Они считаются опасными для окружающих. Во время приступа тяжелый психопат горло перегрызет. Но шесть дней в неделю он может быть нормальным типом, даже симпатичным. У Шнеерзона есть хорошие качества, я ему до сих пор благодарен, к примеру, за то, что он меня на welfare устроил. И даже то, что он со святым Эдиком Бруттом дружил, тоже в его пользу говорит. Эдик ведь был исключительно добрый человек.
— Угу, — ухмыльнулся циник Кирилл. — Ненормально добрый. Ты знаешь, что Брутт в американской психушке уже успел полежать. Что он теперь social security пенсию в 35 лет получает? Ты думаешь, пенсию в Соединенных Штатах сейчас, когда все бюджеты для бедных, больных и неимущих Рейган урезал, так вот, за красивые глаза дают? Нет, Эдичка, нужно быть очень больным для этого…
— Пусть я и испытываю удовлетворение, что мои предчувствия по поводу того, что Шнеерзон когда-нибудь оправдает свою внешность, реализовались, все это очень грустно, Кирюша, разве нет? Смерти, убийства, social security, пенсии… Хоть бы кто-нибудь из людей того времени богатым стал!
— Вот я стал богатым, — сказал Кирилл. — Я теперь real estate удачно спекулирую. Ты еще не знаешь, где я остановился. На rue Beaux-Arts. В отеле, где умер Оскар Уальд. Я в той спальне, где он умер, сплю. Поехали ко мне в отель, Эдичка…
И мы поехали к нему в отель. Он заказал пару бутылок «Дом Периньон», и мы выпили их на террасе над городом Парижем на крепком августовском солнце. За упокой их душ.
«Те самые…»
Пухлый Сева Зеленич был в Москве фотографом «Литературной газеты». В Америке у него жили родственники — целых четыре дяди. Взяв жену Тамарку, кота, фотокамеры и архивы, Сева уехал с Америку, в Нью-Йорк. Самый богатый дядя, мультимиллионер Наум, полюбил Севу и Тамарку и поддерживал их существование первые два года. Очень заботливо и основательно поддерживал. Сева жил на Аппер-Ист Сайд, в Йорк-тауне, в квартире из пяти комнат, в доме с двумя doormen, и придерживался крайне реакционных взглядов. Еду Сева покупал в магазине «Забарс» на Вест-сайде и, встречаясь со мной, отстаивал Америку от моих нападок. Когда у Севы кончались аргументы, он говорил, что таких, как я, нужно ставить к стенке.
Неожиданно дядя Наум, Найман по-американски, умер. Ни с того ни с сего, в возрасте всего лишь сорока девяти лет, от инфаркта. Три оставшихся дяди были менее богаты и менее щедры, но Севу они не оставили. Собравшись на семейный совет, дяди решили купить Севе loft. Apartment из пяти комнат в Йорк-тауне в доме с двумя doormen стоил Науму больше тысячи долларов в месяц. Оставшиеся дяди не могли себе позволить подобный расход в ожидании, пока Сева сам сможет заработать такие деньги фотографией.
Ожидая вначале решения дядей по его поводу, затем ежедневно выезжая с дядями на осмотр lofts, Сева заметно похудел. И даже побледнел. Еду он уже покупал не в «Забарс», но в обыкновенном supermarket. Политические же взгляды его можно было уже охарактеризовать как умеренные.
Loft был приобретен. И очень неслабый loft. Старое, перегороженное на множество клеток помещение, не где-нибудь, но на Мэдисон и 20-х улицах. Заплатив за loft, дяди вежливо предоставили Севе и средства на его перестройку. Посчитав предстоящие расходы и сравнив их с предоставленными средствами, Сева решил перестраивать loft сам. Сломав несколько перегородок, он, однако, понял, что одному такая работа не под силу, и нанял меня в помощники за четыре доллара в час. Почему меня? Абориген-американец не согласился бы вкалывать менее чем за десять долларов в час; «свободных», без работы русских вокруг в то время не было. Еще одна гипотеза: «реакционеру» захотелось нанять «революционера» из садомазохизма. Мы были знакомы еще в Москве, и в Нью-Йорке, встречаясь время от времени в квартире общего приятеля, схлестывались в поединках. Сева считал меня «революционером» и говорил, что «катить бочку» на Америку, как это делаю я, подло. Что Америка меня «приютила». Я же, смеясь, отвечал, что Америка поимела на мне куда больше, чем истратила, политический капитал например. Ну, если не на мне лично, то на всех refugees в совокупности.
Он оказался чрезмерно аккуратен. Так не работают. Я указал ему на его ошибки. Он рубил квадратный ярд стены целый день, медленно, стамеской с молоточком. Я сказал ему, что нужны две кирки. Что нужно рубить и крушить, дом старый и крепкий, выдержит. Если он желает закончить хотя бы жилую часть loft в обозримом будущем, он должен принять мой метод.
Сева заворчал. Сказал, что он этого и ожидал от меня, что я разрушитель, exterminator. Да, подтвердил я: «Distruction is creation». Но он вышел и купил две кирки в магазине, где у него был дискаунт. Дяди уже дважды просили его поторопиться, освободить скорее apartment в доме с двумя doormen. И вначале я, а потом и он робко, но все злее стали крушить, рубить и разрушать. Разрушать было хорошо, приятно. Только разрушение дает много пыли. Пришлось держать открытыми окна на Мэдисон и далеко в задней стене открыть окна во двор, мутного стекла и зарешеченные. За теми окнами обнаружилось переплетение ржавых лестниц и черные, мрачные задницы нью-йоркских зданий. Столпившись задницами друг к другу, физиономиями здания были обращены на улицы.
Вскоре loft очистился, а ближе к входной двери образовались две суперкучи. Могучие части старых индустриальных швейных машин, полиэстеровые ткани всевозможных расцветок и узоров (даже с пейзажами, как на открытках), лампы дневного света в металлических обшивках, камни, штукатурка, поврежденные киркой части скелетов перегородок. Даже искусство было представлено в суперкучах. Съехавшая неизвестно куда мастерская по пошиву рубашек для пуэрториканцев и черных («Кто еще станет покупать подобную дрянь?» — заметил Сева) оставила свой архив — рисунки, экскизы, модели.
Сева отыскал в yellow pages раздел «Getting rid of», а в нем — рекламы компаний по уборке мусора и, контактировав все их, обнаружил компанию, чей сервис стоил чуть дешевле. Так учили его дяди. Сева договорился с компанией о бизнесе. Положив трубку, он важно объяснил мне, что очень нелегкое это дело — вывезти мусор, особенно строительный мусор, из города. Что это стоит очень недешево, что, например, похоронить человека обходится дешевле, чем вывезти из Нью-Йорка тонну строительного мусора. А дяди сообщили ему, что «мусорный» сервис принадлежит в Нью-Йорке мафии.
— Мы должны успеть разрушить все последние перегородки до их приезда, до завтра, — заключил Сева. — Успеем?
На следующий день они явились. Резко взвизгнув тормозами и корпусом так, что завибрировали стекла, они остановились внизу на Мэдисон. Не видя, что это их мусороуборочное чудовище, мы, однако, не засомневались в этом. Большой человек в шляпе и полиэстеровой куртке — розовое лицо бугристо и толстокоже — «человек-корова», назвал я его про себя, корова весом не менее трехсот pounds, в руке его воняла сигара — вошел в сопровождении еще двух. Один — жилистый парень в клетчатой куртке и джинсах, блондинистые мелкие кудельки волос падали на шею. Нагловзглядый, с решительными движениями. От него воняло едким потом. Второй — дубликат, чуть уменьшенная копия человека-коровы, но без шляпы.
Войдя, «корова» пыхнул сигарой. Сева вежливо улыбнулся и, поправив очки московского интеллигента, сказал:
— Hello. Вы думаете, вы сможете забрать все за один раз?
— Я думаю? — Человек-корова прошелся вдоль куч и, схватившись за лампу дневного света, напрягшись вместе с сигарой, вытащил ее из кучи.
— Take all of them, — бросил он своему уменьшенному двойнику.
— Yes, sir, — бодро вскрикнул двойник.
Он и кудрявый взяли из мусора по лампе каждый и, грохоча железом, вышли.
— Я тебе скажу, что я думаю, — «Корова» поглядел на Севу невесело. — Я тебе скажу… Я ожидал, что у тебя тут десять тонн вывозить, а у тебя вывозить нечего. — И, вынув сигару изо рта, он сплюнул на кучу. — Сегодня у меня нет времени заниматься твоим дерьмом, завтра ребята заедут и заберут.
— Но, мистер… мусор мешает нам работать, — сказал Сева.
— Я же объяснил, что завтра ребята уберут… — «Корова» вынул блокнот и что-то отметил в нем. Взяв сразу две лампы, обшивка одной была повреждена, цепь волочилась за другой, задев ими о входную дверь, «корова» ушел. Возвратились «ребята» и забрали оставшиеся лампы. Танк, задребезжав стеклами в севином окне, укатил.
— Shit! — сказал Сева. — Мы теряем день. Если бы они забрали мусор сегодня, мы бы начали завтра ставить новые стены. Shit!
— Shit! — согласился я. — А зачем им лампы?
— Дневной свет они перепродадут. — Сева вздохнул. — Дяди советовали мне загнать дневной свет. Лампы, мол, в хорошем состоянии… Но кому я их продам? Надо знать людей, у меня их никто даром не возьмет… Ты заметил, как они похожи на мафиози? Настоящие… Те самые… — Голос у Севы был грустный.
Назавтра они не приехали. Чтобы занять время, мы стали отбивать штукатурку стены в рабочей части loft, где Сева предполагал разместить фотостудию. По плану он собирался делать эту работу позднее и один. Не спеша, уже переселившись, живя в жилой части.
Они появились через два дня, когда мы уже отчаялись дождаться их и Сева собирался звонить отменять заказ, чтобы вызвать другую компанию. Знакомо завизжав, тяжелый танк остановился на Мэдисон. Подбежав к окну, мы с Севой увидели, что с танка, как фрукты с дерева, упали на мостовую пятеро. Вооруженные лопатами и пластиковыми баками для мусора, они ввалились в loft.
«Коровы» среди них не было. Предводительствовал кудлатый. Ясно было, что «корова» слишком большой начальник, чтобы присутствовать при удалении нашего — miserable мусора.
— Hello, boys! — воскликнул Сева, довольный, что наконец остановившие нашу работу кучи будут ликвидированы.
— Fuck yourself… — тихо ответил кудлатый.
Я расслышал, что он пробурчал. Понял и Сева. И расслышал. Но сделал вид, что нет. Кудлатому Сева явно не нравился. И кудлатый не собирался этого скрывать. Ему не нравилась или Севина большая, начавшая лысеть голова, или Севины очки московского интеллигента, или его добродушное усатое лицо, или же его сократившееся в размерах после перехода с «Забарс» на supermarket, но все же заметное брюшко. Или кудлатому не нравилось все это вместе.
Они швырнули свои дряхлые пластиковые баки в мусор и стали неряшливо наполнять их. Пыль поднялась до потолка, и Сева с грустью поглядел на только что окрашенную им белую раму окна. Краска не успела высохнуть. Севе не терпелось иметь loft. Сева спешил скорее начать работать фотографом. Кудлатый вместе с уменьшенным двойником «коровы», взяв полный бак за ручки, ушли, привычно, но с натугой, передвигая ноги. Сева обратился к улыбающемуся черному с лопатой (двое из пятерых были черными).
— А где ваш босс? Его что, не будет?
— Зачем тебе босс? — Черный с удовольствием оставил лопату. И улыбнулся еще сильнее. Черные всегда улыбаются, даже когда им невесело или когда вынимают нож. — Босс занят в другом establishment… Есть сын босса.
— Худой blond?
— Ага…
Они не спешили. Старались в основном двое черных. Волосы их побелели от пыли. Белые постоянно куда-то отлучались. Сева сказал мне по-русски, что для черной работы черных и взяли в организацию. Я согласился с ним, предположение показалось мне разумным.
Когда жидкий мусор был весь убран, кудлатый попробовал, покачал ногой каждую из оставшихся станин швейных машин, сплюнул на них и прошел к окну. Мы с Севой стояли там. Сева со стаканчиком кофе. Кудлатый распахнул окно и резко свистнул вниз. Сидевший в кабине шофер посмотрел на окно. Кивнул согласно. Со звуком сотни душераздирающих автокатастроф нечто вроде скрежущей бетономешалки стало медленно поворачиваться внутри чудовищного танка.
— Вы думаете, она, — Сева, перегнувшись в окне, указал на чудовище, — перемелет металл? — И Сева заглянул в лицо кудлатого боком и снизу вверх.
Кудлатый вынул из-за уха сигарету. Большими руками с узловатыми суставами пальцев размял ее и возвратил за ухо.
— Она все перемелет, — сказал он, глядя на Севу. — Тебя, если надо, перемелет.
И кудлатый отошел.
В очках Севы Зеленича, бывшего фотографа «Литературной Газеты», я увидел ужас. Стекла очков запотели вдруг. Сева быстро спрятал свой ужас. Он направился к единственной чистой поверхности в loft, к старому раскройному столу, выписывать чек.
Вывоз мусора, как и было заранее договорено, обошелся Севе относительно недорого. Другие компании взяли бы с него дороже.
Корабль под красным флагом
Сэра назначила мне встречу в Си-Порт в шесть часов. Я явился туда в пять. Мне нечего было делать, я хотел посмотреть на Си-Порт, пошляться среди развалин и заборов. Сэра же сообщила мне, что на старом пирсе, подальше от народных взглядов, пришвартован корабль с красным флагом.
— Я не знаю, Эдвард, советский ли это корабль, — сказала она, — но флаг — красный. Может быть, это китайский корабль…
Я доехал в IRT subway до 14-й street и зашагал к воде. Осень 1977-го была ясная, народ Манхэттана и в конце октября бегал еще в пиджаках. Дабы замаскироваться и слиться с пейзажем, я надел самый грязный плащ из трех имевшихся в наличии. Район Си-Порта в те времена был запущен, безлюден и напоминал город, куда упала нейтронная бомба. Из провалившихся тротуаров росла трава. Здания зияли выбитыми окнами. В глубине почерневших от времени помещений заводского типа видны были непонятного назначения старые машины или ржавые корыта для индустриальной обработки рыбы. Когда-то здесь располагался оживленный рыбный рынок. Дабы прогуляться по этому кварталу в 1977-м, даже в дневное время, требовалось изрядное мужество. Или безрассудство. Сейчас, спустя десятилетие, там, говорят, сияет огнями цивилизации торговый центр и комплекс ресторанов, но тогда только я, сумасшедший Савенко, несколько чаек, несколько ворон и два пуэрториканских хулигана, проскочивших на старом велосипеде, оживляли набережную. Вода, если подойти и взглянуть, лежала далеко внизу замасленная, покрытая никогда не исчезающим слоем закисшего вонючего мусора. Трубы городской канализации денно и нощно выкачивали в нее человеческие отходы. Корабль с красным флагом я обнаружил ловко спрятавшимся за железобетонное месиво лестниц и бессмысленных мостов. С уровня океана он был отлично виден, но с набережной, высоко поднятой в этом месте (под ней, на уровне корабля пролегал скоростной highway), рассмотреть его было невозможно. Я облокотился на перила и посмотрел вниз на корабль.
Он был небольшой. Красный флаг развевался рядом с трубой. На флаге я обнаружил Серп и Молот. Множество сложных антенн различной формы окружали флаг.
Из двери под трубой вышел матрос в темном комбинезоне и резиновых сапогах. Взглянул на меня. Я поднял руку и помахал ему. Он спокойно ответил мне тем же и, подняв с палубы шланг, стал поливать палубу. На меня он больше не взглянул. Что ему до нью-йоркского бродяги в грязном плаще до пят. Он себе мыл палубу на своей советской территории. Сами советские так спрятались или их спрятали хозяева? Для сухогрузного торгового судна корабль был слишком мал. И у любого корабля должно быть название. Обыкновенно оно написано на теле корабля ближе к носовой части. На обоих бортах. У этого же почему-то был выписан номер «G-16». На палубе появился второй матрос.
За собой я услышал звук останавливающегося автомобиля. Я обернулся. Из автомобиля выпрямлялся в полный рост тип в сером костюме. Второй был виден за рулем. Выпрямившись, серый пошел на меня. Он был коротко острижен, спортивен, не различая еще его лица, лишь общий пружинистый силуэт, я подумал, что это или полицейский в гражданском, или тип из FBI.
— Looking for troubles? — сказал тип, улыбаясь. Блондинистый еж с сединой, нейлоновая рубашка, темно-серый галстук. И неожиданно — акцент. Не канадский или, скажем, южных штатов, что было бы объяснимо, но иностранный. Твердый. Знакомый.
— Вы русский, да? — спросил я по-русски.
Он этого не ожидал. Будь я прилично одет, он наверняка так не удивился бы, связал бы меня тотчас с эмиграцией в Америку. Но перед ним стоял манхэттанский бродяга, заросший лохмами, падающими на очки (одно стекло расколото), и в плащике, он был шедевр в своем роде, этот плащик цвета асфальта в мазутных пятнах… И башмаки, растоптанные, грубые, вроде ван-гоговских… Один шанс против десяти миллионов найти под такой личиной человека своего племени в полуглобусе расстояния до ближайшей границы Союза Советских. Он даже побледнел.
— А что вы тут делаете? — спросил он растерянно. Он уже жалел, я думаю, о своей развязности, о том, что задел меня первым.
— Захотел посмотреть на советский корабль. Моя подруга проезжала и увидела. Флаг с highway отлично видать. А что, нельзя посмотреть?
— Можно. Как вы здесь любите говорить, вы в свободной стране. Смотрите сколько угодно. А вы почему… русский?
— Бывший, — сказал я.
— Ну, — он расстегнул пиджак и чуть подтянул брюки, — русским вы навсегда и останетесь. Можно сменить место жительства, но кровь-то все та же.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17
— Угу, — ухмыльнулся циник Кирилл. — Ненормально добрый. Ты знаешь, что Брутт в американской психушке уже успел полежать. Что он теперь social security пенсию в 35 лет получает? Ты думаешь, пенсию в Соединенных Штатах сейчас, когда все бюджеты для бедных, больных и неимущих Рейган урезал, так вот, за красивые глаза дают? Нет, Эдичка, нужно быть очень больным для этого…
— Пусть я и испытываю удовлетворение, что мои предчувствия по поводу того, что Шнеерзон когда-нибудь оправдает свою внешность, реализовались, все это очень грустно, Кирюша, разве нет? Смерти, убийства, social security, пенсии… Хоть бы кто-нибудь из людей того времени богатым стал!
— Вот я стал богатым, — сказал Кирилл. — Я теперь real estate удачно спекулирую. Ты еще не знаешь, где я остановился. На rue Beaux-Arts. В отеле, где умер Оскар Уальд. Я в той спальне, где он умер, сплю. Поехали ко мне в отель, Эдичка…
И мы поехали к нему в отель. Он заказал пару бутылок «Дом Периньон», и мы выпили их на террасе над городом Парижем на крепком августовском солнце. За упокой их душ.
«Те самые…»
Пухлый Сева Зеленич был в Москве фотографом «Литературной газеты». В Америке у него жили родственники — целых четыре дяди. Взяв жену Тамарку, кота, фотокамеры и архивы, Сева уехал с Америку, в Нью-Йорк. Самый богатый дядя, мультимиллионер Наум, полюбил Севу и Тамарку и поддерживал их существование первые два года. Очень заботливо и основательно поддерживал. Сева жил на Аппер-Ист Сайд, в Йорк-тауне, в квартире из пяти комнат, в доме с двумя doormen, и придерживался крайне реакционных взглядов. Еду Сева покупал в магазине «Забарс» на Вест-сайде и, встречаясь со мной, отстаивал Америку от моих нападок. Когда у Севы кончались аргументы, он говорил, что таких, как я, нужно ставить к стенке.
Неожиданно дядя Наум, Найман по-американски, умер. Ни с того ни с сего, в возрасте всего лишь сорока девяти лет, от инфаркта. Три оставшихся дяди были менее богаты и менее щедры, но Севу они не оставили. Собравшись на семейный совет, дяди решили купить Севе loft. Apartment из пяти комнат в Йорк-тауне в доме с двумя doormen стоил Науму больше тысячи долларов в месяц. Оставшиеся дяди не могли себе позволить подобный расход в ожидании, пока Сева сам сможет заработать такие деньги фотографией.
Ожидая вначале решения дядей по его поводу, затем ежедневно выезжая с дядями на осмотр lofts, Сева заметно похудел. И даже побледнел. Еду он уже покупал не в «Забарс», но в обыкновенном supermarket. Политические же взгляды его можно было уже охарактеризовать как умеренные.
Loft был приобретен. И очень неслабый loft. Старое, перегороженное на множество клеток помещение, не где-нибудь, но на Мэдисон и 20-х улицах. Заплатив за loft, дяди вежливо предоставили Севе и средства на его перестройку. Посчитав предстоящие расходы и сравнив их с предоставленными средствами, Сева решил перестраивать loft сам. Сломав несколько перегородок, он, однако, понял, что одному такая работа не под силу, и нанял меня в помощники за четыре доллара в час. Почему меня? Абориген-американец не согласился бы вкалывать менее чем за десять долларов в час; «свободных», без работы русских вокруг в то время не было. Еще одна гипотеза: «реакционеру» захотелось нанять «революционера» из садомазохизма. Мы были знакомы еще в Москве, и в Нью-Йорке, встречаясь время от времени в квартире общего приятеля, схлестывались в поединках. Сева считал меня «революционером» и говорил, что «катить бочку» на Америку, как это делаю я, подло. Что Америка меня «приютила». Я же, смеясь, отвечал, что Америка поимела на мне куда больше, чем истратила, политический капитал например. Ну, если не на мне лично, то на всех refugees в совокупности.
Он оказался чрезмерно аккуратен. Так не работают. Я указал ему на его ошибки. Он рубил квадратный ярд стены целый день, медленно, стамеской с молоточком. Я сказал ему, что нужны две кирки. Что нужно рубить и крушить, дом старый и крепкий, выдержит. Если он желает закончить хотя бы жилую часть loft в обозримом будущем, он должен принять мой метод.
Сева заворчал. Сказал, что он этого и ожидал от меня, что я разрушитель, exterminator. Да, подтвердил я: «Distruction is creation». Но он вышел и купил две кирки в магазине, где у него был дискаунт. Дяди уже дважды просили его поторопиться, освободить скорее apartment в доме с двумя doormen. И вначале я, а потом и он робко, но все злее стали крушить, рубить и разрушать. Разрушать было хорошо, приятно. Только разрушение дает много пыли. Пришлось держать открытыми окна на Мэдисон и далеко в задней стене открыть окна во двор, мутного стекла и зарешеченные. За теми окнами обнаружилось переплетение ржавых лестниц и черные, мрачные задницы нью-йоркских зданий. Столпившись задницами друг к другу, физиономиями здания были обращены на улицы.
Вскоре loft очистился, а ближе к входной двери образовались две суперкучи. Могучие части старых индустриальных швейных машин, полиэстеровые ткани всевозможных расцветок и узоров (даже с пейзажами, как на открытках), лампы дневного света в металлических обшивках, камни, штукатурка, поврежденные киркой части скелетов перегородок. Даже искусство было представлено в суперкучах. Съехавшая неизвестно куда мастерская по пошиву рубашек для пуэрториканцев и черных («Кто еще станет покупать подобную дрянь?» — заметил Сева) оставила свой архив — рисунки, экскизы, модели.
Сева отыскал в yellow pages раздел «Getting rid of», а в нем — рекламы компаний по уборке мусора и, контактировав все их, обнаружил компанию, чей сервис стоил чуть дешевле. Так учили его дяди. Сева договорился с компанией о бизнесе. Положив трубку, он важно объяснил мне, что очень нелегкое это дело — вывезти мусор, особенно строительный мусор, из города. Что это стоит очень недешево, что, например, похоронить человека обходится дешевле, чем вывезти из Нью-Йорка тонну строительного мусора. А дяди сообщили ему, что «мусорный» сервис принадлежит в Нью-Йорке мафии.
— Мы должны успеть разрушить все последние перегородки до их приезда, до завтра, — заключил Сева. — Успеем?
На следующий день они явились. Резко взвизгнув тормозами и корпусом так, что завибрировали стекла, они остановились внизу на Мэдисон. Не видя, что это их мусороуборочное чудовище, мы, однако, не засомневались в этом. Большой человек в шляпе и полиэстеровой куртке — розовое лицо бугристо и толстокоже — «человек-корова», назвал я его про себя, корова весом не менее трехсот pounds, в руке его воняла сигара — вошел в сопровождении еще двух. Один — жилистый парень в клетчатой куртке и джинсах, блондинистые мелкие кудельки волос падали на шею. Нагловзглядый, с решительными движениями. От него воняло едким потом. Второй — дубликат, чуть уменьшенная копия человека-коровы, но без шляпы.
Войдя, «корова» пыхнул сигарой. Сева вежливо улыбнулся и, поправив очки московского интеллигента, сказал:
— Hello. Вы думаете, вы сможете забрать все за один раз?
— Я думаю? — Человек-корова прошелся вдоль куч и, схватившись за лампу дневного света, напрягшись вместе с сигарой, вытащил ее из кучи.
— Take all of them, — бросил он своему уменьшенному двойнику.
— Yes, sir, — бодро вскрикнул двойник.
Он и кудрявый взяли из мусора по лампе каждый и, грохоча железом, вышли.
— Я тебе скажу, что я думаю, — «Корова» поглядел на Севу невесело. — Я тебе скажу… Я ожидал, что у тебя тут десять тонн вывозить, а у тебя вывозить нечего. — И, вынув сигару изо рта, он сплюнул на кучу. — Сегодня у меня нет времени заниматься твоим дерьмом, завтра ребята заедут и заберут.
— Но, мистер… мусор мешает нам работать, — сказал Сева.
— Я же объяснил, что завтра ребята уберут… — «Корова» вынул блокнот и что-то отметил в нем. Взяв сразу две лампы, обшивка одной была повреждена, цепь волочилась за другой, задев ими о входную дверь, «корова» ушел. Возвратились «ребята» и забрали оставшиеся лампы. Танк, задребезжав стеклами в севином окне, укатил.
— Shit! — сказал Сева. — Мы теряем день. Если бы они забрали мусор сегодня, мы бы начали завтра ставить новые стены. Shit!
— Shit! — согласился я. — А зачем им лампы?
— Дневной свет они перепродадут. — Сева вздохнул. — Дяди советовали мне загнать дневной свет. Лампы, мол, в хорошем состоянии… Но кому я их продам? Надо знать людей, у меня их никто даром не возьмет… Ты заметил, как они похожи на мафиози? Настоящие… Те самые… — Голос у Севы был грустный.
Назавтра они не приехали. Чтобы занять время, мы стали отбивать штукатурку стены в рабочей части loft, где Сева предполагал разместить фотостудию. По плану он собирался делать эту работу позднее и один. Не спеша, уже переселившись, живя в жилой части.
Они появились через два дня, когда мы уже отчаялись дождаться их и Сева собирался звонить отменять заказ, чтобы вызвать другую компанию. Знакомо завизжав, тяжелый танк остановился на Мэдисон. Подбежав к окну, мы с Севой увидели, что с танка, как фрукты с дерева, упали на мостовую пятеро. Вооруженные лопатами и пластиковыми баками для мусора, они ввалились в loft.
«Коровы» среди них не было. Предводительствовал кудлатый. Ясно было, что «корова» слишком большой начальник, чтобы присутствовать при удалении нашего — miserable мусора.
— Hello, boys! — воскликнул Сева, довольный, что наконец остановившие нашу работу кучи будут ликвидированы.
— Fuck yourself… — тихо ответил кудлатый.
Я расслышал, что он пробурчал. Понял и Сева. И расслышал. Но сделал вид, что нет. Кудлатому Сева явно не нравился. И кудлатый не собирался этого скрывать. Ему не нравилась или Севина большая, начавшая лысеть голова, или Севины очки московского интеллигента, или его добродушное усатое лицо, или же его сократившееся в размерах после перехода с «Забарс» на supermarket, но все же заметное брюшко. Или кудлатому не нравилось все это вместе.
Они швырнули свои дряхлые пластиковые баки в мусор и стали неряшливо наполнять их. Пыль поднялась до потолка, и Сева с грустью поглядел на только что окрашенную им белую раму окна. Краска не успела высохнуть. Севе не терпелось иметь loft. Сева спешил скорее начать работать фотографом. Кудлатый вместе с уменьшенным двойником «коровы», взяв полный бак за ручки, ушли, привычно, но с натугой, передвигая ноги. Сева обратился к улыбающемуся черному с лопатой (двое из пятерых были черными).
— А где ваш босс? Его что, не будет?
— Зачем тебе босс? — Черный с удовольствием оставил лопату. И улыбнулся еще сильнее. Черные всегда улыбаются, даже когда им невесело или когда вынимают нож. — Босс занят в другом establishment… Есть сын босса.
— Худой blond?
— Ага…
Они не спешили. Старались в основном двое черных. Волосы их побелели от пыли. Белые постоянно куда-то отлучались. Сева сказал мне по-русски, что для черной работы черных и взяли в организацию. Я согласился с ним, предположение показалось мне разумным.
Когда жидкий мусор был весь убран, кудлатый попробовал, покачал ногой каждую из оставшихся станин швейных машин, сплюнул на них и прошел к окну. Мы с Севой стояли там. Сева со стаканчиком кофе. Кудлатый распахнул окно и резко свистнул вниз. Сидевший в кабине шофер посмотрел на окно. Кивнул согласно. Со звуком сотни душераздирающих автокатастроф нечто вроде скрежущей бетономешалки стало медленно поворачиваться внутри чудовищного танка.
— Вы думаете, она, — Сева, перегнувшись в окне, указал на чудовище, — перемелет металл? — И Сева заглянул в лицо кудлатого боком и снизу вверх.
Кудлатый вынул из-за уха сигарету. Большими руками с узловатыми суставами пальцев размял ее и возвратил за ухо.
— Она все перемелет, — сказал он, глядя на Севу. — Тебя, если надо, перемелет.
И кудлатый отошел.
В очках Севы Зеленича, бывшего фотографа «Литературной Газеты», я увидел ужас. Стекла очков запотели вдруг. Сева быстро спрятал свой ужас. Он направился к единственной чистой поверхности в loft, к старому раскройному столу, выписывать чек.
Вывоз мусора, как и было заранее договорено, обошелся Севе относительно недорого. Другие компании взяли бы с него дороже.
Корабль под красным флагом
Сэра назначила мне встречу в Си-Порт в шесть часов. Я явился туда в пять. Мне нечего было делать, я хотел посмотреть на Си-Порт, пошляться среди развалин и заборов. Сэра же сообщила мне, что на старом пирсе, подальше от народных взглядов, пришвартован корабль с красным флагом.
— Я не знаю, Эдвард, советский ли это корабль, — сказала она, — но флаг — красный. Может быть, это китайский корабль…
Я доехал в IRT subway до 14-й street и зашагал к воде. Осень 1977-го была ясная, народ Манхэттана и в конце октября бегал еще в пиджаках. Дабы замаскироваться и слиться с пейзажем, я надел самый грязный плащ из трех имевшихся в наличии. Район Си-Порта в те времена был запущен, безлюден и напоминал город, куда упала нейтронная бомба. Из провалившихся тротуаров росла трава. Здания зияли выбитыми окнами. В глубине почерневших от времени помещений заводского типа видны были непонятного назначения старые машины или ржавые корыта для индустриальной обработки рыбы. Когда-то здесь располагался оживленный рыбный рынок. Дабы прогуляться по этому кварталу в 1977-м, даже в дневное время, требовалось изрядное мужество. Или безрассудство. Сейчас, спустя десятилетие, там, говорят, сияет огнями цивилизации торговый центр и комплекс ресторанов, но тогда только я, сумасшедший Савенко, несколько чаек, несколько ворон и два пуэрториканских хулигана, проскочивших на старом велосипеде, оживляли набережную. Вода, если подойти и взглянуть, лежала далеко внизу замасленная, покрытая никогда не исчезающим слоем закисшего вонючего мусора. Трубы городской канализации денно и нощно выкачивали в нее человеческие отходы. Корабль с красным флагом я обнаружил ловко спрятавшимся за железобетонное месиво лестниц и бессмысленных мостов. С уровня океана он был отлично виден, но с набережной, высоко поднятой в этом месте (под ней, на уровне корабля пролегал скоростной highway), рассмотреть его было невозможно. Я облокотился на перила и посмотрел вниз на корабль.
Он был небольшой. Красный флаг развевался рядом с трубой. На флаге я обнаружил Серп и Молот. Множество сложных антенн различной формы окружали флаг.
Из двери под трубой вышел матрос в темном комбинезоне и резиновых сапогах. Взглянул на меня. Я поднял руку и помахал ему. Он спокойно ответил мне тем же и, подняв с палубы шланг, стал поливать палубу. На меня он больше не взглянул. Что ему до нью-йоркского бродяги в грязном плаще до пят. Он себе мыл палубу на своей советской территории. Сами советские так спрятались или их спрятали хозяева? Для сухогрузного торгового судна корабль был слишком мал. И у любого корабля должно быть название. Обыкновенно оно написано на теле корабля ближе к носовой части. На обоих бортах. У этого же почему-то был выписан номер «G-16». На палубе появился второй матрос.
За собой я услышал звук останавливающегося автомобиля. Я обернулся. Из автомобиля выпрямлялся в полный рост тип в сером костюме. Второй был виден за рулем. Выпрямившись, серый пошел на меня. Он был коротко острижен, спортивен, не различая еще его лица, лишь общий пружинистый силуэт, я подумал, что это или полицейский в гражданском, или тип из FBI.
— Looking for troubles? — сказал тип, улыбаясь. Блондинистый еж с сединой, нейлоновая рубашка, темно-серый галстук. И неожиданно — акцент. Не канадский или, скажем, южных штатов, что было бы объяснимо, но иностранный. Твердый. Знакомый.
— Вы русский, да? — спросил я по-русски.
Он этого не ожидал. Будь я прилично одет, он наверняка так не удивился бы, связал бы меня тотчас с эмиграцией в Америку. Но перед ним стоял манхэттанский бродяга, заросший лохмами, падающими на очки (одно стекло расколото), и в плащике, он был шедевр в своем роде, этот плащик цвета асфальта в мазутных пятнах… И башмаки, растоптанные, грубые, вроде ван-гоговских… Один шанс против десяти миллионов найти под такой личиной человека своего племени в полуглобусе расстояния до ближайшей границы Союза Советских. Он даже побледнел.
— А что вы тут делаете? — спросил он растерянно. Он уже жалел, я думаю, о своей развязности, о том, что задел меня первым.
— Захотел посмотреть на советский корабль. Моя подруга проезжала и увидела. Флаг с highway отлично видать. А что, нельзя посмотреть?
— Можно. Как вы здесь любите говорить, вы в свободной стране. Смотрите сколько угодно. А вы почему… русский?
— Бывший, — сказал я.
— Ну, — он расстегнул пиджак и чуть подтянул брюки, — русским вы навсегда и останетесь. Можно сменить место жительства, но кровь-то все та же.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17