Мы встретились на автовокзале. Ради этого я в течение двух часов массировал плечи своей матери и говорил ей: «Университет? Конечно же я туда поступлю. Возможно, я даже стану учителем, это же у меня наследственное. Наверное, из-за того, что ты учишь малышей, ты и выглядишь такой молодой. Знаешь, что недавно мне сказал Ямада? „Кэн, твоя мать похожа на Ингрид Бергман в фильме „По ком звонит колокол““. – „Ты несешь чушь“. – „Мамуля, как ты можешь говорить такое своему сыну?“ – „Бергман такая красивая. Мы видели ее вместе с отцом давным-давно. В последний раз в фильме с Хэмфри Богардом“. – „Да, знаю! „Касабланка““. – „Точно“. – „Послушай, у нас в альбоме есть мои фото времен детсада, когда мы отправлялись на пикник? Тогда я был настоящим слабаком“. – „А теперь ты стал таким приспособленцем. В кого ты пошел?“» После этой беседы я уговорил мать купить мне плащ с капюшоном фирмы «McGregor».
Он был с двумя молниями, кремового цвета, на оранжевой подкладке. Помимо этого, все на мне – туфли, носки, брюки и свитер – было также высшего класса. Смазав лицо отцовским лосьоном после бритья, я представил, как иду в таком обличье вдоль берега моря в маленькой рыбацкой деревеньке и говорю: «Что это за рыба вялится, камбала? Или это летучая рыба?» И местные жители решат, что я приехал из Токио.
Ангелица поджидала меня в голубом плаще, в сапогах со шнуровкой и с корзинкой на локте. Когда я пробирался через толпу на автобусной остановке к глазам, похожим на глаза диснеевского олененка Бемби, мне казалось, что это напоминает сцену из фильма. Если бы все люди чувствовали себя так, как я тогда, намереваясь отправиться в небольшое путешествие в канун Рождества с подружкой с глазами олененка, одетым в модный свитер, в плаще от «McGregor», то во всем мире сразу исчезли бы все конфликты. Не стало бы войн, и всюду царили бы только лучезарные улыбки.
Нашей целью был Карацу.
Автобус был почти пустым, если не считать парочки лирически настроенных старшеклассников, любителей Саймона и Гарфанкела, направляющихся в канун Рождества к морю, и семейной пары, которая, возможно, в отчаянии решила совершить совместное самоубийство до наступления Нового Года.
Карацу славился своими сосновыми рощами, пляжем с очень сильным прибоем и керамическими изделиями.
– Мацуи, ты собираешься поступать в университет? – спросил я.
– Да, подумываю.
– А уже решила куда?
– Я подала документы в колледж Цуда, в Токийский женский и в Тонтон.
Поскольку последний год я не читал студенческих журналов, то не имел никакого представления о том, что такое Тонтон. Но само название сулило много веселья, и я сказал, что, пожалуй, тоже поступлю туда.
Ангелица рассмеялась:
– Тонтон – это жаргонное название женского колледжа Тондзё в Токио.
– Я знаю, просто пошутил, – покраснев, ответил я.
– Ядзаки-сан, а у вас весь класс поступает на медицинский факультет?
– Да, девяносто процентов, но у меня нет шансов.
– Нет? Было бы здорово, если бы вы стали врачом.
Я не вполне понял, что она имела в виду. Чтобы я приподнял ей блузку и прощупал грудь? Или попросил бы ее лечь на спину и раздвинуть ноги? От таких фантазий кровь прилила у меня к голове. «Чего доброго, мне станет плохо с сердцем», – подумал я и представил лицо Адама, который говорит мне: «Перестань об этом думать!», после чего немного успокоился.
Конечной остановкой автобуса был центральный квартал Карацу. Кондуктор сказал нам, что не в сезон автобус не идет на побережье. Я предположил, что он нам просто завидует и ехидничает.
До берега было довольно далеко. Я начал прикидывать: сейчас десять утра, до берега ходьбы полчаса, значит, мы будем там в пол-одиннадцатого; сколько же у нас остается времени провести у зимнего моря? Наверняка у ангелицы в корзинке есть бэнто, а в нем такие вкусные вещи, что слюнки потекут. Но если к полудню мы все съедим, что нам останется делать? Мы начнем замерзать, сидя без дела на холодном ветру, и придется возвращаться обратно. Я мечтал о романтическом ЗАКАТЕ, когда все вокруг нежно растворяется в бледно-фиолетовом воздухе и уже от самого этого воздуха люди начинают терять рассудок.
– Мацуи, а ты любишь кино?
В торговом квартале Карацу у входа в аркаду был кинотеатр. Там шел фильм «Хладнокровное убийство», которому предстояло разрушить наш пикник.
– Да, люблю, – ответила ангелица.
– Посмотри сюда! Ты видела «Хладнокровное убийство»? – изобразил я из себя всезнайку.
– Нет, я о нем даже не слышала.
– Он сделан по книге Трумэна Капоте, одному из величайших шедевров нашего времени.
Поскольку мне страшно хотелось увидеть закат на морском берегу, я решил затащить Мацуи на «Хладнокровное убийство», но этот социальный фильм по книге Капоте был совершенно неподходящим для семнадцатилетней парочки, мечтающей о первом сладостном поцелуе. Фильм, сделанный в откровенном документальном стиле, о двух мужчинах с убогим прошлым, которые убили целую семью и закончили на электрическом стуле. Убийц играли беззубые актеры, фильм был черно-белым, а сцена удушения исполнена настолько реалистично, что даже я несколько раз отводил глаза от экрана. Кинотеатр был обветшалым, сиденья с порванной обивкой и запах, как в общественном туалете.
«Хладнокровное убийство» утомило ангелицу. Не считая жуткой реалистической сцены преступления, ужас был в том, что фильм шел два часа сорок минут. Ангелица несколько раз закрывала глаза рукой и шептала: «О нет!», «Не может быть!»
Я настолько устал и раскаивался в выборе именно этого фильма, что потом не сказал ей ни слова.
Всю дорогу до побережья мы шли молча.
– Ядзаки-сан, может быть, перекусим? – предложила она, когда мы прибыли на обдуваемый ветрами пляж, и достала из корзинки обернутые в фольгу бутерброды с сыром, ветчиной, яйцами и овощами, а также салфетки и веточки петрушки, а в завершение – жареных цыплят, у которых ножки были обернуты фольгой, чтобы было удобнее их держать. Поверх фольги они были перетянуты розовыми резиночками.
– Какая вкуснятина! – громко выпалил я.
Шок от просмотра «Хладнокровного убийства» еще не прошел, и я продолжал ощущать сухость в горле, пищеводе и желудке. Тем не менее я уминал бутерброд за обе щеки.
Ветер усилился, вдали в море вздымались белые гребешки, время от времени ветром взметало песок на берегу, и нам приходилось закрывать лица и корзинку.
– Крутой фильм! – сказала ангелица, наливая чай из термоса.
– Ты устала?
– Да, немного.
– Извини меня.
– За что?
– За то, что повел тебя смотреть этот фильм в день особенного свидания.
– Но разве это не шедевр?
– Разумеется. Я читал об этом в журналах.
– А нужно ли нам все это?
– Что?
– Мне непонятно, нужны ли нам такие шедевры?
– Что ты имеешь в виду?
– Это же случилось на самом деле.
– Да, это подлинная история.
– Зачем нужно было делать из этого фильм? Я уже все это знаю...
– Что знаешь?
– Что в мире существует жестокость, я об этом знаю... Вьетнам, евреи в концлагерях, но мне непонятно, зачем нужно об этом снимать фильмы.
Я ничего не мог ответить, хотя прекрасно понимал, что имеет в виду ангелица.
Мацуи Кадзуко была нежной, красивой и умной девушкой, выросшей в заботливом окружении. Возможно, мир, изображенный в «Хладнокровном убийстве», находится совсем рядом, возможно, нужно пристальней приглядываться к таким вещам, но в конечном счете ангелица сказала, что «предпочла бы жить, слушая звуки клавишных Брайана Джонса».
Оставив на берегу почти все бутерброды, мы удалились от зимнего моря.
Мы так и не поцеловались.
Так подошел к концу 1969 год.
Сейчас Адама работает в Фукуока промоутером. Зачем выходцу из шахтерского поселка Ота понадобилось приобретать такую западную по духу специальность? Девять лет назад я издал свой первый роман, который стал бестселлером и наделал много шума. Когда я сидел в «консервной банке» и работал над второй книгой в многоэтажном отеле в Акасака, Адама пришел навестить меня. Теперь все обстоит иначе, но тогда встреча с Адама была для меня мучительной. Я внезапно стал знаменитым и пребывал под сильным давлением; меня уже тянуло вернуться к той бурной жизни, которую мы когда-то вели вместе с ним. Нам было почти не о чем говорить. Адама выпил чашку мерзкого кофе из моего термоса и ушел. Потом я попытался выпить сам чашку и испытал чувство стыда, что поил такой бурдой друга, вместе с которым провел свой семнадцатый год жизни.
Басист и певец из группы «Coelacanth» Фуку-тян сейчас также живет в Фукуока. Он владеет магазином грампластинок, специализирующимся на джазе, и иногда помогает устраивать концерты. Он регулярно присылает мне новые пласты с сальса или рэггей. Когда встречаемся, мы вместе исполняем песни Дженис Джоплин, а если забываем слова, то вставляем неизменные «Don't you know, don't you know».
Я много лет ничего не слышал о лидерах Объединенного фронта борьбы Северной школы Отаки и Нарусима, но когда, сдав экзамены и поступив в Токийский университет, я впервые приехал в Токио, то навестил их в пансионе. По комнате были разбросаны шлемы, деревянные шесты и листовки. Еще там была девица в блузке, джинсах и безо всякой косметики. Мы слушали песни Ёсида Такуро и съели по чашке очень соленой лапши из Саппоро.
Сирокуси Юдзи стал врачом. Я встретил его однажды, еще когда он был студентом медицинского факультета. Он сказал, что при виде его студенческого билета все девицы из кабаре, кроме двух, с ним переспали.
Сато Юми, или чаровница «Энн-Маргрет», удачно вышла замуж и, насколько мне известно, живет в Сасэбо.
С Ивасэ я часто встречался после того, как приехал в Токио, но в последние годы связь между нами оборвалась. До меня доходили слухи, что он играет на гитаре в ночном баре на Икэбукуро, но не знаю, правда ли это. Он жил с девушкой, которая мечтала стать художницей, но когда мы виделись в последний раз, он сказал, что они уже расстались.
Нагаяма Миэ стала парикмахершей.
Хозяин джаз-клуба «Four Beat» Адати-сан покончил с собой.
Допрашивавший меня полицейский Сасаки теперь живет в Кагосима. На Новый год он регулярно шлет мне открытки: «Желаю удачи в Новом году. В последнее время молодежное хулиганство усилилось».
Прыщавый, главарь банды из индустриального училища, работал на заводе в Сасэбо, где у него рука попала под пресс и он лишился четырех пальцев. Кэндо он больше не занимается.
Мулат-бандит исправился и теперь заведует в Сасэбо кофейней. Стену его кафе украшает мой автограф в рамке.
Кавасаки и Аихара, наши тренеры по физкультуре, сменили место работы и в Сасэбо уже не живут.
Мацунага ушел из Северной школы и теперь работает где-то преподавателем в женском колледже. Хотя я стал известным писателем, недавно при встрече он говорил со мной точно таким же менторским тоном, как и в школьные годы.
– Ядзаки, постригись, ты выглядишь ужасно.
Секретарь союза учащихся, который на следующий день после снятия баррикады хватал меня за грудки, вступил в Киотоском университете в «Красную Гвардию», после чего был арестован в Сингапуре.
Накамура, который наложил кучу на столе директора школы, теперь работает пиаровцем в Нагасаки. Однажды, когда я читал там публичную лекцию, он радостно завопил:
– Я всегда боялся, что когда-нибудь ты напишешь об этом ужасном инциденте, и, конечно же, ты о нем написал!
Моя любовь с ангелицей Леди Джейн, или Мацуи Кадзуко, закончилась в дождливое воскресенье февраля 1970-го, после того как она сказала, что ее СИМПАТИИ ПЕРЕМЕНИЛИСЬ.
Ангелица нашла себе дружка постарше.
Ее бой-френд поступил на медицинский факультет университета Кюсю, а она стала студенткой Тонтан. И хотя наши чувства, вспыхнувшие внезапно, УЛЕТУЧИЛИСЬ, потом мы несколько раз встречались. Когда в парке лепестки сакуры осыпались в колодец, ангелица призналась, что они с бой-френдом собираются пожениться. В тот вечер я выпил целую бутылку «Сантори», полбутылки виски «Уайт» и бутылку дешевого портвейна, съел две порции риса с карри и говяжьего рагу – домбури. Потом, уже глубокой ночью, я достал свою флейту. Живущий со мной рядом молодой якудза четыре раза стучал кулаком в стенку с криком: «Прекрати!»
С тех пор как стал писателем, я получил от нее несколько писем, и только один раз она позвонила. Когда раздался звонок я слушал песню «We Are All Alone» Боза Скэггза.
– Э-э, это Боз Скэггз?
– Да, он самый.
– Вы еще слушаете Пола Саймона?
– Нет, больше не слушаю.
– Так я и думала. А я все еще слушаю.
– Как дела?
Она ничего не ответила. После этого звонка я получил от нее письмо.
Когда я услышала ваш голос на фоне музыки Боза Скэггза, мне показалось, что я снова оказалась в школе. Мне тоже нравится Боз Скэггз, но сейчас я его не слушаю. С прошлого года в моей жизни сплошные неприятности, поэтому сейчас у меня чаще всего играет Том Уэйтс. Я пытаюсь забыть обо всем неприятном, но единственный способ сделать это – начать новую жизнь...
В конце письма была напечатана по-английски строчка из песни Пола Саймона:
Still crazy after all these years...
Видимо, в ушах у Леди Джейн продолжали жить звуки клавишных Брайана Джонса.
Цыплят, которых мы использовали для «Фестиваля Утренней Эрекции», Адама выпустил в горы вблизи своего шахтерского поселка после того, как шахты были закрыты. Однажды в местной газете появилось сообщение:
ОДИЧАВШИЕ КУРЫ.
ПОДПРЫГИВАЮТ НА ДЕСЯТЬ МЕТРОВ В ВЫСОТУ.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15