Жанры – 3

chaus
«Акунин Б. Фантастика»: Захаров; Москва; 2005
ISBN 5815905321

Аннотация

Сверхпопулярный проект Бориса Акунина «Жанры» – это попытка создания своеобразного инсектариума жанровой литературы, каждый из пестрых видов и подвидов которой будет представлен одним «классическим» экземпляром.
Третья книга проекта была, пожалуй, самой неожиданной и непредсказуемой. Новый роман Акунина «Фантастика» вновь доказывает умение автора, сместив угол зрения, придумать увлекательную, в меру правдоподобную интерпретацию известного всем и каждому события. На этот раз им стал август 1991го – теперь каждый узнает, почему тряслись руки у суровых путчистов и кем на самом деле был Борис Ельцин.

Борис Акунин
Фантастика

I. Дар случайный

Первая глава

Авария областного значения

Случись это десятилетием позже, в охочие до «чернушных» новостей капиталистические времена, о трагедии непременно сообщили бы все газеты и телеканалы. Но советские средства массовой информации не имели обыкновения расстраивать граждан по пустякам. По количеству жертв ЧП попадало в разряд «аварий областного значения», поэтому программа «Время» и главные органы печати о ней умолчали. Из центральных газет лишь еженедельник ГАИ «За безопасность движения» поместил на последней странице, в рубрике «Сводка ДТП», коротенькое сообщение.


Московская область, Басмановский район
10 мая. На 2 км Колиногорского шоссе рейсовый автобус, не вписавшись в поворот, врезался в препятствие. Имеются человеческие жертвы. Расследованием установлено, что авария произошла вследствие грубой ошибки водителя, не справившегося с управлением.

В областном «Ленинском знамени», по специальному решению бюро обкома, дали десять строк петитом. Правда, с заголовком.


Больше внимания подготовке кадров
На собрании партхозактива треста «Мособлобщавтотранс» рассмотрен вопрос о недавней аварии пригородного автобуса маршрута № 685 (Звенигород – ж. д. станция Перхушково), приведшей к человеческим жертвам. Коммунисты потребовали от руководства треста принять меры для повышения уровня профессиональной подготовки шоферского состава. Решено провести месячник безопасности движения на всех маршрутах.

И лишь районная «Басмановская правда» напечатала более или менее подробный отчет о случившемся. Иначе было нельзя, потому что о происшествии говорил весь район, да еще и плели всякую чушь: будто автобус на полном ходу врезался в колонну краснознаменной Таманской дивизии, расшибся о стальную броню, и погибло чуть не сто пассажиров.
Чтобы в корне пресечь слухи, бросающие тень на гвардейцевтанкистов (которые действительно в тот день проводили маневры, однако в совершенно другом квадрате), редакция приняла смелое решение – выделила под общественно острый материал целых полколонки на второй полосе. Задумка была сместить акцент с негатива на позитив, чтоб статья, несмотря на трагичность содержания, прозвучала не пессимистично, а жизнеутверждающе.
И ведь получилось.


Родились в рубашке
Майский вечер был свеж и ясен, над берегами Москвыреки стелился легкий, невесомый туман. Погожий денек подходил к концу, в окнах деревенских домов и дач зажглись уютные огоньки. Ничто не предвещало беды.
Трудягаавтобус пылил по Колиной Горе в сторону РублевоУспенского шоссе. Народу в салоне было немного – в субботу основной пассажиропоток, как известно, направляется из столицы в область, а не наоборот.
Сосны знаменитого поселка деятелей науки и искусства мирно шумели над пустынным шоссе, навевая дремоту. Спала природа, спал сосновый бор, клевали носом пассажиры. Как знать, быть может, и 38летний Ш., водитель автобуса, на миг задремал за рулем. Так или иначе, произошло непоправимое. На крутом повороте многотонную массу вынесло на встречную полосу…
Специалисты попытались восстановить картину произошедшего. Судя по тормозному пути, этому траурному росчерку, оставшемуся на асфальте, машину повело сначала влево, потом резко бросило вправо.
Вот реконструкция случившегося по версии штаба расследования, куда вошли опытнейшие следователи прокуратуры и сотрудники автоинспекции.
Трагедия произошла вследствие рокового совпадения двух факторов. Вопервых, изза несобранности водителя, который, пытаясь удержаться на полотне дороги, был вынужден прибегнуть к экстренному торможению. Вовторых, изза лежащего поперек дороги бревна. Заблокированные передние колеса наехали на препятствие, отчего автобус буквально вздыбился, встал на попа и сам себя раздавил собственной тяжестью. Правда, бревно обнаружено не на дороге, а в пятнадцати метрах от места происшествия, в кювете, но эксперты полагают, что оно было отброшено туда силой удара.
Все 19 человек, находившиеся в искореженном автобусе, неминуемо должны были погибнуть. Но случилось настоящее чудо! Двое юных пассажиров, занимавших заднее сиденье, десятиклассник Р. и учащийся техникума С. уцелели. Не просто выжили, а именно уцелели! Оба паренька, конечно, находятся в состоянии нервного шока, но врачи нашей районной больницы имени Семашко уже провели всестороннее обследование и уверенно заявляют, что серьезных повреждений нет. В стародавние времена про таких счастливцев сказали бы «в рубашке родились». А мы скажем иначе: «Ребята, вы всё равно что родились заново. У вас впереди большая, интересная жизнь. Проживите ее достойно».

Корреспондент ничего не наврал и не напутал – добросовестно изложил всё, что выяснил в штабе расследования. Кроме, пожалуй, одного второстепенного обстоятельства, которое лишь заморочило бы читателям голову. Дело в том, что по поводу пресловутого бревна у экспертов имелись серьезные сомнения. Вопервых, оно было целехонько, ни вмятинки, а вовторых, судя по слою пыли, провалялось в кювете по меньшей мере несколько часов. Однако никакой другой маломальски убедительной версии следственная группа выработать не сумела, а начальство, как водится, торопило с заключением, поэтому вина за «дорожнотранспортное происшествие, повлекшее за собой смерть двух или более лиц» была возложена на безгласное бревно и на столь же безответного водителя Ш., чьи изуродованные останки к тому времени уже покоились на басмановском кладбище.
Так никто и не узнал, что на самом деле случилось вечером 10 мая 1980 года на втором километре Колиногорского шоссе.

Десятиклассник Р.

Пока Роб петлял меж высоких штакетников, разыскивая сначала шоссе, а потом автобусную остановку, ему было нехолодно. Три коктейля (настоящий виски с настоящей содовой) еще не выветрились, опять же ходьба согревала. Ну и, конечно, нервы подбавляли электричества.
Роба трясло от ярости, от обиды, от мысли что всё, в лайфе настал полный финиш, хоть в школу не ходи. А учиться оставалось целых три недели, и потом еще экзамены. Руки на себя наложить, что ли? Нет, в натуре. Всё равно жизнь кончена, после такогото позора. Хоть выпускной вечер им, подонкам, испортить. Поназаказывали предкам итальянских костюмов, понашили платьев у Славы Зайцева. В черненьком походите, а коекто, может, и всплакнет, мстительно думал Роб, всматриваясь в ржавое расписание. Последний автобус в 22.45, сейчас без двадцати одиннадцать. Хоть с этим повезло.
Однако полчаса спустя стало ясно, что расписание лажовое, к объективной реальности отношения не имеет. Последний автобус то ли проскочил раньше, то ли его вообще отменили.
Роб неуверенно попробовал голосовать – большим пальцем, позападному, но машин было мало, и ни одна, конечно, не остановилась. А потом дорога вообще вымерла. Сверху сосны и черное небо, вокруг глухие серые заборы. И холодно, факинг шит, до чего же холодно!
Он стучал зубами под разбитым фонарем, всхлипывал, бормотал ругательства – порусски и поанглийски.
Дурацкая, нелепая ситуёвина, совершенно в духе всей его стрёмной лайфстори. Вернуться на дачу? Ни за что, лучше околеть от холода. Двинуть пешедралом? Это на минуточку 25 кэмэ, до Кольцевой. Денег в кармане пятьдесят копеек, а задарма хрен кто подвезет, чай не Калифорния.
Тут он покраснел от злости, вспомнив, как потратил заветную пятерку. Два месяца в буфете не завтракал, деньги копил. Думал выпендриться перед Регинкой, купил венгерский джин «Марина» за 4.50. А Регинка только нос сморщила, у нее на столе красовалась сплошная фирма из валютной «Березки»: и «бифитер», и виски «тичерс», и даже яичный ликер «адвокат». Венгерское пойло она потихому убрала, а Роб сделал вид, будто этого не заметил.
– Нечего было соваться с кувшинным рылом, драгоценный Роберт Лукич, – сказал он вслух.
По имениотчеству Роб обращался к себе только в минуты особенно лютого самоедства. Роберт Лукич! Комбинейшн не для слабонервных. Уже за одно это следовало бы лишить предков родительских прав.
Фамилиято Робу досталась неплохая, даже звучная: Дарновский. Что дед назвал фазера «Лукой», в общем, тоже понятно. Старикан был из духовного сословия, что возьмешь с бывшего попа? Но папаша, байдарочник фигов! Но мамхен, работница культуры! Какие ослиные мозги надо иметь, чтобы назвать сына «Робертом»! Это у них, дебильных шестидесятников, поэт Рождественский был заместо ясного солнышка. Матушка и сейчас, бывает, как закатит глаза, как заведет: «Я жизнь люблю безбожно, хоть знаю наперед, что рано или поздно настанет мой черед!» Бее, блевать охота.
Роберт Лукич Дарновский, каково? Обхохочешься.
Пока молодой – ладно, но как жить, когда войдешь в возраст? Слава богу, будет это нескоро, лет через двадцать. Может, к тому времени дурацкий обычай называть человека по имениотчеству отомрет, и станет у нас, как в Америке: просто Роберт Дарновский. А еще лучше Роб или Робби. Вон у штатников президент Картер – Джимми и всё, а не Джеймс Лукич или как там его по батюшке.
Позорная курточка из плащевки не грела, а лишь противно шуршала, и Роб обратил весь человеконенавистнический пыл на своего геройского родителя, потому что куртец покупал именно он. Типа подарок на день рождения. Видел Роб эти выдающиеся произведения отечественного легкопрома в магазине уцененных товаров, цена им 14 рублей. Оно конечно, зарплата у старшего инженера паршивая, плюс мазеру алименты, да двух новых киндеров себе настругал. Только лучше бы ничего не дарил. Или выдал деньгами. Да ну его, урода. Это изза фазера жизнь Роба превратилась в сплошное унижение. Учился бы в нормальной школе, с детьми обыкновенных родителей, чувствовал бы себя не хуже прочих. На беду, во дворе их дома находилась знаменитая 12я спецшкола, куда абы кого не принимали, но папаня разузнал, что существует какаято квота для детей микрорайона, дошустрился аж до ГОРОНО и пристроилтаки сына в пижонское учебное заведение. «Пускай мальчик учит язык, в жизни пригодится».
Таких, как Роб, принятых по квоте, в классе называли «туземцами». «Туземцы» жили не в отдельных квартирах, а в коммуналках, ели не домашние сэндвичи с сервелатом, а школьные завтраки, летом ездили не к парентам в Вашингтон или Токио, а в пионерлагерь. После восьмилетки всех их на хрен выперли в обычную школу, потому что в 12ой разукрупняли классы. Уцелели только двое: Шилов, у которого отец инвалид войны, и Дарновский, круглый отличник.
Счастливая юность у Роба протекала следующим макаром. Вставал он в шесть, потому что до школы из Новогиреева, где мамхену отслюнили квартиру в девятиэтажке, было полтора часа езды. Сидел на первой парте, усердно скрипел шариковой ручкой за 35 копеек – во всем классе такими писали только он да Шилов, остальные всё больше «паркерами». Когда никто на него не смотрел (то есть почти всегда), исподтишка косился на Регинку Кирпиченко, подругу романтических и эротических грез. Та о грезах, конечно, не догадывалась, потому что была красавица, дипломатическая дочка и вообще существовала в пространстве, которое с панельноблочным Новогиреевым никак не пересекалось.
Всего один разок попал Роб в ее волшебное зазеркалье, и каким же обломом всё закончилось!
Он всхлипнул, поперхнулся холодным воздухом, закашлялся. Из груди донеслось жалобное клокотание, и Роб подумал: отлично, воспаление легких, проболею до конца учебного года, а потом только экзамены сдать и привет, на выпускном какнибудь без меня перетопчетесь.
Однако не ночевать же тут было, на этой факаной остановке. Еще в самом деле околеешь. Как собака под забором.
Он вжал голову в плечи, согнул руки в локтях и затрусил вперед по дороге. Хоть до поворота на РублевоУспенское шоссе добраться. Может, всетаки подвезет ктонибудь до Москвы за полтинник. Нет, за сорок пять копеек – пятак надо на метро оставить.
Отбежал на сотню метров, и вдруг сзади донеслось пофыркивание мотора. Оглянулся – изза угла сначала выскользнул свет фар, потом вынырнула серая прямоугольная туша.
Неужели автобус приехал? «Чтоб их подобрать, потерпевших в ночи крушенье, крушенье», как поет мамхенов Окуджава?
Роб припустил со всех ног назад к бетонному козырьку, да еще руками замахал. Вдруг не остановится?
Но автобус затормозил. Устало вздохнув типа «как же вы все меня достали», открыл двери.
Еще не веря нежданной удаче, Роб вскарабкался по ступенькам.
В салоне горел тусклый свет, орало радио (в московском общественном транспорте такого никогда не бывает), за стеклом позевывал водитель.
– Оплачиваем проезд, – прогудел динамик, заглушив бубнеж радиопередачи. – Десять копеек.
Роб кинул в кассу гривенник, оторвал два пятикопеечных билетика.
Куда бы приткнуться?
Пипла в автобусе было немного. Все как один дрыхли, развалившись на сиденьях – кто вдвоем, кто сам по себе. Жаться не хотелось, и Роб двинулся по проходу, высматривая свободное место, чтоб без соседа.
Так и добрался до самого хвоста. На заднем сиденье, правда, тоже сидел какойто парень, но в самом углу, а диванчик был длинный, поэтому Роб примостился с противоположной стороны. Заворочался, устраиваясь поудобнее.
Перед тем, как повернуться к окну, покосился на парня, но разглядел лишь темный, угрюмый профиль и надвинутую на глаза кепку брэнда «трудное детство».

Учащийся техникума С.

Наверно сунуть надо было – чирик, а то и двадцатипятирублевку, мрачно размышлял Серый. Тогда и койка бы нашлась. Только где такие бабки возьмешь? Стипуха двадцать два пятьдесят в месяц, и ту всю Рожнов отбирает.
Квакнулась общага, это ясно. А значит, год пропал попусту. Зря Серый таскался в соседний райцентр на электричке и автобусе, зря просиживал портки на занятиях, зря горбатился на практике в гараже. В гробу он видал этот Автомеханический техникум, поступилто только ради общаги – обещали дать место после первого курса. Чтоб не жить дома, не любоваться каждый день на суку Рожнова.
«Напряженка с местами, – сказал завхоз, – может, к зиме чегоничего проклюнется. Ты, Дронов, давай, захаживай». А сам улыбится, гад. Точно, на взятку напрашивался. Есть в общежитии койка, после третьекурсника освободилась, которого за пьянку выперли.
Есть, нету, какая разница. Главное, что не дали.
Это что же, еще полгода с Рожновым жить? Лучше сдохнуть. Пацаны говорили, если в военкомат заявление подать, могут в армию с семнадцати лет взять, добровольцем. Вот бы зыконско было. Но и до семнадцати еще надо дожить (день рождения у Серого был только в сентябре).
Хуже всего, что утром, уезжая в техникум, он думал – всё, с концами, больше сюда не вернется. И Рожнову, который третий день пил дома, брякнул напоследок: «Гляди, гнида. Будешь мать бить – урою». Тот зарычал, качнулся с кушетки – опухший весь, морда красная. «Чего ты сказал, секельдявка?!» И захлебнулся матерщиной. Но Серый уже хлопнул дверью, летел вниз по лестнице через две ступеньки. Знал, что отчим спьяну не догонит.
Но и не забудет. Рожнов, сколько бы ни выпил, памяти никогда не терял. Был он злющий, как волчара, жилистый. В молодости отсидел два года за убийство по неосторожности – стукнул одного в драке, тот приложился затылком о бровку, и карачун. Этот подвиг и последующая отсидка стали для Рожнова главным жизненным событием. Все рассказы про зону, песни оттуда же. И порядки дома тоже завел лагерные. Случалось Серому и «под нарами» (то бишь под кроватью) ночевать, и целую неделю жить «опущенным» (то есть жрать не за столом, а на корточках, дырявой алюминиевой ложкой), приходилось и вовсе без харчей сидеть – это если Рожнов в «Шизо» засадит. Сначала, гад, еще из инструкции прочтет, наизусть: «Осужденным к лишению свободы, помещенным в штрафной изолятор, запрещаются свидания, телефонные разговоры, приобретение продуктов питания, получение посылок, передач и бандеролей».
1 2 3 4 5