Все и увяжет, и заседлает, и лошадей из
общего табуна приведет. Знай только подбородок держи повыше да щеки
гордо надувай, дабы на прочих бояр походить.
- Ну чего застрял, блаженный, - весело прикрикнул на холопа ведун.
- Аида, шевелись. Княжескую свиту нагонять надобно.
Рать уходила вперед, оставляя за собой обширный вытоптанный
участок зимней степи с оспинами кострищ, ровными черными кругами
вокруг них, да редкими кровавыми пятнами большей частью от зарезанных
на ужин скакунов - кто-то из коней захромал, кто-то отек ногами,
кто-то замучился коликами. Мертвое тело запытанного пленного торка
покоилось на полпути между оставленной стоянкой и длинной полосой из
красных пятен, конских костяков, полуголых человеческих тел - итогом
утренней стремительной атаки. По другую сторону лагеря остался еще
один след отдыха рати - разрытый местами до травы снег, россыпи
коричневых катышей, кострища конюхов: здесь паслись кони муромской
дружины. Лошадь - она ведь не мотоцикл, не машина и не танк; ее на
ночь не заглушишь и рядом с палаткой не оставишь, у нее тоже свои
естественные надобности имеются, которым среди многотысячного лагеря
не место.
Дружина уходила дальше, разбросав в стороны стремительные дозоры,
выпустив на много верст вперед головной полк, готовый либо встретить
врага и связать боем до подхода главных сил, либо разбить новый
лагерь, сэкономив для отдыха дружины лишний час. Уходила, вытянувшись
в две широкие колонны по обе стороны от обоза со съестными припасами и
фуражом, лубками, с запасенным в огромных мешках целительным болотным
мхом, с сотнями щитов, что трескаются, расползаются на ремнях,
разлетаются в щепы чуть не после каждой стычки.
Свой обтянутый тонкой яловой кожей и расписанный пятью
мальтийскими крестами - символами всех сторон света - деревянный диск
ведун не зря оковал по краю толстой железной полосой. Тяжело и дорого
- по и хватало такого щита на добрый десяток стычек. Для одинокого
путника, что не может менять оружие по пять раз за схватку - аргумент
немаловажный.
- То-о-рки!!!
- Проклятие! - Олег, который на этот раз был не одиночкой сам по
себе, а шел в составе общего войска, схватился за саблю и тут же
скривился от боли. Нет, сегодня он явно не боец. Только щитом
прикрываться и способен.
- Я тут, боярин! - моментально встрепенулся Будута. - Звал,
боярин?
- Толку с тебя...
Глядя на накатывающуюся с востока темную массу, ведун не спеша
снял с луки седла щит и поставил краем на колено, прикрывая тело и
конскую шею. Справа и слева защелкали тетивы, навстречу степнякам
взмыли, исчеркивая небо тонкими штрихами, тысячи стел. Почти сразу
навстречу вспорхнули тысячи их сестер. Олег вскинул щит над головой -
и почти сразу в него дважды ударили граненые наконечники, острые жала
которых выглянули с внутренней стороны почти на ширину пальца. Кому-то
по ту сторону обоза повезло меньше, и он, хрипло вскрикнув, сполз с
седла на землю. Впереди, жалобно заржав, понеслась лошадь, еще одна
рядом забилась на месте, высоко вскидывая задние ноги. Сидевший на ней
дружинник после третьего скачка вылетел через голову скакуна. Слева
пегая лошадка просто тихо упала на землю, придавив ногу не ожидавшему
такого всаднику. Воин отчаянно ругался, взмахивая тугим двугорбым
луком - то ли от бессилия, то ли от боли.
- Ур-ра-а-а! Ур-а-а!!! - От воинской колонны оторвались две
плотные массы сотни по три широкоплечих богатырей и не использующих
луки варягов, ринулись степнякам навстречу, опустив рогатины и склонив
головы к конским шеям. Олег на миг охнул, поразившись отважному
безумству, но тут же сообразил: все стрелы торки уже выпустили по
воинской колонне, и теперь остановить копейный удар способны только
такой же встречной атакой. А степняки, известно, прямой сечи
побаиваются.
Так и есть - черная плотная лава отвернула, уносясь обратно в
степь и оставляя под копыта кованой рати около полусотни своих
лишившихся скакунов товарищей. Некоторые пешие торки разворачивались,
вскидывали щиты, над которыми выглядывали блестящие кончики мечей,
некоторые с криками предсмертного ужаса пытались убежать от
откормленных русских скакунов - участь и тех, и других была одинакова.
Конные сотни промчались, не сбрасывая хода ни на шаг, и после них
осталось лишь кровавое бездыханное месиво.
- Похоже, счет опять не в пользу торков, - подвел приблизительный
итог Середин. - Наши раненые и безлошадные остаются при нас, а поганых
добивают поголовно. Это не считая стрел, что тоже нам достаются.
Ладно, посмотрим, что дальше будет. Сейчас они припасы стрел у своих
обозов пополнят да снова появятся.
- Не появятся, боярин! - гордо вскинулся Будута, разглядывая
рассеченный стрелой от пояса до самого низа подол тегиляя. - Бона, как
мы им дали! До света ныне бояться будут!
Олег только хмыкнул в ответ - и оказался прав. До сумерек торки
налетали еще три раза, теряя скакунов и людей, расстреливая десятки
тысяч стрел, спасаясь от встречных атак, причем не всегда успешно.
Два-три десятка коней с перекинутыми через седла мертвыми степняками
дружинники все-таки привели. Но все, чего смогли добиться поганые -
это задержать движение колонны на полчаса-час, пока пешие воины меняли
раненых или убитых коней на свежих из заводного табуна.
Тем не менее, вместо традиционного пира князь Гавриил созвал
вечером военный совет, состоящий, впрочем, из завсегдатаев всех
пиршеств: воевода Дубовей, трое попов с постными лицами, трое любимых
княжеских богатырей, молчаливых, но одним своим видом способных
усмирить самого ярого задиру, десяток родовитых бояр - за каждым из
них стояло не меньше сотни вооруженных холопов, - пятеро дружинных
тысяцких и два десятка сотников. Воеводу и нескольких сотников Олег
еще помнил после прошлого своего приезда в Муром, но остальных не
знал, а потому предпочел помалкивать, присев за спинами воинов на
чурбачок недалеко от входа в шатер. Кроме него, в походных княжеских
хоромах сидели только двое: сам князь на резном складном табурете да
птица Сирин на его родовом вымпеле. Впрочем, ныне при дворе птицу сию
предпочитали называть Фениксом. - Рубить надобно нехристей! - горячо
доказывал князю молодой, с еще только пробивающейся бородкой воин.
Судя по тяжелой золотой цепи на шее, нескольким массивным перстням и
кровавому бархатному подбою бобровой епанчи - боярин не из последних.
- Ныне каждый узреть мог: ако цыплята от коршуна, поганые от нас
разбегались, ако неразумные овцы пред клыками волчьими, падали! Гнать
их надобно, обрушиться дланью господней, да и побить всех единым
махом, дабы и помыслить не могли противиться воле твоей, княже.
Одолеем торков в горячей сече - славу себе добудем великую, а тебе,
князь Муромский, победу.
- Где ты их в степи-то сыщешь, боярин Александр? - недоверчиво
покачал головой воевода. - Они ведь - как ветер. Вроде и рядом он
завсегда, да ни в жизть не поймаешь.
- За день четыре раза торки обернулись. Стало быть, и лагерь их
недалече, час пути на рысях, не более. Дай мне пару тысяч, княже, и я
тебе до вечера привезу голову их хана и весь обоз походный...
- Да не лагерь там, а сани со стрелами, - не выдержав, вмешался
Олег. - Бросят степняки сани эти не жалеючи, и гоняйся за ними
неведомо где. Неужели непонятно: заманивают они нас, с пути сбить
хотят, заставляют в догонялки бесполезные играть...
Середин поспешно встал, пока его не попрекнули столь грубой
невежливостью.
- А, это ты, боярин? - вскинул голову князь. - Как же, как же,
поминали тебя намедни за службу честную. Так каково мнение твое о
набегах торкских?
- Я с тобой не ради славы ратной пошел, княже, - придвинулся ближе
ведун, раздвигая сотников плечом, - а ради мести. Мести за сотни
товарищей моих, что обманом в рабство были проданы. Коли на рать
торкскую повернешь - разбегутся они, трусость степняков всем известна.
Славу получишь, князь, да ничего более. Опять разбойничать торки
станут, кровушку русскую проливать, холопов твоих в неволю угонять. Не
славу искать нужно, а логово народца поганого. Выжечь его начисто, как
язву гнилую, и дело с концом. Донесли ведь люди торговые, где торки
город свой прячут. Вот на него идти и надобно! Захотят остановить:
пусть на пути встают, грудью заслоняют. А стрелы пускать любой сайгак
может, не след на это внимания обращать.
- Не русское это дело - с бабами да детьми воевать! - возмутился
боярин. - Нашему духу потребно в чистом поле с силой воинской
схлестнуться, а не к чужим сундукам тащиться, от вызовов ратных
хоронясь.
- Вестимо, боярину Александру ведомо, что я токмо левой рукой ныне
биться способен, - спокойно произнес Олег, - коли он прилюдно
трусливой нерусью меня называть отваживается. Однако же с подобным
молокососом я и одной левой управлюсь, коли князь спор божьим судом
разрешить дозволит.
- Я ради такого дела клятву принесу правую руку в споре нашем не
применять! - заносчиво выкрикнул юный боярин.
- Нет в том нужды, - неожиданно пригладил широкую бороду воевода.
- Пока гость наш немощен, я за него в суде божьем выступить готов.
- Прости, Дубовей, - возразил один из богатырей, имени которого
ведун даже не знал, - но твое дело - полки водить. Спор же за ведуна
Олега я готов разрешить.
Молодой боярин побелел, как зимняя степь, и, кажется, даже
сглотнул. Похоже, он не знал, что именно Олег Середин три года назад
спас Муром от хазар, найдя тайный лагерь разбойников, а потому
заступников у него в здешней дружине хватало.
- Оставьте, други, - взмахнул рукой князь Гавриил. - Ныне у нас
один враг. Вот против него мечи и точите. Свар в дружине своей я не
потерплю! Однако же, боярин Олег, откель проведал ты о том, кто тайну
логова поганого мне открыл?
- Случайно угадал, княже, - низко склонил голову Середин, пряча от
здешнего правителя улыбку.
Тоже, секрет Полишенеля - кто главный шпио в чужих землях, кто
тайные дороги разведывает и каждое кочевье с лотком торговым всунется?
Купцы, естественно, кто же еще! Они и товары продаю' и секреты чужие,
и свои тайны по сходной цене сдать могут. А главное - никуда от них не
денешься. Знаешь, что шпионят, а никуда не денешься. Без торпл
ли(***32) ни одна страна долго жить не может, и казна без людей
торговых скудеет.
- Впрочем, сие ныне не важно, - вполне разумно потер подбородок
князь. - Главное, ведомо на? где торки в зимние месяцы отсиживаются,
куда ба своих на время набегов прячут. Так куда коней справим, други?
В логово поганое - баб вязать - аль в поле, для честной сечи, потехи
кровавой? Ты ка мыслишь, отец Серафим? Какой совет мне дашь в имя
Господа нашего, Иисуса Христа?
Воины замерли, ожидая ответа далекого от ратного дела старца. Тот,
одетый, несмотря на холод, суконную, грубого плетения рясу, погладил
черный маслянистый посох, пожевал губами, отчего длинная седая борода
затряслась, и свистящим шепотом изрек:
- Мыслю я, княже... Славы своей в поле чистом искать и кровь лить
неведомо где - есть гордый пустая и богопротивная. Не о славе мыслить
тебе надлежит, а о единоверцах своих, что в тяжкой неволе у нехристей
в застенках таятся, что токмо на божью помощь в молитвах своих
уповают. К ним идр княже. В логово поганое, к капищам языческим. (
благе ближних своих помни, княже, а не о своей гор дыне.(***32) Ее
сколько ни тешь, все мало...
- Да будет так! - поднялся с походного трона Муромский князь,
широко перекрестился, поклонился собравшимся воинам. - Не своей славы
ищем, а ради покоя земли русской и к славе христовой труды свои
кладем. К логову степному далее шагаем. Сече с горками по нашему
почину не бывать!
- Это верно! Правильно, в берлоге медведя бить надобно, а не по
чаще за ним бегать. Нетто мы собаки - на каждого пустобреха кидаться?
Гнездо разорим, и воронья не станет... - По рядам собравшихся мужчин
пронесся вздох облегчения. Теперь, когда вопрос был решен, и для всех
наступило время определенности, избранный путь казался самым верным и
разумным.
- Эй, Стефан, - крикнул князь, падая обратно на трон. - Что гостей
моих голодными держишь? Истомились все с дороги да с трудов. Нечто
кашевары угощения наварить не успели? Неси!
Тут же появились холопы в овчинных зипунах с желтым шнуром,
сноровисто раскатали на плотно утоптанный воинами снег толстую, в три
пальца, войлочную кошму, поверх начали бросать короткошерстные розовые
с сине-зеленым рисунком ковры. Гости, поначалу отпрянувшие к стенкам,
вернулись к середине, начали рассаживаться от очага к трону.
- Боярин Олег, - подманил ведуна князь. Холоп, коего я к тебе
приставил, вечор уверял, голыми руками ты поганого в полон захватил да
двух еще поразил до смерти?
- Почти что так и было, княже, - кивнул Середин. - Токмо после
подвига сего у меня рука так отбита, что и сабли поднять не могу.
- Однако, - покачал головой муромский правитель. - Немало
богатырей на службе моей побывало, но такого я ни про кого еще не
слышал. Как же тебе это удалось?
- Легко, - скромно ответил Олег. - Первого на скаку аккурат в
челюсть прямым уложил, второго окантовкой щита поймал, третьего...
Третьего не помню. Со страху, видать, помер, все это увидев.
- Молодец! - от души расхохотался князь. - Слухи про тебя ходят
всякие, и в плечах твоих косой сажени не наберется, но воин ты, вижу,
добрый. От ворога не бежишь, удача тебя любит... Иди на службу ко мне,
боярин. Платой не обижу, поместье дам на землях урожайных, тысяцким
зараз поставлю. Воеводой, помню, ты мне ужо послужил, не испугался.
- Да надолго не хватило меня, княже. Прости, но скитание, видать,
на роду мне написано. Не дал Бог ни дома, ни двора, ни жены с
детишками. Нам ли, смертным, супротив сто воли идти?
Ведун специально намекнул новообращенному князю на единого бога, и
правитель отступил, не стал гневаться на строптивого гостя:
- Гляди, боярин. Попросишься - поздно будет.
- Ужель не возьмешь, коли проситься начну, княже? - преувеличенно
удивился Середин.
И муромский правитель махнул рукой:
- Ты прав, боярин, возьму. Ладно, броди. Как утомишься, приходи.
При моей дружине завсегда место найдется. - Князь пошарил у себя на
поясе, отцепил небольшой мешочек, протянул ведуну. - Вот, держи,
калика перехожий. Полонянина твоего я вечор ради дела общего опросил с
пристрастием. Подозреваю, ныне он ни на что более не годен.
Олег молча кивнул, сунул кошель за пазуху.
- И о руке своей не грусти. Коли Бог торкское логово захватить
поможет, равную долю со всеми дружинниками получишь.
Середин опять с достоинством кивнул, но благодарить не стал.
- Не хмурься, боярин, - поднял золотой кубок с самоцветами князь.
- Ну да, долю я тебе не боярскую, а ратную определил. Так ведь ты
холопов с собой в поход не привел, сотню под руку брать отказываешься.
Откуда более?
К этому времени холопы успели развернуть длинное шелковое
полотнище, заменяющее стол, поставить на него кувшины с вином и с
медом, разнести деревянные и серебряные блюда с вареными половинками
цыплят. Перед князем Гавриилом двое слуг водрузили опричное блюдо с
копченой осетриной, нарезанной крупными кусками. Муромский правитель
потянул верхний, передал ведуну:
- Вот, отпробуй угощения с моего стола, боярин Олег, да оставь
грусть свою снаружи.
Это уже была честь. Опричное угощение, в отличие от всего прочего,
что каждый желающий мог брать, сколько душа попросит, ставилось
хозяину дома, и тот оделял им отдельно тех, кого желал, в знак особого
уважения, почтения, выражения благодарности. Получив из рук Гавриила
этот кусок, Олег переходил из «общей массы» княжеского окружения,
многих из которого правитель и вовсе не знал, а привечал лишь ради
рода или вежливости, в число особо отмеченных друзей. Личных друзей.
- А давайте, други... - Ведун потянулся к поставленной перед ним
деревянной, покрытой черным лаком чаше, но ближний холоп с ловкостью
опытного иллюзиониста ухитрился подменить ее серебряным кубком. -
Давайте, други за князя нашего Гавриила корцы наши поднимем. Князю,
что первым веру Христову на Руси принял, меч в ее защиту поднять
решился, что главным заступником для слабых стал и судьей честным для
обиженных.
1 2 3 4 5