А как он рисовал, выпиливал, какие игрушки клеил! Ну кто, кто это сделал? - вдруг в отчаянии закричала она, сжав маленькие кулачки.
Мы не могли ответить на этот вопрос и неловко молчали. Цуца между тем вдруг словно очнулась и как-то нервно засуетилась.
- А вот я вам сейчас покажу, - приговаривала она, вскочив со стула. Вы должны посмотреть, какой был мой Заза. Пойдемте, пойдемте... - позвала она, и мы, не в силах перечить, смущенно поднялись со своих мест.
Комната, куда она нас привела, была гораздо меньше и принадлежала, видимо, ее сыну. Здесь было больше свободы: по стенкам висели портреты известных футболистов, даже целых команд, валялись сдутый мяч, велосипедный насос, стоптанные кеды. А одну стену занимали стеллажи, на которых чего только не было: спутанные провода, паяльники, инструменты, но самое главное, они были заставлены творениями рук Зазы. Макеты кораблей, самолетов, домики, башенки, человеческие фигурки - из бумаги, картона, фанеры, пластилина. А в углу на отдельной подставке стоял замок.
Видимо, Заза и впрямь был талантливым мальчиком. Во всяком случае замок у него получился отличный. За пластилиновым рвом с контрэскарпами вздымалась крепостная стена, склеенная из спичек с обрезанными головками. С равными промежутками выдавались из стены сторожевые башни, сложенные из маленьких кирпичиков. А за оборонительными сооружениями высился господский дом - с богатыми парадными дверями, со слюдяными витражами в овальных окошках, дымовыми трубами на покатой металлической крыше.
- И представляете, там, внутри, тоже все как настоящее, - продолжала, захлебываясь, Цуца. - Зала с камином, спальни с кроватями... Это Нугзар ему все покупал - и материалы, и инструменты. А когда не стало его, так и Заза... все забросил. Вы посмотрите, посмотрите!..
Потом Епифанов признался мне, что сделал это только из вежливости: не хотелось огорчать мать Зазы. Но так или иначе, а он наклонился над замком, взял крышу и снял ее. Так он и остался стоять с этой крышей в руках и в полном изумлении. А мы все тоже столпились вокруг и смотрели, совершенно не зная, что сказать. До тех пор, пока Цуцунда Квициния, тихо охнув, не начала вдруг оседать на пол - Нестор подхватил ее в самый последний момент.
Никаких спален и каминов под крышей не оказалось. Вместо этого в замке Зазы были грудой навалены пачки десятирублевок.
Директор мясокомбината
Зазу Квициния, мальчика, который мечтал когда-нибудь зажить "как люди", убили выстрелом в затылок около двенадцати часов ночи.
Десяток оказалось на двадцать семь тысяч рублей. (Спальни и камин все-таки обнаружились под ними, но были сломаны и смяты.)
При осмотре в кармане Зазы найдены две игральные кости.
Врагов, по словам матери, у него не было. Друзей - полный двор.
Над всеми этими фактами я бесплодно размышлял следующим утром, двигаясь по направлению к Министерству внутренних дел Абхазии. Фантазировать можно было сколько угодно, но вопросов все равно получалось гораздо больше, чем ответов. Как попала такая куча денег к пятнадцатилетнему школьнику? Предположим, игра в кости. Но у кого можно столько выиграть, да еще получить наличными? Или взять само убийство: эксперт еще вчера определил, что стреляли, видимо, из пистолета. Пистолет - не детская игрушка, значит, скорее всего, здесь замешан взрослый. Зазу убили, чтобы не отдавать долг? Но взрослый, да еще такой, который ходит с пистолетом, мог бы просто послать мальчишку куда подальше!
От гостиницы "Тбилиси", где меня поселили, до министерства полчаса ходу через весь центр Сухуми. К концу этого пути я вдруг неожиданно для себя ощутил, что наконец-то начал вникать в работу уголовного розыска и даже, кажется, проникаться ею: меня охватил азарт поиска ответов на вопросы.
Когда я открыл дверь в кабинет, глазам моим предстала удивительная картина: Епифанов с Гольбой сидели за столом напротив друг друга и с сосредоточенным видом кидали кости. Я вошел как раз на возгласе Зураба:
- Одиннадцать! Отлично, просто замечательно!
- Похоже, ты прав, - задумчиво прогудел в ответ Епифанов. Увидев меня, он воздел в приветствии свою лапищу, издали смахивающую на расправленную боксерскую перчатку, и довольно бесцеремонно сообщил Гольбе:
- А вот и наш летописец пожаловал. Что будем с ним делать?
Но профессия журналиста - приставать к занятым своим делом людям, и меня так просто не смутишь. Я на всякий случай пошире улыбнулся и заявил:
- Отправьте туда, где поинтереснее.
Епифанов поднялся со стула, заняв сразу полкомнаты, и сказал загадочно, указывая на стол, где лежали удачно выкинутые Гольбой кости:
- Самое интересное - здесь! Всё, - продолжал он, рассовывая по карманам авторучки, ключи, записную книжку, - я в прокуратуру. Кантария отрабатывает жилой сектор. Зураб едет в школу. И прошу учесть, чтобы потом не было претензий со стороны заказчика: вполне может так случиться, что ничего интересного в ближайшее время не будет. Всяких там гонок-перестрелок... Не кино. Работа у нас нудная, муторная и кропотливая. Копаем себе с разных сторон потихоньку, а бывает, выроешь здоровую яму, гору земли перелопатишь, а там - ничего. Шиш.
На этой мажорной ноте он удалился, но казалось, пол еще какое-то время дрожит под его шагами, как после прошедшего поезда.
Гольба задумчиво потеребил усы и осведомился:
- Со мной поедешь или отвезти тебя к Нестору?
- А что значит "отрабатывает жилой сектор"?
- Это значит, что он со своими оперуполномоченными ходит по квартирам и широким бредешком ловит мелкую рыбку: может, кто чего видел, может, кто чего слышал.
Поразмыслив, я выбрал школу. Но тут же самокритично отметил, что, наверное, пренебрегаю буднями милицейской работы. Что моя задача не след найти, а описать, как его ищут. Конечно, в школе можно узнать что-нибудь любопытное про Зазу и его окружение, но ведь по-настоящему копают, по выражению Епифанова, Кантария с помощниками... Отметив это, я все-таки слабовольно поехал с Зурабом.
Школа была на каникулах. И поэтому Циала Абасовна, классный руководитель восьмого (теперь уже девятого) "Б" вела экскурсию как по местам прошедших боев.
- Заза обычно садился за самый последний стол в ряду, вон там, у окна, - говорила она. - Последние два года он все хуже и хуже учился, ничего не хотел делать. - Это после смерти отца началось, как будто что-то сломалось в парне. Действительно, такая глупость! Нугзар совсем молодой был, сорок лет. И на тебе - инфаркт! Конечно, им с матерью тяжелей стало жить, но дело ведь не только в этом. Цуцунда ничего на сына не переложила, все на себя взяла, пальцем о палец ему ударить не давала. Вот и недавно: предлагали мы ему после восьмилетки в ПТУ пойти, все-таки стипендия, да и профессия сразу в руках. А она - ни в какую. Плакала тут: пусть дальше учится, может, в институт поступит, образование получит.
Циала Абасовна со скорбным изумлением, как бы и сейчас еще поражаясь материнской слепоте Квициния, выгнула брови:
- Какой институт, еле-еле на тройки вытягивал! Я уж его стыдила. Заза, говорю, отец твой уважаемый человек был, бригадир, передовик, а ты кем будешь! И знаете, что он мне однажды ответил?
- Космонавтом? - усмехнулся Гольба.
- Нет. - Учительница горестно сжала губы. - Директором мясокомбината!
Зураб сунул руку в карман, вытащил две костяшки, спросил будто бы между прочим:
- Никогда не видели у Зазы такого?
Лицо у Циалы Абасовны враз поскучнело.
- Видела ли я? Да вы лучше спросите, был ли у меня в том учебном году хоть один день, когда я этих проклятых костяшек не видела! Начиная с прошлой осени полшколы просто с ума сошло! С пятого по десятый - все играют. Как зараза какая-то... И кто только принес это к нам? У них это называется "зари".
- Значит, вы были в курсе, что ваши ученики занимаются игрой в кости? - уточнил протокольным голосом Гольба.
- А как же! Да у меня их дома - целая коллекция! Но сколько ни отбирай, они новые приносят. Наверное, во всем Сухуми уже ни одной детской игры с костяшками не осталось, которую бы они не разорили.
- А в чем причина такого повального увлечения? - спросил я.
Она окинула меня задумчивым взглядом и ответила нехотя, словно я вынуждал ее признаться в собственном грехе:
- Причина та же, что для всех прочих азартных игр: надежда выиграть.
- Ну, азартные игры не сегодня придуманы, - продолжал я настаивать. А ведь вы говорите, это только недавно началось. Не в "ножички" же играют, не в "слона", не в "молчанку"... Может быть, это и среди взрослых так же распространено? - повернулся я к Гольбе.
Он отрицательно покачал головой.
- У нас в республике за азартные игры на деньги предусмотрена уголовная ответственность. Но наступает она только с шестнадцати лет.
- Так в чем же причина? - снова спросил я у учительницы. И добавил, пытаясь скрасить свою настырность улыбкой: - Извините, профессиональная привычка - желание обязательно докопаться до корней.
Циала Абасовна молчала, опустив глаза. Я видел, что ей тягостен этот разговор.
- Причина... - сказала она наконец. - Я ведь не социолог, всего лишь учительница... Вам, приезжему, это, наверное, трудно будет понять, но у нас, на юге, встречаются люди, которые не считают нужным скрывать, что у них есть деньги. Много денег. Потому что, кажется им, деньги и нужны для того, чтобы другие люди видели, как их у тебя много... Я вам не буду сейчас говорить, что они позорят нашу республику, что из-за таких, как они, чуть не каждого грузина, абхазца, свана, мегрела заведомо считают жуликом и подпольным миллионером. Я вам только скажу, что не все у нас такие. Что других гораздо больше. Тех, кто строит дома, пашет землю, работает на заводе! - Она подняла на меня гневный взор, на щеках ее горели два пунцовых пятнышка. - Вам я это могу объяснить, детям - нет. Когда у одного отец, как у Зазы, крановщиком работает, а у другого...
- Директором мясокомбината, - тихонько подсказал с ироничной усмешкой Гольба.
- Да, - с вызовом согласилась она. - И этот самый директор, между прочим, не за решеткой сидит, а в своем кресле, процветает и благоденствует. И сыночек его с первого класса ходит с японскими часами, а к пятнадцати годам у него есть все: мопед, моторка, импортный магнитофон. И карманные деньги. Я ответила на ваш вопрос?
- Не совсем. - Я пожал плечами. - Мне неясно только, зачем играет сын директора мясокомбината?
Циала Абасовна посмотрела на меня в упор и горько усмехнулась.
- У нас так говорят: беден не тот, у кого ничего нет, а тот, кому мало того, что у него есть...
- Ну хорошо, - прервал нашу философскую беседу Зураб. - Меня, например, сейчас другое интересует: по каким правилам они играют, на что, какие ставки?
- Правила простые - дальше некуда. И это самое отвратительное, устало ответила учительница. - Потому что даже здесь им не приходится думать, напрягать мозги. Кидают две костяшки по очереди, у кого больше, тот и выиграл. А на что играют... Началось вроде бы с пустяков. Знаете, есть такой польский, кажется, журнал - "Стадион"? В нем перед прошлым футбольным чемпионатом печатали коллективные портреты знаменитых сборных команд. Ну, мальчишки у нас все помешаны на футболе, покупали журналы в киосках "Союзпечати", вырезали картинки, вешали на стенку. Потом одно время все про них забыли, а тут вдруг вспомнили опять - и началось. Сначала менялись ими, потом стали менять картинки на футбольные мячи, на книжки, да мало ли на что! А потом стали и продавать. Закон рынка: спрос определяет предложение. У меня волосы дыбом поднялись, когда я первый раз услышала эти цены: по тридцать, по сорок рублей за картинку! Ну, разумеется, больше всех картинок оказывалось у тех, у кого больше денег. Вернее, кому больше денег доставалось от родителей. Короче, при продаже один получал картинку, другой - деньги. Но обоим хотелось и деньги, и картинку. Вот тут, кажется, и началась игра в "зари"...
- С кем играл Заза? - спросил Гольба.
Она пожала плечами.
- У меня в классе восемнадцать мальчиков. И половина, по-моему, этим занимается. За всеми ведь не набегаешься: сидят где-нибудь в углу на заднем дворе, а подойдешь - раз, и кости у кого-нибудь из них в кармане!
- Одного хотя бы назовите, - попросил Гольба. - А уж мы от него об остальных узнаем.
- Пожалуйста. - Она снова пожала плечами, всем своим видом выражая неверие в успех этой затеи. - Например, Гоча Ахуба. Только вряд ли он вам про других что-нибудь скажет. Пять лет твержу им, что сказать правду далеко не всегда значит совершить предательство...
- И как результат? - не удержался Зураб.
Циала Абасовна тяжко вздохнула.
- Увидите сами...
Губа не дура
Гоча Ахуба был занят тем, что поливал из шланга белый "мерседес". Он делал свое дело сосредоточенно, стараясь, чтобы влага по справедливости доставалась каждому квадратному сантиметру роскошного тела машины. В левой руке Гоча держал наготове тряпку. Если на полированной поверхности обнаруживалось пятнышко, он пускал ее в ход мягкими круговыми движениями. Глядя со стороны на упоенного работой Гочу, я подумал, что эту обязанность - мыть на глазах у всего двора белый "мерседес" - он, пожалуй, никому не уступит. Ни за серединку от яблока, ни за алебастровый шарик. Автомобиль сверкал под солнцем, как драгоценный камень.
Зрителей Гоча заметил давно, но показать это считал, наверное, ниже своего достоинства. А может быть, он просто привык к зрителям. Парень сунул шланг в пластмассовое ведро, туда же кинул тряпку, а сам отошел на шаг и склонил голову на плечо, словно оглядывая только что созданное им произведение искусства.
- Папин? - дружелюбно поинтересовался Гольба.
Гоча наконец соизволил обратить на нас внимание. Кинул в нашу сторону холодный, полный сознания собственного достоинства взгляд и хотел было молча отвернуться, но тут заметил в руках Гольбы красную книжечку.
- Дедушкин... - пробормотал он неуверенно.
А я отметил, что уже самый вид сотрудника милиции привел Гочу в некоторую растерянность. И поразился: неужели генетическое?
Мы пересекли двор и уселись за некрашеный так называемый "пенсионерский" столик в тени огромного платана. Платан был старый, тоже пенсионного возраста, с облетевшей от старости корой. Полуденное солнце путалось в его густых ветвях и застревало где-то, не добравшись донизу. От толстого и гладкого, как колонна Большого театра, ствола исходила прохлада. Я вспомнил предостережения Циалы Абасовны и подумал, что это удачная обстановка для изнурительной беседы, которая, видимо, предстоит нам с представителем поколения, почитающего упрямство одной из основных человеческих добродетелей.
Мне хотелось угадать, с чего начнет разговор Гольба. Самое главное для него сейчас, это я понимал, установить с мальчишкой контакт, вызвать его на откровенность. Я пытался прикинуть, что бы я сказал на его месте. Ну, например, так, проникновенно: "Старик, мужской разговор. Ты можешь помочь нам найти убийцу?" Но тут же я ставил себя на место Гочи и размышлял так, настороженно: "Знаем мы эти штучки! Ишь чего захотел: расскажи ему про все наши дела! Найдут они убийцу, не найдут, а мне больше во двор не выйти до конца жизни..."
Я всматривался в напряженное лицо Гочи Ахуба, видел тяжелый, застывший взгляд, упрямо выпяченную вперед нижнюю губу и с сочувствием думал, что Зурабу и впрямь предстоит нелегкая задача. Но когда я перевел глаза на Гольбу, то увидел, что Зураб глядит на Гочу с безмятежной улыбкой. Потом он опустил руку в карман и извлек "зари". Костяшки небрежно покатились по шероховатым доскам стола. Выпало 2 и 4.
- Сыграем? - все с той же улыбочкой предложил Гольба.
В лице Гочи появилось что-то, если можно так выразиться, барановоротное. Рот бессмысленно приоткрылся, глаза забегали. Он явно ждал чего-то совсем другого. Впрочем, надо честно признать - я тоже. Зураб между тем продолжал, лихо раздувая усы:
- Десять партий, на "американку". Условия такие: мне надо выиграть восемь, тебе две, ничьи не в счет. Давай, не трусь!
Теперь и Гоча наконец улыбнулся в ответ. Сначала в улыбке была осторожная недоверчивость: шутит дядя? Потом в ней проскользнуло хитровадское торжество: восемь к двум, вот это фора! Робкая рука его протянулась над столом и сгребла "зари", уже откровенно широко блеснули мелкие зубы.
- На "американку"?
- На "американку"!
Гоча хорошенько потряс кости в ладонях и размашисто выкинул на стол. 4 и 5.
Гольба сосредоточенно взял "зари" в щепотку тремя пальцами, катнул недалеко. 5 и 6.
- Считай! - кивнул он мне, и я, так и не поняв еще, на что он рассчитывает, но уже включившись в его игру, громко и уверенно объявил:
- Один - ноль!
Гоча выкинул 1 и 6. Зураб - 6 и 6. Гоча попытался кинуть тихонько: 2 и 4. Зураб - 6 и 5.
Когда я, не веря своим глазам, объявил: "Семь - ноль", у Гочи пылали щеки, а на верхней губе, в пробивающихся усиках, блестели капельки пота.
1 2 3 4 5 6
Мы не могли ответить на этот вопрос и неловко молчали. Цуца между тем вдруг словно очнулась и как-то нервно засуетилась.
- А вот я вам сейчас покажу, - приговаривала она, вскочив со стула. Вы должны посмотреть, какой был мой Заза. Пойдемте, пойдемте... - позвала она, и мы, не в силах перечить, смущенно поднялись со своих мест.
Комната, куда она нас привела, была гораздо меньше и принадлежала, видимо, ее сыну. Здесь было больше свободы: по стенкам висели портреты известных футболистов, даже целых команд, валялись сдутый мяч, велосипедный насос, стоптанные кеды. А одну стену занимали стеллажи, на которых чего только не было: спутанные провода, паяльники, инструменты, но самое главное, они были заставлены творениями рук Зазы. Макеты кораблей, самолетов, домики, башенки, человеческие фигурки - из бумаги, картона, фанеры, пластилина. А в углу на отдельной подставке стоял замок.
Видимо, Заза и впрямь был талантливым мальчиком. Во всяком случае замок у него получился отличный. За пластилиновым рвом с контрэскарпами вздымалась крепостная стена, склеенная из спичек с обрезанными головками. С равными промежутками выдавались из стены сторожевые башни, сложенные из маленьких кирпичиков. А за оборонительными сооружениями высился господский дом - с богатыми парадными дверями, со слюдяными витражами в овальных окошках, дымовыми трубами на покатой металлической крыше.
- И представляете, там, внутри, тоже все как настоящее, - продолжала, захлебываясь, Цуца. - Зала с камином, спальни с кроватями... Это Нугзар ему все покупал - и материалы, и инструменты. А когда не стало его, так и Заза... все забросил. Вы посмотрите, посмотрите!..
Потом Епифанов признался мне, что сделал это только из вежливости: не хотелось огорчать мать Зазы. Но так или иначе, а он наклонился над замком, взял крышу и снял ее. Так он и остался стоять с этой крышей в руках и в полном изумлении. А мы все тоже столпились вокруг и смотрели, совершенно не зная, что сказать. До тех пор, пока Цуцунда Квициния, тихо охнув, не начала вдруг оседать на пол - Нестор подхватил ее в самый последний момент.
Никаких спален и каминов под крышей не оказалось. Вместо этого в замке Зазы были грудой навалены пачки десятирублевок.
Директор мясокомбината
Зазу Квициния, мальчика, который мечтал когда-нибудь зажить "как люди", убили выстрелом в затылок около двенадцати часов ночи.
Десяток оказалось на двадцать семь тысяч рублей. (Спальни и камин все-таки обнаружились под ними, но были сломаны и смяты.)
При осмотре в кармане Зазы найдены две игральные кости.
Врагов, по словам матери, у него не было. Друзей - полный двор.
Над всеми этими фактами я бесплодно размышлял следующим утром, двигаясь по направлению к Министерству внутренних дел Абхазии. Фантазировать можно было сколько угодно, но вопросов все равно получалось гораздо больше, чем ответов. Как попала такая куча денег к пятнадцатилетнему школьнику? Предположим, игра в кости. Но у кого можно столько выиграть, да еще получить наличными? Или взять само убийство: эксперт еще вчера определил, что стреляли, видимо, из пистолета. Пистолет - не детская игрушка, значит, скорее всего, здесь замешан взрослый. Зазу убили, чтобы не отдавать долг? Но взрослый, да еще такой, который ходит с пистолетом, мог бы просто послать мальчишку куда подальше!
От гостиницы "Тбилиси", где меня поселили, до министерства полчаса ходу через весь центр Сухуми. К концу этого пути я вдруг неожиданно для себя ощутил, что наконец-то начал вникать в работу уголовного розыска и даже, кажется, проникаться ею: меня охватил азарт поиска ответов на вопросы.
Когда я открыл дверь в кабинет, глазам моим предстала удивительная картина: Епифанов с Гольбой сидели за столом напротив друг друга и с сосредоточенным видом кидали кости. Я вошел как раз на возгласе Зураба:
- Одиннадцать! Отлично, просто замечательно!
- Похоже, ты прав, - задумчиво прогудел в ответ Епифанов. Увидев меня, он воздел в приветствии свою лапищу, издали смахивающую на расправленную боксерскую перчатку, и довольно бесцеремонно сообщил Гольбе:
- А вот и наш летописец пожаловал. Что будем с ним делать?
Но профессия журналиста - приставать к занятым своим делом людям, и меня так просто не смутишь. Я на всякий случай пошире улыбнулся и заявил:
- Отправьте туда, где поинтереснее.
Епифанов поднялся со стула, заняв сразу полкомнаты, и сказал загадочно, указывая на стол, где лежали удачно выкинутые Гольбой кости:
- Самое интересное - здесь! Всё, - продолжал он, рассовывая по карманам авторучки, ключи, записную книжку, - я в прокуратуру. Кантария отрабатывает жилой сектор. Зураб едет в школу. И прошу учесть, чтобы потом не было претензий со стороны заказчика: вполне может так случиться, что ничего интересного в ближайшее время не будет. Всяких там гонок-перестрелок... Не кино. Работа у нас нудная, муторная и кропотливая. Копаем себе с разных сторон потихоньку, а бывает, выроешь здоровую яму, гору земли перелопатишь, а там - ничего. Шиш.
На этой мажорной ноте он удалился, но казалось, пол еще какое-то время дрожит под его шагами, как после прошедшего поезда.
Гольба задумчиво потеребил усы и осведомился:
- Со мной поедешь или отвезти тебя к Нестору?
- А что значит "отрабатывает жилой сектор"?
- Это значит, что он со своими оперуполномоченными ходит по квартирам и широким бредешком ловит мелкую рыбку: может, кто чего видел, может, кто чего слышал.
Поразмыслив, я выбрал школу. Но тут же самокритично отметил, что, наверное, пренебрегаю буднями милицейской работы. Что моя задача не след найти, а описать, как его ищут. Конечно, в школе можно узнать что-нибудь любопытное про Зазу и его окружение, но ведь по-настоящему копают, по выражению Епифанова, Кантария с помощниками... Отметив это, я все-таки слабовольно поехал с Зурабом.
Школа была на каникулах. И поэтому Циала Абасовна, классный руководитель восьмого (теперь уже девятого) "Б" вела экскурсию как по местам прошедших боев.
- Заза обычно садился за самый последний стол в ряду, вон там, у окна, - говорила она. - Последние два года он все хуже и хуже учился, ничего не хотел делать. - Это после смерти отца началось, как будто что-то сломалось в парне. Действительно, такая глупость! Нугзар совсем молодой был, сорок лет. И на тебе - инфаркт! Конечно, им с матерью тяжелей стало жить, но дело ведь не только в этом. Цуцунда ничего на сына не переложила, все на себя взяла, пальцем о палец ему ударить не давала. Вот и недавно: предлагали мы ему после восьмилетки в ПТУ пойти, все-таки стипендия, да и профессия сразу в руках. А она - ни в какую. Плакала тут: пусть дальше учится, может, в институт поступит, образование получит.
Циала Абасовна со скорбным изумлением, как бы и сейчас еще поражаясь материнской слепоте Квициния, выгнула брови:
- Какой институт, еле-еле на тройки вытягивал! Я уж его стыдила. Заза, говорю, отец твой уважаемый человек был, бригадир, передовик, а ты кем будешь! И знаете, что он мне однажды ответил?
- Космонавтом? - усмехнулся Гольба.
- Нет. - Учительница горестно сжала губы. - Директором мясокомбината!
Зураб сунул руку в карман, вытащил две костяшки, спросил будто бы между прочим:
- Никогда не видели у Зазы такого?
Лицо у Циалы Абасовны враз поскучнело.
- Видела ли я? Да вы лучше спросите, был ли у меня в том учебном году хоть один день, когда я этих проклятых костяшек не видела! Начиная с прошлой осени полшколы просто с ума сошло! С пятого по десятый - все играют. Как зараза какая-то... И кто только принес это к нам? У них это называется "зари".
- Значит, вы были в курсе, что ваши ученики занимаются игрой в кости? - уточнил протокольным голосом Гольба.
- А как же! Да у меня их дома - целая коллекция! Но сколько ни отбирай, они новые приносят. Наверное, во всем Сухуми уже ни одной детской игры с костяшками не осталось, которую бы они не разорили.
- А в чем причина такого повального увлечения? - спросил я.
Она окинула меня задумчивым взглядом и ответила нехотя, словно я вынуждал ее признаться в собственном грехе:
- Причина та же, что для всех прочих азартных игр: надежда выиграть.
- Ну, азартные игры не сегодня придуманы, - продолжал я настаивать. А ведь вы говорите, это только недавно началось. Не в "ножички" же играют, не в "слона", не в "молчанку"... Может быть, это и среди взрослых так же распространено? - повернулся я к Гольбе.
Он отрицательно покачал головой.
- У нас в республике за азартные игры на деньги предусмотрена уголовная ответственность. Но наступает она только с шестнадцати лет.
- Так в чем же причина? - снова спросил я у учительницы. И добавил, пытаясь скрасить свою настырность улыбкой: - Извините, профессиональная привычка - желание обязательно докопаться до корней.
Циала Абасовна молчала, опустив глаза. Я видел, что ей тягостен этот разговор.
- Причина... - сказала она наконец. - Я ведь не социолог, всего лишь учительница... Вам, приезжему, это, наверное, трудно будет понять, но у нас, на юге, встречаются люди, которые не считают нужным скрывать, что у них есть деньги. Много денег. Потому что, кажется им, деньги и нужны для того, чтобы другие люди видели, как их у тебя много... Я вам не буду сейчас говорить, что они позорят нашу республику, что из-за таких, как они, чуть не каждого грузина, абхазца, свана, мегрела заведомо считают жуликом и подпольным миллионером. Я вам только скажу, что не все у нас такие. Что других гораздо больше. Тех, кто строит дома, пашет землю, работает на заводе! - Она подняла на меня гневный взор, на щеках ее горели два пунцовых пятнышка. - Вам я это могу объяснить, детям - нет. Когда у одного отец, как у Зазы, крановщиком работает, а у другого...
- Директором мясокомбината, - тихонько подсказал с ироничной усмешкой Гольба.
- Да, - с вызовом согласилась она. - И этот самый директор, между прочим, не за решеткой сидит, а в своем кресле, процветает и благоденствует. И сыночек его с первого класса ходит с японскими часами, а к пятнадцати годам у него есть все: мопед, моторка, импортный магнитофон. И карманные деньги. Я ответила на ваш вопрос?
- Не совсем. - Я пожал плечами. - Мне неясно только, зачем играет сын директора мясокомбината?
Циала Абасовна посмотрела на меня в упор и горько усмехнулась.
- У нас так говорят: беден не тот, у кого ничего нет, а тот, кому мало того, что у него есть...
- Ну хорошо, - прервал нашу философскую беседу Зураб. - Меня, например, сейчас другое интересует: по каким правилам они играют, на что, какие ставки?
- Правила простые - дальше некуда. И это самое отвратительное, устало ответила учительница. - Потому что даже здесь им не приходится думать, напрягать мозги. Кидают две костяшки по очереди, у кого больше, тот и выиграл. А на что играют... Началось вроде бы с пустяков. Знаете, есть такой польский, кажется, журнал - "Стадион"? В нем перед прошлым футбольным чемпионатом печатали коллективные портреты знаменитых сборных команд. Ну, мальчишки у нас все помешаны на футболе, покупали журналы в киосках "Союзпечати", вырезали картинки, вешали на стенку. Потом одно время все про них забыли, а тут вдруг вспомнили опять - и началось. Сначала менялись ими, потом стали менять картинки на футбольные мячи, на книжки, да мало ли на что! А потом стали и продавать. Закон рынка: спрос определяет предложение. У меня волосы дыбом поднялись, когда я первый раз услышала эти цены: по тридцать, по сорок рублей за картинку! Ну, разумеется, больше всех картинок оказывалось у тех, у кого больше денег. Вернее, кому больше денег доставалось от родителей. Короче, при продаже один получал картинку, другой - деньги. Но обоим хотелось и деньги, и картинку. Вот тут, кажется, и началась игра в "зари"...
- С кем играл Заза? - спросил Гольба.
Она пожала плечами.
- У меня в классе восемнадцать мальчиков. И половина, по-моему, этим занимается. За всеми ведь не набегаешься: сидят где-нибудь в углу на заднем дворе, а подойдешь - раз, и кости у кого-нибудь из них в кармане!
- Одного хотя бы назовите, - попросил Гольба. - А уж мы от него об остальных узнаем.
- Пожалуйста. - Она снова пожала плечами, всем своим видом выражая неверие в успех этой затеи. - Например, Гоча Ахуба. Только вряд ли он вам про других что-нибудь скажет. Пять лет твержу им, что сказать правду далеко не всегда значит совершить предательство...
- И как результат? - не удержался Зураб.
Циала Абасовна тяжко вздохнула.
- Увидите сами...
Губа не дура
Гоча Ахуба был занят тем, что поливал из шланга белый "мерседес". Он делал свое дело сосредоточенно, стараясь, чтобы влага по справедливости доставалась каждому квадратному сантиметру роскошного тела машины. В левой руке Гоча держал наготове тряпку. Если на полированной поверхности обнаруживалось пятнышко, он пускал ее в ход мягкими круговыми движениями. Глядя со стороны на упоенного работой Гочу, я подумал, что эту обязанность - мыть на глазах у всего двора белый "мерседес" - он, пожалуй, никому не уступит. Ни за серединку от яблока, ни за алебастровый шарик. Автомобиль сверкал под солнцем, как драгоценный камень.
Зрителей Гоча заметил давно, но показать это считал, наверное, ниже своего достоинства. А может быть, он просто привык к зрителям. Парень сунул шланг в пластмассовое ведро, туда же кинул тряпку, а сам отошел на шаг и склонил голову на плечо, словно оглядывая только что созданное им произведение искусства.
- Папин? - дружелюбно поинтересовался Гольба.
Гоча наконец соизволил обратить на нас внимание. Кинул в нашу сторону холодный, полный сознания собственного достоинства взгляд и хотел было молча отвернуться, но тут заметил в руках Гольбы красную книжечку.
- Дедушкин... - пробормотал он неуверенно.
А я отметил, что уже самый вид сотрудника милиции привел Гочу в некоторую растерянность. И поразился: неужели генетическое?
Мы пересекли двор и уселись за некрашеный так называемый "пенсионерский" столик в тени огромного платана. Платан был старый, тоже пенсионного возраста, с облетевшей от старости корой. Полуденное солнце путалось в его густых ветвях и застревало где-то, не добравшись донизу. От толстого и гладкого, как колонна Большого театра, ствола исходила прохлада. Я вспомнил предостережения Циалы Абасовны и подумал, что это удачная обстановка для изнурительной беседы, которая, видимо, предстоит нам с представителем поколения, почитающего упрямство одной из основных человеческих добродетелей.
Мне хотелось угадать, с чего начнет разговор Гольба. Самое главное для него сейчас, это я понимал, установить с мальчишкой контакт, вызвать его на откровенность. Я пытался прикинуть, что бы я сказал на его месте. Ну, например, так, проникновенно: "Старик, мужской разговор. Ты можешь помочь нам найти убийцу?" Но тут же я ставил себя на место Гочи и размышлял так, настороженно: "Знаем мы эти штучки! Ишь чего захотел: расскажи ему про все наши дела! Найдут они убийцу, не найдут, а мне больше во двор не выйти до конца жизни..."
Я всматривался в напряженное лицо Гочи Ахуба, видел тяжелый, застывший взгляд, упрямо выпяченную вперед нижнюю губу и с сочувствием думал, что Зурабу и впрямь предстоит нелегкая задача. Но когда я перевел глаза на Гольбу, то увидел, что Зураб глядит на Гочу с безмятежной улыбкой. Потом он опустил руку в карман и извлек "зари". Костяшки небрежно покатились по шероховатым доскам стола. Выпало 2 и 4.
- Сыграем? - все с той же улыбочкой предложил Гольба.
В лице Гочи появилось что-то, если можно так выразиться, барановоротное. Рот бессмысленно приоткрылся, глаза забегали. Он явно ждал чего-то совсем другого. Впрочем, надо честно признать - я тоже. Зураб между тем продолжал, лихо раздувая усы:
- Десять партий, на "американку". Условия такие: мне надо выиграть восемь, тебе две, ничьи не в счет. Давай, не трусь!
Теперь и Гоча наконец улыбнулся в ответ. Сначала в улыбке была осторожная недоверчивость: шутит дядя? Потом в ней проскользнуло хитровадское торжество: восемь к двум, вот это фора! Робкая рука его протянулась над столом и сгребла "зари", уже откровенно широко блеснули мелкие зубы.
- На "американку"?
- На "американку"!
Гоча хорошенько потряс кости в ладонях и размашисто выкинул на стол. 4 и 5.
Гольба сосредоточенно взял "зари" в щепотку тремя пальцами, катнул недалеко. 5 и 6.
- Считай! - кивнул он мне, и я, так и не поняв еще, на что он рассчитывает, но уже включившись в его игру, громко и уверенно объявил:
- Один - ноль!
Гоча выкинул 1 и 6. Зураб - 6 и 6. Гоча попытался кинуть тихонько: 2 и 4. Зураб - 6 и 5.
Когда я, не веря своим глазам, объявил: "Семь - ноль", у Гочи пылали щеки, а на верхней губе, в пробивающихся усиках, блестели капельки пота.
1 2 3 4 5 6