«Господу было угодно, — пишет Гийом де Пюилоран, — чтобы Раймон, прежде чем исчезнуть навеки из мира сего, проехал по всем своим равнинным краям, расположенным к западу, дабы оплакал последнего графа Тулузского по прямой линии весь народ его земли».Немного ниже хронист, описав нам церемонию перенесения тела в Паради, добавляет: «Жалостно было слышать до и после этой церемонии причитания, видеть слезы народа, оплакивающего своего сеньора, умершего, не оставив прямого потомства. Так было угодно Господу нашему Иисусу Христу отомстить стране за ересь, коей она была заражена, лишив народ того, кто бы им управлял».Патриотизм переплетался тогда с верностью династии. Раймона VII оплакивали не за то, что он был добрым государем, но за то, что он был последним в своем роду. Вместе с ним исчезала всякая надежда на то, что Тулуза останется столицей независимого и суверенного государства. Останки государя, медленно плывшие под похоронный звон по рекам его страны мимо подавленного населения, символизировали великую несостоявшуюся судьбу. Но история никогда не останавливается и продолжается после самых пышных похорон. К Тулузскому графству, исчезающему в течении воды вместе с останками своего последнего графа, и французскому Лангедоку, которого еще нет, можно отнести знаменитые стихи Корнеля:«Великая судьба начинается, великая судьба заканчивается…» Глава VФРАНЦУЗСКИЙ ЛАНГЕДОК ПРАВЛЕНИЕ ЛЮДОВИКА СВЯТОГО И АЛЬФОНСА ДЕ ПУАТЬЕ (1249-1271) После смерти последнего графа из дома Рай-мондинов Альфонс де Пуатье и Жанна Тулузская без малейших затруднений вступили во владение графством. Они были в крестовом походе с Людовиком Святым, но все взяла на себя Бланка Кастильская, регентша королевства. Хотя в Фенуйедских горах, на границе с арагонским Руссиль-оном, еще держался замок Керибюс, укрывавший нескольких катарских пастырей, можно считать, что после отречения Транкавеля и смерти Раймо-на VII французское господство над всем краем стало бесспорным.Но почти все надо было начинать сначала, чтобы эта область, больше чуждая, нежели еретическая, действительно присоединилась к королевству. К примеру, было бы достаточно, чтобы у Альфонса Пуатье и Жанны Тулузской было потомство, и новый графский дом мог снова обрести опору в местном сепаратизме. Для французского единства было великой удачей, что этот брак остался бездетным. Конечно, сюзеренитет Франции над графством Тулузским никогда серьезно не оспаривался, и если бы двум последним Раймонам вздумалось подчиниться Арагону или Англии, это осталось бы лишь попыткой без особых последствий.Следует, однако, отметить, что Франция в начале XIII в., как и Германия или Италия, — не более чем географическое понятие. Высшему суверену королевства, королю, повиновались лишь на севере Центрального массива. Замена Монфоров на Капетингов в бывших транкавельских фьефах, образование французских сенешальств в Бокере и Каркассоне, утвержденное договором 1229 г., были первым удачным и прочным приобретением королевского домена на Юге. Отныне эта область зависит от Парижа теснее, чем Шампань или Бургундия, которые расположены ближе. Автономии самого графства Тулузского или того, что от него оставалось, постоянно угрожает наличие французской администрации в Каркассоне. Людовик Святой, отправляясь в крестовый поход, совершает важный политический акт: аббатство Псалмоди он меняет на побережье, где позже возникнет Эг-Морт. Король хотел иметь на средиземноморском побережье французский порт. Таким образом королевский домен пытается стать королевством от моря до моря. Франция перестает быть географическим понятием, а становится политическим единством. Она еще не стала единым государством в современном смысле слова, но никто не сделал больше, чем Людовик Святой, чтобы ускорить это преобразование.Он в высшей степени обладал чувством справедливости и находил, что это к тому же лучшая и самая плодотворная политика. Он поддерживал всеми силами инквизицию, понимая, что единство королевства — это прежде всего единство религиозное, но при этом испытывал отвращение к мести и считал, что сеньоры-файдиты, все преступление которых состоит в верности своим сюзеренам, несправедливо обобраны. Таким был, например, случай Оливье де Терма, история которого прекрасно иллюстрирует то, о чем я говорю.Он родился в 1197 г. от Раймона де Терма и Эрмессинды де Курсавин. Раймон де Терм, прочно обосновавшийся в Корбьерах, владелец одного из самых сильных замков области, успешно противостоял в одиночку то арагонскому королю, своему южному соседу, то виконту Безье и Каркассона, своему соседу северному, прямым вассалом которого он был, то графу Тулузскому. Его владения были чем-то вроде независимого княжества между Тулузой, Каркассоном и Перпиньяном. Впрочем, он был очень склонен к ереси, и похоже, что к тому времени, когда Симон де Монфор в 1210 г. осадил его замок, там не отправляли католического культа более тридцати лет. Крепость оказала сильнейшее сопротивление, и в конечном счете Симон де Монфор сумел взять ее, только добившись капитуляции. Раймона де Терма заключили в одну каркассонскую башню, а что сталось с его сыном, которому тогда было тринадцать лет, — неизвестно. Но мы вновь встречаем его в 1227 г. Теперь ему уже тридцать и он поступил на службу к Раймону VII, доверившему ему охрану замка Ла-Бесед в Лораге. Этот изгнанник, подобно многим другим, рассчитывает только на войну, чтобы отвоевать потерянное наследство. Однако, оставив крепость Ла-Бесед, которую осадил сенешаль Кар-кассона Юмбер де Боже, в 1228 г. Оливье де Терм примиряется с церковью.Все говорит о том, что это примирение было глубоко искренним, так как поведение Оливье де Терма всю оставшуюся жизнь убедительно свидетельствовало о его набожности. Тем не менее он не отказывается от мысли возвратить потерянные домены, и его позиция хорошо демонстрирует, что религиозное примирение — это одно, а политическое — совсем другое. В 1240 г. Оливье де Терм в первых рядах примет участие в неудачной авантюре Транкавеля. В 1242 г., во время восстания Раймона VII, его снова отлучит от церкви архиепископ Нарбоннский, и очень похоже, что это последнее отлучение имело скорее политические причины, чем религиозные. Таким образом, Оливье де Терма можно считать выдающимся образцом местного патриота. Только в 1247 г. он окончательно подчинился вместе с Транкавелем.Почти сразу же начинается крестовый поход, куда Оливье де Терм, у которого больше нет ничего на земле, сопровождает Людовика Святого. Сеньор, лишенный владений, примет участие во всех сражениях короля, покроет себя славой, как, например, в Сирии, под стенами Белинаса, который был Кесарией Филиппа, где спасет Жуанвиля Жуанвилъ, Жан (1224-1317) — сенешаль Шампани, участник похода 1248-1254 гг. Автор мемуаров.
из очень затруднительного положения. Но лучше процитировать здесь сенешаля Шампани: «Когда мон-сеньор Жан де Валансьен услышал об опасности, в которой мы оказались, он явился к монсеньору Оливье де Терму и прочим военачальникам из его края и сказал им: „Сеньоры, именем короля прошу вас и приказываю, чтобы вы помогли мне освободить сенешаля“. Покуда он так волновался, монсеньор Гийом де Бомон подошел к нему и изрек: „Вы зря стараетесь, ибо сенешаль мертв“. А он (Оливье) ответил: „Мертв он или жив — об этом я сообщу королю“. Потом он тронулся в путь и пришел к нам, на гору, куда мы поднялись; и как только он появился у нас, так велел, чтобы я пришел с ним поговорить; и я так и поступил. Тогда Оливье де Терм сказал, что мы в великой опасности, ибо если мы будем спускаться или подниматься, то не сможем этого сделать без больших потерь, поскольку склон очень плохой и сарацины нас сомнут. „Но если вам угодно мне поверить, я освобожу вас без потерь“. Я ему ответил, чтобы он объяснил, чего он хочет, и я это сделаю. „Я вам скажу, — продолжал он, — как нам спастись. Мы отправимся отсюда вдоль этого склона, как если бы собирались двигаться к Дамаску; а сарацины, что находятся там, решат, что мы хотим на них напасть с тыла. А когда мы окажемся на этих равнинах, то пришпорим лошадей, и поскачем вокруг города, и перейдем ручей прежде, чем они смогут до нас добраться. И, однако же, мы нанесем им большой урон, так как подожжем сжатые хлеба, что посреди полей“. Мы поступили так, как он объяснил; и он велел взять тростник, из коего делают дудки, положить внутрь угли и выдуть их на сжатые хлеба. И так Бог спас нас благодаря совету Оливье де Терма».Влияние этого крестового похода и созданного им братства по оружию на искреннее примирение сеньоров-файдитов с властью трудно переоценить. Бесспорно, нет лучшего средства примирения, как смешать за морем тех, кто был врагами дома. Если задуматься об этом, станет понятным, что крестовый поход Людовика Святого, каким бы неудачным он ни был, тем не менее послужил его политике умиротворения на Юге. Король даже смог проявить признательность за оказанные услуги: в 1250 г. в Сен-Жан-д'Акре король вернул Оливье де Терму замок Агилар и всю область Термене, за исключением самого замка Терм. Двумя годами позднее, когда в Яффе возникла ссора между рыцарями-южанами, посланными Альфонсом де Пу-атье, и госпитальерами Госпитальеры — рыцарский монашеский орден Госпиталя св. Иоанна в Иерусалиме, учрежден в 1118 г.
, король послал их рассудить Оливье де Терма.Но в 1254 г. все же пришлось вернуться, и почти тотчас же Оливье де Терм включается в одну из последних военных операций — осаду Керибюса в 1255 г. Предпринятая Пьером д'Отеем, сенешалем Каркассона, осада оказалась трудной. В марте 1256 г. комендант крепости Шабер де Барбера был захвачен благодаря Оливье де Терму и получил жизнь в обмен на сдачу крепости. Поведение Оливье де Терма в этих обстоятельствах весьма походит на измену. Но он настолько перешел на сторону короля, что, несомненно, счел: пусть лучше Арагон оспаривает у Франции естественную границу по Корбьерам. Благодаря этому рыцарю судьба Лангедока соединилась с судьбой Франции, так как взятие Керибюса не только лишило катаров их последнего надежного убежища, но и подготовило Корбейский мир 1258 г. между Францией и Арагоном. Арагон отныне отказывается от всяких претензий на земли к северу от Корбьер, за исключением сеньории Монпелье; Франция поступает так же в отношении территорий к югу и отказывается от земель, принадлежащих ей по разделу в Вердене См. прим. на с. 15 и с. 26-27.
. Так что Оливье де Терма можно по праву рассматривать как одного из людей, способствовавших установлению южной границы королевства.Но его история не закончена. Вот он вернулся знатным вельможей, другом короля Франции на земли, которыми некогда управляли его предки. Но времена сильно изменились. Это уже не эпоха борьбы за независимость против сюзерена. Сенешаль Каркассона держит под непрерывным контролем самые незначительные действия вассалов. Монархическая централизация при Людовике Святом сделала огромный шаг вперед. Оливье де Терм не может с этим смириться — он принадлежит к иной эпохе. Мы видим, что с 1257 г., когда он составляет завещание, он отдает один за другим свои замки и земли в уплату за долги, которые, видимо, были огромными. Он предпочитает жить как простой человек, чем носить пустые феодальные титулы. И он смертельно скучает. Единственное лекарство — это заморская земля, о которой он, как и сам король, хранит ностальгические воспоминания. В 1264 г. мы вновь встречаем его в Акре; в 1267 г. он совершает третье путешествие на Восток и в 1270 г. присоединяется к королю под стенами Туниса. Последний раз он поедет на Восток в 1273 г. с двадцатью пятью рыцарями и сотней арбалетчиков. Там в 1275 г. он и умрет.Я так долго рассказывал об Оливье де Терме, потому что история этого крупного южного сеньора действительно показательна. Это одна из самых прекрасных побед Людовика Святого. Никто больше него не был предан французском}' королю. Он оказался даже более преданным, чем сенешаль Шампани, который не сопровождал короля в последний крестовый поход. Возможно, бывший фай-дит единственный разделял с королем ностальгию по Святой земле, не дававшую Людовику Святому покоя в последние годы жизни. Многое можно было бы отдать, чтобы узнать, о чем говорили эти два человека, победитель и побежденный, на чужой земле. Хотя у них были разные языки, под конец, похоже, у них было одно сердце.Но у Людовика Святого были во Франции государственные обязанности, которые он выполнял после возвращения из Святой земли и до отъезда в Тунис с неукоснительной тщательностью. В течение первых двадцати лет своего господства над бывшими транкавельскими доменами французы в целом очень плохо себя вели. Сенешали, бальи, мельчайшие чиновники третировали южное население с беззастенчивостью победителей. Отовсюду к королю шли гррестные жалобы. Не считались ни с каким дарованным правом, изобретались предлоги, чтобы взимать огромные штрафы; королевские чиновники и судьи бесстыдно захватывали все, что желали. В 1247 г., прежде чем отправиться в крестовый поход, Людовик Святой в первый раз послал для восстановления справедливости королевских следователей, и они поработали так хорошо, что по возвращении короля в 1254 г. Юг был уже глубоко преобразован. Людовик Святой тем не менее не считал исправление дел достаточным, и в 1254 г. он посылает в сенешаль-ства Бокер и Каркассон новых следователей, проработавших до 1257 г. Их миссия закончилась Великим ордоннансом 1259 г., надолго установившим правила управления на Юге. Их характеризуют две черты: 1) забота о правосудии в отношении жестоко страдающего населения; 2) забота о повсеместном и самом строгом укреплении королевской власти. Ничто не сделало больше для интеграции Юга во Францию, чем твердое и мудрое правление Людовика Святого.В доменах Альфонса де Пуатье, т. е. в графстве Тулузском, дела обстояли не столь хорошо. Альфонс был государем алчным, старавшимся извлечь наибольшую возможную выгоду из своих земель. Тем не менее в подражание своему брату он проявлял некоторую заботу о соблюдении законов, так что Тулузская провинция после смерти бездетных последнего графа и графини в 1271 г. бьша подготовлена к последовавшему вскоре присоединению. ОТ ЛЮДОВИКА СВЯТОГО ДО СТОЛЕТНЕЙ ВОЙНЫ(1271-1337) Если Людовик Святой и выказывал себя справедливым и доброжелательным, то все же всей своей властью он поддерживал инквизицию, и розыск еретиков, живых или мертвых, продолжался все его правление и правление его наследника Филиппа III (1270-1285) активнее, чем когда-либо. Мы тем не менее наблюдаем в течение второй половины XIII в. усиление активности катаров. Главы катарской церкви укрылись по большей части в Ломбардии, но через посредство своих нунциев они были тесно связаны с оставшимися в стране верующими. Жан Гиро очень справедливо сравнивал состояние катаризма на Юге в эту эпоху с положением католицизма в революцию, когда большая часть епископов эмигрировала, что не помешало неприсягнувшим священникам на свой риск продолжать деятельность.Мы видели, что, начиная с договора 1229 г., катары создали секретную организацию. С потерей Монсепора эта сеть не исчезла, и многочисленные доказательства этого мы находим в протоколах инквизиции. Вот, например, история Амблара Вас-саля из Арифата, в Ломберской области, восстановленная по его допросу 1274 г.: в 1259 году Вассаль первый раз доносит на себя инквизитору Кастра и обвиняет себя в том, что в своем доме в Пеше в прошлом году дважды принимал еретиков. Но, надо думать, катары не рассердились на него за донос, поскольку семью годами позднее, в 1266 г., тот же самый Вассаль, находившийся при смерти, призвал пастырей, дабы получить consola-mentutn. Впрочем, ему не могли его дать, потому что Вассаль утратил разум. Выздоровев, он был тотчас же по приказу инквизитора Пьера де Гатина задержан и препровожден в Ломбер. Вскоре его выпустили в надежде, что он предаст некоторых еретиков. Но этого сделать он не мог — Добрые Люди ему не доверяли, надо признать, не без оснований. Чуть позже один файдит, Пьер де Румангу, вызвал Амблара в лес. Там он оказался среди файдитов, упрекавших его в намерении их предать. Затем Пьер де Румангу предложил ему сопровождать его в Ломбардию. Вассаль отказался, и поскольку позднее инквизитор упрекал его за это свидание, он отвечал, что получил от Пести-люса и Гийома Тиссейра, агентов инквизиции, разрешение свидеться с еретиками, дабы их предать. На самом же деле он никого никогда не предал. Чтобы уйти от постоянного надзора (потому что обе партии явно не доверяли ему), Вас-салю пришлось жить в изгнании до 1274 г., когда его наконец задержали и он поведал инквизитору все то, о чем мы только что рассказали.Можно легко умножить примеры такого рода. Они доказывают, что катарская церковь сохраняла подпольную активность и инквизиции не удавалось ее пресечь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
из очень затруднительного положения. Но лучше процитировать здесь сенешаля Шампани: «Когда мон-сеньор Жан де Валансьен услышал об опасности, в которой мы оказались, он явился к монсеньору Оливье де Терму и прочим военачальникам из его края и сказал им: „Сеньоры, именем короля прошу вас и приказываю, чтобы вы помогли мне освободить сенешаля“. Покуда он так волновался, монсеньор Гийом де Бомон подошел к нему и изрек: „Вы зря стараетесь, ибо сенешаль мертв“. А он (Оливье) ответил: „Мертв он или жив — об этом я сообщу королю“. Потом он тронулся в путь и пришел к нам, на гору, куда мы поднялись; и как только он появился у нас, так велел, чтобы я пришел с ним поговорить; и я так и поступил. Тогда Оливье де Терм сказал, что мы в великой опасности, ибо если мы будем спускаться или подниматься, то не сможем этого сделать без больших потерь, поскольку склон очень плохой и сарацины нас сомнут. „Но если вам угодно мне поверить, я освобожу вас без потерь“. Я ему ответил, чтобы он объяснил, чего он хочет, и я это сделаю. „Я вам скажу, — продолжал он, — как нам спастись. Мы отправимся отсюда вдоль этого склона, как если бы собирались двигаться к Дамаску; а сарацины, что находятся там, решат, что мы хотим на них напасть с тыла. А когда мы окажемся на этих равнинах, то пришпорим лошадей, и поскачем вокруг города, и перейдем ручей прежде, чем они смогут до нас добраться. И, однако же, мы нанесем им большой урон, так как подожжем сжатые хлеба, что посреди полей“. Мы поступили так, как он объяснил; и он велел взять тростник, из коего делают дудки, положить внутрь угли и выдуть их на сжатые хлеба. И так Бог спас нас благодаря совету Оливье де Терма».Влияние этого крестового похода и созданного им братства по оружию на искреннее примирение сеньоров-файдитов с властью трудно переоценить. Бесспорно, нет лучшего средства примирения, как смешать за морем тех, кто был врагами дома. Если задуматься об этом, станет понятным, что крестовый поход Людовика Святого, каким бы неудачным он ни был, тем не менее послужил его политике умиротворения на Юге. Король даже смог проявить признательность за оказанные услуги: в 1250 г. в Сен-Жан-д'Акре король вернул Оливье де Терму замок Агилар и всю область Термене, за исключением самого замка Терм. Двумя годами позднее, когда в Яффе возникла ссора между рыцарями-южанами, посланными Альфонсом де Пу-атье, и госпитальерами Госпитальеры — рыцарский монашеский орден Госпиталя св. Иоанна в Иерусалиме, учрежден в 1118 г.
, король послал их рассудить Оливье де Терма.Но в 1254 г. все же пришлось вернуться, и почти тотчас же Оливье де Терм включается в одну из последних военных операций — осаду Керибюса в 1255 г. Предпринятая Пьером д'Отеем, сенешалем Каркассона, осада оказалась трудной. В марте 1256 г. комендант крепости Шабер де Барбера был захвачен благодаря Оливье де Терму и получил жизнь в обмен на сдачу крепости. Поведение Оливье де Терма в этих обстоятельствах весьма походит на измену. Но он настолько перешел на сторону короля, что, несомненно, счел: пусть лучше Арагон оспаривает у Франции естественную границу по Корбьерам. Благодаря этому рыцарю судьба Лангедока соединилась с судьбой Франции, так как взятие Керибюса не только лишило катаров их последнего надежного убежища, но и подготовило Корбейский мир 1258 г. между Францией и Арагоном. Арагон отныне отказывается от всяких претензий на земли к северу от Корбьер, за исключением сеньории Монпелье; Франция поступает так же в отношении территорий к югу и отказывается от земель, принадлежащих ей по разделу в Вердене См. прим. на с. 15 и с. 26-27.
. Так что Оливье де Терма можно по праву рассматривать как одного из людей, способствовавших установлению южной границы королевства.Но его история не закончена. Вот он вернулся знатным вельможей, другом короля Франции на земли, которыми некогда управляли его предки. Но времена сильно изменились. Это уже не эпоха борьбы за независимость против сюзерена. Сенешаль Каркассона держит под непрерывным контролем самые незначительные действия вассалов. Монархическая централизация при Людовике Святом сделала огромный шаг вперед. Оливье де Терм не может с этим смириться — он принадлежит к иной эпохе. Мы видим, что с 1257 г., когда он составляет завещание, он отдает один за другим свои замки и земли в уплату за долги, которые, видимо, были огромными. Он предпочитает жить как простой человек, чем носить пустые феодальные титулы. И он смертельно скучает. Единственное лекарство — это заморская земля, о которой он, как и сам король, хранит ностальгические воспоминания. В 1264 г. мы вновь встречаем его в Акре; в 1267 г. он совершает третье путешествие на Восток и в 1270 г. присоединяется к королю под стенами Туниса. Последний раз он поедет на Восток в 1273 г. с двадцатью пятью рыцарями и сотней арбалетчиков. Там в 1275 г. он и умрет.Я так долго рассказывал об Оливье де Терме, потому что история этого крупного южного сеньора действительно показательна. Это одна из самых прекрасных побед Людовика Святого. Никто больше него не был предан французском}' королю. Он оказался даже более преданным, чем сенешаль Шампани, который не сопровождал короля в последний крестовый поход. Возможно, бывший фай-дит единственный разделял с королем ностальгию по Святой земле, не дававшую Людовику Святому покоя в последние годы жизни. Многое можно было бы отдать, чтобы узнать, о чем говорили эти два человека, победитель и побежденный, на чужой земле. Хотя у них были разные языки, под конец, похоже, у них было одно сердце.Но у Людовика Святого были во Франции государственные обязанности, которые он выполнял после возвращения из Святой земли и до отъезда в Тунис с неукоснительной тщательностью. В течение первых двадцати лет своего господства над бывшими транкавельскими доменами французы в целом очень плохо себя вели. Сенешали, бальи, мельчайшие чиновники третировали южное население с беззастенчивостью победителей. Отовсюду к королю шли гррестные жалобы. Не считались ни с каким дарованным правом, изобретались предлоги, чтобы взимать огромные штрафы; королевские чиновники и судьи бесстыдно захватывали все, что желали. В 1247 г., прежде чем отправиться в крестовый поход, Людовик Святой в первый раз послал для восстановления справедливости королевских следователей, и они поработали так хорошо, что по возвращении короля в 1254 г. Юг был уже глубоко преобразован. Людовик Святой тем не менее не считал исправление дел достаточным, и в 1254 г. он посылает в сенешаль-ства Бокер и Каркассон новых следователей, проработавших до 1257 г. Их миссия закончилась Великим ордоннансом 1259 г., надолго установившим правила управления на Юге. Их характеризуют две черты: 1) забота о правосудии в отношении жестоко страдающего населения; 2) забота о повсеместном и самом строгом укреплении королевской власти. Ничто не сделало больше для интеграции Юга во Францию, чем твердое и мудрое правление Людовика Святого.В доменах Альфонса де Пуатье, т. е. в графстве Тулузском, дела обстояли не столь хорошо. Альфонс был государем алчным, старавшимся извлечь наибольшую возможную выгоду из своих земель. Тем не менее в подражание своему брату он проявлял некоторую заботу о соблюдении законов, так что Тулузская провинция после смерти бездетных последнего графа и графини в 1271 г. бьша подготовлена к последовавшему вскоре присоединению. ОТ ЛЮДОВИКА СВЯТОГО ДО СТОЛЕТНЕЙ ВОЙНЫ(1271-1337) Если Людовик Святой и выказывал себя справедливым и доброжелательным, то все же всей своей властью он поддерживал инквизицию, и розыск еретиков, живых или мертвых, продолжался все его правление и правление его наследника Филиппа III (1270-1285) активнее, чем когда-либо. Мы тем не менее наблюдаем в течение второй половины XIII в. усиление активности катаров. Главы катарской церкви укрылись по большей части в Ломбардии, но через посредство своих нунциев они были тесно связаны с оставшимися в стране верующими. Жан Гиро очень справедливо сравнивал состояние катаризма на Юге в эту эпоху с положением католицизма в революцию, когда большая часть епископов эмигрировала, что не помешало неприсягнувшим священникам на свой риск продолжать деятельность.Мы видели, что, начиная с договора 1229 г., катары создали секретную организацию. С потерей Монсепора эта сеть не исчезла, и многочисленные доказательства этого мы находим в протоколах инквизиции. Вот, например, история Амблара Вас-саля из Арифата, в Ломберской области, восстановленная по его допросу 1274 г.: в 1259 году Вассаль первый раз доносит на себя инквизитору Кастра и обвиняет себя в том, что в своем доме в Пеше в прошлом году дважды принимал еретиков. Но, надо думать, катары не рассердились на него за донос, поскольку семью годами позднее, в 1266 г., тот же самый Вассаль, находившийся при смерти, призвал пастырей, дабы получить consola-mentutn. Впрочем, ему не могли его дать, потому что Вассаль утратил разум. Выздоровев, он был тотчас же по приказу инквизитора Пьера де Гатина задержан и препровожден в Ломбер. Вскоре его выпустили в надежде, что он предаст некоторых еретиков. Но этого сделать он не мог — Добрые Люди ему не доверяли, надо признать, не без оснований. Чуть позже один файдит, Пьер де Румангу, вызвал Амблара в лес. Там он оказался среди файдитов, упрекавших его в намерении их предать. Затем Пьер де Румангу предложил ему сопровождать его в Ломбардию. Вассаль отказался, и поскольку позднее инквизитор упрекал его за это свидание, он отвечал, что получил от Пести-люса и Гийома Тиссейра, агентов инквизиции, разрешение свидеться с еретиками, дабы их предать. На самом же деле он никого никогда не предал. Чтобы уйти от постоянного надзора (потому что обе партии явно не доверяли ему), Вас-салю пришлось жить в изгнании до 1274 г., когда его наконец задержали и он поведал инквизитору все то, о чем мы только что рассказали.Можно легко умножить примеры такого рода. Они доказывают, что катарская церковь сохраняла подпольную активность и инквизиции не удавалось ее пресечь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25