Гляжу, не отпустила еще горячка-то!
- А я кто?
- Ты - Андрей Лисьин, боярина Василия Лисьина сын. Нечто и это
забыл, дитятко мое?
- Не знаю… - зачесал в затылке Зверев. - Мне сейчас пятнадцать
лет?
- Пятнадцать годков от роду набежало, - согласно кивнул дядька.
- А маму мою зовут Ольгой?
- Матушка наша, боярыня Ольга Юрьевна, - признал Пахом. - Стало
быть, помнить, барчук? А я уж спужался.
- Сыночек! Андрюша, в трапезную пойдем. Федосья балык и сбитень
принесет, да хлеба. Перекусишь покамест, а опосля вечерять будем… - В
комнату зашла хозяйка, бросила на сундук штаны, длинную безрукавку,
поставила на пол синие сапоги с набитыми по верху голенища желтыми
пластинами.
- Мама? - неуверенно предположил Андрей. В лице женщины
угадывались многие знакомые ему черты, но все облачение: повойник,
сарафан, из-под которого проглядывала нижняя рубаха и пачка юбок,
тяжелые золотые серьги и перстни с крупными изумрудами и рубинами -
делали ее совершенно неузнаваемой.
- Да, чадо мое, - улыбнулась женщина. - Одевайся. Вижу, молитвы
мои пошли на пользу. Лихоманка ушла. Откушаешь, ветром свежим
подышишь, ввечеру баньку стопим, пропаришься. Не останется ни следа от
твоей горячки. Пахом, помоги ему.
- Помогу, помогу, матушка. А ты чего же не опоясался, барчук? Не
дай Бог, опять бесы какие прилипнут, чур меня, чур… - Дядька торопливо
перекрестился, после чего подобрал в ногах кровати тонкий пеньковый
шнурок и протянул Звереву.
Андрей принял веревку, покрутил перед собой, раздумывая, на какое
место его нужно намотать.
- Прям как дитя малое! - Бородач отобрал шнурок, решительно
обвязал паренька на поясе поверх рубашки, снял с сундука белые
полотняные штаны, протянул.
Зверев надел их, отпустил - портки поползли вниз. Пахом хмыкнул,
поддернул на место, вытянул из пояса копчики матерчатой тесьмы,
завязал, встал на колени и соорудил «бантики» из завязок на
щиколотках, плотно притянув штанины к ноге. - Шаровары-то сам надеть
сможешь, али тоже подвязать?
Зверев взялся за штаны из плотной шерстяной ткани, натянул,
завязал бантик на поясе - внизу «хвостиков» не было. Закрутил головой
в поисках носков. Как бы не так! Вместо них заботливый дядька протянул
байковые портянки:
- Давай, барчук, наматывай. Бо холодно нынче на улице.
Андрей задумчиво уставился на полоски ткани, и Белый, тяжко
вздохнув, принялся их накручивать:
- Ты хоть ногой к полу угол прижми, барчук! Неудобно же!
Последней была надета темно-синяя суконная жилетка почти до колен,
расшитая спереди и на спине рисунками в виде треугольников, с
несколькими квадратными бархатными заплатами, украшенными бисерными
тюльпанами, с пуговицами в виде палочек из сладко пахнущего
сандалового дерева и тонкой меховой оторочкой спереди и вокруг ворота
- вместо привычного Звереву воротника. Одеяние это Пахом насколько раз
назвал ферязью, и спорить с ним Андрей, естественно, не стал.
- Управились, - застегнув последнюю пуговицу, облегченно вздохнул
дядька. - Ну, айда в трапезную, голоден ты, мыслю, ако зверь дикий.
Девять ден не жрамши! Варя тут пока приберет. Али прилечь опосля
хочешь?
- Зря, что ли, одевался так долго? - усмехнулся Андрей. - Нет, не
лягу. Осмотреться хочу.
Он остановился у двери, постучал ногой по крайней доске. Из нее
выходили два шипа, вверху и внизу, которые попадали в отверстия
соответственно на полу и потолке. Вдоль косяка шла кожаная полоска -
наверное, чтобы не дуло. Это была первая дверь без петель, которую
Зверев видел в своей жизни. Забавно, что наркотический сон способен
предусмотреть подобную мелочь. Сны, вообще-то, обычно ограничиваются
перебиранием того, что есть в памяти, и никогда не показывают ничего
нового и неведомого. А тут - нате вам! Дверь без петель, на
поблескивающих салом подпятниках.
- Идем, барчук. Матушка, небось, заждалась.
- Да, идем, - кивнул Андрей, притворяя дверь за деревянную ручку.
В широкой горнице, на угол которой выходила лестница, ничего
странного не обнаружилось, если не считать бревенчатого потолка,
затянутых чем-то, похожим на пергамент, окон и сплетенных из тряпочных
обрезков половиков. Лестница со скрипучими ступеньками тоже мало
отличалась от тех, по которым Звереву приходилось бегать в реальности.
Ну, деревянная, а не каменная, как в школе или дома - что с того?
Зато трапезная поразила его изрядно. Помещение было размером с
половину баскетбольной площадки, потолок подпирали четыре стоящих
ровным рядком, резных деревянных столба. Укрытые скатертями столы
разворачивались ко входу основанием буквы «П» и могли вместить,
наверное, с сотню гостей - и то если не тесниться. Вдоль столов
тянулись укрытые толстыми пушистыми коврами скамьи, но во главе стола
возвышалось кресло - разумеется, резное, темно-темно-красное, с
высокой спинкой, обитой чуть более светлым бархатом, и широкими
подлокотниками, на каждом из которых легко разместился бы обед из
школьной столовой: две тарелки с супом и вторым, компот и два кусочка
хлеба. Еще для ложки, вилки и тарелки с пирожком место бы осталось.
Пирожки, кстати, имелись в наличии: низкое блюдо с десятком
румяных пирожков, деревянный ковш, над которым струился белый парок, и
массивные бутерброды ждали его на углу стола, справа от кресла. Андрей
ощутил, как у него и вправду засосало под ложечкой, быстрым шагом
прошел к угощению, перебросил ноги через скамью, сел.
- Кушай, кушай, сыночек, - предложила стоявшая рядом «матушка
боярыня Ольга Юрьевна», но стоило ему протянуть руку к пирожку, как
она испуганно охнула: - Как же ты, не помолившись, Андрюша?
Зверев замер от неожиданности, но сюжет забавного сна решил не
разрушать, сложил руки перед грудью, пошевелил губами, размашисто
перекрестился, после чего ухватил облюбованный пирожок и принялся
уплетать.
Пирог оказался с рыбой и грибами. Сочетание неожиданное - но на
вкус приятное. Вот только тесто было суховатое. Паренек придвинул к
себе ковш литра в полтора, отхлебнул светло-коричневого напитка н
поперхнулся от неожиданности: горячий напиток был злобно пряным, в нем
ощущалась и корица, и миндаль, и ваниль, и мед, и что-то очень
терпкое, и, кажется, даже перец. Андрей прокашлялся, снова отхлебнул.
Теперь, когда он был готов к такому невероятному букету пряностей,
жгучий напиток легко проскочил в горло. Юноша почувствовал, как он
сразу разлился по жилам, согревая тело до кончиков ушей и пальцев на
ногах, взбодрил разум, прогнал остатки сонливости.
Отставив ковш, Андрей потянул к себе бутерброд с толстым ломтем
копченой рыбы… и замер. До его сознания наконец дошло странное
понимание того, что все, что он только что ел,. - вкусно. Причем
угощение не просто имело вкус - оно имело вкус ярко ощутимый, а
напиток - даже резкий.
- Что ты, дитятко? - забеспокоилась боярыня. - Поперхнулся? Так ты
сбитнем запей.
Андрей кашлянул, сделал пару глотков. Сбитень был горячим,
остреньким, сладким. Острым и сладким настолько, что даже наяву такой
вкус не часто ощутить…
Во сне со Зверевым случалось всякое. И в пропасть падал, и
«Хорнеты» сбивал, и в море купался, и шашлыки ел. Но и невесомость
падения, и холод морской воды, и жар горящего самолета, и вкус
шашлыков всегда были слегка «картонными», ненастоящими. Огонь не
обжигал, холод не выстуживал. Пища осязалась, но не имела вкуса. А
тут… Он - ощущал! Он чувствовал вкус еды, вкус незнакомый, вкус,
который невозможно придумать, а уж - тем более - вообразить во сне,
увидев глазами. Эта была такая же настоящая еда, как та, что он ел в
столовой. И вдобавок - она утоляла голод и жажду. Во сне же, как
известно, сколько ни ешь, а если голоден - голодным и останешься.
- Ты кушай, кушай, - напомнила женщина.
- Спасибо… -Он откусил край бутерброда с рыбой, принялся медленно
жевать, теперь уже вполне сознательно прислушиваясь к ощущениям. Это
была рыба, по вкусу похожая на форель, но только белая. В меру жирная,
в меру сочная, почти несоленая. Настоящая…
- Господи, как оголодал, кровинушка, - погладила его по голове
боярыня. - Прямо с хлебом балык кушает!
- Матушка Ольга Юрьевна, - заглянула в дверь пухлая женщина в
повойнике и белом платье с коротким рукавом. - В погребе, никак,
крынки с гусями тушеными потрескались.
- Да ты что? - охнула боярыня и быстрым шагом устремилась к ней. В
дверях она оглянулась, кивнула: - Кушай, Андрюша, кушай. Вечерять
нескоро будем, - и вышла из комнаты.
Оставшись без присмотра, Зверев расслабился, хорошенько приложился
к ковшу со сбитнем, съел копченую рыбу, закусил парой пирожков. В
животе появилась приятная, неправдоподобная для сна тяжесть. Наелся.
Он встал, подошел к окну, но и здесь выглянуть на двор не смог -
вместо стекол в раме стояла сеточка из ромбовидных пластин слюды.
Юноша пожал плечами, вышел из трапезной, пересек по длинному
половику горницу, приоткрыл одну дверь - за ней оказалась большая
комната с кирпичной печью. Толкнул другую - там было просто помещение
с лавками, на одной из которых дремал бородач в засаленной рубахе и
портах. За третьей дверью открылась еще горенка, застеленная
половиками, с несколькими скамьями. Но самое главное - здесь на стенах
висело несколько кафтанов, душегреек и тулупов, стоял целый ряд сапог,
полусапожек и низких туфель, болталось на деревянных штырях с десяток
картузов и шапок разного размера и фасона. В общем - прихожая.
Андрей пересек комнатенку, с силой толкнул тяжелую створку,
сколоченную из досок в ладонь толщиной, и зажмурился от ударившего в
глаза яркого света. Он оказался на высоком крыльце, поднятом чад
землей не меньше, чем на три метра. Сверху оно было крыто уложенными
встык досками со смолистыми подтеками в щелях, ступени уходили вниз
вправо, вдоль самой стены, а впереди… Впереди открывался вид на
обширный двор, который можно было бы назвать хозяйственным, если бы не
два могучих камнемета, что стояли но дальним углам, метясь куда-то
Андрею за спину. Между ними тянулась стометровая земляная стена, в
которой темные пещеры (а как их еще назвать?) чередовались с жердяными
загородками. Поверх стены шел частокол в полтора человеческих роста
высотой с частыми бойницами размером с голову и еще тремя довольно
широкими. Напротив крупных бойниц стояли на деревянных станинах
длинные, метра по два, арбалеты с деревянными дугами. Возле одного из
них болтали два мужика в долгополых коричневых кафтанах, опоясанные
саблями. Если прислоненные к тыну копья принадлежали тоже им, то это
наверняка был караул. Или стража - как она тут должна называться?
Поразило Зверева то, что суетящиеся во дворе люди совершенно не
обращали внимания на столь фантастические агрегаты. Они невозмутимо
занимались своими делами. Какой-то мужик в шляпе с обвисшими полями
деловито переливал воду из высокой пузатой кадки из плотно подогнанных
досочек в деревянную же лохань. Из нее бок о бок пили пара телят и
четыре упитанные хавроньи. Другой мужик ковырял что-то долотом в
колесе с желтыми деревянными спицами, третий - опаливал факелом
растянутую в рамке шкуру. Пара теток, сидя друг против друга,
ощипывали здоровенных гусей. Рядом с ними возвышались две кучки -
птица голая и птица в перьях. Малышка лет пяти с прутиком в руках
сидела прямо на станине одного из камнеметов, следя за роющимися в
пыли курами. Куры частью крутились у ее ног, частью забрели в ближнюю
«пещеру» и выклевывали что-то меж сваленных там огромной кучей камней
- видимо, снарядов для «тяжелого оружия».
Впрочем, большая часть хозяйственных хлопот наверняка оставалась
скрыта от глаз: справа, начинаясь от дома, к дальней стене тянулись
жердяные сараи, в которых кто-то мычал, ржал, хрюкал, стучал и
позвякивал, слева стояли стена к стене несколько амбаров, срубленных
из бревнышек всего в голову толщиной, причем каждый имел прочную дверь
с наружной железной пластиной поперек створки. За амбарами виднелся
стог сена высотой с трехэтажный дом. Мало того - каждая из
хозяйственных построек имела чердак, и из каждого чердака тоже
выпирало плотно набитое сено.
Впрочем, Андрея больше всего заинтересовало, естественно, оружие.
Он сбежал по лестнице, двинулся через двор к дальней стене и…
- Вика? - Он остановился, глядя на девицу в длинном платье,
подвязанном красным пояском под самой грудью, и в платочке, из-под
которого свисала чуть ниже лопаток коса с атласным бантиком. Розовые
щеки с ямочками, те же тонкие губы, те же глаза и вздернутый
остренький нос. Он повысил голос: - Вика?
На этот раз величаво ступающая с коромыслом на плечах девушка
повернула к нему голову, смущенно улыбнулась:
- Меня кличешь, Андрей Васильевич?
- Ты кто?
- Варвара я, Андрей Васильевич, - остановилась та. - Старого
Трощенка дочь, нетто не признали?
- Считай, что признал… - Зверев перевел взгляд на деревянные
ведра, и его осенила мудрая мысль: - Ну-ка, поставь!
- Зачем тебе, Андрей Васильич? Никак, напиться желаешь? Так вода -
она колодезная. А ты, сказывали, недужил изрядно…
Тем не менее, коромысло Варвара опустила, положив поверх ведер, и
смущенно потупила глаза. Андрей убрал коромысло в сторону, подождал,
пока вода успокоится, и наклонился над одной из бадеек. Не зеркало,
конечно - но уж получше узенького клинка.
Из темной воды на него глянуло почти знакомое лицо. Разве только
чуть попухлее, и волосы длинноваты. Отросли, что ли, за время наркоза?
Тело тоже показалось не совсем знакомым. Вроде и не жирное - живота он
у себя нынешнего не отметил, - а все равно крупноватое.
Зверев решительно расстегнул ферязь, сунул ее девушке, содрал с
себя рубаху, снова склонился над водой.
Зрелище открылось весьма неплохое. Чертовски неплохое. Не
Шварценеггер, конечно, но мышцы вырисовывались весьма рельефные. Витя
Стеблов с параллельного класса уже год культуризмом занимался - так он
даже близко к такой картинке не подошел, хотя и любил выпендриться, в
одной футболочке после физкультуры но этажам пройтись - как бы жарко
ему, вот и не одевается. Да, такое и вправду только во сне привидеться
может.
И тут Андрея посетила еще одна мысль, на этот раз шальная. Он
решительно поднял бадью и опрокинул себе на голову.
- Ой-ё-о… - От неожиданного ледяного холода на миг перехватило
дыхание. Кожа мгновенно покрылась мелкими мурашками, плечи свело.
Мерзкий холодный ручеек заструился со спины в штаны.
- Да ты что же, барчук?!! - с крыльца с дробным топотом слетел
Пахом Белый, накинул ему на плечи опашень. - Что же ты творишь?! В
горячке еще вчерась метался, а ныне уж, не помолясь, без парилки, под
воду холодную лезешь! А ты, дура, чего смотришь?! Плетей на конюшне
давно не пробовала? От, боярыня тебя вдосталь накормит!
- А я? - растерялась Варя. - Я чё? Я…
- Порты сухие тащи, дура! Белье за домом сохнет. Неси, пока не
заметил никто…
Дядька, обняв Андрея поверх овчинного опашня, потянул его вверх по
ступеням, в дом, и дальше - в комнату, в которой Зверев очнулся. Здесь
торопливо растер юношу внутренним мехом одежды, сбросил ее на пол,
откинул с постели покрывало с кружевным краем, приподнял одеяло и чуть
не насильно уложил Андрея туда:
- Что же ты, барчук?! Ну да ладно. Я быстро одежку отнесу да баню
велю стопить. А как Варька порты принесет, в сухое переоденешься.
Молодой человек не ответил, переваривая неожиданные результаты
эксперимента.
Он чуть не задохнулся от холода! Во сне такого не бывает. Во сне
может быть просто холодно. Но уж ведро колодезной воды на голову во
сне - от такого просыпаются, порой даже с криком. Если наяву спящего
облить - вскочит. Да чего там сон! Сознание человек потеряет - и то
его ведром воды в чувство привести можно! А тут… Как наяву!
В дверь бесшумно просочилась девушка. Втянув голову в плечи, она
кинула на сундук неглаженые портки и черные шаровары, тут же выскочила
наружу. Андрей поднялся, переодел нижнее белье, опоясал Рубаху и снова
лег в постель. Ему нужно было хорошенько подумать.
В глубине души он все еще продолжал надеяться на то, что это
все-таки сон. Или наркоз. Всплыла даже мысль о коме, но ее молодой
человек усилием воли запихал обратно в подсознание.
1 2 3 4 5 6