Так что достаточно пары кружек сидра, и дело можно будет считать сделанным. От этих мыслей страж заметно повеселел и принялся теперь уже планировать, как и на что потратит заработанный серебряный. Впрочем, особых забот это планирование ему не доставило. Ну на что еще может солдат потратить свалившиеся на него деньги, как не на трактир? Так что все планирование свелось к тому, чтобы решить, в какой из трактиров идти и кого звать. А и по первому вопросу, и по второму все планы стражника были составлены уже давно и прочно…
2
– А-а-а!!! – Грон откинулся на спину и судорожно вздохнул. От дикой боли его едва не вывернуло наизнанку.
– Вы уж потерпите, ваша милость, – прогудел над ухом густой бас, – а то вот возьмите кляп-то. Я вчера свеженький вырезал, березовый. Его, ежели чего, и погрызть вполне…
Грон послушно разинул рот, и тут же ему в зубы ткнулась сухая струганая деревяшка. Грон стиснул челюсти и некоторое время лежал так, не шевелясь и закрыв глаза.
– Ну как, отошли малеха? – вновь прогудел тот же голос– Продолжать-то можно?
Грон сделал еще несколько вдохов-выдохов и медленно кивнул. Спустя мгновение его правую ногу вновь захватили сильные пальцы, а затем…
– Мы-ы-ы-ы!!!!
На этот раз вопль прозвучал гораздо глуше. Но это было исключительной заслугой кляпа. Потому что голосовые связки Грона в этот раз работали ничуть не меньше, а как бы даже и не больше, чем в первый. Впрочем, вопли еще слегка заглушал хруст ломаемых костей.
– Вы кляп-то погрызите, погрызите, ваша милость, – вновь прогудел знакомый бас. – Береза – дерево сладкое, вреда от него организму никакого, одна польза. Я из Ставорья, так там у нас по весне, как первые прогалины появляются, и стар и млад с бадьями в лес идут. Березового соку набрать. Оченно вещь пользительная…
Голос бормотал, убаюкивая, и Грон почувствовал, как его глаза закрываются сами собой. Что было вполне объяснимо. Перед началом процедуры старина Гым влил в него два литровых кувшина сидра.
– Мы-ыыы-ы!
Это было нечестно! Он только собрался задремать.
– Да и все ужо почти, ваша милость, – вновь прорезался голос старины Гыма, – вот тут только чутка…
– Мы-ым!
– Вот и ладненько! – На этот раз голос прозвучал уже не успокаивающе, а удовлетворенно. – Эк вас покорежило-то, совсем жилы пережало. Отмирать начали. Оттого-то и нога не слушалась. Ну да ничего, мы их сейчас лезвием-то почистим.
– Ым!
– Вы уж терпите, ваша милость…
– Ым!
– А то от моего костоправства никакой пользы не будет…
– Ым!
– Окромя внешней красивости…
– Ым!
– Нога-тко так и не заработает…
– Ым!
– Ну вот и все! – Костоправ разогнулся и, покосившись за спину, рявкнул: – Шыг, корпию давай и тряпки. Вон кровищи-то натекло… И лубки готовь. Да не энти! Энти их милости будто кандалы будут, с ними еще похлеще ногу искалечить можно, вон те давай, легкие, буковые. А ты, Азар, чего стоишь столбом? Видишь, их милость весь взопрел? Вытри ему рожу-то!
Грон попытался выплюнуть деревянный кляп, но зубы так сильно вонзились в древесину, что справиться только лишь губами и языком не удалось. Пришлось помогать себе руками.
– А вы, ваша милость, молодцом, молодцом… у меня и покрепше мужики с досок спрыгивали и пытались деру дать. Токмо теперь вам надобно полежать. С седмицу, не менее. До того времени ногу лучше не тревожить.
– Спа… спасибо… Гым… вот… – Грон облизал пересохшие губы и потянулся рукой к кошелю, специально привязанному под мышкой.
– Да ладноть, чего уж там… что могем, то могем. Вы лучше скажите, куда вас отнесть-то теперь. Потому как наверх вас теперича никак не отволочь, в спаленку-то вашу. Там лесенка уж больно крутая и узкая.
– Я… здесь… полежу… на конюшне.
– На конюшне. – Костоправ задумчиво почесал в затылке. – А и верно. Нонича никаких охот да променадов точно устраивать не будут, ну покамест новый герцог не объявится, а я за вами тут присмотрю.
Грон наконец выудил из кошеля нащупанный золотой толар и несколько монет медью.
– Вот, это тебе и… остальным.
– А им-то за что! – удивился костоправ.
– За помощь.
– Так ведь это ж мои помощники, мне из своей оплаты им и долю выделять.
– Все равно… пусть…
– Ну тогда благодарствуем, – не стал отказываться костоправ. – А ну-ка, Азар, Шыг, аккуратненько взяли их милость и перенесли вон туда… да не на сено ложите, бестолочь! Сейчас ногу надо на твердом держать, на твердом. Чтобы косточки правильно срослись!..
Так, под добродушное ворчание старины Гыма, Грон и задремал…
Две жизни назад он появился на свет под именем Казимира Яновича Пушкевича. В четырнадцать лет он потерял всю семью и оказался ввергнутым в горнило самой страшной из боен, когда-либо устроенных человечеством. Пройдя всю Вторую мировую войну и выжив, он стал известен всем разведкам мира под агентурной кличкой Клыки, которая наилучшим образом отражала его внутреннюю сущность. Европа, Азия, Африка и обе Америки хранили следы его подошв. Он был бойцом, бойцом до мозга костей, бойцом, не знавшим, что значит не выполнить задачу либо потерпеть поражение. За это ему прощалось многое. Причем не только начальниками, но и самой судьбой. Так что когда он, уже глубоким стариком, вступил в свою последнюю схватку, в которой по любым логическим раскладам не был способен победить, судьба выбросила ему новый шанс. Шанс на вторую жизнь. Правда, уже не на Земле, а в другом мире, переместив его сознание в тело недоразвитого четырнадцатилетнего паренька, подвизавшегося на побегушках в припортовой груде на острове Тамарис. Тот мир был чист и свеж, как Земля во времена Древних Греции и Рима. Но это не было предопределено обычной логикой развития. Просто некто, именуемый Творцом и входивший в пантеоны всех религий того мира, а на самом деле являющийся всего лишь чрезвычайно сложным искусственным устройством, регулярно, с периодичностью где-то раз в тысячу лет, устраивал глобальный катаклизм сродни Всемирному потопу, стиравший с лица того мира цивилизацию, которую люди успели создать за время, прошедшее с предыдущего катаклизма. А за тем, чтобы этот порядок оставался неизменным, наблюдала специальная организация, именуемая Орденом.
Орден обладал кое-какими технологическими возможностями, частично недоступными даже цивилизации, стоявшей на лестнице технологического развития намного выше той, из которой вышел Казимир Пушкевич, в новом мире принявший имя Грон (уж больно сильно привыкло к этому прозвищу его новое тело). Например, они обладали возможностью засекать факт переноса разума. И, справедливо предполагая, что пришельцы из чужого мира никак не будут способствовать сохранению стабильности, тут же открывали охоту на прибывших. Более пятидесяти тысяч лет, пятьдесят Эпох, эта охота неизменно оказывалась успешной. Но не в этот раз…
Грон не только выжил, расправившись со всеми, кто за ним охотился, но и принял вызов, объявив войну Ордену. И затряслась земля от мерного шага огромных армий, и забурлило море, взбаламученное тысячами весел, и закрошились камни, разбиваемые в песок тысячами кованых лошадиных копыт, и… исчез в пламени атомного взрыва Остров, местообиталище Творца, и рухнула Скала, хранившая в своих недрах могущественное Око. Так окончил свою жизнь Великий Грон, Командор легендарного Корпуса, тот, перед кем склонились люди и боги…
Чтобы очнуться в изуродованном теле юного пажа, в новом мире, внешне совершенно отличном от того, который он только что покинул, но, как Грон теперь понимал, скованном столь же кандальной неизменностью. Здесь никто не слышал о Творце, но мир был ничуть не менее неизменен. И виной этому были Владетели…
– …Владетеля милостивого и всемогущего!
Грон проснулся оттого, что за стеной возносили молитву Владетелю. Некоторое время он лежал, прислушиваясь к мерному песнопению, а затем приподнял голову и скосил глаза вниз, рассматривая ногу. За ночь тряпки, которыми была обмотана его нога, изрядно пропитались кровью, но вскоре должен был прийти Гым и сделать перевязку. Грон опустил голову на пук соломы, который вчера вечером Шыг подоткнул ему под затылок, и задумался. Первый шаг его планов по обоснованию в этом мире он вчера сделал. Да уж, шаг, мать его… Впрочем, столь удачное, как он теперь понимал, его появление в прошлом мире было, скорее всего, как раз исключением из правил. После первого переноса для мало-мальского анализа параметров данного явления было явно недостаточно данных, но теперь можно уже кое-что прикинуть. Итак, перенос сознания осуществляется в момент смерти человека, если при этом ему на голову надет некий артефакт с условным названием Белый Шлем. Внешний вид и возможности этого артефакта в различных мирах если и не идентичны, то очень похожи. Это позволяет сделать вывод, что данный артефакт создан кем-то, кто знает о существовании того, что Люй назвал Змеем миров, и способен в какой-то, пока непонятной, мере на них воздействовать. Сам перенос осуществляется в тело подростка четырнадцати-пятнадцати лет, находящегося в бессознательном состоянии… Все? В общем-то да. То есть, возможно, некоторые выводы не совсем корректны. Например, можно предположить, что половая принадлежность нового носителя не является жестко мужской, а задается половой принадлежностью лица, использующего Белый Шлем, но для его частного случая это несущественно. А теперь представьте, в каком состоянии должно находиться тело крепкого пятнадцатилетнего пацана, если он сам при этом без сознания… То-то. Так что можно сказать, ему еще крупно повезло. При современном уровне развития медицины этого мира вообще можно благодарить бо… вернее, хм, Владетеля, что он все еще жив и даже вроде как с ногами. Вроде как – потому что узнать, насколько лечение полкового костоправа оказалось эффективнее, чем забота герцогского лекаря, можно будет еще очень не скоро…
– Ну как вы тут, ваша милость?
Грон повернул голову. Гым стоял у входа в денник, в котором он вчера и пользовал юного пажа.
– Я тут вам кашки принес. Не ваши разносолы, конечно, но не побрезгуйте – горяченькая, с маслом. Вам сейчас кашка – самое оно.
– Спасибо, Гым.
– Давайте-ка я вам сейчас соломы под спинку подоткну, чтоб сидеть легче было, – заботливо пробормотал костоправ, ставя котелок и опускаясь на одно колено.
– Может, лучше сначала ногу посмотришь?
– Пока буду смотреть – остынет, – резонно ответил старина Гым, – да и смотреть тут нечего. Я уже и сейчас вижу, что все в порядке. То есть крови, конечно, натекло, вона тряпки все заскорузлые, но так оно все и должно быть. Так что ешьте на здоровьишко, а уж как поедите, я вашей ногой и займусь.
Грон молча кивнул и, подхватив котелок, поднес его к лицу. Вдохнул пар и мгновенно почувствовал, как рот забило слюной. Это был хороший знак. Похоже, его организм действительно повернул на выздоровление, с юношеской жадностью расходуя на это бурные молодые силы.
– А вот и ложка! – довольно отозвался Гым, несомненно уловивший голод пациента и расценивший его совершенно так же.
Грон покосился на его довольное круглое лицо и взял протянутый столовый прибор. Прибор был под стать хозяину – раза в полтора больше обычного, оловянный и с изрядно погрызенным краем.
Покончив с кашей, Грон поставил котелок, тщательно облизал ложку, вытер ее рукавом своего камзола и протянул хозяину. Костоправ удовлетворенно кивнул и, завернув ложку в чистую тряпицу, засунул ее за голенище сапога.
– Ну а теперь уж посмотрим и вашу ногу.
С ней было все в порядке. Гым отодрал присохшие тряпки, осторожно обмыл ногу и удовлетворенно кивнул.
– Подживает все. А ну-ка, ваша милость, пошевели пальцами… А мизинцем? Хм, вот незадача. Похоже, та жила, что к мизинцу тянется, совсем отмерла. Ну да ее ужо… – Костоправ выудил из подкладки своего колета длинную иглу и, оглядевшись, подгреб поближе к себе пук соломы. Он сноровисто свернул солому в жгут, ловко щелкнув огнивом, подпалил его и хорошенько прокалил иглу. – Я, ваша милость, тут немного иголкой потыкаю, – сообщил он Грону, – надо, чтобы все те жилы, что мы вчера на свои места вернули, вновь чувствовать начали. А то все зазря будет.
Грон понимающе кивнул. Стимуляция нервов, грубоватая, правда, и болезненная, нуда откуда они здесь могли…
– Ы-ый!
– Эт хорошо, значит, жилы оживать начали, – удовлетворенно пробурчал себе под нос костоправ.
– Ый, ы-ый!
– Не волнуйтесь, ваша милость, теперь точно могу сказать: еще побегаете…
На конюшне Грон провел почти две недели. Когда он, все еще держась за стенку и подволакивая ногу, но уже без костыля, сумел наконец-таки забраться на свою верхотуру, его встретили недоуменные возгласы соседей по спальне.
– Собол, ты где пропадал? Мастре Эшлиронт о тебе уже дважды справлялся. И сильно сердился.
Грон, из которого вся эта дорога наверх высосала все силы, с шумом рухнул на свою кровать и вытянул ногу.
– Чтоб ему пусто было, – пробурчал он себе под нос, – этому мастре Эшлиронту.
Тай и Борнус, с которыми он делил спальню, переглянулись и весело прыснули.
– Ну в этом-то мы с тобой согласны. Но если он нажалуется матушке-герцогине, жди неприятностей.
Грон искривил губы в легкой усмешке. Да уж, непременно… и рассмеялся. И все-таки, несмотря ни на что, здорово вновь оказаться в юном теле и в статусе подростка. Когда самая большая неприятность, которая тебя волнует, – это неудовольствие матушки-герцогини… И Тай с Борнусом тоже подхватили его смех, хотя и не очень понимали, чем он вызван. Впрочем, в этом возрасте, для того чтобы смеяться, совершенно не нужно никаких особенных причин.
– Так ты к костоправу ходил, что ли? – поинтересовался Борнус, заинтересованно поблескивая влажными глазами, на которые уже засматривалась не одна придворная дама.
Грон молча кивнул.
– Слушай, Собол, а больно было?
Грон неопределенно пожал плечами. Как тут ответишь-то, если Соболу – то больно аж жуть, а если Грону – то и не слишком. Больнее бывало. Да и вообще он чувствовал некоторую раздвоенность. Все знали его как Собола ад Градана, младшего сына барона Расдора, но сам он воспринимал себя именно как Грона. Притом в полной мере пользуясь памятью и навыками Собола. Причем, похоже, прозвище Грон, которое он приобрел в предыдущем мире, оказалось как-то слишком уж сильно сцеплено с его новой, объединенной сущностью, потому что, скажем, Казимиром Пушкевичем он перестал считать себя довольно быстро. Едва ли не мгновенно. А обращение Собол буквально с первого же момента, когда он пришел в сознание, вызывало у него стойкое неприятие. Нет, он вполне спокойно отзывался на него и пользовался им, но скорее как псевдонимом, быть же ему хотелось по-прежнему именно Гроном. Конечно, существовала возможность принять его старое имя как прозвище, но в связи с этим существовала определенная трудность. Люди получают прозвища, которые нечто означают, например, Кремень или Лысый, ну или, скажем, Белый либо Говорун. Да мало ли у людей прозвищ… Но в этом мире и на этом языке слово Грон представляло собой бессмысленный набор звуков, не означающий ничего.
– Слушай, а ты успеешь выздороветь к приезду нового герцога? – прервал его размышления Тай.
– А когда он приезжает?
Борнус и Тай снисходительно переглянулись.
– И в какой дыре ты торчал все это время? Всем уже давно известно, что он приезжает на день Пречистого Владетеля Фараила.
Грон наморщил лоб.
– Так это ж через седмицу!
– Ну да.
Грон насупился.
– Не знаю, может, и успею, но, наверное – вряд ли.
Тай разочарованно покачал головой.
– Жалко… говорят, Владетель пожаловал ему целую сотню Безымянных.
– Насовсем?! – изумился Грон.
Безымянные считались личными слугами Владетеля. Насколько Грону удалось раскопать в памяти Собола, они были чем-то вроде зомби, но не мертвыми, а живыми. Люди, из которых каким-то непостижимым образом удалили их личность, индивидуальность. Они были чрезвычайно послушны, великолепно обучаемы, слабо чувствительны к боли, что делало их изумительными слугами, совершенными воинами, но вот только назвать их людьми никто бы не осмелился…
– Ты что, совсем того? – удивился Тай. – На время коронации. А то у нас тут ходили слухи, что нового герцога не очень-то и жалуют.
– Не очень-то… – фыркнул Борнус, – скажешь тоже. Все просто терпеть его не могут. Половина стражи уже расчет попросила. Тавга, Журия и Бону домой поотзывали. Да и среди девчонок-фрейлин тоже целый переполох.
Вечером, уже лежа в постели, Грон вновь перебрал в уме свои ближайшие и дальнейшие планы. Составил он их на следующий день после того, как очнулся в теле Собола ад Градана. Во-первых, ему предстояло выжить, во-вторых, занять в этом мире некое довольно спокойное место и, в-третьих, отыскать Белый Шлем. Если уж судьба так распорядилась, заканчивать свое существование в этом, на его взгляд, не слишком-то гостеприимном мире как-то не хотелось.
1 2 3 4 5 6
2
– А-а-а!!! – Грон откинулся на спину и судорожно вздохнул. От дикой боли его едва не вывернуло наизнанку.
– Вы уж потерпите, ваша милость, – прогудел над ухом густой бас, – а то вот возьмите кляп-то. Я вчера свеженький вырезал, березовый. Его, ежели чего, и погрызть вполне…
Грон послушно разинул рот, и тут же ему в зубы ткнулась сухая струганая деревяшка. Грон стиснул челюсти и некоторое время лежал так, не шевелясь и закрыв глаза.
– Ну как, отошли малеха? – вновь прогудел тот же голос– Продолжать-то можно?
Грон сделал еще несколько вдохов-выдохов и медленно кивнул. Спустя мгновение его правую ногу вновь захватили сильные пальцы, а затем…
– Мы-ы-ы-ы!!!!
На этот раз вопль прозвучал гораздо глуше. Но это было исключительной заслугой кляпа. Потому что голосовые связки Грона в этот раз работали ничуть не меньше, а как бы даже и не больше, чем в первый. Впрочем, вопли еще слегка заглушал хруст ломаемых костей.
– Вы кляп-то погрызите, погрызите, ваша милость, – вновь прогудел знакомый бас. – Береза – дерево сладкое, вреда от него организму никакого, одна польза. Я из Ставорья, так там у нас по весне, как первые прогалины появляются, и стар и млад с бадьями в лес идут. Березового соку набрать. Оченно вещь пользительная…
Голос бормотал, убаюкивая, и Грон почувствовал, как его глаза закрываются сами собой. Что было вполне объяснимо. Перед началом процедуры старина Гым влил в него два литровых кувшина сидра.
– Мы-ыыы-ы!
Это было нечестно! Он только собрался задремать.
– Да и все ужо почти, ваша милость, – вновь прорезался голос старины Гыма, – вот тут только чутка…
– Мы-ым!
– Вот и ладненько! – На этот раз голос прозвучал уже не успокаивающе, а удовлетворенно. – Эк вас покорежило-то, совсем жилы пережало. Отмирать начали. Оттого-то и нога не слушалась. Ну да ничего, мы их сейчас лезвием-то почистим.
– Ым!
– Вы уж терпите, ваша милость…
– Ым!
– А то от моего костоправства никакой пользы не будет…
– Ым!
– Окромя внешней красивости…
– Ым!
– Нога-тко так и не заработает…
– Ым!
– Ну вот и все! – Костоправ разогнулся и, покосившись за спину, рявкнул: – Шыг, корпию давай и тряпки. Вон кровищи-то натекло… И лубки готовь. Да не энти! Энти их милости будто кандалы будут, с ними еще похлеще ногу искалечить можно, вон те давай, легкие, буковые. А ты, Азар, чего стоишь столбом? Видишь, их милость весь взопрел? Вытри ему рожу-то!
Грон попытался выплюнуть деревянный кляп, но зубы так сильно вонзились в древесину, что справиться только лишь губами и языком не удалось. Пришлось помогать себе руками.
– А вы, ваша милость, молодцом, молодцом… у меня и покрепше мужики с досок спрыгивали и пытались деру дать. Токмо теперь вам надобно полежать. С седмицу, не менее. До того времени ногу лучше не тревожить.
– Спа… спасибо… Гым… вот… – Грон облизал пересохшие губы и потянулся рукой к кошелю, специально привязанному под мышкой.
– Да ладноть, чего уж там… что могем, то могем. Вы лучше скажите, куда вас отнесть-то теперь. Потому как наверх вас теперича никак не отволочь, в спаленку-то вашу. Там лесенка уж больно крутая и узкая.
– Я… здесь… полежу… на конюшне.
– На конюшне. – Костоправ задумчиво почесал в затылке. – А и верно. Нонича никаких охот да променадов точно устраивать не будут, ну покамест новый герцог не объявится, а я за вами тут присмотрю.
Грон наконец выудил из кошеля нащупанный золотой толар и несколько монет медью.
– Вот, это тебе и… остальным.
– А им-то за что! – удивился костоправ.
– За помощь.
– Так ведь это ж мои помощники, мне из своей оплаты им и долю выделять.
– Все равно… пусть…
– Ну тогда благодарствуем, – не стал отказываться костоправ. – А ну-ка, Азар, Шыг, аккуратненько взяли их милость и перенесли вон туда… да не на сено ложите, бестолочь! Сейчас ногу надо на твердом держать, на твердом. Чтобы косточки правильно срослись!..
Так, под добродушное ворчание старины Гыма, Грон и задремал…
Две жизни назад он появился на свет под именем Казимира Яновича Пушкевича. В четырнадцать лет он потерял всю семью и оказался ввергнутым в горнило самой страшной из боен, когда-либо устроенных человечеством. Пройдя всю Вторую мировую войну и выжив, он стал известен всем разведкам мира под агентурной кличкой Клыки, которая наилучшим образом отражала его внутреннюю сущность. Европа, Азия, Африка и обе Америки хранили следы его подошв. Он был бойцом, бойцом до мозга костей, бойцом, не знавшим, что значит не выполнить задачу либо потерпеть поражение. За это ему прощалось многое. Причем не только начальниками, но и самой судьбой. Так что когда он, уже глубоким стариком, вступил в свою последнюю схватку, в которой по любым логическим раскладам не был способен победить, судьба выбросила ему новый шанс. Шанс на вторую жизнь. Правда, уже не на Земле, а в другом мире, переместив его сознание в тело недоразвитого четырнадцатилетнего паренька, подвизавшегося на побегушках в припортовой груде на острове Тамарис. Тот мир был чист и свеж, как Земля во времена Древних Греции и Рима. Но это не было предопределено обычной логикой развития. Просто некто, именуемый Творцом и входивший в пантеоны всех религий того мира, а на самом деле являющийся всего лишь чрезвычайно сложным искусственным устройством, регулярно, с периодичностью где-то раз в тысячу лет, устраивал глобальный катаклизм сродни Всемирному потопу, стиравший с лица того мира цивилизацию, которую люди успели создать за время, прошедшее с предыдущего катаклизма. А за тем, чтобы этот порядок оставался неизменным, наблюдала специальная организация, именуемая Орденом.
Орден обладал кое-какими технологическими возможностями, частично недоступными даже цивилизации, стоявшей на лестнице технологического развития намного выше той, из которой вышел Казимир Пушкевич, в новом мире принявший имя Грон (уж больно сильно привыкло к этому прозвищу его новое тело). Например, они обладали возможностью засекать факт переноса разума. И, справедливо предполагая, что пришельцы из чужого мира никак не будут способствовать сохранению стабильности, тут же открывали охоту на прибывших. Более пятидесяти тысяч лет, пятьдесят Эпох, эта охота неизменно оказывалась успешной. Но не в этот раз…
Грон не только выжил, расправившись со всеми, кто за ним охотился, но и принял вызов, объявив войну Ордену. И затряслась земля от мерного шага огромных армий, и забурлило море, взбаламученное тысячами весел, и закрошились камни, разбиваемые в песок тысячами кованых лошадиных копыт, и… исчез в пламени атомного взрыва Остров, местообиталище Творца, и рухнула Скала, хранившая в своих недрах могущественное Око. Так окончил свою жизнь Великий Грон, Командор легендарного Корпуса, тот, перед кем склонились люди и боги…
Чтобы очнуться в изуродованном теле юного пажа, в новом мире, внешне совершенно отличном от того, который он только что покинул, но, как Грон теперь понимал, скованном столь же кандальной неизменностью. Здесь никто не слышал о Творце, но мир был ничуть не менее неизменен. И виной этому были Владетели…
– …Владетеля милостивого и всемогущего!
Грон проснулся оттого, что за стеной возносили молитву Владетелю. Некоторое время он лежал, прислушиваясь к мерному песнопению, а затем приподнял голову и скосил глаза вниз, рассматривая ногу. За ночь тряпки, которыми была обмотана его нога, изрядно пропитались кровью, но вскоре должен был прийти Гым и сделать перевязку. Грон опустил голову на пук соломы, который вчера вечером Шыг подоткнул ему под затылок, и задумался. Первый шаг его планов по обоснованию в этом мире он вчера сделал. Да уж, шаг, мать его… Впрочем, столь удачное, как он теперь понимал, его появление в прошлом мире было, скорее всего, как раз исключением из правил. После первого переноса для мало-мальского анализа параметров данного явления было явно недостаточно данных, но теперь можно уже кое-что прикинуть. Итак, перенос сознания осуществляется в момент смерти человека, если при этом ему на голову надет некий артефакт с условным названием Белый Шлем. Внешний вид и возможности этого артефакта в различных мирах если и не идентичны, то очень похожи. Это позволяет сделать вывод, что данный артефакт создан кем-то, кто знает о существовании того, что Люй назвал Змеем миров, и способен в какой-то, пока непонятной, мере на них воздействовать. Сам перенос осуществляется в тело подростка четырнадцати-пятнадцати лет, находящегося в бессознательном состоянии… Все? В общем-то да. То есть, возможно, некоторые выводы не совсем корректны. Например, можно предположить, что половая принадлежность нового носителя не является жестко мужской, а задается половой принадлежностью лица, использующего Белый Шлем, но для его частного случая это несущественно. А теперь представьте, в каком состоянии должно находиться тело крепкого пятнадцатилетнего пацана, если он сам при этом без сознания… То-то. Так что можно сказать, ему еще крупно повезло. При современном уровне развития медицины этого мира вообще можно благодарить бо… вернее, хм, Владетеля, что он все еще жив и даже вроде как с ногами. Вроде как – потому что узнать, насколько лечение полкового костоправа оказалось эффективнее, чем забота герцогского лекаря, можно будет еще очень не скоро…
– Ну как вы тут, ваша милость?
Грон повернул голову. Гым стоял у входа в денник, в котором он вчера и пользовал юного пажа.
– Я тут вам кашки принес. Не ваши разносолы, конечно, но не побрезгуйте – горяченькая, с маслом. Вам сейчас кашка – самое оно.
– Спасибо, Гым.
– Давайте-ка я вам сейчас соломы под спинку подоткну, чтоб сидеть легче было, – заботливо пробормотал костоправ, ставя котелок и опускаясь на одно колено.
– Может, лучше сначала ногу посмотришь?
– Пока буду смотреть – остынет, – резонно ответил старина Гым, – да и смотреть тут нечего. Я уже и сейчас вижу, что все в порядке. То есть крови, конечно, натекло, вона тряпки все заскорузлые, но так оно все и должно быть. Так что ешьте на здоровьишко, а уж как поедите, я вашей ногой и займусь.
Грон молча кивнул и, подхватив котелок, поднес его к лицу. Вдохнул пар и мгновенно почувствовал, как рот забило слюной. Это был хороший знак. Похоже, его организм действительно повернул на выздоровление, с юношеской жадностью расходуя на это бурные молодые силы.
– А вот и ложка! – довольно отозвался Гым, несомненно уловивший голод пациента и расценивший его совершенно так же.
Грон покосился на его довольное круглое лицо и взял протянутый столовый прибор. Прибор был под стать хозяину – раза в полтора больше обычного, оловянный и с изрядно погрызенным краем.
Покончив с кашей, Грон поставил котелок, тщательно облизал ложку, вытер ее рукавом своего камзола и протянул хозяину. Костоправ удовлетворенно кивнул и, завернув ложку в чистую тряпицу, засунул ее за голенище сапога.
– Ну а теперь уж посмотрим и вашу ногу.
С ней было все в порядке. Гым отодрал присохшие тряпки, осторожно обмыл ногу и удовлетворенно кивнул.
– Подживает все. А ну-ка, ваша милость, пошевели пальцами… А мизинцем? Хм, вот незадача. Похоже, та жила, что к мизинцу тянется, совсем отмерла. Ну да ее ужо… – Костоправ выудил из подкладки своего колета длинную иглу и, оглядевшись, подгреб поближе к себе пук соломы. Он сноровисто свернул солому в жгут, ловко щелкнув огнивом, подпалил его и хорошенько прокалил иглу. – Я, ваша милость, тут немного иголкой потыкаю, – сообщил он Грону, – надо, чтобы все те жилы, что мы вчера на свои места вернули, вновь чувствовать начали. А то все зазря будет.
Грон понимающе кивнул. Стимуляция нервов, грубоватая, правда, и болезненная, нуда откуда они здесь могли…
– Ы-ый!
– Эт хорошо, значит, жилы оживать начали, – удовлетворенно пробурчал себе под нос костоправ.
– Ый, ы-ый!
– Не волнуйтесь, ваша милость, теперь точно могу сказать: еще побегаете…
На конюшне Грон провел почти две недели. Когда он, все еще держась за стенку и подволакивая ногу, но уже без костыля, сумел наконец-таки забраться на свою верхотуру, его встретили недоуменные возгласы соседей по спальне.
– Собол, ты где пропадал? Мастре Эшлиронт о тебе уже дважды справлялся. И сильно сердился.
Грон, из которого вся эта дорога наверх высосала все силы, с шумом рухнул на свою кровать и вытянул ногу.
– Чтоб ему пусто было, – пробурчал он себе под нос, – этому мастре Эшлиронту.
Тай и Борнус, с которыми он делил спальню, переглянулись и весело прыснули.
– Ну в этом-то мы с тобой согласны. Но если он нажалуется матушке-герцогине, жди неприятностей.
Грон искривил губы в легкой усмешке. Да уж, непременно… и рассмеялся. И все-таки, несмотря ни на что, здорово вновь оказаться в юном теле и в статусе подростка. Когда самая большая неприятность, которая тебя волнует, – это неудовольствие матушки-герцогини… И Тай с Борнусом тоже подхватили его смех, хотя и не очень понимали, чем он вызван. Впрочем, в этом возрасте, для того чтобы смеяться, совершенно не нужно никаких особенных причин.
– Так ты к костоправу ходил, что ли? – поинтересовался Борнус, заинтересованно поблескивая влажными глазами, на которые уже засматривалась не одна придворная дама.
Грон молча кивнул.
– Слушай, Собол, а больно было?
Грон неопределенно пожал плечами. Как тут ответишь-то, если Соболу – то больно аж жуть, а если Грону – то и не слишком. Больнее бывало. Да и вообще он чувствовал некоторую раздвоенность. Все знали его как Собола ад Градана, младшего сына барона Расдора, но сам он воспринимал себя именно как Грона. Притом в полной мере пользуясь памятью и навыками Собола. Причем, похоже, прозвище Грон, которое он приобрел в предыдущем мире, оказалось как-то слишком уж сильно сцеплено с его новой, объединенной сущностью, потому что, скажем, Казимиром Пушкевичем он перестал считать себя довольно быстро. Едва ли не мгновенно. А обращение Собол буквально с первого же момента, когда он пришел в сознание, вызывало у него стойкое неприятие. Нет, он вполне спокойно отзывался на него и пользовался им, но скорее как псевдонимом, быть же ему хотелось по-прежнему именно Гроном. Конечно, существовала возможность принять его старое имя как прозвище, но в связи с этим существовала определенная трудность. Люди получают прозвища, которые нечто означают, например, Кремень или Лысый, ну или, скажем, Белый либо Говорун. Да мало ли у людей прозвищ… Но в этом мире и на этом языке слово Грон представляло собой бессмысленный набор звуков, не означающий ничего.
– Слушай, а ты успеешь выздороветь к приезду нового герцога? – прервал его размышления Тай.
– А когда он приезжает?
Борнус и Тай снисходительно переглянулись.
– И в какой дыре ты торчал все это время? Всем уже давно известно, что он приезжает на день Пречистого Владетеля Фараила.
Грон наморщил лоб.
– Так это ж через седмицу!
– Ну да.
Грон насупился.
– Не знаю, может, и успею, но, наверное – вряд ли.
Тай разочарованно покачал головой.
– Жалко… говорят, Владетель пожаловал ему целую сотню Безымянных.
– Насовсем?! – изумился Грон.
Безымянные считались личными слугами Владетеля. Насколько Грону удалось раскопать в памяти Собола, они были чем-то вроде зомби, но не мертвыми, а живыми. Люди, из которых каким-то непостижимым образом удалили их личность, индивидуальность. Они были чрезвычайно послушны, великолепно обучаемы, слабо чувствительны к боли, что делало их изумительными слугами, совершенными воинами, но вот только назвать их людьми никто бы не осмелился…
– Ты что, совсем того? – удивился Тай. – На время коронации. А то у нас тут ходили слухи, что нового герцога не очень-то и жалуют.
– Не очень-то… – фыркнул Борнус, – скажешь тоже. Все просто терпеть его не могут. Половина стражи уже расчет попросила. Тавга, Журия и Бону домой поотзывали. Да и среди девчонок-фрейлин тоже целый переполох.
Вечером, уже лежа в постели, Грон вновь перебрал в уме свои ближайшие и дальнейшие планы. Составил он их на следующий день после того, как очнулся в теле Собола ад Градана. Во-первых, ему предстояло выжить, во-вторых, занять в этом мире некое довольно спокойное место и, в-третьих, отыскать Белый Шлем. Если уж судьба так распорядилась, заканчивать свое существование в этом, на его взгляд, не слишком-то гостеприимном мире как-то не хотелось.
1 2 3 4 5 6