Антон Орлов
Заблудившийся караван
(Из цикла «Сказки Долгой Земли»)
Раньше я радовался зиме, как пьяный заяц. Круговерть ледяных папоротников на окнах. Сиреневые вечерние улицы в морозном мареве, выманивающие за порог неясными обещаниями. Все оттенки снега – от совершенной нетронутой белизны в алмазных искрах до полуденно-голубоватого, от разлитой на закате музейной позолоты до печально сияющего лунного молока. Восхитительный «Зимний капучино» в моей любимой «Кофейне-на-Бугре». Все это казалось замечательным – до тех пор, пока мы не заблудились в дебрях зимы. Разве можно любить то, что тебя убивает?
Началось с того, что нас догнала наползающая с запада пасмурная мгла. Или с того, что запил Куто Бочка, следопыт каравана? Да без разницы, то и другое случилось одновременно.
Когда небо заволокло облачной ватой в несколько слоев, штурман убрал свои приборы в сундучок до следующего раза: нет небесных светил – нет и навигации. А Куто к тому времени уже дорвался до неприкосновенной капитанской заначки и был хороший. Обычный для караванщиков инцидент, не давать ему больше пить и сунуть башкой в сугроб, чтобы поскорее протрезвел, но у него мозги съехали набекрень, началась белая горячка. Тут еще и компасы «поплыли». Одолев две трети пути от Магарана до Кордеи, мы увязли в этой стылой белизне, как муха в холодной патоке.
– Матиас! – Это Джазмин, моя учительница. – Готовься, сменишь Ингу.
Мы, трое магов – ну, если честно, одна магичка и двое учеников первой ступени, – пытаемся вернуть Куто в дееспособное состояние. Если не получится, всем конец. Дорогу через Лес в облачную погоду найдет только следопыт. Или, как вариант, лесной колдун, но мы же не лесные, мы классические.
Джазмин зябко кутается в большую шубу из черного с серебристыми кончиками меха. Мерзнет. Скверный признак. То есть совсем хреновый. Все мерзнут, но она же колдунья, и если у нее не осталось сил на собственное тепло – значит, вымоталась до крайней степени.
Она высокая, с меня ростом. Сухопарая и фигуристая, хотя под шубой не видно. Удлиненное смугловатое лицо из тех, что называют породистыми. Кожа пожелтела, щеки слегка ввалились, но горделивые скулы и изящный нос с горбинкой по-прежнему производят царственное впечатление, к ней даже капитан обращается «миледи». Большие блестящие глаза цвета крепкого кофе, несмотря ни на что блестящие, хотя на покрасневших белках проступили веточки сосудов. Губы подкрашены вишневой помадой, тоже несмотря ни на что. Тяжелая грива вьющихся иссиня-черных волос ниспадает почти до пояса. Нашей наставнице двести сорок семь лет – подвид С, естественно. Редко бывает, чтобы кто-то из магов не принадлежал к подвиду долгоживущих. По-настоящему ее зовут Ясмина, но она обожает джаз, поэтому переделала свое имя. Еще она обожает сигареты и кофе, в последние две недели переводит то и другое в немереных количествах.
Джазмин держит защитный полог, чтобы нас не почуяли на расстоянии кесейские шаманки, и вдобавок она применила чары полусна, не позволяющие пассажирам удариться в панику. Полусон замедляет мыслительные процессы и скорость реакции, поэтому действовать он должен избирательно, не затрагивая караванщиков. Ей пришлось сплести до умопомрачения сложный узор, распознающий, кого надо убаюкивать, а кого нельзя. Громадный расход сил, так что есть с чего мерзнуть. На сколько еще ее хватит – на неделю, на полторы? А потом кесу и паника сметут нас, как швабра паутину.
Джазмин нервно затягивается, дорогая сигарета с серебряным обрезом слегка подрагивает в длинных тонких пальцах, как будто выточенных из помутневшего янтаря.
– Матиас, ты мне не нравишься. После сеанса с Куто не забудь вздремнуть, договорились?
А сама она когда спала в последний раз? Она ведь не только держит защиту, она вдобавок пытается вытащить тронувшегося следопыта из того бездонного водочного омута, в котором утонула его забубенная душа, и раз даже у Джазмин ничего не получается – дела плохи. И для Куто Бочки, и для всех остальных.
Не подозревал раньше, что она такая сильная. Она свою силу не выставляла напоказ, и сперва я думал, что попал в ученики к колдунье из тех, что практикуют бытовую магию средней руки, создают иллюзии для киношников, могут кого-нибудь подлечить – и ничего из ряда вон выходящего.
Машины стоят, словно вереница уснувших железных зверей, вокруг протоптаны в сугробах тропинки. Опрокинутая чаша небосвода до самого верхнего дна забита мерзлыми облаками.
Из медфургона выбралась Инга. На ней меховая куртка и штаны с начесом – после полученного от Джазмин нагоняя больше не рисуется перед простыми смертными, бережет тепло. Глаза на слегка осунувшемся, но все еще свежем лице сверкают так, словно их обладательница того и гляди врежет тебе под дых.
– Пьянчуга по-прежнему. Сейчас будут обтирать и переодевать. Повесила бы его на ближайшем дереве – как предателя, вниз головой.
– Ты сумеешь разогнать тучи или найдешь дорогу до Кордеи без следопыта?
Не могу удержаться, как будто за язык потянули.
– Нет, поэтому придется отрабатывать этот дохлый шанс до конца. А ты, Матиас, в зеркало посмотрись. У тебя на лице написано: кто-нибудь добренький, заберите меня отсюда!
– Детишки, перестаньте, – машинально, без привычной твердости, роняет Джазмин, стряхивая пепел на снег изящным, но чуточку смазанным из-за дрожи в руке движением.
Мы с Ингой неприязненно переглядываемся, но умолкаем. Посторонние иногда принимают нас за парочку ершистых влюбленных, которые «бранятся – только тешатся». А вот ни фига. Никакого влечения ни с одной стороны не было и в помине, с самого начала. Мы с ней друг друга не принимаем. Это взаимное чувство зародилось на глубинном уровне и не имеет ничего общего ни с соперничеством двух учеников, ни с мелкими личными обидами.
Инга хорошенькая, многим нравится. Сам я, чего там врать, довольно нескладный, физиономия невыразительная – не принц из девчачьих мечтаний, знаю, но и не урод. Здесь все это не имеет значения. Мы с ней словно принадлежим к враждующим расам, все равно что я человек, а она кесу, или наоборот. Нет, даже сейчас выходит не совсем то. У людей с кесу вражда открытая, понятная, из-за биологических и прочих различий, а нас с Ингой разделяет что-то сугубо внутреннее и абсолютно непреодолимое.
Возможно, Джазмин понимает, в чем дело, но вслух не говорит. До того как попасть к ней в ученики, мы не были знакомы, жили в разных городах – я в Юлузе, Инга в Шебаве, да и после наше взаимное неприятие проявилось не враз. Вероятно, когда Джазмин увидела, какие аховые между нами складываются отношения, она пожалела о своем выборе, но отсылать кого-то из нас тоже пожалела.
Мы с Ингой только однажды были заодно. Когда у нас появился общий противник – Ажальбер, книжный упырь. Парень примерно нашего возраста, не колдун, учится в Магаранской Гуманитарной Академии. Сейчас, наверное, уже доучился. Он засел у нас в печенках после того, как глумливо изругал наши любимые книги. Не надо было с ним на эту тему, но мы же не знали. Ажальбер начитанный – нам и не снилось, однако интерес к художественной литературе у него специфический: читает все, что ни попадется под руку, с целью авторитетно порассуждать о том, какая же это дрянь.
Я обычно погружаюсь по самую макушку в те вымышленные миры, которые возникают из россыпи черных значков на белой бумаге, и они для меня становятся как настоящие. У Инги то же самое, хотя нам с ней нравится разное. А у нашего магаранского знакомца Ажальбера интерес к этим мирам специфический: он их кушает.
Мы решили поквитаться за свои любимые книжки. Волшба отпадала, это даже не обсуждалось: если ученика застукают на таком номере, будешь потом целый год прозябать на складе, сохраняя от порчи стратегические запасы продовольствия. Ага, вы правильно поняли, имеется в виду долгий год, в котором тридцать два стандартных по староземному счету. Зато я додумался до другого способа мести, безопасного для исполнителя и в то же время более изощренного.
Мы подсунули Ажальберу произведение настолько совершенное, что даже он не смог выцедить ни одной мало-мальски обоснованной гадости. «Дорогу к озеру» Рерьяна. Пришлось покупать вскладчину дорогой шоколадный набор для библиотекарши, чтобы одолжила на несколько дней раритетный том из читального зала, но предприятие того стоило. После новелл Рерьяна Ажальбер скис, как забытое возле батареи молоко. Он ведь книжный упырь, а тут вроде скушал порцию, но калорий не получил. Представьте себе медузника, эту летнюю ночную напасть: вот он заплывает через открытую форточку в комнату, присасывается к спящему человеку, а потом обнаруживает у себя в желудке вместо крови шампанское. Медузник, наверное, сдохнет. Ажальбер не сдох, но настроение мы ему основательно так испортили.
Со стороны может показаться, что мы с Ингой ополчились против книжного упыря за одно и то же, только на самом-то деле каждый защищал свои собственные миры, которые мало где соприкасаются.
Пассажиров снаружи не видно. Лишь мы да караванщики, и еще вышла подышать свежим воздухом госпожа Старый Сапог – единственная пассажирка, на которую убаюкивающие чары Джазмин не действуют. Впрочем, она в них и не нуждается. Суровая особа, на лбу написано. Старый Сапог – это я мысленно прилепил ей такое прозвище, а вообще-то госпожу зовут Тарасия Эйцнер. Вначале мне показалось, что она тоже колдунья, но почему тогда не участвует в нашей спасательной работе? Правда, я ведь ни разу не засек, чтобы Тарасия творила хотя бы самую простенькую волшбу.
Непонятно, что она собой представляет. Моложавая, черты лица правильные, волосы гладко зачесаны назад, собраны в пучок. Одета не броско, но и не дешево. Это первое впечатление, а когда присмотришься, становится чуток не по себе. Тяжелый взгляд, и лицо жесткое, как подметка пресловутого сапога. В ней ощущается что-то неистребимо старое, заматерелое. Кто она – судебный исполнитель? Хозяйка подпольного борделя? Надзирательница в женской тюрьме? Не нравится она мне, зато Инга, едва ее увидит, сразу светится, как фонарик.
Инга и сейчас к ней кинулась, срезая путь по нетронутому снегу. Джазмин проводила ученицу взглядом, по которому не определишь, как она отнеслась к этому маневру. А у меня уже не в первый раз мелькнула мысль, что Инга знает о Тарасии Эйцнер что-то особенное, о чем я никак не могу догадаться.
Она вьется вокруг госпожи Старый Сапог с таким восторженно-подобострастным видом, что поневоле начинаешь испытывать неловкость, как будто подсмотрел невзначай что-то интимное. Если это у Инги лесбийское увлечение – еще ничего, простительно. Влюбленность, хотение и все такое прочее. Но если она мечтает не в постель к Старому Сапогу забраться, а преследует ускользающую от моего понимания выгоду – тогда по-настоящему противно. И какой же запредельной должна быть выгода, чтобы ради нее подлизываться с таким энтузиазмом?
Наконец-то задаю вопрос вслух:
– Джазмин, извините… Тарасия Эйцнер – колдунья?
– Не лезь к ней. Тебе сейчас не об этом нужно думать, а о пациенте.
Сперва досадно: не ответила на вопрос, не сказала ни «да», ни «нет». А потом доходит: Джазмин не сказала «нет» – значит, ответила… Таки да. Но какого же тогда черта лесного мы пластаемся втроем, а не вчетвером?!
Об этом спросить не успеваю. Из-за вековых деревьев вываливается группа, ходившая за почками сужабника. Трое охранников, один из шоферов, ученик следопыта Хорхе – долговязый и вечно растерянный четырнадцатилетний пацан, чувствующий себя виноватым из-за того, что не может вывести караван на правильный курс. Он не виноват, он же еще ничего не умеет. Мальчишку в первый раз взяли в рейс, чтобы Куто его натаскивал, а тот на все забил и нажрался, как последняя свинья.
Шестой в этой компании врач. Кроме спятившей Бездонной Бочки, в медфургоне лежит еще один больной, молодой парень из Трансматериковой. Прихватило вскоре после того, как мы заблудились, и врач подозревает, что у него не бронхит, а пневмония. Чего уж там, при нынешнем раскладе этот Эберт не жилец. Джазмин, возможно, сумела бы ему помочь, но сейчас ее на это попросту не хватит. Ей самой бы кто помог, я же вижу, в каком она состоянии. А у нас с Ингой не тот уровень, чтобы лечить пневмонию. Госпожа Старый Сапог? Но она никому не предлагала своей помощи…
Или тоже болеет? Колдунья, утратившая силу, – изредка, но бывает. То-то Джазмин тактично уклонилась от объяснений, а я только сейчас сообразил, в чем дело. Непонятно, что нашла в искалеченной магичке Инга, но мало ли, кто кому нравится – на вкус и на цвет, как известно… А врач все пытается выхаживать Эберта, для того и пошли искать почки сужабника, против инфекций органов дыхания лучшее средство.
Вернулись они слишком скоро. Издали заметно, что встревоженные, словно повстречали в заснеженной чащобе рогатую древесную каларну или медвераха-шатуна.
– Там трупы, – сообщил, подойдя к нам, старший из охранников. – Вы бы на это посмотрели…
Другой сбегал за капитаном, и мы все вместе пошли смотреть, прихватив еще пяток охранников. Старый Сапог тоже увязалась, и капитан каравана, что интересно, слова против не сказал.
Брести по колено в снегу пришлось с полчаса. Женщины шли в хвосте, по протоптанному, потом я, замыкающим – верзила с автоматом на шее и мечом на поясе. Перед тем как тронулись в путь, он похлопал меня по плечу – осторожненько так, чтобы не свалить с ног ненароком, – и сказал, что в случае сшибки моя задача – прикрыть его от чар. Точнее, его автомат, а то кесейские ведьмы умеют насылать порчу на огнестрельное оружие.
Пока тащимся, я не улавливаю ни чужой волшбы, ни какой другой опасности. Громадные кряжистые стволы, заиндевелые лианы, нечесаные бороды лишайника, на снегу птичьи следы и длинные темные хвоинки, над головами нависают елажниковые лапы, каждая размахом с крышу деревенского домика. Доконавшая нас хмарь едва виднеется в далеких просветах.
Впереди открылась поляна, там они и лежали. Два мертвеца нагишом. На них остались только утепленные армейские сапоги. Вокруг валялись на истоптанном снегу обрезки меха и ткани.
Тела почти не повреждены: промерзли насквозь раньше, чем лесные санитары успели исклевать и обгрызть мертвую плоть, и у каждого небольшой порез в области печени, с запекшейся темной кровью.
– Сможете сказать, что случилось? – Капитан обращается к Джазмин.
Та приседает возле ближайшего покойника, через три-четыре минуты встает, подходит к другому. Глаза прикрыты, полы длинной серебристо-черной шубы волочатся по снегу, словно крылья подбитой вороны. Ей необходимо хоть немножко поспать, она же так сгорит… Караванщики настороженно прислушиваются к лесным шорохам, кто-то цедит сиплым шепотом ругательства в адрес «серых сучек».
– Это не кесу, – обернувшись, говорит Джазмин. – Их убил человек.
Эффект такой, словно весь снег, дремлющий на разлапистых ветвях хвойных великанов, разом обрушился нам на головы.
– Эти двое поссорились с кем-то третьим. – Она рассказывает выцветшим от усталости голосом, не проявляя эмоций по поводу жестокой стычки на затерянной в Лесу поляне. Ее эмоции спят, потому что дошли до предела, хотя сама она ни с какими пределами считаться не собирается. – Дрались на мечах, вдвоем против одного. Он сначала искромсал их одежду, не нанося ран, потом убил их и ушел. Оружие унес с собой, часть лоскутьев утащили к себе в гнезда мелкие звери и птицы. Это произошло около двадцати дней тому назад. Убитые были солдатами лесной пехоты. Вероятно, карательный рейд против кесу.
Джазмин пошатнулась, и мы с капитаном и врачом одновременно ринулись вперед, чтобы ее подхватить, чуть не столкнулись. Такое считывание информации – тоже расход сил, она ведь могла поручить это мне или Инге… Должно быть, побоялась, что мы упустим что-нибудь важное.
Капитан велел ученику следопыта взять охрану и пройтись по широкому радиусу: вдруг найдется колея, проложенная военными вездеходами.
Вряд ли. Поляну не засыпало только потому, что она укрыта многоярусным пологом из колючих ветвей, сюда и свет-то сочится слабо, сумрак средь бела дня, а на открытых участках никаких следов двадцатидневной давности не отыщешь. Кроме того, их не похоронили – значит, либо отбились от своих, либо дезертиры. И в любом случае подразделение лесной пехоты, истребляющее автохтонов в такой дали от принадлежащих людям островов, не будет торчать на одном месте, а то ведь кесу всегда не против нанести ответный удар.
На обратном пути мы с врачом поддерживаем Джазмин под руки.
Возле машин начинается суета, караванщиков созывают на собрание. Таинственная госпожа Старый Сапог скрывается в пассажирском фургоне первого класса, а Инга замечает, возбужденно косясь на пасмурные бастионы елажника:
Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги ''
1 2
Заблудившийся караван
(Из цикла «Сказки Долгой Земли»)
Раньше я радовался зиме, как пьяный заяц. Круговерть ледяных папоротников на окнах. Сиреневые вечерние улицы в морозном мареве, выманивающие за порог неясными обещаниями. Все оттенки снега – от совершенной нетронутой белизны в алмазных искрах до полуденно-голубоватого, от разлитой на закате музейной позолоты до печально сияющего лунного молока. Восхитительный «Зимний капучино» в моей любимой «Кофейне-на-Бугре». Все это казалось замечательным – до тех пор, пока мы не заблудились в дебрях зимы. Разве можно любить то, что тебя убивает?
Началось с того, что нас догнала наползающая с запада пасмурная мгла. Или с того, что запил Куто Бочка, следопыт каравана? Да без разницы, то и другое случилось одновременно.
Когда небо заволокло облачной ватой в несколько слоев, штурман убрал свои приборы в сундучок до следующего раза: нет небесных светил – нет и навигации. А Куто к тому времени уже дорвался до неприкосновенной капитанской заначки и был хороший. Обычный для караванщиков инцидент, не давать ему больше пить и сунуть башкой в сугроб, чтобы поскорее протрезвел, но у него мозги съехали набекрень, началась белая горячка. Тут еще и компасы «поплыли». Одолев две трети пути от Магарана до Кордеи, мы увязли в этой стылой белизне, как муха в холодной патоке.
– Матиас! – Это Джазмин, моя учительница. – Готовься, сменишь Ингу.
Мы, трое магов – ну, если честно, одна магичка и двое учеников первой ступени, – пытаемся вернуть Куто в дееспособное состояние. Если не получится, всем конец. Дорогу через Лес в облачную погоду найдет только следопыт. Или, как вариант, лесной колдун, но мы же не лесные, мы классические.
Джазмин зябко кутается в большую шубу из черного с серебристыми кончиками меха. Мерзнет. Скверный признак. То есть совсем хреновый. Все мерзнут, но она же колдунья, и если у нее не осталось сил на собственное тепло – значит, вымоталась до крайней степени.
Она высокая, с меня ростом. Сухопарая и фигуристая, хотя под шубой не видно. Удлиненное смугловатое лицо из тех, что называют породистыми. Кожа пожелтела, щеки слегка ввалились, но горделивые скулы и изящный нос с горбинкой по-прежнему производят царственное впечатление, к ней даже капитан обращается «миледи». Большие блестящие глаза цвета крепкого кофе, несмотря ни на что блестящие, хотя на покрасневших белках проступили веточки сосудов. Губы подкрашены вишневой помадой, тоже несмотря ни на что. Тяжелая грива вьющихся иссиня-черных волос ниспадает почти до пояса. Нашей наставнице двести сорок семь лет – подвид С, естественно. Редко бывает, чтобы кто-то из магов не принадлежал к подвиду долгоживущих. По-настоящему ее зовут Ясмина, но она обожает джаз, поэтому переделала свое имя. Еще она обожает сигареты и кофе, в последние две недели переводит то и другое в немереных количествах.
Джазмин держит защитный полог, чтобы нас не почуяли на расстоянии кесейские шаманки, и вдобавок она применила чары полусна, не позволяющие пассажирам удариться в панику. Полусон замедляет мыслительные процессы и скорость реакции, поэтому действовать он должен избирательно, не затрагивая караванщиков. Ей пришлось сплести до умопомрачения сложный узор, распознающий, кого надо убаюкивать, а кого нельзя. Громадный расход сил, так что есть с чего мерзнуть. На сколько еще ее хватит – на неделю, на полторы? А потом кесу и паника сметут нас, как швабра паутину.
Джазмин нервно затягивается, дорогая сигарета с серебряным обрезом слегка подрагивает в длинных тонких пальцах, как будто выточенных из помутневшего янтаря.
– Матиас, ты мне не нравишься. После сеанса с Куто не забудь вздремнуть, договорились?
А сама она когда спала в последний раз? Она ведь не только держит защиту, она вдобавок пытается вытащить тронувшегося следопыта из того бездонного водочного омута, в котором утонула его забубенная душа, и раз даже у Джазмин ничего не получается – дела плохи. И для Куто Бочки, и для всех остальных.
Не подозревал раньше, что она такая сильная. Она свою силу не выставляла напоказ, и сперва я думал, что попал в ученики к колдунье из тех, что практикуют бытовую магию средней руки, создают иллюзии для киношников, могут кого-нибудь подлечить – и ничего из ряда вон выходящего.
Машины стоят, словно вереница уснувших железных зверей, вокруг протоптаны в сугробах тропинки. Опрокинутая чаша небосвода до самого верхнего дна забита мерзлыми облаками.
Из медфургона выбралась Инга. На ней меховая куртка и штаны с начесом – после полученного от Джазмин нагоняя больше не рисуется перед простыми смертными, бережет тепло. Глаза на слегка осунувшемся, но все еще свежем лице сверкают так, словно их обладательница того и гляди врежет тебе под дых.
– Пьянчуга по-прежнему. Сейчас будут обтирать и переодевать. Повесила бы его на ближайшем дереве – как предателя, вниз головой.
– Ты сумеешь разогнать тучи или найдешь дорогу до Кордеи без следопыта?
Не могу удержаться, как будто за язык потянули.
– Нет, поэтому придется отрабатывать этот дохлый шанс до конца. А ты, Матиас, в зеркало посмотрись. У тебя на лице написано: кто-нибудь добренький, заберите меня отсюда!
– Детишки, перестаньте, – машинально, без привычной твердости, роняет Джазмин, стряхивая пепел на снег изящным, но чуточку смазанным из-за дрожи в руке движением.
Мы с Ингой неприязненно переглядываемся, но умолкаем. Посторонние иногда принимают нас за парочку ершистых влюбленных, которые «бранятся – только тешатся». А вот ни фига. Никакого влечения ни с одной стороны не было и в помине, с самого начала. Мы с ней друг друга не принимаем. Это взаимное чувство зародилось на глубинном уровне и не имеет ничего общего ни с соперничеством двух учеников, ни с мелкими личными обидами.
Инга хорошенькая, многим нравится. Сам я, чего там врать, довольно нескладный, физиономия невыразительная – не принц из девчачьих мечтаний, знаю, но и не урод. Здесь все это не имеет значения. Мы с ней словно принадлежим к враждующим расам, все равно что я человек, а она кесу, или наоборот. Нет, даже сейчас выходит не совсем то. У людей с кесу вражда открытая, понятная, из-за биологических и прочих различий, а нас с Ингой разделяет что-то сугубо внутреннее и абсолютно непреодолимое.
Возможно, Джазмин понимает, в чем дело, но вслух не говорит. До того как попасть к ней в ученики, мы не были знакомы, жили в разных городах – я в Юлузе, Инга в Шебаве, да и после наше взаимное неприятие проявилось не враз. Вероятно, когда Джазмин увидела, какие аховые между нами складываются отношения, она пожалела о своем выборе, но отсылать кого-то из нас тоже пожалела.
Мы с Ингой только однажды были заодно. Когда у нас появился общий противник – Ажальбер, книжный упырь. Парень примерно нашего возраста, не колдун, учится в Магаранской Гуманитарной Академии. Сейчас, наверное, уже доучился. Он засел у нас в печенках после того, как глумливо изругал наши любимые книги. Не надо было с ним на эту тему, но мы же не знали. Ажальбер начитанный – нам и не снилось, однако интерес к художественной литературе у него специфический: читает все, что ни попадется под руку, с целью авторитетно порассуждать о том, какая же это дрянь.
Я обычно погружаюсь по самую макушку в те вымышленные миры, которые возникают из россыпи черных значков на белой бумаге, и они для меня становятся как настоящие. У Инги то же самое, хотя нам с ней нравится разное. А у нашего магаранского знакомца Ажальбера интерес к этим мирам специфический: он их кушает.
Мы решили поквитаться за свои любимые книжки. Волшба отпадала, это даже не обсуждалось: если ученика застукают на таком номере, будешь потом целый год прозябать на складе, сохраняя от порчи стратегические запасы продовольствия. Ага, вы правильно поняли, имеется в виду долгий год, в котором тридцать два стандартных по староземному счету. Зато я додумался до другого способа мести, безопасного для исполнителя и в то же время более изощренного.
Мы подсунули Ажальберу произведение настолько совершенное, что даже он не смог выцедить ни одной мало-мальски обоснованной гадости. «Дорогу к озеру» Рерьяна. Пришлось покупать вскладчину дорогой шоколадный набор для библиотекарши, чтобы одолжила на несколько дней раритетный том из читального зала, но предприятие того стоило. После новелл Рерьяна Ажальбер скис, как забытое возле батареи молоко. Он ведь книжный упырь, а тут вроде скушал порцию, но калорий не получил. Представьте себе медузника, эту летнюю ночную напасть: вот он заплывает через открытую форточку в комнату, присасывается к спящему человеку, а потом обнаруживает у себя в желудке вместо крови шампанское. Медузник, наверное, сдохнет. Ажальбер не сдох, но настроение мы ему основательно так испортили.
Со стороны может показаться, что мы с Ингой ополчились против книжного упыря за одно и то же, только на самом-то деле каждый защищал свои собственные миры, которые мало где соприкасаются.
Пассажиров снаружи не видно. Лишь мы да караванщики, и еще вышла подышать свежим воздухом госпожа Старый Сапог – единственная пассажирка, на которую убаюкивающие чары Джазмин не действуют. Впрочем, она в них и не нуждается. Суровая особа, на лбу написано. Старый Сапог – это я мысленно прилепил ей такое прозвище, а вообще-то госпожу зовут Тарасия Эйцнер. Вначале мне показалось, что она тоже колдунья, но почему тогда не участвует в нашей спасательной работе? Правда, я ведь ни разу не засек, чтобы Тарасия творила хотя бы самую простенькую волшбу.
Непонятно, что она собой представляет. Моложавая, черты лица правильные, волосы гладко зачесаны назад, собраны в пучок. Одета не броско, но и не дешево. Это первое впечатление, а когда присмотришься, становится чуток не по себе. Тяжелый взгляд, и лицо жесткое, как подметка пресловутого сапога. В ней ощущается что-то неистребимо старое, заматерелое. Кто она – судебный исполнитель? Хозяйка подпольного борделя? Надзирательница в женской тюрьме? Не нравится она мне, зато Инга, едва ее увидит, сразу светится, как фонарик.
Инга и сейчас к ней кинулась, срезая путь по нетронутому снегу. Джазмин проводила ученицу взглядом, по которому не определишь, как она отнеслась к этому маневру. А у меня уже не в первый раз мелькнула мысль, что Инга знает о Тарасии Эйцнер что-то особенное, о чем я никак не могу догадаться.
Она вьется вокруг госпожи Старый Сапог с таким восторженно-подобострастным видом, что поневоле начинаешь испытывать неловкость, как будто подсмотрел невзначай что-то интимное. Если это у Инги лесбийское увлечение – еще ничего, простительно. Влюбленность, хотение и все такое прочее. Но если она мечтает не в постель к Старому Сапогу забраться, а преследует ускользающую от моего понимания выгоду – тогда по-настоящему противно. И какой же запредельной должна быть выгода, чтобы ради нее подлизываться с таким энтузиазмом?
Наконец-то задаю вопрос вслух:
– Джазмин, извините… Тарасия Эйцнер – колдунья?
– Не лезь к ней. Тебе сейчас не об этом нужно думать, а о пациенте.
Сперва досадно: не ответила на вопрос, не сказала ни «да», ни «нет». А потом доходит: Джазмин не сказала «нет» – значит, ответила… Таки да. Но какого же тогда черта лесного мы пластаемся втроем, а не вчетвером?!
Об этом спросить не успеваю. Из-за вековых деревьев вываливается группа, ходившая за почками сужабника. Трое охранников, один из шоферов, ученик следопыта Хорхе – долговязый и вечно растерянный четырнадцатилетний пацан, чувствующий себя виноватым из-за того, что не может вывести караван на правильный курс. Он не виноват, он же еще ничего не умеет. Мальчишку в первый раз взяли в рейс, чтобы Куто его натаскивал, а тот на все забил и нажрался, как последняя свинья.
Шестой в этой компании врач. Кроме спятившей Бездонной Бочки, в медфургоне лежит еще один больной, молодой парень из Трансматериковой. Прихватило вскоре после того, как мы заблудились, и врач подозревает, что у него не бронхит, а пневмония. Чего уж там, при нынешнем раскладе этот Эберт не жилец. Джазмин, возможно, сумела бы ему помочь, но сейчас ее на это попросту не хватит. Ей самой бы кто помог, я же вижу, в каком она состоянии. А у нас с Ингой не тот уровень, чтобы лечить пневмонию. Госпожа Старый Сапог? Но она никому не предлагала своей помощи…
Или тоже болеет? Колдунья, утратившая силу, – изредка, но бывает. То-то Джазмин тактично уклонилась от объяснений, а я только сейчас сообразил, в чем дело. Непонятно, что нашла в искалеченной магичке Инга, но мало ли, кто кому нравится – на вкус и на цвет, как известно… А врач все пытается выхаживать Эберта, для того и пошли искать почки сужабника, против инфекций органов дыхания лучшее средство.
Вернулись они слишком скоро. Издали заметно, что встревоженные, словно повстречали в заснеженной чащобе рогатую древесную каларну или медвераха-шатуна.
– Там трупы, – сообщил, подойдя к нам, старший из охранников. – Вы бы на это посмотрели…
Другой сбегал за капитаном, и мы все вместе пошли смотреть, прихватив еще пяток охранников. Старый Сапог тоже увязалась, и капитан каравана, что интересно, слова против не сказал.
Брести по колено в снегу пришлось с полчаса. Женщины шли в хвосте, по протоптанному, потом я, замыкающим – верзила с автоматом на шее и мечом на поясе. Перед тем как тронулись в путь, он похлопал меня по плечу – осторожненько так, чтобы не свалить с ног ненароком, – и сказал, что в случае сшибки моя задача – прикрыть его от чар. Точнее, его автомат, а то кесейские ведьмы умеют насылать порчу на огнестрельное оружие.
Пока тащимся, я не улавливаю ни чужой волшбы, ни какой другой опасности. Громадные кряжистые стволы, заиндевелые лианы, нечесаные бороды лишайника, на снегу птичьи следы и длинные темные хвоинки, над головами нависают елажниковые лапы, каждая размахом с крышу деревенского домика. Доконавшая нас хмарь едва виднеется в далеких просветах.
Впереди открылась поляна, там они и лежали. Два мертвеца нагишом. На них остались только утепленные армейские сапоги. Вокруг валялись на истоптанном снегу обрезки меха и ткани.
Тела почти не повреждены: промерзли насквозь раньше, чем лесные санитары успели исклевать и обгрызть мертвую плоть, и у каждого небольшой порез в области печени, с запекшейся темной кровью.
– Сможете сказать, что случилось? – Капитан обращается к Джазмин.
Та приседает возле ближайшего покойника, через три-четыре минуты встает, подходит к другому. Глаза прикрыты, полы длинной серебристо-черной шубы волочатся по снегу, словно крылья подбитой вороны. Ей необходимо хоть немножко поспать, она же так сгорит… Караванщики настороженно прислушиваются к лесным шорохам, кто-то цедит сиплым шепотом ругательства в адрес «серых сучек».
– Это не кесу, – обернувшись, говорит Джазмин. – Их убил человек.
Эффект такой, словно весь снег, дремлющий на разлапистых ветвях хвойных великанов, разом обрушился нам на головы.
– Эти двое поссорились с кем-то третьим. – Она рассказывает выцветшим от усталости голосом, не проявляя эмоций по поводу жестокой стычки на затерянной в Лесу поляне. Ее эмоции спят, потому что дошли до предела, хотя сама она ни с какими пределами считаться не собирается. – Дрались на мечах, вдвоем против одного. Он сначала искромсал их одежду, не нанося ран, потом убил их и ушел. Оружие унес с собой, часть лоскутьев утащили к себе в гнезда мелкие звери и птицы. Это произошло около двадцати дней тому назад. Убитые были солдатами лесной пехоты. Вероятно, карательный рейд против кесу.
Джазмин пошатнулась, и мы с капитаном и врачом одновременно ринулись вперед, чтобы ее подхватить, чуть не столкнулись. Такое считывание информации – тоже расход сил, она ведь могла поручить это мне или Инге… Должно быть, побоялась, что мы упустим что-нибудь важное.
Капитан велел ученику следопыта взять охрану и пройтись по широкому радиусу: вдруг найдется колея, проложенная военными вездеходами.
Вряд ли. Поляну не засыпало только потому, что она укрыта многоярусным пологом из колючих ветвей, сюда и свет-то сочится слабо, сумрак средь бела дня, а на открытых участках никаких следов двадцатидневной давности не отыщешь. Кроме того, их не похоронили – значит, либо отбились от своих, либо дезертиры. И в любом случае подразделение лесной пехоты, истребляющее автохтонов в такой дали от принадлежащих людям островов, не будет торчать на одном месте, а то ведь кесу всегда не против нанести ответный удар.
На обратном пути мы с врачом поддерживаем Джазмин под руки.
Возле машин начинается суета, караванщиков созывают на собрание. Таинственная госпожа Старый Сапог скрывается в пассажирском фургоне первого класса, а Инга замечает, возбужденно косясь на пасмурные бастионы елажника:
Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги ''
1 2