоследок один совет. Пока ты тусуешься тут, в больнице, не теряй зря времени.
– В каком смысле?
– В прямом. Позови священника, исповедуйся и прими причастие. Другого случая у тебя может не быть. Если говоришь правду, жить тебе осталось всего ничего. А если врешь, может, и до завтрашнего утра не дотянешь. Тот самый, четвертый, он ведь на свободе. Он ждет удобного случая. Не забывай об этом. Выйдешь из больницы и тебя, ясное дело, грохнут. Подкараулят в парадном или возле машины… Ну, знаешь, как это бывает. Пока бандиты наверняка не знают, в какой тихой заводи ты плаваешь. Не в курсе, в какую больницу тебя пристроили. Но это до поры до времени. Ты единственный человек, который выбрался живым из той переделки. Если не считать твоего сообщника. И, пока ты жив, покоя тебе не видать.
– Покой нам только снится.
– Но если бы ты согласился на сотрудничество с прокуратурой, мы обеспечили безопасность и защиту, пока подельник гуляет на воле. Да и суд скостит срок, учитывая чистосердечное раскаяние и помощь следствию. Главное, под каким соусом подать дело в суде. Соус… Понимаешь? Я а как раз мастер по соусам. Весьма возможно, отделаешься условным сроком. Такие шикарные предложения я делаю редко. Подумай.
– Подумаю, – вяло пообещал Мальгин.
Закиров застегнул «молнию» папки, поднялся и пообещал, что скоро они снова увидятся. Сделав пару шагов, остановился и обернулся.
– Я знаю, что парни вроде тебя, выходцы из спецслужб, нас, прокуроров, недолюбливают. И к методам нашей работы относятся высокомерно. Мы в вашем понимании мелко плаваем, мало что умеем. Все это пустой гонор, который скоро из тебя выйдет. Потому что того, четвертого персонажа с кладбища, я найду. Обещаю, что найду. И тогда… Ты сам знаешь, что с тобой случиться. Ты пожалеешь, что не погиб тогда, вместе с Елисеевым.
Закиров ушел, Мальгин тоже поднялся и, опираясь на палку, зашагал к больничному корпусу. Так или иначе, этот тип сумел испортить ему настроение. Наверно, этого он и добивался, за этим и приходил.

***
После обеда, когда в больнице начинался тихий час, Мальгин раскрыл тумбочку, вытащил из нее цивильную рубашку, брюки и пару ботинок. Стянув с себя казенные тряпки, проштампованные печатями, с намертво пришитыми бирками, стал переодеваться. Сосед по палате дремал, закрыв лицо газетой, за распахнутым окном шумели тополя, слышался птичий гомон и ругань маляров, красивших больничный фасад. Самое время удрать на пару часов.
Порядки в ведомственном лечебном учреждении не отличались особой строгостью. После утренних процедур до самого вечера можно было слоняться по территории, отгороженной от мира глухим забором или, если есть гражданские вещи, удрать в город и возвратиться на место к семи вечера, когда здесь устраивали что-то вроде переклички пациентов, отмечая в журнале тех, кто отсутствует.
Мальгину удалось попасть в ведомственную, полупустую больницу стараниями приятеля из столичного департамента здравоохранения. После взрыва на кладбище Мальгина, изрекающего кровью, привезли в одну из клинических городских больниц, в огромное семнадцатиэтажное здание, куда можно было запросто переселить всех жителей какого-нибудь среднерусского городка. После полутора суток, проведенных в реанимации, Мальгина засунули в тесную палату с огромным окном, выходящим на солнечную сторону. Штор на окне не было, даже форточка не открывалась, створки окна присобачили гвоздями к раме, поэтому жара и духота в палате стояли непереносимые. Кроме того, в комнатенку, рассчитанную максимум на четыре места, каким-то чудом запихнули восемь кроватей, на которых стонали и бредили больные с тяжелыми травмами.
Промучившись сутки, Мальгин, опираясь на палку, покачиваясь, как тостинка на ветру, добрел до столика дежурной сестры, воспользовавшись ее отсутствием, накрутил номер чиновника московской мэрии. «Слушай, если ты не вытащишь меня из этой помойки в течение двадцати четырех часов, не устроишь перевод в другую больницу, поприличнее, я просто сдохну, – сказал Мальгин. – Натурально отброшу копыта. Поэтому заранее приглашаю тебя на похороны и поминки. Водки будет много, приходи, не пожалеешь». Чиновник не выразил энтузиазма, перевод из больницы в больницу дело хлопотное, но сказать «нет» Мальгину, в свое время оказавшему кое-какие услуги, язык не повернулся. «Я постараюсь, – ответил собеседник. – Не все в моих силах, но я постараюсь».
На следующий день Мальгин уже дышал воздухом старого парка, разбитого вокруг ведомственного оазиса, наслаждался тишиной и покоем. Атмосферу общей благости ночами нарушал сосед по палате трижды орденоносный бригадир путейских рабочих Петр Иванович Ступин, залетевший в больницу с переломом голени, путейца из ночи в ночь терзал один и тот же сон. Иваныча видел себя лежащим на хирургическом столе, и вот-вот, с минуты на минуту, должна начаться операция по удалению у него матки. Иваныч пытался что-то объяснить, втолковать отупевшим медикам, уже облачившимся в светло зеленые халаты и марлевые намордники, но его не слушали. Анестезиолог копался со своим аппаратом, готовясь дать наркоз, а хирург от нетерпения переминался с ноги на ногу и гремел инструментарием.
«У меня нет матки, – орал во всю глотку Иваныч. – Слышите вы, идиоты чертовы, у меня нет матки. Будьте вы прокляты. Нет ее. Сволочи. Я мужчина, не баба. Вам бы только человека зарезать, кровь пустить. Поймите же, наконец. Не-ту мат-ки у ме-ня».
Иваныч подскакивал на кровати, садился, держась трясущейся рукой за стену, хватал полотенце, переброшенное через спинку, вытирал холодный пот со лба и щек. И просыпался окончательно. Эти страшные душераздирающие крики, будивший ночами всю палату и даже сестру, дремавшую в конце коридора на диване, скудное больничное питание, затеянный к осени ремонт фасада, запах краски и столярного клея, вносили разнообразие в грустный больничный быт. И если бы не визиты следователя Закирова, отравлявшие существование, здешнюю жизнь можно было назвать сносной, даже хорошей.
На кровати зашевелился путеец Иваныч. Стянув с лица газету, он сурово посмотрел на Мальгина, одетого в чистые брюки и рубашку легкомысленной расцветки:
– Что, к бабе собираешься? – сурово спросил путеец, мысли которого после ночных кошмаров все время сворачивали в похабную сторону. – Ясно, ты молодой человек, среди нас, стариков, тебе скучно. Ты по бабам истосковался. Хочется, наверное, пощупать… Ну, эту самую… Как там ее… Матку пощупать.
– Хочется, – виновато сознался Мальгин.
– То-то же, хочется, – путеец осуждающе помотал головой, накрыл лицо газетой и засопел, словно паровоз под парами.
Закончив эту в высшей степени содержательную беседу, Мальгин спустился по лестнице вниз, вышел с заднего крыльца, через парк пробрался к воротам, протиснувшись между створок, никем не замеченный, оказался на улице. Дошагав до Ленинградского шоссе, встал на кромку тротуара и проголосовал проезжавшей мимо машине, подняв палку. Залез в кабину и назвал водителю адрес офиса страховой компании «Каменный мост».
Глава третья
Доехав до тихого московского переулка, где в уютном трехэтажном домике с застекленной мансардой располагался офис, Мальгин сунул деньги водителю. Поднявшись на крыльцо, вошел в помещение и поздоровался со знакомым милиционером, который во внерабочее время халтурил в «Каменном мосте». Капитан, сидевший за стеклянный перегородкой, отложил газету, на языке вертелось два десятка вопросов, которые не терпелось задать Мальгину, но тот не дал служивому раскрыть рот. Прошмыгнув тамбур, он, позабыв про хромоту и боли в колене, взлетел по лестнице на третий этаж и, сбавив темп, зашагал по коридору, застеленному красной ковровой дорожкой.
Еще два с половиной года назад весь этот старый еще купеческий особняк принадлежал «Каменному мосту», но когда дела фирмы пошли под гору, пришлось сдать арендаторам сначала первый, а затем и половину второго этажа. Однако полоса неудач и финансовых провалов все не кончалась, и теперь руководство выбирало фирму, которой можно сдать в аренду оставшуюся половину помещения на втором этаже. Мальгин без стука толкнул дверь с табличкой «Генеральный директор М. П. Елисеев». Приемная пуста, секретарь, как обычно после двух часов, отправилась в поход по магазинам.
Через несколько секунд Мальгин оказался в кабинете генерального директора. Максим Павлович, высокий человек в темном костюме и светлой сорочке, сидя за письменным столом, с понурым видом перебирал казенные бумажки. При появлении гостя, он порывисто поднялся, едва не опрокинув кресло, потряс руку Мальгина и тут же предложил ему пройти в соседнюю комнатенку, единственное место в офисе, где можно свободно, не опасаясь прослушки, вести важные разговоры.
1 2 3 4 5 6 7