Ц А, да, немного.
Ц Тоже мне, господин губернатор, хозяин края с шишкой на лбу. Ц Она откры
ла морозилку, выбила из ячейки кубик льда. Ц У тебя завтра с утра австрал
ийские фермеры, днем митинг на комбинате, вечером американский сенатор п
рилетает. И все будут с интересом рассматривать твою шишку, наверняка на
йдется репортеришко, который снимет крупным планом, а потом выйдет замет
ка, что губернатору Синедольского края кто-то здорово дал по лбу.
Ц Плевать. Ты мне гримом замажешь.
Ц Попробую, Ц кивнула Ника, оборачивая кубик льда носовым платком. Ц Г
ришань, можно, я не поеду встречать сенатора? Как его зовут? Доули? Даунли?

Ц Ричард Мак-Дендли.
Ц Ну да, правильно. Он принимал нас в Колорадо полтора года назад. Рыхлый
такой, с женским голосом.
Ц Нет, Ника. Ты должна. Он будет с супругой. А потом торжественный концерт
и ужин. Ц Он опустился на стул, подставил лоб, она приложила к ушибу ледян
ой компресс.
Ц Ладно. Так и быть. Сенатора с супругой придется встретить. А что все-так
и произошло?
Она чувствовала: не надо больше ни о чем спрашивать. Правды он все равно не
скажет, сейчас сидит, прикрыв глаза, и лихорадочно выдумывает какое-нибу
дь достоверное объяснение. Она никогда не лезла в дела мужа. Но ей очень не
понравился этот ночной звонок, не понравился тон, каким Гриша говорил, и с
лова, и красное лицо в испарине, и бегающие глаза.
Ц Хватит, Ц он отстранил ее руку, прижимавшую лед, Ц пойдем спать. Завтр
а тяжелый день.
Ц Разумеется, день будет тяжелым, если звонят среди ночи. Что за хамская
манера? Гришка, не темни. Что случилось? Мне правда интересно.
Ц При-дур-ки… Ц медленно, задумчиво произнес Гриша, Ц везде сплошные п
ридурки. Ц Он, не вставая, обнял ее и прижался мокрым лицом к ее халату. Ц
В Москве один советник президента перебрал в казино, его должны были отв
езти домой, но потеряли по дороге, Ц пробормотал он совсем невнятно, Ц н
у какое тебе, девочка моя, до этого дело? Пойдем спать.
Ц Пойдем. Только телефон отключи. Ты его, кажется, в гостиной оставил.
Ц Да, конечно, обязательно, Ц Гриша тяжело, неловко поднялся со стула.
Ц А голова не болит? Ц тревожно спросила Ника, разглядывая вспухающую к
расную шишку на лбу.
Ц У кого? У советника президента? Ц он попытался улыбнуться, но лишь неп
риятно оскалился.
Ц У тебя. До него мне и правда никакого дела нет, а ты здорово стукнулся. Мо
жет быть даже легкое сотрясение.
Когда они вернулись в постель и погасили свет, она подумала, что он действ
ительно очень устал. А кто бы на его месте не устал? Жестокая предвыборная
борьба, с интригами, грязью. Не более пяти часов сна в сутки в течение двух
месяцев. Поездки по всему огромному краю, бесконечные митинги, встречи с
избирателями. Результат превзошел все ожидания. Шестьдесят семь процен
тов голосов. Молодец, Гришаня. Победитель. Триумфатор. Но с нервами плохо,
и голова наверняка болит, потому что соврал он совсем уж глупо и неуклюже.

Всех советников президента, с которыми у него были приятельские отношен
ия, Ника знала поименно, и ни одного из этих серьезных, осторожных людей не
могла представить надравшимся до беспамятства, потерявшимся в ночной М
оскве. Это во-первых. А во-вторых, даже если такое вдруг произошло, почему и
менно Гриша, только что избранный на должность губернатора Синедольско
го края, отсюда, из Сибири, пытается решать чужую странную проблему, и при
этом нервничает до ледяной испарины?
Ц Ты телефон отключил? Ц пробормотала она, отвернувшись к стене.
Ц Конечно, Ц он резко, почти грубо, развернул ее к себе лицом. Ц Ника, ты м
еня любишь?
Ц Очень люблю, Гришенька.
Ц Ты мне чаще это говори, девочка моя.
Из Москвы позвонили опять в начале восьмого утра. Гриша не отключил теле
фон. Ника спала крепко, не услышала, как тренькнул сотовый на ковре у крова
ти, как выскользнул из-под одеяла и на цыпочках ушел в соседнюю комнату ее
муж, и не узнала, что после второго, более долгого разговора он занервнича
л еще сильней. Не просто испарина, а крупные капли пота выступили у него на
лице, покатились за ворот шелковой пижамы.
Шишка на лбу заныла невыносимо. Он вышел на балкон, жадно вдохнул холодны
й, влажный воздух и замер на несколько минут, раздувая ноздри, крепко зажм
урившись и до боли сжав кулаки.
В Синедольске уже встало солнце, а в Москве было начало шестого, и едва рас
свело. До инаугурации оставалось семь дней.
Джинсы прилипли к кровавой ссадине на колене. Осколок витринного стекла
вонзился в щеку и застрял под кожей. Это было замечательно, иначе Никита Р
а-китин не сразу бы поверил, что действительно жив и ни одна из пяти пуль е
го не задела. Разбитое колено и осколок стекла в щеке. А больше Ц ни царап
ины.
Одну из пяти гильз Никита подобрал и спрятал во внутренний карман куртки
. Если бы он был более сентиментальным и аккуратным человеком, он сохрани
л бы на память не только гильзу, но и шнурок от кроссовки. Впрочем, у аккура
тных людей не бывает рваных шнурков, которые без конца развязываются. Ак
куратист погиб бы этой ночью на Ленинградском проспекте у магазина «Спо
рт», и в криминальную сводку по Москве вошло бы еще одно заказное убийств
о, а не хулиганская выходка поддатых ночных отморозков в джипе.
Аккуратист погиб бы непременно. А растяпа Ракитин остался жив. Он наступ
ил на развязанный шнурок и растянулся на асфальте за полсекунды до стрел
ьбы. Потом из-за поворота выскочила милицейская машина. И убийцы в джипе н
е рискнули притормозить, проверить, сделано ли дело.
У Никиты был выбор: остаться, дождаться «Скорую» и оперативников, которы
е непременно появятся, потому что те, в «Мерседесе», уже вызвали по рации,
или удрать как можно скорей. На размышление оставалось минуты три, не бол
ьше. Время остановилось. На самом деле он пролежал всего минуту после тог
о, как «Мерседес» умчался вслед за джипом. Но ему казалось, что прошло неск
олько часов.
Из оцепенения его вывели грохот и звон. Он вскочил, забыв о разбитом колен
е. Ему почудилось, джип вернулся, чтобы сделать контрольный выстрел. Но эт
о выпал из витрины манекен. Аккуратный молодой человек в спортивном кост
юме. Ему достались пули, предназначенные Ракитину. Он выпал не сразу, долг
о размышлял, переживал, сомневался. В его пустой голове под красивым гутт
аперчевым черепом тоже, вероятно, происходила какая-то напряженная мысл
ительная работа.
Никита, прихрамывая, рванул в проходной двор за магазином. Боль в колене у
тихла, как бы давая ему возможность уйти подальше от ужасного места. Пешк
ом он дошел до Сокола, поймал такси и доехал до Кропоткинской, до своего до
ма.
Наверное, все это было не правильно. Во-первых, не следовало убегать. Стои
ло дождаться оперативников, чтобы было заведено уголовное дело о покуше
нии на убийство. Во-вторых, если уж убежал, то не стоило ехать домой. Он ведь
не сомневался: они обязательно вернутся, и уж тогда доведут свою высокоо
плачиваемую работу до конца. Любой разумный человек прежде всего подума
л бы, куда ему скрыться.
Но разумные люди не наступают на собственные шнурки.

* * *

Федя Егоров постоянно видел перед собой лицо гуру. Узкие глаза казались
трещинами, сплошь черными, без белков. Сквозь трещины на плоском, смутном,
как зимняя луна, лице, наблюдала за Федей великая космическая пустота. Фе
дя сжимался в комочек, скатывался с больничной койки на пол, ноги его сами
сплетались кренделем. Он усаживался в позу лотоса, принимался покачиват
ься и мычать. Только тогда отпускал ужас, оставалась лишь тупая головная
боль.
Иногда Федя как будто просыпался. Это случалось ночью, когда никто его не
трогал. Он лежал с открытыми глазами, вытянувшись на жесткой койке. За реш
етчатым окном покачивались тени веток. Далеко за больничным забором ско
льзили редкие размытые огоньки.
В памяти мучительно медленно плыли неясные, легкие, будто вырезанные из
папиросной бумаги, силуэты. Тихо, расплывчато, как бы сквозь толщу воды, зв
учали голоса. Но эти голоса и силуэты принадлежали не сегодняшним людям,
не врачам и медсестрам, не соседям по палате.
Он не знал, что врачи называют это синдромом Корсакова. Все, что происходи
ло вокруг него здесь и сейчас, он не воспринимал как реальность. Настояще
е сразу исчезало из его сознания, как рисунок на песке, слизанный черным п
рибоем. Время для Феди остановилось. Сознание его зависло в пустоте. Пуст
ота была глухой, тяжелой и холодной, как намокший войлок.
Только изредка пробивался слабый далекий свет. Федя переживал заново ку
ски прошлого, выныривал наружу из бездны, и светились перед ним причудли
вые картинки: пыльный физкультурный зал, люди в белых простынях. Всегда в
такие минуты подташнивало, больно сжимался желудок. Федя не хотел есть, н
о тело его вспоминало мучительные голодные спазмы.
Гуру объяснял, как надо правильно питаться, чтобы чакры не закрывались, ч
тобы организм очищался, становился крепче и здоровей, наполнялся энерги
ей космоса. Оксана Егорова кормила сыновей пророщенными зернами пшениц
ы, размоченным в кипятке рисом без капли соли и масла.
Оксана давно заметила, что духовные мантры, магические тексты дают энерг
ии намного больше, чем пища телесная, особенно, когда повторяешь эти мант
ры регулярно, не ленишься, три раза в день садишься в позу лотоса и твердиш
ь, закрыв глаза: «Я верю гуру, моя сила в этой вере, без гуру у меня нет силы, г
уру знает, как жить вечно, я буду жить вечно, если слушаюсь гуру, меня не буд
ет, если я нарушу закон великой пустоты, я пыль в пустоте, я люблю гуру…» И т
ак далее.
Целительные мантры были длинными, однообразными, поначалу запоминалис
ь трудно, приходилось заглядывать в бумажку. Но потом Оксана выучила все
наизусть и заставила выучить мальчиков. Она повторяла их не три, а десять,
двадцать раз в день, особенно важно было проговаривать мантры, когда гот
овишь еду, заливаешь крупу кипятком. Тогда пища телесная наполняется эне
ргией самого гуру и становится священной. Ей хотелось, чтобы ее дети пита
лись чистой священной пищей.
Иногда мальчикам перепадала горстка липкого изюма или кураги. Раз в неде
лю все трое голодали, в течение суток пили только специальный настой тиб
етских трав и кипяченую воду. Раз в месяц Оксана устраивала голодовки, дл
ившиеся трое суток. Гуру научил их очищать организм от шлаков и преодоле
вать чувство голода с помощью многочасовых медитаций и ледяных обливан
ий.
Ц Головная боль во время очистительного голода говорит о том, что орган
изм перегружен шлаками, Ц объяснял гуру, и Оксана терпела, заставляя тер
петь мальчиков, строго следя, чтобы они не съели украдкой ни кусочка.
Каждое утро начиналось с обливаний. Ребенок садился в ванную на корточки
, и Оксана выливала ему на голову ведро ледяной воды. От этого моментально
раскрывались важные чакры. Первое время мальчики жалобно вскрикивали, к
ожа синела и покрывалась мурашками. Потом привыкли.
Ц Ничего не дается просто так, Ц объяснял гуру, Ц нельзя потакать свое
му телу. Если вы не хотите гнить заживо, вам надо учиться преодолевать себ
я.
Ц А разве мы гнием заживо? Ц спрашивал двенадцатилетний Славик. Ц Мы в
едь не больные, не старые.
В качестве лекарства от лишних вопросов гуру назначал дополнительную г
олодовку с медитацией. Но перед этим ребенок проходил процедуру раскрыт
ия важных чакр. Гуру поил его настоем специальных трав, затем укладывал н
а коврик и водил ладонями вокруг его головы, бормоча непонятные слова. Сн
ачала ребенок лежал смирно и как будто спал. Но вскоре у него начинали под
ергиваться конечности. А потом все тело сводили ритмичные судороги. Гуру
говорил, что через эти целительные вибрации раскрывают нужные чакры. По
сле нескольких таких процедур Славик Егоров перестал задавать неприят
ные, вредные для здоровья вопросы.
Что касается Феди, то с ним дело обстояло сложней. Гуру заметил, что мальчи
к отлынивает от коллективных медитаций. Суть процесса заключалась в том
, чтобы научиться погружению в пустоту, отрешиться от своего бренного те
ла и от своей глупой грешной души. Главное, ни о чем не думать. Вообще ни о че
м. Но у Феди никак не получалось. Мысли сами лезли в голову и не хотели выле
зать.
Ц Ваши мысли Ц это те же шлаки. От шлаков материальных вы очищаетесь гол
оданием, от духовных Ц медитаций.
Когда все члены группы усаживались в кружок, медленно раскачивались и по
вторяли однообразное «омм», Федя изо всех сил пытался сосредоточиться. Н
о мычал он не правильно. Его тонкий голос вибрировал без всякого вдохнов
ения. Из его уст вылетал жалобный тоскливый звук, напоминавший поскулива
ние избитого щенка.
Федя старательно мычал, и было щекотно губам. За решетчатым окном кружил
ись снежинки. Бурчало в животе, очень хотелось есть. Хотелось толстую соч
ную сардельку, жареной картошки, соленого пупырчатого огурчика, густых щ
ей со сметаной. До смерти хотелось шоколадку. А снежные шарики на кольях р
ешетки напоминали сливочное мороженое.
Ц Мясо содержит трупный яд, Ц объяснял гуру, Ц страх, который испытыва
ют животные на бойне, наполняет их кровь ядовитыми гормонами Ц Человек,
который ест мясо, гниет изнутри. Все чакры закрываются он становится сле
пым и глухим. Он умирает. Его нельзя вылечить. Картофель и хлеб засоряют ор
ганизм хлопьями крахмала. Кровь становится вязкой, как кисель.
Федя продолжал мычать, но думал о том, что сейчас хорошо бы выйти не куда-т
о в ледяной непонятный астрал, а просто на улицу, на свежий воздух. Там за м
ягкой голубоватой пеленой уютно светились вечерние желтые окна. А в зале
было душно, пыльно, пахло потом. Гуру проходил вдоль круга и водил руками
у каждого над головой. Проверял ауру. Босые ноги, маленькие, как у мальчишк
и, и всегда грязные, с длинными черными ногтями, ступали совсем неслышно.

Руки гуру надолго задерживались над Фединой головой. От рук исходил непр
иятный жар. Феде казалось, что голову его стискивает горячий тугой обруч.
Он вертелся, стараясь скинуть с себя эту давящую тяжесть, но жар от тверды
х ладоней гуру становился сильнее. Все внутри Феди сопротивлялось этому
жжению, мир раскалывался на две неравные части. В одной был тихий вечерни
й снегопад, теплый свет в окнах соседнего дома. Люди за окнами ужинали, ели
котлеты, жареную картошку, смотрели телевизор, разговаривали, чай пили с
сушками и пастилой. Дети делали уроки, их гнали спать в десять, как раз тог
да, когда начинался какой-нибудь крутой боевик.
Это была не правильная жизнь. Гуру говорил, что все эти люди мертвецы, у ни
х внутри гниль. И только избранные, которые не едят сардельки, котлеты с ка
ртошкой, которые обливаются ледяной водой, голодают, сидят в позе лотоса
и умеют растворяться в великой пустоте, по-настоящему живы. Мама, Славик и
все в группе были в правильной, живой половине расколотого мира. А Федя за
висал где-то посерединке, в черной глухой трещине.
Они со Славиком уже полгода не ходили в школу. Федя слышал, как мама разгов
аривала по телефону с директрисой.
Ц Мальчики посещают другую школу, частную, Ц говорила мама.
На самом деле, кроме занятий с гуру, они ничего не посещали. Они не учились,
как другие. Гуру говорил, что математика, русский, география им не нужны. З
ачем им мертвые науки, если они постигают высшую истину и впитывают косм
ическую энергию?
Но Феде нравилось читать, писать, решать примеры и задачки. Он сидел в позе
лотоса и думал не только о сардельке с картошкой, но вспоминал задачки из
учебника второго класса.
«Из пункта А и из пункта Б одновременно выехали навстречу друг другу два
велосипедиста…»
Федя представлял себе узкую тропинку, быстрые жаркие проблески солнца с
квозь листву и двух мальчиков, которые крутят педали. Колеса подпрыгиваю
т на корнях, ветки старых берез свисают так низко, что иногда касаются вол
ос на макушке, словно мимоходом гладят по голове. Два велосипедиста, Слав
ик на своем взрослом «Вымпеле» и Федя на своем стареньком подростковом «
Орленке», должны встретиться в точке В, на поляне, у маленького, подернуто
го бледной ряской пруда. В пруду поет лягушачий хор, солнце садится в румя
ную толстую тучу, значит, завтра будет дождь.
Гуру велел маме привести Федю к восьми утра одного, без Славика. Занятий в
этот день не было. Гуру предупредил, что ребенок не должен ничего есть с ве
чера.
Утром гуру принял их не в большом зале, а в маленьком кабинете, похожем на
медицинский. У клеенчатой банкетки, покрытой простыней, стояла какая-то
странная машина вроде радиоприемника.
1 2 3 4 5 6 7 8