Потом поэтический дар отмирает, как рудимент.
– По моим сведениям, Михаил, стихами балуются некоторые очень высокопоставленные чиновники…
– И среди них даже бывший премьер – министр, – подхватил Михаил, – но вы же благородный человек, вы ведь не станете говорить им обо мне, а мне не станете говорить, будто то, что они рифмуют, вы на полном серьезе называете поэзией.
– Не буду, не бойтесь. Вернемся лучше к «Армагеддону». Вы планируете брать всех, до кого дотянетесь?
– Почти всех. А некоторых отпускать. При самых фантастических обстоятельствах. И смотреть, как их будут устранять наши противники. Тройной обрез вещь, конечно, надежная, но хлопотная. Может быть, какой-никакой след оставят. И кроме этого, у потенциальных наемников должна пропасть охота вербоваться в условиях повышенной смертности. А это заставит Врага запускать все новых и новых людей.
– Так мы их всех и уничтожим, – скептически усмехнулся Виктор Николаевич.
– Не всех, но многих. И здесь мне очень важно получить от вас большую свободу действий, как на нашей территории, так и на любой другой.
– Вы меня пугаете, Михаил. Надеюсь, в Новую Зеландию вы командировок выписывать не станете?
– Не могу обещать.
– Ладно, Миша. Все, что вы мне сейчас рассказали, сходится с тем, что накопал я и мои аналитики. Это обнадеживает. Информация к Премьеру попала, он воспринял ее серьезно. Мы получили добро на максимально жесткие действия. Связались с Украиной. Со скрипом, но нам пошли навстречу. И работать с вами будет та группа, которая работала по Зимнему в девяносто пятом. Вы получите максимальное содействие.
– Это значит, – лицо Михаила напряглось.
– Это значит, что именно вы работаете непосредственно против Врага.
– С большой буквы?
– С большой буквы. Врага. Раз уж «Армагеддон» у нас пошел…
– Тогда мне придется называться мессией, а я не хочу богохульствовать. При нашей работе лучше ни с кем не портить отношений.
– Уже слишком поздно для шуток, – сказал Виктор Николаевич.
– Или слишком рано.
– Как бы то ни было, Миша, я воспользуюсь правом старшего по званию и останусь ночевать здесь, а вам придется ехать куда угодно.
– Как хорошо быть генералом.
– Очень хорошо, – согласился Виктор Николаевич, – одни подчиненные чего стоят.
– Я могу идти?
– Минутку. Сегодня, не поздней полудня, вы должны быть у меня с подготовленным планом действий. И начинайте хватать супостатов. Если хватать не получиться – мочите. Хоть в туалетах.
Михаил засмеялся.
– К выражениям высоких и влиятельных людей нужно относиться с пиететом, трепетно, – напомнил Виктор Николаевич.
– Понял, разрешите идти?
– Еще минуту. У меня уже становится привычкой проводить над вами психологические эксперименты.
– Пожалейте, Виктор Николаевич, отпустите душу на покаяние.
– Вы посылали своих людей в Будапешт? Ведь посылали? Проследить за встречей с Зимним?
Михаил не отвел взгляда, кивнул.
– И когда вы собирались мне об этом докладывать?
– Сегодня вечером.
– Почему сегодня вечером?
– Когда получу видеозапись взрыва.
– Вот даже как… – протянул Виктор Николаевич.
– Я могу идти? – спросил Михаил.
– Идите.
Подождав, пока закроется дверь, Виктор Николаевич встал с табурета и зажег огонь под чайником. Тихо скрипнула кухонная дверь.
– Ну и как тебе наш разговор, Игорь? – поинтересовался Виктор Николаевич.
– Все как всегда в нашей конторе. Никто никому не доверяет, и каждый держит либо фигу в кармане, либо камень за пазухой, либо тузы в рукаве, – присаживаясь к столу, сказал Игорь Петрович.
– И ему совершенно не жалко твоего погибшего.
– А тебе его жалко? И если бы мы с тобой точно знали, что его убьют, мы что, отменили бы поездку в Венгрию?
– Вот это и страшно.
– Ничего, твой Михаил парень толковый, справится. А если что, мы ему поможем.
– И проконтролируем.
– И проконтролируем, – согласился Игорь Петрович.
Глава 2.
23 октября 1999 года, суббота, 6-00, Москва.
Когда дверь в комнату распахнулась, мужчина, спавший на диване, вскочил. В руках мужчины оказался пистолет. Раздался выстрел. Пуля расколола зеркало, висевшее в коридоре напротив двери.
Держа дверь на прицеле, мужчина левой рукой нашарил куртку, висевшую на стуле, потянул к себе. Со звоном разлетелось оконное стекло у него за стеной. Мужчина резко обернулся, выстрелил в оконный проем, потом снова посмотрел на дверь, но было уже поздно. Темный силуэт словно впорхнул в комнату над самым полом, перекатился и замер.
Раздалось два тихих щелчка – пистолет ворвавшегося был снабжен глушителем. Две пули раздробили стоявшему посреди комнаты мужчине коленные чашечки и опрокинули его на пол. Раненный вскрикнул и замер неподвижно.
Стрелявший поднялся с пола, продолжая держать лежащего на прицеле. В комнату вошли еще двое. Один подобрал пистолет раненного, присел на корточки возле него:
– Без сознания.
– Болевой шок, – сказал второй, – коленки можно отправлять в утиль.
– Быстро иньекцию, перевязку и на базу.
– А хозяина дома?
– Хозяина – тоже на базу. Участковому скажи, что был задержан опасный преступник, намекни – чеченец. И по дому пошарьте, только без понятых.
Раненный пошевелился, вначале застонал, потом стон перешел в крик.
– Давайте быстрее, – сказал один из вошедших, – кровью ведь может истечь.
Потом оба вышли из дома на крыльцо.
– Холодно, – сказал один.
– Холодно, – согласился второй.
– Ну его на хрен такие задержания, – задумчиво сказал первый.
Второй промолчал.
– Я ведь предупреждал, что мужик успеет встать. Какого хрена нужно было устраивать перестрелку? Взяли бы чисто… А так Жорка мог свободно нарваться на пулю.
– Мог, – согласился второй, прикуривая, – но не нарвался. Мужик встать успел, а проснуться – нет. Спать лег только в пять утра.
Мимо них пронесли носилки, через минуту на этих носилках вынесли раненого. Через заднюю дверцу погрузили носилки в машину «скорой помощи».
– Время, – сказал первый, взглянув на часы, – поехали.
23 октября 1999 года, суббота, 5-00 по Киеву, Город.
Мне приснился запах. Вернее, я проснулся от того, что мне приснился запах. У каждого свой ночной кошмар. Кто-то всю ночь добросовестно бегает от бестелесного черного человека, кого-то душит нечистая сила, а кто-то пытается выбраться из лабиринта и не может. А кто-то… Сколько я слышал рассказов о ночных кошмарах от разных людей, и практически ни одного похожего.
А мне не снятся черные тени или клубки змей. Ко мне приходит запах. Нет, это не значит, что я ничего не вижу в своем кошмаре. Все как положено – я иду по ночному лесу. По ночному мартовскому лесу. Кто-то идет рядом со мной, но я его не вижу. Только луч фонаря прыгает по палой листве, скрученным подагрой веткам кустарника и блестящим испариной стволам деревьев.
Потом в световое пятно попадает что-то пронзительно алое. Какие-то брызги, клочки, тряпки. Потом я понимаю, каждый раз заново понимаю, что это тела людей. Тела, истерзанные пулями. И каждый раз я во сне сознаю, что не сам это понял, что кто-то мне подсказал то, что люди, лежащие на прошлогодних листьях, были в упор расстреляны всего несколько минут назад.
И еще я вспоминаю, что эти расстрелянные шли убивать меня. Но ни эта мысль, ни вид крови не пугает меня. Просто сразу после этого я вдруг начинаю чувствовать запах. Смесь запаха мокрых слежавшихся листьев, неприятного запаха сгоревшего пороха и еще…
Запах свежего мяса. Так пахнут свежеразделанные туши. И в этот момент я просыпаюсь.
Раз за разом, из ночи в ночь.
Хорошо еще, что я не кричу во сне. Просто внезапно снова оказываюсь в своей постели, сердце колотится, а электрические часы демонстрируют услужливо красные цифры – сегодня, вы, Сашенька, проснулись в пять утра.
Есть свои преимущества в том, что я сплю один. Не нужно объяснять никому, отчего это я вдруг так вскидываюсь. Ни от чего. Просто так. Нравится мне вздрагивать среди ночи и нашаривать дрожащей рукой выключатель от лампы, висящей у меня в головах.
И невозможно к этому кошмару привыкнуть, потому что каждый раз я переживаю его как бы заново. И как бы я себе не внушал, что это только сон, что все это не на самом деле, но ничего не могу с собой поделать.
Может быть, это еще потому, что все это действительно было со мной – и этот темный лес, и залитые кровью тела, и запах…
Черт, не нужно об этом. Просто забыть. Успокоиться и забыть. Заняться чем-нибудь бытовым, приземленным. Сходить, например, в туалет. Или пойти на кухню попить воды.
Я даже откинул в сторону одеяло. А потом замер. Я вспомнил, почему мне сегодняшний сеанс кошмара показался таким странным. Это впервые он приходил ко мне дважды за ночь.
Точно, у меня уже колотилось сердце этой ночью, я уже пялился испуганными глазами на часы. Только на них было три часа ночи. Я тогда просто не проснулся до конца. Вывалился в реальность, помаялся несколько секунд и снова сполз в сновидение. Только для того, чтобы снова почувствовать запах свежей растерзанной плоти.
Пять утра. Это значит, что если я попытаюсь снова заснуть, то к семи часам меня снова может ожидать свидание с ужасом. Нет, спасибо. Лучше подумать о чем-нибудь спокойном и умиротворенном. Или о просто хорошем. О деньгах, например.
О том, что сегодня я смогу встретиться с безумцем, который решился заказать мне книгу. Книгу. И готов заплатить мне деньги. То, что я возьмусь за эту работу, мне стало понятно еще в гостинице.
Плевать, что пегий адвокат слишком информирован. Плевать.
Хотя, интересно было узнать, откуда он так много обо мне знает? Просто вычислил? Не верю.
Я вообще почти перестал верить людям с весны девяносто пятого. Оказалось, что так меньше шансов получить плевок в душу. Оказалась, что так меньше шансов быть обманутым. Только легче от этого не стало.
Грустно видеть, как жизнь, не торопясь, перетерает твои мечты, иллюзии и надежды. И она оказалась жутко ленивой особой, эта жизнь. Некогда ей выбирать по крупинкам из моего мирка что-то одно. Широким жестом сгребает жизнь все, что имеет мало-мальскую ценность – и пошли шуршать жернова. В пыль, в песок…
И я словно раздвоился. С одной стороны, я продолжал понимать, что даже разводясь с женой, нужно оставаться порядочным человеком, что стоило бы сохранить хотя бы видимость того, что когда-то называлось любовью, а вторая половина безжалостно тычет пальцем в язвы. И приходится переживать суд, и раздел имущества, и жуткий разговор со старшим сыном, которому теперь нужно решить, с кем жить дальше – с папой или мамой. И десятилетний мальчишка выбирает…
Господи, но почему мы не можем просто забывать прошлое. Или нет, почему мы забываем только хорошее? Или опять нет, почему нам не дано выбирать, что помнить, а что забывать?
Или нужно научиться забывать все? Есть великолепная болезнь, называется склероз. Ничего не болит и каждый день новости.
Я сел на постели. Что-то со мной не так. Давно не было мне так плохо. Что произошло? Неужели этот разговор в гостинице? Мне просто напомнили недавнее прошлое.
И весь тогдашний груз снова оказался у меня на плечах. Словно мне опять придется заново переживать ту сцену в редакции, и видеть, как моя жена идет с другим, и слышать, как она говорит судье все эти гнусности, и читать в ее заявлении, что все двенадцать лет совместной жизни я избивал ее, унижал, угрожал жизни…
Хотя, наверное, она была права, нагромождая эту ложь, в которую ни она, ни кто другой все равно не верил. Она просто делала необратимым процесс развала нашей семьи. Просто ей было так легче забыть о том, что мы любили друг друга…
Еще раз черт. Черт, черт, черт… До каких же пор…
Почему я не могу заставить себя все это забыть? Ведь не люблю уже, ведь прошло чувство потери. А что осталось? Что осталось? Чувство пустоты? Но ведь я сам ничего не сделал для того, чтобы эту пустоту заполнить. Ничего.
Слишком много всего навалилось на меня весной девяносто пятого. И не было у меня жизни после девяносто пятого. Так, доживание…
И, может, не из-за денег пойду я сегодня в гостиницу? А из-за чего тогда? Пойду искать смысл жизни? Пойду с надеждой, что человек с резиновой улыбкой, каким-то образом узнавший о моем прошлом, позволит в это прошлое вернуться? И что-то в нем изменить?
Нет, не найти бывшую жену или распавшуюся семью. Найти себя? Найти себя, заблудившегося в мартовском лесу, полном запаха пролитой крови…
Шесть утра. Пора вставать. Я знаю, что сегодня моя жизнь снова изменится. Я чувствую это. Я не могу ошибиться. И в глубине души, в самой глубине, я хочу ошибиться. Я хочу отказаться от встречи. Но это в глубине души. Так глубоко, что на это можно не обращать внимания.
Сегодня я совершу ошибку.
23 октября 1999 года, суббота, 10-00 по московскому времени, Белгород.
Семен Федорович Зудин имел в обществе вес. И вес большой. И вес имел заслуженно. Семен Федорович очень много мог и очень много знал. Он также сочетал в себе умение молчать и умение заставить молчать остальных.
К пятидесяти семи годам Семен Федорович имел два ярко выраженных недостатка: прижимистость, переходящую, по мнению некоторых, в крохоборство, и излишний вес. Первый недостаток сам Семен Федорович считал достоинством, а второй… Второй был профессиональным заболеванием.
Владелец частной фирмы «Рассвет», депутат и меценат господин Зудин был очень занятым человеком. Каждая минута его времени стоила больших денег, а посему пешком Семен Федорович ходил редко. И мало.
Пятнадцать метров от коттеджа до автомобиля, двадцать метров от автомобиля до офиса – это была средняя норма пеших передвижений Зудина. Иногда он отправлялся в ресторан, иногда позволял себе пройтись с полкилометра от коттеджа до озера.
И всегда в сопровождении минимум двух телохранителей. Времена наступили тяжелые и свободно можно было нарваться на какого-нибудь отбитого хулигана, не соображающего, на кого лезет. Серьезные люди не могли позволить себе роскоши обижаться на Семена Федоровича. Они предпочитали с Семеном Федоровичем дружить.
С утра настроение у Зудина было приподнятым. Несколько дней назад он получил очень хорошее предложение. Заказчик был человеком незнакомым, но рекомендации имел конкретные и аванс заплатил за заказанное не торгуясь. Такая щедрость даже поначалу Семена Федоровича насторожила. А потом опаска ушла.
Сегодня утром человечек из банка сообщил, что остаток суммы поступил на один из счетов Зудина. Оставалось только обеспечить передачу груза.
Семен Федорович медленно спустился с крыльца, всем своим массивным телом повернулся к дому, чтобы взглянуть на окно второго этажа. Там очередная кукла демонстрировала печаль расставания с кормильцем. Зудин ухмыльнулся и помахал рукой. Он не питал иллюзий относительно своей привлекательности для восемнадцатилетней фотомодельки, точно знал, что в его отсутствие ее благосклонностью попользовались все мужики, от садовника до охранников, но это его не особенно огорчало. Лакеи всегда тягали что-то с барского стола, а юную потаскушку он все равно собирался в скором времени менять.
И выставлю я тебя, милочка, в чем мать родила, подумал Зудин, и это еще больше улучшило его настроение.
– Все в порядке, Ваня? – спросил Зудин у водителя.
– В полном, – привычной фразой ответил Иван, осторожно поддержал шефа под локоть, помогая усесться ему на заднее сидение «мерседеса», потом сел за руль и очень аккуратно прикрыл дверцу. Шеф не любил, когда дверцей сильно хлопали.
На сидение возле себя Иван положил автомат, демонстративно на глазах у пассажира передернув затвор. Это тоже входило в обязательный ритуал. «Мерседес» аккуратно выехал со двора.
Зудин не любил быстрой езды. Машину вести разрешалось только со скоростью не выше шестидесяти километров в час. Еще Семен Федорович не любил массивных золотых перстней и сотовых телефонов. Это придавало ему в собственных глазах некую старомодность и респектабельность.
Семен Федорович, как обычно, удобно устроился на заднем сидении за спиной водителя и прикрыл глаза. Машина сопровождения поджидала его в пяти километрах от коттеджа, возле выезда на трассу.
Но доехать до нее этим утром не получилось. Зудин почувствовал, как «мерседес» резко затормозил. Семен Федорович открыл глаза, чтобы сделать выговор водителю, но замер, увидев, что Иван сидит неестественно вытянувшись и держит руки перед собой, словно демонстрируя чистоту ладоней.
Перед самым капотом автомобиля спокойно стоял человек, державший в руках пулемет. Будь у него любое другое оружие, пистолет, или помповое ружье, или даже гранатомет, Иван попытался бы схватиться за оружие.
Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги 'ПОКЕР НА КОСТЯХ'
1 2 3 4 5 6
– По моим сведениям, Михаил, стихами балуются некоторые очень высокопоставленные чиновники…
– И среди них даже бывший премьер – министр, – подхватил Михаил, – но вы же благородный человек, вы ведь не станете говорить им обо мне, а мне не станете говорить, будто то, что они рифмуют, вы на полном серьезе называете поэзией.
– Не буду, не бойтесь. Вернемся лучше к «Армагеддону». Вы планируете брать всех, до кого дотянетесь?
– Почти всех. А некоторых отпускать. При самых фантастических обстоятельствах. И смотреть, как их будут устранять наши противники. Тройной обрез вещь, конечно, надежная, но хлопотная. Может быть, какой-никакой след оставят. И кроме этого, у потенциальных наемников должна пропасть охота вербоваться в условиях повышенной смертности. А это заставит Врага запускать все новых и новых людей.
– Так мы их всех и уничтожим, – скептически усмехнулся Виктор Николаевич.
– Не всех, но многих. И здесь мне очень важно получить от вас большую свободу действий, как на нашей территории, так и на любой другой.
– Вы меня пугаете, Михаил. Надеюсь, в Новую Зеландию вы командировок выписывать не станете?
– Не могу обещать.
– Ладно, Миша. Все, что вы мне сейчас рассказали, сходится с тем, что накопал я и мои аналитики. Это обнадеживает. Информация к Премьеру попала, он воспринял ее серьезно. Мы получили добро на максимально жесткие действия. Связались с Украиной. Со скрипом, но нам пошли навстречу. И работать с вами будет та группа, которая работала по Зимнему в девяносто пятом. Вы получите максимальное содействие.
– Это значит, – лицо Михаила напряглось.
– Это значит, что именно вы работаете непосредственно против Врага.
– С большой буквы?
– С большой буквы. Врага. Раз уж «Армагеддон» у нас пошел…
– Тогда мне придется называться мессией, а я не хочу богохульствовать. При нашей работе лучше ни с кем не портить отношений.
– Уже слишком поздно для шуток, – сказал Виктор Николаевич.
– Или слишком рано.
– Как бы то ни было, Миша, я воспользуюсь правом старшего по званию и останусь ночевать здесь, а вам придется ехать куда угодно.
– Как хорошо быть генералом.
– Очень хорошо, – согласился Виктор Николаевич, – одни подчиненные чего стоят.
– Я могу идти?
– Минутку. Сегодня, не поздней полудня, вы должны быть у меня с подготовленным планом действий. И начинайте хватать супостатов. Если хватать не получиться – мочите. Хоть в туалетах.
Михаил засмеялся.
– К выражениям высоких и влиятельных людей нужно относиться с пиететом, трепетно, – напомнил Виктор Николаевич.
– Понял, разрешите идти?
– Еще минуту. У меня уже становится привычкой проводить над вами психологические эксперименты.
– Пожалейте, Виктор Николаевич, отпустите душу на покаяние.
– Вы посылали своих людей в Будапешт? Ведь посылали? Проследить за встречей с Зимним?
Михаил не отвел взгляда, кивнул.
– И когда вы собирались мне об этом докладывать?
– Сегодня вечером.
– Почему сегодня вечером?
– Когда получу видеозапись взрыва.
– Вот даже как… – протянул Виктор Николаевич.
– Я могу идти? – спросил Михаил.
– Идите.
Подождав, пока закроется дверь, Виктор Николаевич встал с табурета и зажег огонь под чайником. Тихо скрипнула кухонная дверь.
– Ну и как тебе наш разговор, Игорь? – поинтересовался Виктор Николаевич.
– Все как всегда в нашей конторе. Никто никому не доверяет, и каждый держит либо фигу в кармане, либо камень за пазухой, либо тузы в рукаве, – присаживаясь к столу, сказал Игорь Петрович.
– И ему совершенно не жалко твоего погибшего.
– А тебе его жалко? И если бы мы с тобой точно знали, что его убьют, мы что, отменили бы поездку в Венгрию?
– Вот это и страшно.
– Ничего, твой Михаил парень толковый, справится. А если что, мы ему поможем.
– И проконтролируем.
– И проконтролируем, – согласился Игорь Петрович.
Глава 2.
23 октября 1999 года, суббота, 6-00, Москва.
Когда дверь в комнату распахнулась, мужчина, спавший на диване, вскочил. В руках мужчины оказался пистолет. Раздался выстрел. Пуля расколола зеркало, висевшее в коридоре напротив двери.
Держа дверь на прицеле, мужчина левой рукой нашарил куртку, висевшую на стуле, потянул к себе. Со звоном разлетелось оконное стекло у него за стеной. Мужчина резко обернулся, выстрелил в оконный проем, потом снова посмотрел на дверь, но было уже поздно. Темный силуэт словно впорхнул в комнату над самым полом, перекатился и замер.
Раздалось два тихих щелчка – пистолет ворвавшегося был снабжен глушителем. Две пули раздробили стоявшему посреди комнаты мужчине коленные чашечки и опрокинули его на пол. Раненный вскрикнул и замер неподвижно.
Стрелявший поднялся с пола, продолжая держать лежащего на прицеле. В комнату вошли еще двое. Один подобрал пистолет раненного, присел на корточки возле него:
– Без сознания.
– Болевой шок, – сказал второй, – коленки можно отправлять в утиль.
– Быстро иньекцию, перевязку и на базу.
– А хозяина дома?
– Хозяина – тоже на базу. Участковому скажи, что был задержан опасный преступник, намекни – чеченец. И по дому пошарьте, только без понятых.
Раненный пошевелился, вначале застонал, потом стон перешел в крик.
– Давайте быстрее, – сказал один из вошедших, – кровью ведь может истечь.
Потом оба вышли из дома на крыльцо.
– Холодно, – сказал один.
– Холодно, – согласился второй.
– Ну его на хрен такие задержания, – задумчиво сказал первый.
Второй промолчал.
– Я ведь предупреждал, что мужик успеет встать. Какого хрена нужно было устраивать перестрелку? Взяли бы чисто… А так Жорка мог свободно нарваться на пулю.
– Мог, – согласился второй, прикуривая, – но не нарвался. Мужик встать успел, а проснуться – нет. Спать лег только в пять утра.
Мимо них пронесли носилки, через минуту на этих носилках вынесли раненого. Через заднюю дверцу погрузили носилки в машину «скорой помощи».
– Время, – сказал первый, взглянув на часы, – поехали.
23 октября 1999 года, суббота, 5-00 по Киеву, Город.
Мне приснился запах. Вернее, я проснулся от того, что мне приснился запах. У каждого свой ночной кошмар. Кто-то всю ночь добросовестно бегает от бестелесного черного человека, кого-то душит нечистая сила, а кто-то пытается выбраться из лабиринта и не может. А кто-то… Сколько я слышал рассказов о ночных кошмарах от разных людей, и практически ни одного похожего.
А мне не снятся черные тени или клубки змей. Ко мне приходит запах. Нет, это не значит, что я ничего не вижу в своем кошмаре. Все как положено – я иду по ночному лесу. По ночному мартовскому лесу. Кто-то идет рядом со мной, но я его не вижу. Только луч фонаря прыгает по палой листве, скрученным подагрой веткам кустарника и блестящим испариной стволам деревьев.
Потом в световое пятно попадает что-то пронзительно алое. Какие-то брызги, клочки, тряпки. Потом я понимаю, каждый раз заново понимаю, что это тела людей. Тела, истерзанные пулями. И каждый раз я во сне сознаю, что не сам это понял, что кто-то мне подсказал то, что люди, лежащие на прошлогодних листьях, были в упор расстреляны всего несколько минут назад.
И еще я вспоминаю, что эти расстрелянные шли убивать меня. Но ни эта мысль, ни вид крови не пугает меня. Просто сразу после этого я вдруг начинаю чувствовать запах. Смесь запаха мокрых слежавшихся листьев, неприятного запаха сгоревшего пороха и еще…
Запах свежего мяса. Так пахнут свежеразделанные туши. И в этот момент я просыпаюсь.
Раз за разом, из ночи в ночь.
Хорошо еще, что я не кричу во сне. Просто внезапно снова оказываюсь в своей постели, сердце колотится, а электрические часы демонстрируют услужливо красные цифры – сегодня, вы, Сашенька, проснулись в пять утра.
Есть свои преимущества в том, что я сплю один. Не нужно объяснять никому, отчего это я вдруг так вскидываюсь. Ни от чего. Просто так. Нравится мне вздрагивать среди ночи и нашаривать дрожащей рукой выключатель от лампы, висящей у меня в головах.
И невозможно к этому кошмару привыкнуть, потому что каждый раз я переживаю его как бы заново. И как бы я себе не внушал, что это только сон, что все это не на самом деле, но ничего не могу с собой поделать.
Может быть, это еще потому, что все это действительно было со мной – и этот темный лес, и залитые кровью тела, и запах…
Черт, не нужно об этом. Просто забыть. Успокоиться и забыть. Заняться чем-нибудь бытовым, приземленным. Сходить, например, в туалет. Или пойти на кухню попить воды.
Я даже откинул в сторону одеяло. А потом замер. Я вспомнил, почему мне сегодняшний сеанс кошмара показался таким странным. Это впервые он приходил ко мне дважды за ночь.
Точно, у меня уже колотилось сердце этой ночью, я уже пялился испуганными глазами на часы. Только на них было три часа ночи. Я тогда просто не проснулся до конца. Вывалился в реальность, помаялся несколько секунд и снова сполз в сновидение. Только для того, чтобы снова почувствовать запах свежей растерзанной плоти.
Пять утра. Это значит, что если я попытаюсь снова заснуть, то к семи часам меня снова может ожидать свидание с ужасом. Нет, спасибо. Лучше подумать о чем-нибудь спокойном и умиротворенном. Или о просто хорошем. О деньгах, например.
О том, что сегодня я смогу встретиться с безумцем, который решился заказать мне книгу. Книгу. И готов заплатить мне деньги. То, что я возьмусь за эту работу, мне стало понятно еще в гостинице.
Плевать, что пегий адвокат слишком информирован. Плевать.
Хотя, интересно было узнать, откуда он так много обо мне знает? Просто вычислил? Не верю.
Я вообще почти перестал верить людям с весны девяносто пятого. Оказалось, что так меньше шансов получить плевок в душу. Оказалась, что так меньше шансов быть обманутым. Только легче от этого не стало.
Грустно видеть, как жизнь, не торопясь, перетерает твои мечты, иллюзии и надежды. И она оказалась жутко ленивой особой, эта жизнь. Некогда ей выбирать по крупинкам из моего мирка что-то одно. Широким жестом сгребает жизнь все, что имеет мало-мальскую ценность – и пошли шуршать жернова. В пыль, в песок…
И я словно раздвоился. С одной стороны, я продолжал понимать, что даже разводясь с женой, нужно оставаться порядочным человеком, что стоило бы сохранить хотя бы видимость того, что когда-то называлось любовью, а вторая половина безжалостно тычет пальцем в язвы. И приходится переживать суд, и раздел имущества, и жуткий разговор со старшим сыном, которому теперь нужно решить, с кем жить дальше – с папой или мамой. И десятилетний мальчишка выбирает…
Господи, но почему мы не можем просто забывать прошлое. Или нет, почему мы забываем только хорошее? Или опять нет, почему нам не дано выбирать, что помнить, а что забывать?
Или нужно научиться забывать все? Есть великолепная болезнь, называется склероз. Ничего не болит и каждый день новости.
Я сел на постели. Что-то со мной не так. Давно не было мне так плохо. Что произошло? Неужели этот разговор в гостинице? Мне просто напомнили недавнее прошлое.
И весь тогдашний груз снова оказался у меня на плечах. Словно мне опять придется заново переживать ту сцену в редакции, и видеть, как моя жена идет с другим, и слышать, как она говорит судье все эти гнусности, и читать в ее заявлении, что все двенадцать лет совместной жизни я избивал ее, унижал, угрожал жизни…
Хотя, наверное, она была права, нагромождая эту ложь, в которую ни она, ни кто другой все равно не верил. Она просто делала необратимым процесс развала нашей семьи. Просто ей было так легче забыть о том, что мы любили друг друга…
Еще раз черт. Черт, черт, черт… До каких же пор…
Почему я не могу заставить себя все это забыть? Ведь не люблю уже, ведь прошло чувство потери. А что осталось? Что осталось? Чувство пустоты? Но ведь я сам ничего не сделал для того, чтобы эту пустоту заполнить. Ничего.
Слишком много всего навалилось на меня весной девяносто пятого. И не было у меня жизни после девяносто пятого. Так, доживание…
И, может, не из-за денег пойду я сегодня в гостиницу? А из-за чего тогда? Пойду искать смысл жизни? Пойду с надеждой, что человек с резиновой улыбкой, каким-то образом узнавший о моем прошлом, позволит в это прошлое вернуться? И что-то в нем изменить?
Нет, не найти бывшую жену или распавшуюся семью. Найти себя? Найти себя, заблудившегося в мартовском лесу, полном запаха пролитой крови…
Шесть утра. Пора вставать. Я знаю, что сегодня моя жизнь снова изменится. Я чувствую это. Я не могу ошибиться. И в глубине души, в самой глубине, я хочу ошибиться. Я хочу отказаться от встречи. Но это в глубине души. Так глубоко, что на это можно не обращать внимания.
Сегодня я совершу ошибку.
23 октября 1999 года, суббота, 10-00 по московскому времени, Белгород.
Семен Федорович Зудин имел в обществе вес. И вес большой. И вес имел заслуженно. Семен Федорович очень много мог и очень много знал. Он также сочетал в себе умение молчать и умение заставить молчать остальных.
К пятидесяти семи годам Семен Федорович имел два ярко выраженных недостатка: прижимистость, переходящую, по мнению некоторых, в крохоборство, и излишний вес. Первый недостаток сам Семен Федорович считал достоинством, а второй… Второй был профессиональным заболеванием.
Владелец частной фирмы «Рассвет», депутат и меценат господин Зудин был очень занятым человеком. Каждая минута его времени стоила больших денег, а посему пешком Семен Федорович ходил редко. И мало.
Пятнадцать метров от коттеджа до автомобиля, двадцать метров от автомобиля до офиса – это была средняя норма пеших передвижений Зудина. Иногда он отправлялся в ресторан, иногда позволял себе пройтись с полкилометра от коттеджа до озера.
И всегда в сопровождении минимум двух телохранителей. Времена наступили тяжелые и свободно можно было нарваться на какого-нибудь отбитого хулигана, не соображающего, на кого лезет. Серьезные люди не могли позволить себе роскоши обижаться на Семена Федоровича. Они предпочитали с Семеном Федоровичем дружить.
С утра настроение у Зудина было приподнятым. Несколько дней назад он получил очень хорошее предложение. Заказчик был человеком незнакомым, но рекомендации имел конкретные и аванс заплатил за заказанное не торгуясь. Такая щедрость даже поначалу Семена Федоровича насторожила. А потом опаска ушла.
Сегодня утром человечек из банка сообщил, что остаток суммы поступил на один из счетов Зудина. Оставалось только обеспечить передачу груза.
Семен Федорович медленно спустился с крыльца, всем своим массивным телом повернулся к дому, чтобы взглянуть на окно второго этажа. Там очередная кукла демонстрировала печаль расставания с кормильцем. Зудин ухмыльнулся и помахал рукой. Он не питал иллюзий относительно своей привлекательности для восемнадцатилетней фотомодельки, точно знал, что в его отсутствие ее благосклонностью попользовались все мужики, от садовника до охранников, но это его не особенно огорчало. Лакеи всегда тягали что-то с барского стола, а юную потаскушку он все равно собирался в скором времени менять.
И выставлю я тебя, милочка, в чем мать родила, подумал Зудин, и это еще больше улучшило его настроение.
– Все в порядке, Ваня? – спросил Зудин у водителя.
– В полном, – привычной фразой ответил Иван, осторожно поддержал шефа под локоть, помогая усесться ему на заднее сидение «мерседеса», потом сел за руль и очень аккуратно прикрыл дверцу. Шеф не любил, когда дверцей сильно хлопали.
На сидение возле себя Иван положил автомат, демонстративно на глазах у пассажира передернув затвор. Это тоже входило в обязательный ритуал. «Мерседес» аккуратно выехал со двора.
Зудин не любил быстрой езды. Машину вести разрешалось только со скоростью не выше шестидесяти километров в час. Еще Семен Федорович не любил массивных золотых перстней и сотовых телефонов. Это придавало ему в собственных глазах некую старомодность и респектабельность.
Семен Федорович, как обычно, удобно устроился на заднем сидении за спиной водителя и прикрыл глаза. Машина сопровождения поджидала его в пяти километрах от коттеджа, возле выезда на трассу.
Но доехать до нее этим утром не получилось. Зудин почувствовал, как «мерседес» резко затормозил. Семен Федорович открыл глаза, чтобы сделать выговор водителю, но замер, увидев, что Иван сидит неестественно вытянувшись и держит руки перед собой, словно демонстрируя чистоту ладоней.
Перед самым капотом автомобиля спокойно стоял человек, державший в руках пулемет. Будь у него любое другое оружие, пистолет, или помповое ружье, или даже гранатомет, Иван попытался бы схватиться за оружие.
Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги 'ПОКЕР НА КОСТЯХ'
1 2 3 4 5 6