А уж если я не знаю себя самого, как могу я судить о том же Шурике или о Борьке? Ладно, скорректировал свое поведение, и сейчас Анна Яковлевна имеет все основания быть мною недовольной. Задает вопросец с зазубриной, и никто не может разобраться, не выпрыгиваю и я, не подчеркиваю ничего. Что с того, что знаешь? Знай. Мне Маринка сказала – ханжество, дожидаешься, пока спросят в упор: ну, Ильинский, надежда последняя, свет очей, вывози. Но, во-первых, Анна Яковлевна не спросит, мне вообще кажется, что она сразу все поняла. А во-вторых, не дожидаюсь, потому что знание (вычитал где-то) не достоинство, а почти недостаток: понимаешь яснее, что знаешь преступно мало и что все никогда не сможешь узнать. Я сказал как-то раз Анне Яковлевне о знании – она задумалась, а потом ответила, что никогда еще на эту тему не размышляла. Это было еще до ханжества. Все уставились на меня, и стало мне странно: я размышлял, а она не размышляла! Но, видимо, мне понравилось это состояние радостной глупости, потому что буквально через урок я подпрыгнул с дурацким вопросом об энтропии Вселенной, даже не с вопросом, а так. Анна Яковлевна на меня посмотрела и ничего не сказала, но это был взгляд! Только я понял смысл его да еще Маринка. В тот день после уроков она сказала, что рада, что в какие-то моменты я могу быть глупее, чем есть. А то трудно со мной, сказала. Может быть, действительно выставлялся, а теперь притворяюсь скромнягой и выжидаю, пока позовут, и сам того не сознаю?
5
Потом мы заговорили о жизни.
– И куда бы это с тоски податься? – зевая, сказал Борька. Он любил тосковать и делал это с удовольствием.
– Лично у меня, – сказал я, – такое чувство, что мы прогуливаем.
Противненько как-то.
– Не только у тебя, – заметил Борька. – У тетки Дуни точно такое же чувство.
Она в эти отгулы не верит.
– Мои тоже не верят, – сказал я. – Они с Мантиссой уже общались.
– И что она за нас взялась? – буркнул Борька.
– Мешаем мы ей, наверно, – ответил я.
– Ребята, помните, – без всякой связи с разговором перебил меня Шурка,
– какую мы подводную лодку соорудили? У нее еще был атомный двигатель, ведро с мазутом. Мы его каждый раз поджигали.
– Еще бы, помним, – мрачно сказал Борька. – Хозяин автомобиля в конце концов нашелся… Моя мать шестьдесят рублей заплатила. Повеселились законно.
Мы помолчали, переваривая эту давнюю историю.
– А знаете, почему все так складывается? – сказал вдруг Борька. – Старая она. Мантисса. Ей тишины хочется, а мы шумим. Ей что от нас нужно? Ляг на диванчик, накрой пузо газеткой и дыши. И чтоб тихо. Обязательно чтоб тихо, иначе никакой не будет организации.
– Да какая она старуха? – сказал я. – Мой отец постарше.
– Ну и что? – ответил мне Борька. – Сделай твоего отца классной дамой – то же самое будет.
– Ты его не знаешь, – сказал я.
И мы опять замолчали.
– Бежать, – сделал вывод Борька. – Кстати, послезавтра контрраб по физике.
Удочки смотать было бы весьма кстати.
– Куда бежать-то? – Шурик задал самый практический вопрос. – Остров, что ли, открыть какой-нибудь?
– Остров – это дело, – сказал Борька. – Чтобы озеро в центре и лес чтобы рос базальтовый…
– Бальзовый, – поправил Шурик.
– Ну пускай. И какие-нибудь странные растения. Понастроили бы мы себе домов…
– А остров необитаемый? – спросил я.
– Можно и так, – ответил Шурик. – А можно – пусть там живут аборигены, человек восемьсот-девятьсот.
– Смуглокожие девушки… – Борька потянулся.
– Никаких девушек, – возразил я, вспомнив о Маринке. – И вообще – ничего лишнего. Несколько фабрик, два-три завода…
– Без фабрик нельзя, – поддакнул мне Шурик.
– Идите вы! – сказал Борька. – Можно ведь искусственно задержать развитие цивилизации. Аристократическая рабовладельческая республика меня больше устраивает, чем ваша островная индустрия. Пусть будет по типу Спарты…
– Ну, и остался ты без магнитофона, – мне стало смешно, – поскольку аборигены без фабрики тебе даже метра ленты не произведут.
– Рабы все портят, – заявил Шурик, – у них малопроизводительный труд. Их надо бить, чтоб они работали…
– Цыц, шкет! – сказал Борька. – Пороть илотов буду лично я, а магнитофон и телевизор мы возьмем с собой из двадцатого века.
– А включать его ты во что будешь? – поинтересовался Шурик.
Борька задумался и наморщил лоб.
– Ладно, я согласен… Будем жить на том же уровне, что и спартанцы. В конце концов, телевидение размягчает дух.
– Ну, а окружающий мир? – спросил я. – Самолеты, пароходы, спутники. Рано или поздно нас откроют, аннексируют…
– …и поставят крестик, – добавил Шурик.
– Да, идейка отпадает, – согласился Борька.
Нам стало здорово неуютно оттого, что некуда деваться от Мантиссы. То, что мы не механические граждане, нам было ясно как божий день. Но, может быть, мы вообще какие-то не такие? Поет же половина класса в хоре ради крестиков?
Монтажники, кружковцы – все на Мантиссу работают. Это ж надо, как нам с ней не повезло. И главное, был человек, вел наш класс на зависть всем параллельным, так нет же, вздумалось ему научно расти! Что самое обидное – вернется скоро, достанется каким-нибудь лопухам, а мы его только-только понимать начали! Он трудный был человек, он обижался на нас, как на людей, и спорил с нами, как с людьми, и насмехался, если заслужили, а эта только делает вид, что обижается и спорит. Вот прорабатывала нас, возмущалась, а все для виду…
Мы долго молчали. Вдруг Шурка заворочался в своем кресле и вяло, равнодушно так, сонно сказал:
– Ребята, а что, если…
6
В первый момент мы просто не поняли, что Шурка переживает звездный час своей биографии. Мы замахали на него руками:
– Планету? Что за дурацкая идея!
– А где хоть она, твоя планета? – глупо спросил я.
– Да какая вам разница, где! – Шурка даже обиделся. – Про остров вы не спрашивали, где! А планет – вон десять тысяч в одной нашей Галактике!
Подобрать одну, чтоб без птеродактилей, почистить хорошенько и разделить на троих. Я бы взял континентик около экватора…
– Хитер, бродяга! – взволновался Боря. – У экватора и дурак будет жить.
Завернулся в банановый лист – и соси молоко из кокоса. Нет, голубчик, у экватора и мне неплохо будет!
– Идиоты! – сказал я ласково. – Нас только трое, а материков будет тоже три штуки. Прописью – три. В районе полюсов мы поместим океаны. И дудки.
– Подожди-ка! – Борька торопливо перебежал к письменному столу. – Набросаем карту, и пусть противовесом одному континенту будет другой. Иначе она не завертится. Я читал!
– Возьми лучше мячик, – посоветовал Шурик.
– Сам ты мячик!
– Обождите! – Мне пришла в голову новая мысль. – Нашли планету – надо ее назвать. Надо записать, в районе какого созвездия она находится. И вообще – зарегистрировать свое открытие.
– Что? Никаких регистраций! – Борька уже распоряжался, как будто это он открыл планету. – Чтобы нас высмотрели в телескоп, а потом прислали к нам своих колонизаторов? Не пойдет. Если это так уж необходимо, то наша планета – в районе большого угольного мешка. Пусть потаращатся потомки! Ни в один телескоп, кроме конской головы, ни черта не увидишь. Да еще радиоактивных облаков напустим.
– А где это – мешок? – смирно поинтересовался я.
– В чулане! – огрызнулся Боря.
Он взял карандаш, лист ватмана, и мы склонились над столом. За нашей спиной несколько раз шмыгала тетя Дуня: не терпелось узнать, почему мы притихли.
Но мы были уже далеко, за сотни миллионов парсеков.
…Наш звездолет, взревев фотонными дюзами, вспыхнул ослепительно голубыми чашами рефлекторов где-то в созвездии Южного Креста и, выйдя на свободную параболу, исчез в угольной черноте мешка, очертаниями напоминавшего конскую голову.
Сразу стало тихо и уютно в салоне. Горела слабая настольная лампа, и мы, склонившись над ватманом, старательно вычерчивали свои материки. И всё слабее звучали наши голоса.
Очертания планеты постепенно вырисовывались на ватманском листе. Три материка изогнулись на ее исполинских боках. Бездна цветущих островов трепыхалась в темно-синем океане.
Вот она, крутобокая, пустынная, тяжело вертится перед нашим окном, демонстрируя своим единственным владельцам то один, то другой континент.
– Фиолетовые леса… – подсказывал нам Шурик.
– А из них встают кварцевые горы. Прозрачные, как хрусталь…
– Муравьиные тропки дорог сквозь лесные толщи…
– И тысячи квадратных километров сиреневого льда…
По мере приближения картина прояснялась. Поначалу, конечно, совершено было много ошибок. Например, отвергли как несостоятельную теорию фиолетовых лесов. Марсианский холод нас не устраивал. Но оранжевые джунгли казались Шурику слишком банальными. Понемногу сошлись на том, что у нашей планеты будут разноцветные континенты. И поскольку Шуркиным любимым цветом был фиолетовый, то его материк пришлось сдвинуть к северу, и только южным лесистым мысом он касался экватора. Весь тропический континент Борьки Лахова порос огненным лесом желто-красных тонов. А моя территория, очертаниями напоминавшая Мадагаскар, была страной зеленых озер и пышных розовых джунглей.
Дело пошло на лад. Лориаль загорелась. Да, я совсем забыл сказать, что Совет Планеты единогласно принял мое предложение назвать планету радуг именем «Лориаль» и навечно занести ее в каталог под номером 21-С-71. Расстояние от Земли колебалось в пределах нескольких сотен тысяч световых лет, я не уточнял.
Много было споров и о видимых дорогах. Шурик и я утверждали, что это лишь трещины в скальных массивах континентов. Борька же доказывал, что это пусть примитивные, но дороги. Он полагал, что планета Лориаль очень даже обитаема.
Борька не ручался за наши материки, но в центре его тройного континента наверняка обитало племя смуглокожих девушек-амазонок, которые, как это ни печально, умирали одна за одною, едва достигнув шестнадцати лет. Не знаю, в какой иллюминатор усмотрел он эту деталь, но у Шурки тот факт, что девушки жили одним племенем и как-то сами по себе рождались и умирали, вызывал большие сомнения.
В конце концов спорить не стали: высадка решит все проблемы. Во всяком случае, визуальные наблюдения за планетой Лориаль не говорили о наличии там высокой цивилизации. Переведя звездолет на планетарную орбиту, мы отправились перекусить.
7
– В общем, так, – сказал Борька, – высадку в принципе разрешаю. Пробы воздуха показали, что соотношение элементов атмосферы такое же, как на Земле. Средняя температура на четыре градуса выше.
– Это что же, командор, – спросил я, – значит, на экваторе плюс сорок восемь? Испечься можно.
– По-видимому, да, – изрек Борька. – Можно надеяться лишь на заболоченность и тенистость экваториальных лесов. Наш друг Шурри в несколько лучшем положении. Но мы ведь знали, на что идем, джентльмены? Второй Земли нам нигде не найти…
Русоволосые, широкоплечие, мы стояли у овального иллюминатора обреченного на гибель корабля и вглядывались со смутным волнением в очертания подплывающего бока планеты. Залитый золотистым сиянием, этот край Лориали был прекрасен. В белых тучах внизу бушевали синие грозы. Какие-то гигантские птицы, царапнув когтями по стеклу, пролетели мимо иллюминаторов.
– В космосе? Без воздуха? – усомнился Борька. – Не может быть.
– Точна, – сурово ответил Шурик. – Что ждет нас впереди, не знаю. Кстати, это с моего материка. Видел у них фиолетовые чешуйки? Мимикрия…
– Что берем с собой? – не вдаваясь в полемику, спросил я. – Скафандры, огнестрельное оружие, провизию, машины…
– Наши каплеобразные аэроны уже загружены, – сказал Шурик. – Они похожи на капли ртути, такой же непроницаемости и формы. Чуть приплюснутый шарик, покрашенный блестящей эмалью. Моя машина – фиолетовой ртути, твоя – светло-желтой, а Борькина – синей. В дорогу, друзья!
Мы молча склонились над картой.
– Вот этот маленький гористый островок – в самом центре Западного океана.
Видите? – указал пальцем Шурка. – Это будет место нашей встречи в случае опасности. Прощайте!
– Подожди! – сказал я. – А кто взорвет звездолет?
Тогда Борька встал. Мужеством и волнением дышало его матовое лицо. Он спокойно задернул шторы, взял из коробки ножницы, обернул их кольца полотенцем и, чуть расширив их острые концы, подошел к стене.
– Я взорву звездолет! – сказал он со странной улыбкой и всадил раскрытые концы ножниц в электрическую розетку.
Вспышка пламени, душераздирающий крик, темнота.
Вечное спокойствие космоса, душный мрак угольного мешка.
8
Пока мы чинили пробки, Борька цветной тушью обводил на большом листе ватмана контуры наших материков. Всего их оказалось четыре: северный фиолетовый – Шурика, западный оранжевый – Борькин, восточный зеленовато-розовый – мой.
И еще один на самом крайнем западе – гигантский белый материк для колонизации, о существовании которого лориальцы еще не подозревали. Был и один маленький остров Гарантии, на котором мы собирались встречаться.
Остальные острова, по тройственному соглашению, постановили стереть, чтобы не возбуждать нездоровых стремлений, и вообще потому, что это были просто белые коралловые рифы.
Когда мы вернулись наконец в каюту, Борькин ватман уже пылал всеми красками, которые способна создать человеческая фантазия. Трагически красивым был Шуриков материк. Гигантские массивы фиолетовых джунглей эффектно перемежались с белыми каемками тундры и с желтыми овалами саванны.
– Ну, не сносить мне головы, – сказал Шурка, бегло взглянув на свой континент. – От этой тундры за версту несет рептилиями. На смерть посылаете, братцы, на верную смерть. Не ожидал я от вас такой пакости.
– Чудак! – сказал я ему. – Да, может быть, лориальская тундра – самое приличное на планете место! Может, знатные лориальцы только и мечтают отдохнуть в этой тундре пару летних недель.
– Никакой знати у меня не будет! – уверенно заявил Шурик. – Это вы можете – организовать свою аристократическую республику, если хотите, а у меня в тундре будет берег общих городов.
– Что это еще за штука? – снисходительно усмехнулся Борька, разрисовывая мой континент.
– Идея века! – гордо ответил Шурка. – Никаких квартир, никаких шкафов, никакой собственности. Из личных вещей – только шкура на плечах. А жить будут, переходя из дома в дом, чтобы в жизни ни разу не переночевать дважды в одной и той же комнате.
– Ну и перебесятся все, – буркнул Борька, нежно-розовой полоской обводя берега моих зеленых озер.
Свой континент он оборудовал куда интереснее, чем наши. Края его были зелеными (это прибрежные болота), джунгли – желтыми и оранжевыми, а в центре, по форме напоминавшее Польшу, расстилалось белое пятно.
– Это, – пояснил мне Борька, – неисследованный район. Кто его знает, что там окажется. Самому интересно побывать.
– А линии что значат?
– Это шоссейные дороги. Из белого асфальта по желтым джунглям – красота!
Словно молнии, прорезают они мой цветущий континент с севера на юг.
– А кружочки бордового цвета? – настаивал Шурик.
– Это, братцы, поселения амазонок. К ним шоссейные дороги не ведут. А вот этот серый массив – это территория каннибалов. В общем, жить можно!
Борька разогнул спину и от удовольствия потер руки.
– Гад, поменяемся! – завистливо сказал я.
– Давай! – с неожиданной готовностью согласился Борька. – Я у тебя в центре джунглей плато динозавров отыщу. А уж амазонки сами ко мне переберутся. На бальзовых плотах вот с этого каменистого берега. Тут, брат, лучше головами поменяться.
– Нет! – решительно сказал Шурик. – Катись ты со своим районом каннибалов.
Когда они тебя сожрут, пришли свои кости на остров Гарантии.
– Пришлю, – кивнул головой Борька. – Их привезет вам в маленьком чемодане из тропических листьев моя синеглазая амазонская княжна. Она смело и без колебаний войдет в вашу кают-компанию и протянет вам свой бесценный чемоданчик, а вы ее потом столкнете вот с этого утеса в море.
– Почему это? – возмутился Шурик. – Да потому, – скорбно ответил Борька, – что вы оба, негодяи этакие, влюбитесь в нее и, чтобы не перерезать друг друга, умертвите.
– Ладно, – сказал я Борьке, – давай мне лист миллиметровки. Я сниму копию с моего континента. А то, видите ли, выдумал все до самой своей смерти. Раз ты умер, то помалкивай. Мы дадим в твою честь салют наций и разделим твой континент пополам.
– Да что вы, братцы! – обиделся Борька. – Я же еще не умер, вот он я, живой!
Это было только предположение.
– Ну то-то же! – сурово предостерегли мы и принялись за работу.
9
И вот настал момент приземления. Планета Лориаль, блестя, как многогранный камешек, тянула нас к себе все сильнее. Сидя в своих блестящих капельках ртути и сквозь толстые стекла вглядываясь в полыхающие под нами континенты, мы уже вдыхали буйный запах цветочных вихрей и колышущихся трав.
Некоторое время мы еще обменивались сигналами и даже видели друг друга на экранах телеаппаратуры.
1 2 3 4 5 6 7
5
Потом мы заговорили о жизни.
– И куда бы это с тоски податься? – зевая, сказал Борька. Он любил тосковать и делал это с удовольствием.
– Лично у меня, – сказал я, – такое чувство, что мы прогуливаем.
Противненько как-то.
– Не только у тебя, – заметил Борька. – У тетки Дуни точно такое же чувство.
Она в эти отгулы не верит.
– Мои тоже не верят, – сказал я. – Они с Мантиссой уже общались.
– И что она за нас взялась? – буркнул Борька.
– Мешаем мы ей, наверно, – ответил я.
– Ребята, помните, – без всякой связи с разговором перебил меня Шурка,
– какую мы подводную лодку соорудили? У нее еще был атомный двигатель, ведро с мазутом. Мы его каждый раз поджигали.
– Еще бы, помним, – мрачно сказал Борька. – Хозяин автомобиля в конце концов нашелся… Моя мать шестьдесят рублей заплатила. Повеселились законно.
Мы помолчали, переваривая эту давнюю историю.
– А знаете, почему все так складывается? – сказал вдруг Борька. – Старая она. Мантисса. Ей тишины хочется, а мы шумим. Ей что от нас нужно? Ляг на диванчик, накрой пузо газеткой и дыши. И чтоб тихо. Обязательно чтоб тихо, иначе никакой не будет организации.
– Да какая она старуха? – сказал я. – Мой отец постарше.
– Ну и что? – ответил мне Борька. – Сделай твоего отца классной дамой – то же самое будет.
– Ты его не знаешь, – сказал я.
И мы опять замолчали.
– Бежать, – сделал вывод Борька. – Кстати, послезавтра контрраб по физике.
Удочки смотать было бы весьма кстати.
– Куда бежать-то? – Шурик задал самый практический вопрос. – Остров, что ли, открыть какой-нибудь?
– Остров – это дело, – сказал Борька. – Чтобы озеро в центре и лес чтобы рос базальтовый…
– Бальзовый, – поправил Шурик.
– Ну пускай. И какие-нибудь странные растения. Понастроили бы мы себе домов…
– А остров необитаемый? – спросил я.
– Можно и так, – ответил Шурик. – А можно – пусть там живут аборигены, человек восемьсот-девятьсот.
– Смуглокожие девушки… – Борька потянулся.
– Никаких девушек, – возразил я, вспомнив о Маринке. – И вообще – ничего лишнего. Несколько фабрик, два-три завода…
– Без фабрик нельзя, – поддакнул мне Шурик.
– Идите вы! – сказал Борька. – Можно ведь искусственно задержать развитие цивилизации. Аристократическая рабовладельческая республика меня больше устраивает, чем ваша островная индустрия. Пусть будет по типу Спарты…
– Ну, и остался ты без магнитофона, – мне стало смешно, – поскольку аборигены без фабрики тебе даже метра ленты не произведут.
– Рабы все портят, – заявил Шурик, – у них малопроизводительный труд. Их надо бить, чтоб они работали…
– Цыц, шкет! – сказал Борька. – Пороть илотов буду лично я, а магнитофон и телевизор мы возьмем с собой из двадцатого века.
– А включать его ты во что будешь? – поинтересовался Шурик.
Борька задумался и наморщил лоб.
– Ладно, я согласен… Будем жить на том же уровне, что и спартанцы. В конце концов, телевидение размягчает дух.
– Ну, а окружающий мир? – спросил я. – Самолеты, пароходы, спутники. Рано или поздно нас откроют, аннексируют…
– …и поставят крестик, – добавил Шурик.
– Да, идейка отпадает, – согласился Борька.
Нам стало здорово неуютно оттого, что некуда деваться от Мантиссы. То, что мы не механические граждане, нам было ясно как божий день. Но, может быть, мы вообще какие-то не такие? Поет же половина класса в хоре ради крестиков?
Монтажники, кружковцы – все на Мантиссу работают. Это ж надо, как нам с ней не повезло. И главное, был человек, вел наш класс на зависть всем параллельным, так нет же, вздумалось ему научно расти! Что самое обидное – вернется скоро, достанется каким-нибудь лопухам, а мы его только-только понимать начали! Он трудный был человек, он обижался на нас, как на людей, и спорил с нами, как с людьми, и насмехался, если заслужили, а эта только делает вид, что обижается и спорит. Вот прорабатывала нас, возмущалась, а все для виду…
Мы долго молчали. Вдруг Шурка заворочался в своем кресле и вяло, равнодушно так, сонно сказал:
– Ребята, а что, если…
6
В первый момент мы просто не поняли, что Шурка переживает звездный час своей биографии. Мы замахали на него руками:
– Планету? Что за дурацкая идея!
– А где хоть она, твоя планета? – глупо спросил я.
– Да какая вам разница, где! – Шурка даже обиделся. – Про остров вы не спрашивали, где! А планет – вон десять тысяч в одной нашей Галактике!
Подобрать одну, чтоб без птеродактилей, почистить хорошенько и разделить на троих. Я бы взял континентик около экватора…
– Хитер, бродяга! – взволновался Боря. – У экватора и дурак будет жить.
Завернулся в банановый лист – и соси молоко из кокоса. Нет, голубчик, у экватора и мне неплохо будет!
– Идиоты! – сказал я ласково. – Нас только трое, а материков будет тоже три штуки. Прописью – три. В районе полюсов мы поместим океаны. И дудки.
– Подожди-ка! – Борька торопливо перебежал к письменному столу. – Набросаем карту, и пусть противовесом одному континенту будет другой. Иначе она не завертится. Я читал!
– Возьми лучше мячик, – посоветовал Шурик.
– Сам ты мячик!
– Обождите! – Мне пришла в голову новая мысль. – Нашли планету – надо ее назвать. Надо записать, в районе какого созвездия она находится. И вообще – зарегистрировать свое открытие.
– Что? Никаких регистраций! – Борька уже распоряжался, как будто это он открыл планету. – Чтобы нас высмотрели в телескоп, а потом прислали к нам своих колонизаторов? Не пойдет. Если это так уж необходимо, то наша планета – в районе большого угольного мешка. Пусть потаращатся потомки! Ни в один телескоп, кроме конской головы, ни черта не увидишь. Да еще радиоактивных облаков напустим.
– А где это – мешок? – смирно поинтересовался я.
– В чулане! – огрызнулся Боря.
Он взял карандаш, лист ватмана, и мы склонились над столом. За нашей спиной несколько раз шмыгала тетя Дуня: не терпелось узнать, почему мы притихли.
Но мы были уже далеко, за сотни миллионов парсеков.
…Наш звездолет, взревев фотонными дюзами, вспыхнул ослепительно голубыми чашами рефлекторов где-то в созвездии Южного Креста и, выйдя на свободную параболу, исчез в угольной черноте мешка, очертаниями напоминавшего конскую голову.
Сразу стало тихо и уютно в салоне. Горела слабая настольная лампа, и мы, склонившись над ватманом, старательно вычерчивали свои материки. И всё слабее звучали наши голоса.
Очертания планеты постепенно вырисовывались на ватманском листе. Три материка изогнулись на ее исполинских боках. Бездна цветущих островов трепыхалась в темно-синем океане.
Вот она, крутобокая, пустынная, тяжело вертится перед нашим окном, демонстрируя своим единственным владельцам то один, то другой континент.
– Фиолетовые леса… – подсказывал нам Шурик.
– А из них встают кварцевые горы. Прозрачные, как хрусталь…
– Муравьиные тропки дорог сквозь лесные толщи…
– И тысячи квадратных километров сиреневого льда…
По мере приближения картина прояснялась. Поначалу, конечно, совершено было много ошибок. Например, отвергли как несостоятельную теорию фиолетовых лесов. Марсианский холод нас не устраивал. Но оранжевые джунгли казались Шурику слишком банальными. Понемногу сошлись на том, что у нашей планеты будут разноцветные континенты. И поскольку Шуркиным любимым цветом был фиолетовый, то его материк пришлось сдвинуть к северу, и только южным лесистым мысом он касался экватора. Весь тропический континент Борьки Лахова порос огненным лесом желто-красных тонов. А моя территория, очертаниями напоминавшая Мадагаскар, была страной зеленых озер и пышных розовых джунглей.
Дело пошло на лад. Лориаль загорелась. Да, я совсем забыл сказать, что Совет Планеты единогласно принял мое предложение назвать планету радуг именем «Лориаль» и навечно занести ее в каталог под номером 21-С-71. Расстояние от Земли колебалось в пределах нескольких сотен тысяч световых лет, я не уточнял.
Много было споров и о видимых дорогах. Шурик и я утверждали, что это лишь трещины в скальных массивах континентов. Борька же доказывал, что это пусть примитивные, но дороги. Он полагал, что планета Лориаль очень даже обитаема.
Борька не ручался за наши материки, но в центре его тройного континента наверняка обитало племя смуглокожих девушек-амазонок, которые, как это ни печально, умирали одна за одною, едва достигнув шестнадцати лет. Не знаю, в какой иллюминатор усмотрел он эту деталь, но у Шурки тот факт, что девушки жили одним племенем и как-то сами по себе рождались и умирали, вызывал большие сомнения.
В конце концов спорить не стали: высадка решит все проблемы. Во всяком случае, визуальные наблюдения за планетой Лориаль не говорили о наличии там высокой цивилизации. Переведя звездолет на планетарную орбиту, мы отправились перекусить.
7
– В общем, так, – сказал Борька, – высадку в принципе разрешаю. Пробы воздуха показали, что соотношение элементов атмосферы такое же, как на Земле. Средняя температура на четыре градуса выше.
– Это что же, командор, – спросил я, – значит, на экваторе плюс сорок восемь? Испечься можно.
– По-видимому, да, – изрек Борька. – Можно надеяться лишь на заболоченность и тенистость экваториальных лесов. Наш друг Шурри в несколько лучшем положении. Но мы ведь знали, на что идем, джентльмены? Второй Земли нам нигде не найти…
Русоволосые, широкоплечие, мы стояли у овального иллюминатора обреченного на гибель корабля и вглядывались со смутным волнением в очертания подплывающего бока планеты. Залитый золотистым сиянием, этот край Лориали был прекрасен. В белых тучах внизу бушевали синие грозы. Какие-то гигантские птицы, царапнув когтями по стеклу, пролетели мимо иллюминаторов.
– В космосе? Без воздуха? – усомнился Борька. – Не может быть.
– Точна, – сурово ответил Шурик. – Что ждет нас впереди, не знаю. Кстати, это с моего материка. Видел у них фиолетовые чешуйки? Мимикрия…
– Что берем с собой? – не вдаваясь в полемику, спросил я. – Скафандры, огнестрельное оружие, провизию, машины…
– Наши каплеобразные аэроны уже загружены, – сказал Шурик. – Они похожи на капли ртути, такой же непроницаемости и формы. Чуть приплюснутый шарик, покрашенный блестящей эмалью. Моя машина – фиолетовой ртути, твоя – светло-желтой, а Борькина – синей. В дорогу, друзья!
Мы молча склонились над картой.
– Вот этот маленький гористый островок – в самом центре Западного океана.
Видите? – указал пальцем Шурка. – Это будет место нашей встречи в случае опасности. Прощайте!
– Подожди! – сказал я. – А кто взорвет звездолет?
Тогда Борька встал. Мужеством и волнением дышало его матовое лицо. Он спокойно задернул шторы, взял из коробки ножницы, обернул их кольца полотенцем и, чуть расширив их острые концы, подошел к стене.
– Я взорву звездолет! – сказал он со странной улыбкой и всадил раскрытые концы ножниц в электрическую розетку.
Вспышка пламени, душераздирающий крик, темнота.
Вечное спокойствие космоса, душный мрак угольного мешка.
8
Пока мы чинили пробки, Борька цветной тушью обводил на большом листе ватмана контуры наших материков. Всего их оказалось четыре: северный фиолетовый – Шурика, западный оранжевый – Борькин, восточный зеленовато-розовый – мой.
И еще один на самом крайнем западе – гигантский белый материк для колонизации, о существовании которого лориальцы еще не подозревали. Был и один маленький остров Гарантии, на котором мы собирались встречаться.
Остальные острова, по тройственному соглашению, постановили стереть, чтобы не возбуждать нездоровых стремлений, и вообще потому, что это были просто белые коралловые рифы.
Когда мы вернулись наконец в каюту, Борькин ватман уже пылал всеми красками, которые способна создать человеческая фантазия. Трагически красивым был Шуриков материк. Гигантские массивы фиолетовых джунглей эффектно перемежались с белыми каемками тундры и с желтыми овалами саванны.
– Ну, не сносить мне головы, – сказал Шурка, бегло взглянув на свой континент. – От этой тундры за версту несет рептилиями. На смерть посылаете, братцы, на верную смерть. Не ожидал я от вас такой пакости.
– Чудак! – сказал я ему. – Да, может быть, лориальская тундра – самое приличное на планете место! Может, знатные лориальцы только и мечтают отдохнуть в этой тундре пару летних недель.
– Никакой знати у меня не будет! – уверенно заявил Шурик. – Это вы можете – организовать свою аристократическую республику, если хотите, а у меня в тундре будет берег общих городов.
– Что это еще за штука? – снисходительно усмехнулся Борька, разрисовывая мой континент.
– Идея века! – гордо ответил Шурка. – Никаких квартир, никаких шкафов, никакой собственности. Из личных вещей – только шкура на плечах. А жить будут, переходя из дома в дом, чтобы в жизни ни разу не переночевать дважды в одной и той же комнате.
– Ну и перебесятся все, – буркнул Борька, нежно-розовой полоской обводя берега моих зеленых озер.
Свой континент он оборудовал куда интереснее, чем наши. Края его были зелеными (это прибрежные болота), джунгли – желтыми и оранжевыми, а в центре, по форме напоминавшее Польшу, расстилалось белое пятно.
– Это, – пояснил мне Борька, – неисследованный район. Кто его знает, что там окажется. Самому интересно побывать.
– А линии что значат?
– Это шоссейные дороги. Из белого асфальта по желтым джунглям – красота!
Словно молнии, прорезают они мой цветущий континент с севера на юг.
– А кружочки бордового цвета? – настаивал Шурик.
– Это, братцы, поселения амазонок. К ним шоссейные дороги не ведут. А вот этот серый массив – это территория каннибалов. В общем, жить можно!
Борька разогнул спину и от удовольствия потер руки.
– Гад, поменяемся! – завистливо сказал я.
– Давай! – с неожиданной готовностью согласился Борька. – Я у тебя в центре джунглей плато динозавров отыщу. А уж амазонки сами ко мне переберутся. На бальзовых плотах вот с этого каменистого берега. Тут, брат, лучше головами поменяться.
– Нет! – решительно сказал Шурик. – Катись ты со своим районом каннибалов.
Когда они тебя сожрут, пришли свои кости на остров Гарантии.
– Пришлю, – кивнул головой Борька. – Их привезет вам в маленьком чемодане из тропических листьев моя синеглазая амазонская княжна. Она смело и без колебаний войдет в вашу кают-компанию и протянет вам свой бесценный чемоданчик, а вы ее потом столкнете вот с этого утеса в море.
– Почему это? – возмутился Шурик. – Да потому, – скорбно ответил Борька, – что вы оба, негодяи этакие, влюбитесь в нее и, чтобы не перерезать друг друга, умертвите.
– Ладно, – сказал я Борьке, – давай мне лист миллиметровки. Я сниму копию с моего континента. А то, видите ли, выдумал все до самой своей смерти. Раз ты умер, то помалкивай. Мы дадим в твою честь салют наций и разделим твой континент пополам.
– Да что вы, братцы! – обиделся Борька. – Я же еще не умер, вот он я, живой!
Это было только предположение.
– Ну то-то же! – сурово предостерегли мы и принялись за работу.
9
И вот настал момент приземления. Планета Лориаль, блестя, как многогранный камешек, тянула нас к себе все сильнее. Сидя в своих блестящих капельках ртути и сквозь толстые стекла вглядываясь в полыхающие под нами континенты, мы уже вдыхали буйный запах цветочных вихрей и колышущихся трав.
Некоторое время мы еще обменивались сигналами и даже видели друг друга на экранах телеаппаратуры.
1 2 3 4 5 6 7