Боллард Джеймс
Из лучших побуждений
Джеймс БОЛЛАРД
ИЗ ЛУЧШИХ ПОБУЖДЕНИЙ
Когда к полудню доктор Джеймисон прибыл в Лондон, все дороги, ведущие в город, были перекрыты уже с шести утра. Как обычно бывает в день коронации, люди стали занимать места вдоль всего пути, которым проследует королевский кортеж, еще за сутки до начала церемонии, и в Грин-парке, когда доктор Джеймисон медленно брел вверх по травянистому склону к станции метро у отеля "Риц", не видно было ни души. Среди мусора под деревьями валялись сумки из-под провизии и спальные мешки. К тому времени, как доктор Джеймисон добрался до входа в метро, с него уже ручьями лил пот, и он присел на скамейку, поставив свой небольшой, но тяжелый чемодан из оружейной стали рядом на траву.
Прямо перед ним была задняя сторона высокой деревянной трибуны. Он видел спины зрителей в самом верхнем ряду - женщин в ярких летних платьях, мужчин в рубашках с засученными рукавами, с газетами, которыми они защищали головы от палящего солнца, стайки детей, поющих, машущих национальными флажками. Люди высовывались, перегибаясь через подоконники, из окон контор вдоль всей Пикадилли, и сама улица была теперь неразделимой смесью света и звука. То оттуда, то отсюда доносились звуки оркестра, приглушенные расстоянием, или рев команды, когда какой-нибудь офицер приказывал солдатам, протянувшимся шеренгами по обеим сторонам улицы, сменить построение.
Доктор Джеймисон, с интересом вслушиваясь, позволил всеобщему подогреваемому солнцем волнению увлечь и себя. Ему было около шестидесяти пяти лет, он был невысок, но пропорционально сложен, волосы у него уже начали седеть, а живые, внимательные глаза замечали все, что происходит вокруг. Хотя в облике его было что-то профессорское, благодаря покатости широкого лба он казался моложе своих лет. Это впечатление усиливалось щегольским покроем костюма из серого шелка: очень узкие лацканы, единственная пуговица обтянута узорной тканью, вдоль швов на рукавах и брюках широкий кант. Когда кто-то, выйдя из палатки первой помощи у дальнего конца трибуны, направился в его сторону, доктор Джеймисон понял, как непохожа их одежда (человек, который к нему приближался, был в свободном голубом костюме с огромными, хлопающими на ветру отворотами), и в душе поморщился от досады.
Взглянув на часы у себя на руке, он поднял чемодан и быстро зашагал к станции метро.
Королевский кортеж после коронации должен был начать свой путь от Вестминстерского аббатства в три часа дня, и улицы, по которым он проследует, полиция уже закрыла для всякого движения. Когда доктор Джеймисон поднялся на поверхность из второго выхода, на северной стороне Пикадилли, он стал внимательно оглядывать высокие здания, где располагается столько контор и отелей; время от времени, узнавая какое-нибудь из них, он повторял про себя его название. С трудом проталкиваясь за спинами людей, плотной стеной стоявших на тротуаре, больно ударяясь коленями о свой же металлический чемодан, он добрался до Бонд-стрит, свернул за угол, помедлил и двинулся к стоянке такси. Люди, сплошным потоком двигавшиеся навстречу ему, к Пикадилли, смотрели на него удивленно, и он почувствовал облегчение, когда очутился наконец в машине. Отказавшись от помощи водителя, он сам поставил чемодан в кабину и, усаживаясь, сказал:
- Отель "Уэстленд".
Водитель вполоборота повернулся к нему:
- Какой?
- "Уэстленд", - повторил доктор Джеймисон, стараясь, чтобы его манера говорить как можно меньше отличалась от манеры водителя. Речь, которую он слышал вокруг, была чуть гортанной. На Оксфорд-стрит, ярдов на сто пятьдесят восточнее Марбл-Арч. По-моему, запасной вход там со стороны Гроувенор-плейс.
Пристально поглядев на него, водитель кивнул.
Машина тронулась.
- Приехали посмотреть на коронацию?
- Нет, - небрежно сказал доктор Джеймисон. - По делам. Всего на один день.
- Я-то подумал, вы хотите посмотреть на кортеж. Из "Уэстленда" все видно великолепно.
- Да, пожалуй. Конечно, посмотрю, если будет возможность.
Они свернули на Гроувенор-сквер, и доктор Джеймисон, подняв чемодан на сиденье, тщательно проверил хитроумные металлические запоры и убедился, что они надежно держат крышку. Потом стал смотреть на здания по сторонам, стараясь подавить чувства, вызванные волной воспоминаний. Однако все было не таким, как он помнил, - годы, отделившие его от этого дня, незаметно для него исказили старые впечатления. Улицы, уходящие вдаль, неразбериха зданий, реклама куда ни глянь в немыслимом множестве и разнообразии - все было совершенно новым. Город казался невероятно старомодным и разностильным, и было трудно поверить, что он в нем когда-то жил.
Неужели и все другие воспоминания его обманывают?
Вдруг он обрадовано подался вперед: здание американского посольства с изящной ячеистой стеной, мимо которого они сейчас проезжали, разрешило его сомнения.
Водитель обратил внимание на его неожиданную заинтересованность.
- Янки начудили, - сказал он, стряхнув пепел с сигареты. - И не поймешь, что это такое.
- Вы так считаете? - спросил доктор Джеймисон. - С вами мало кто согласится.
Водитель рассмеялся.
- Вот тут вы ошибаетесь, мистер. Я еще ни от кого не слышал доброго слова об этой чертовщине. - Он пожал плечами, решив, что лучше не возражать пассажиру. - Не знаю... может, она просто обогнала свое время.
Доктор Джеймисон чуть заметно улыбнулся.
- Пожалуй, - сказал он скорее себе, чем водителю. - Лет так на тридцать пять. Вот тогда об этой архитектуре будут очень высокого мнения.
Он не заметил, как снова стал говорить слегка в нос, и водитель спросил:
- Вы не из-за границы, сэр? Не из Новой Зеландии?
- Нет, - ответил доктор Джеймисон и теперь обратил внимание на то, что движение транспорта на улицах левостороннее. - Правда, в Лондоне я не был давно. Но день, кажется, выбрал удачно.
- Уж это точно, сэр. Большой день для молодого принца. То есть, правильнее сказать, короля. Король Яков III - звучит непривычно. Но дай бог ему счастья.
Руки доктора Джеймисона легли на чемодан, и он пылко, хотя sotto voce [* тихо, в полголоса], отозвался:
- Вы правы - дай бог ему счастья.
Он вошел в отель через запасной вход и оказался в толпе внутри небольшого вестибюля, но в ушах у него все еще гудело от шума Оксфорд-стрит. Подождав минут пять, он протолкался к стойке портье; тяжелый чемодан оттягивал ему руку.
- Доктор Роджер Джеймисон, - назвался он. - Для меня здесь заказан номер на втором этаже.
Портье начал искать запись в журнале регистрации, а он, прислушиваясь к шуму голосов вокруг, облокотился на конторку. Больше всего в вестибюле было тучных женщин средних лет в ярких платьях; они, безудержно болтая, проходили в холл, где стоял телевизор: с двух часов начнут передавать из Вестминстерского аббатства церемонию коронации. Не обращая на них внимания, доктор Джеймисон стал разглядывать остальную публику официантов, закончивших свою работу, посыльных, гостиничных служащих, организовывавших банкеты в комнатах наверху. Он рассматривал каждое лицо, как будто ожидал встретить знакомого.
Портье, близоруко щурясь, смотрел в журнал.
- Комната была заказана на ваше имя, сэр?
- Разумеется. Номер семнадцать, угловая.
Портье недоуменно покачал головой.
- Очевидно, тут какая-то ошибка, у нас ничего не записано. Может, вы приглашены на какой-нибудь банкет наверху?
- Уверяю вас, я заказал эту комнату, семнадцатый номер, сам, сказал, сдерживая раздражение, доктор Джеймисон. Он бережно поставил чемодан у своих ног. - Это было довольно-таки давно, но управляющий отеля тогда уверил меня, что все будет в порядке.
Портье медленно листал журнал. Вдруг он ткнул пальцем в выцветшую от времени запись на самом верху первой страницы.
- Вот она, сэр. Прошу извинить меня - дело в том, что ее сюда перенесли из предшествующей тетради. "Доктор Джеймисон, комната 17". Как удачно выбрали день, доктор, - ведь номер вы заказывали больше двух лет назад.
Оказавшись наконец в номере, доктор Джеймисон заперся на ключ и устало сел на кровать. Когда дыхание его снова стало ровным, а онемевшая правая рука подвижной, он поднялся и внимательно оглядел комнату.
Комната была просторной, и из двух угловых окон очень хорошо просматривалась запруженная людьми улица внизу. Жалюзи защищали от ярких лучей солнца и от взглядов сотен людей на балконах большого универсального магазина напротив. Доктор Джеймисон проверил стенные шкафы, затем окошко ванной комнаты, выходившее на лестничную клетку. Успокоенный, он передвинул кресло к окну, мимо которого должен был проследовать потом кортеж. На несколько сотен ярдов были отчетливо видны каждый солдат и полицейский в выстроившихся вдоль улицы шеренгах.
По диагонали окно пересекала, скрывая доктора Джеймисона от любопытных взглядов, широкая полоса красной ткани - часть украшавшей стену отеля огромной праздничной гирлянды; и доктору Джеймисону был прекрасно виден тротуар внизу, где между стеной дома и деревянными загородками была зажата толпа. Опустив жалюзи так, чтобы между нижним их краем и подоконником осталось всего дюймов шесть, доктор Джеймисон уселся поудобнее в кресло и начал не спеша разглядывать одного за другим людей в толпе.
По-видимому, никто не вызвал у него особого интереса, и он раздраженно посмотрел на часы. До двух часов дня оставалось всего несколько минут, будущий король наверняка уже выехал из Букингемского дворца в Вестминстерское аббатство. У многих в толпе были с собой транзисторы, и, когда начался репортаж из аббатства, людской гомон стих.
Доктор Джеймисон поднялся с кресла, снова подошел к кровати и вынул из кармана ключи. Замки на чемодане были с секретом. Несколько раз он повернул ключ влево, потом вправо, надавил - и крышка откинулась.
В чемодане, в обтянутых бархатом углублениях, лежали части дальнобойной охотничьей винтовки и магазин с шестью патронами. Металлический приклад был укорочен на шесть дюймов и скошен таким образом, что, прижатый к плечу, позволял стрелять под углом в сорок пять градусов.
Освобождая детали одну за другой от державших их зажимов, доктор Джеймисон быстро собрал винтовку и привинтил приклад. Вставив магазин, он отвел затвор назад и дослал верхний патрон в казенную часть ствола.
Стоя спиной к окну, он некоторое время смотрел на заряженную винтовку, в полумраке лежавшую на кровати. Пьяные крики в комнатах дальше по коридору и рев толпы на улице не прерывались ни на миг. Внезапно что-то в докторе Джеймисоне будто надломилось, и тому, кто сейчас бы его увидел, он показался бы страшно усталым; лицо его утратило всякую решимость и твердость, и теперь это был просто утомленный старик, один, без друзей, в номере отеля в чужом городе, где сегодня у всех, кроме него, праздник. Он сел на постель, на которой лежала винтовка, и начал стирать носовым платком с рук смазочное масло, в то время как мысли его, судя по всему, были где-то далеко. Поднялся на ноги он с трудом и растерянно огляделся вокруг, будто удивляясь тому, что здесь оказался.
Но тут же он взял себя в руки. Быстро разобрал винтовку, закрепил ее части на прежних местах в чемодане, захлопнул крышку, положил чемодан в нижний ящик бюро и снова присоединил ключ к общей связке. Уходя из комнаты, он запер за собой дверь и решительным шагом вышел из отеля.
Пройдя двести ярдов по Гроувенор-плейс, он свернул на Халлам-стрит, обычно оживленную улочку с множеством небольших художественных галерей и ресторанов. Полосатые тенты над витринами ярко освещало солнце, и улица сейчас была так пустынна, как если бы от толп, выстроившихся вдоль пути следования королевского кортежа, ее отделяли многие мили. Доктор Джеймисон почувствовал, что уверенность возвращается к нему. Примерно через каждые десять ярдов он останавливался под тентом и окидывал взглядом пустые тротуары, прислушиваясь к обрывкам телерепортажа, глухо доносившимся из окон над магазинами.
Он уже прошел половину Халлам-стрит, когда оказался возле небольшого кафе с тремя выставленными на тротуар столиками. Усевшись под тентом за один из них, доктор Джеймисон достал из кармана темные очки, устроился поудобнее и, заказав у официантки стакан охлажденного апельсинового сока, начал не спеша пить. За темными линзами в толстой оправе его невозможно было узнать. На улице было тихо, только время от времени, по мере того как один этап церемонии в Вестминстерском аббатстве сменялся другим, с Оксфордстрит доносились взрывы аплодисментов и приветственные крики.
В самом начале четвертого, когда низкое гуденье органа, раздавшееся из телевизоров, известило о том, что служба в аббатстве закончилась и коронация состоялась, доктор Джеймисон услышал слева от себя шаги. Повернув голосу, он увидел, что это идут, держась за руки, молодой человек и девушка в белом платье. Когда они были уже совсем близко, он снял очки, чтобы получше разглядеть пару, потом быстро надел их снова и, прикрыв лицо рукой, облокотился на стол.
Молодые люди были заняты исключительно друг другом и не видели, что за ними наблюдают, хотя любой, взглянув на доктора Джеймисона, сразу бы понял, как сильно он взволнован. Мужчина был лет двадцати восьми, в мешковатом костюме, какие, обратил внимание доктор Джеймисон, носили теперь все в Лондоне, а вокруг мягкого воротника его рубашки был небрежно повязан видавший виды галстук. Из одного нагрудного кармана торчали две авторучки, из другого - концертная программа, и весь его облик отличала приятная непринужденность молодого преподавателя университета. Лоб над красивым лицом был резко скошен назад, редеющие темные волосы небрежно приглажены. Молодой человек смотрел в лицо девушке, не скрывая своих к ней чувств, и внимательно ее слушал, лишь иногда прерывая восклицанием или коротким смешком.
Доктор Джеймисон тоже смотрел теперь на девушку. До этого он не отрывал глаз от молодого человека, следил за каждым его движением и за переменами в выражении лица так, как искоса и настороженно люди следят за своим отражением в зеркале. Чувство огромного облегчения охватило его, и от радости он едва не вскочил с места. Он испытывал страх перед собственными воспоминаниями, но на самом деле девушка оказалась еще более красивой, чем ему помнилось. Ей было от силы девятнадцать-двадцать лет, она шла, высоко подняв и немного откинув назад голову, и ветер шевелил на тронутых загаром плечах ее длинные соломенного цвета волосы. Ее полные губы были очень подвижными, а искрящиеся весельем глаза лукаво посматривали на молодого человека.
Когда они подошли к кафе, девушка самозабвенно о чем-то щебетала, и молодой человек перебил ее:
- Постой, Джун, мне нужно передохнуть. Присядем и выпьем чего-нибудь - кортеж будет у Марбл-Арч самое раннее через полчаса.
- Бедненький мой старичок, я тебя загнала?
Они сели за столик рядом с доктором Джеймисоном, всего несколько дюймов отделяло его от ее голой руки, и теперь, почувствовав снова, он вспомнил свежий запах ее тела. Его захватили воспоминания: да, это именно ее изящные и быстрые руки, это она так вытягивала подбородок и разглаживала на коленях широкую белую юбку.
- Ну, а, вообще-то, не беда, если я и не увижу кортеж. Этот день - не короля, а мой.
Молодой человек широко улыбнулся и сделал вид, будто хочет встать.
- В самом деле? Значит, всю эту публику ввели в заблуждение. Ты посиди здесь, а я пойду распоряжусь, чтобы изменили маршрут и направили кортеж сюда. - Потянувшись через столик, он взял ее руку и критически оглядел крошечный бриллиант на пальце. - Не бог весть что. Кто тебе это подарил?
Девушка поцеловала бриллиант.
- Алмаз величиной с отель "Риц". Да, вот это мужчина, придется мне скоро выйти за него замуж. Но как чудесно получилось с премией, Роджер, правда? Триста фунтов! Ты настоящий богач. Жаль только, что Королевское общество не разрешит тебе ни на что ее потратить - не так, как с Нобелевской премией. Придется, видно, тебе ждать Нобелевской - тогда все будет по-другому.
Молодой человек скромно улыбнулся.
- Ну-ну, дорогая, не возлагай на это слишком больших надежд.
- Нет, ты обязательно ее получишь. Я в этом уверена. В конце концов, ты ведь изобрел машину времени.
Молодой человек забарабанил пальцами по столу.
- Джун, умоляю, никаких иллюзий на этот счет: машины времени я не изобрел. - Он понизил голос, вспомнив о незнакомце за соседним столиком; никого другого вокруг не было. - Если ты будешь говорить это всем, решат, что я сумасшедший.
Девушка наморщила носик.
- Нет, изобрел, никуда не денешься! Я знаю, тебе не нравится, когда так говорят, но ведь, если отбросить высшую математику, все к этому и сведется, разве не так?
Молодой человек задумчиво смотрел на поверхность стола между ним и девушкой, и на его лице, ставшем серьезным, отражалась теперь вся мощь его интеллекта.
1 2