«по сообщениям наших…» и далее список из двадцати имен. Непременно надо перечислить все до последнего несчастные случаи в Массачусетсе, иначе читатели начнут звонить с жалобами, что про них забыли, и в конечном итоге откажутся от подписки.
В недрах одной такой статьи нашелся абзац про старую баржу, которую собирались затопить и которая во время шторма сорвалась с причала в Уинтропе, и ее всю ночь носило по гавани. Особых помех она никому не создала, поскольку ни одно судно в такую погоду не вышло. Но к тому времени, когда ее исчезновение заметили, баржа уже зарылась носом в Спектэкл-айленд, где ей, в сущности, было самое место.
Я много работал над «Проектом омар». Мне хотелось завершить его, черт побери, Дебби как будто пряталась, у нас с Бартом кончился «веселящий», и к тому же вышли все деньги, и хватало только на газеты и часок в зале видеоигр.
Всех зараженных омаров полагалось подвергнуть довольно мудреному химическому анализу. А для него требовалось оборудование, которого у «ЭООС» не было, поэтому я договорился с лабораторией в одном университете. Там на последнем курсе училась Таня, одна из девушек, участвовавших в налете на Блю-Киллс. С «ЭООС» она связалась, еще когда оканчивала школу в Калифорнии. Она работала над несколькими нашими проектами, и в обмен на (говоря официальным языком) «пополнение ее образования» мы получили доступ к первоклассному оборудованию.
В этом конкретном университетике его было в избытке. Он так удачно заручился трогательной поддержкой богатеньких корпораций из местной «Силиконовой долины», что невольно думалось, что его руководство заключило собственный пакт с Сатаной на условиях, который выторговали их лучшие юристы. Хай-тек-корпорации раскошеливались на всевозможные дорогущие приборы, и университет вынужденно устраивал почти истерические кампании по сбору средств, лишь бы успевать строить достаточно просторные здания, чтобы «подарки» не мокли под дождем. Бродя по здешним подвалам, можно было обнаружить аналитические приборы стоимостью в полмиллиона долларов, настолько мощные, настолько передовые, что с ними вообще никто не умел обращаться. Как только я получил к ним доступ, мне пришлось спуститься в вниз, изучить руководства, сорвать упаковочный целлофан и самому отладить эти игрушки.
С этого момента проект набрал обороты. Мы с Таней (обычно Таня) вскрывали омаров и находили печень. Будь ты человек или омар, печень фильтрует токсины у тебя в организме, поэтому искать всякую дрянь следует именно здесь. Мы высматривали очевидные признаки, например новообразования и некрозы, и взятые из них образцы тканей прогоняли через всевозможные продвинутые приборы. Мы устанавливали концентрацию в них различных металлов и вредных органических веществ и заносили результаты в базу данных.
Мы оба чувствовали себя не в своей тарелке, поскольку Таня жила в одной квартире с Дебби, и, хотя согласилась работать со мной, прощения я, по всей видимости, еще не заслужил.
В недели до и после Дня труда мы работали по двенадцать – четырнадцать часов в сутки: я – в «Зодиаке», изводя омарщиков требованиями все новых образцов, Таня – в подвале за распарыванием омаров. Лаборатория находилась недалеко от реки Чарльз, поэтому раз или два в день я поднимался поближе к ней на «Зодиаке» (как я и говорил, это самый быстрый способ передвижения в Бостоне), а Таня спускалась к воде и забирала привезенное.
Когда она не пришла в условленное время, я несколько обеспокоился, но не удивился. Наверное, занята. Около получаса я поболтался у берега. Почему нет? Пусть даже вода подо мной грязная, я все равно посреди парка. Но довольно скоро мне надоело ждать – я устал от проекта и хотел поскорее с ним покончить. Привязав «Зодиак» к дереву, я снял шланг подачи топлива и неспешно пошел к университету, таща с собой морозильную сумку для пива. Миновав парк у реки, я вышел в собственно студенческий городок.
Наша лаборатория располагалась в коридоре, где еще пахло свежей краской и клеем для линолеума. Помещение за помещением, набитые разной электроникой. Но, когда я подошел к нашей двери, вонь стала острее. Запахи всегда пробуждают воспоминания, и этот напомнил мне модели аэропланов, которые я склеивал в детстве.
Это был запах краски из аэрозольного баллончика. На новенькой двери лаборатории красовалось еще влажное граффити вишнево-красным. Грубо намалеванный перевернутый крест, такая же топорная пентаграмма, над ней – две черточки, как глаза-щелочки. Еще выше: «САТАНА ПОВЕЛЕЛ: ОТВАЛИ МАТЬ ТВОЮ». В лаборатории было темно.
Я не только не стал ничего трогать, а, напротив, бегом бросился назад в вестибюль и позвонил в квартиру Тани и Дебби.
Подошла Дебби, голосу нее был напряженный, хотя она и не знала еще, кто звонит.
– Не бросай трубку, я по делу. Таня дома?
– Не может сейчас подойти к телефону. Чем вы, ребята, там занимаетесь? Что с ней такое?
– Я тебя собирался спросить.
– Почему она словно с катушек съехала?
– Что она делает?
– Вернулась в слезах и убежала в ванную. Я слышала, как ее несколько раз вырвало, и вот уже полчаса она не выходит из-под душа.
– Похоже на…
– Нет, ее не изнасиловали.
– Ты заперла дверь?
– А как же.
Повесив трубку, я снова побежал вниз. Считайте меня чудиком, но, как правило, я ношу в кармане хирургические резиновые перчатки, потому что в моей профессии приходится совать руки во всякую гадость. Я надел их, прежде чем хотя бы до чего-то дотронуться.
Таня не настолько потеряла голову, чтобы не запереть перед уходом дверь. Уже лучше.
Никаких следов борьбы. Газовый хроматограф еще работает. Я чувствовал запах органических растворителей, тех самых, против которых мы так выступаем, когда их используют крупные корпорации, и еще кое-что: отвратительный маслянистый смрад с примесью морской вони самих омаров. Я его узнал. Кое-какие омары с корабля Гэллахера так пахли. По этой-то причине мне их и отдали. Они были достаточно крупными, чтобы их продать, но слишком уж воняли. Выловили их у входа во Внутреннюю гавань.
На всякий случай я запер дверь. И тут задумался. Подождите-ка! Таня вернулась домой полчаса назад. И чтобы добраться туда, ей потребовалось еще столько же. Значит, напугавшее ее случилось час назад. Но краска-то на двери была совсем свежей.
Я снова открыл дверь и осмотрел граффити. Никудышная работа. На барже пентаграммы вырисовывали тщательно. А здесь спешили, не слишком старались: множество капель и потеков. И на белом полу остался полукруг красноватого напыления. Прямо перед дверью в ней виднелись два белых овала – отпечатки обуви рисовавшего. У отпечатков были острые носки и размер много больше женской ступни.
Неизвестный ушел, но часть краски попала ему на подошвы, и он размазал ее на несколько метров по коридору. Следы были очень неотчетливые, но их явно оставили мужские туфли, какие носят к костюму.
Чудесно. Выходит, на «Пойзен Бойзен» работают яппи. Значит, вот почему они могут позволить себе квартиры в кондоминиуме в Блэк-Бей.
И что не менее важно: следы оставила не Таня. Она сбежала еще до появления «художника».
Поэтому я вернулся в лабораторию. Что же вогнало ее в такую панику? Что-то, увиденное в ходе анализа?
Я осторожно подошел к рабочему столу. Осторожно и медленно. И почему-то вспомнил про мышеловку: слыша среди ночи, как она захлопнулась, понимаешь, что утром тебя ждет очень неприятный сюрприз. Просто пока не знаешь, где и когда он тебя подстерегает.
Ничего в глаза не бросалось. Не было никаких двуглавых монстров, и никакие черви-паразиты по столу тоже не ползали. Черт, при виде их Таня бы и глазом не моргнула. Она ведь биохимик, ученый, да к тому же выслушала полный перечень моих проступков по части человеческих отношений. Ее просто так не напугаешь.
На рабочем столе лежал наполовину препарированный крупный и вонючий омар Гэллахера. Таня отсекла клешни и хвост и вскрыла панцирь, чтобы обнажить печень. Тварь распростерлась на спине под ярким светом лампы, и вонь валила от нее, как дым от костра.
Таня успела извлечь печень? Трудно сказать. Что-то определенно тут было не так.
Нет, не успела. По сути, печени в омаре вообще не было. Она разложилась – странное слово для умирания, верно?
Сгнила прямо в теле, оставив по себе лишь лужицу черной слизи. А вокруг – плюхи какого-то желтого вещества, везикулы или пузырьки чего-то, чего я никогда внутри омара не видел. Скорее всего печень отчаянно пыталась вывести из организма токсин и в процессе погибла. Найдя шариковую ручку, я ткнул концом в один из пузырьков: оттуда поползло что-то жирное, и я почти увидел, как на свет лампы волной поднялся маслянистый смрад.
В Японии когда-то был завод, где выжимали из риса масло. Для остужения его пропускали через теплообменник. Иными словами, масло текло поверх нескольких труб, по которым бежала более холодная жидкость. Холодной жидкостью был полихлорированный бифенил. ПХБ.
Если ты инженер, да к тому же не слишком умный, в полихлорированные бифенилы нетрудно влюбиться. Они дешевы, стабильны, их легко производить, и они прекрасно забирают жар. Вот почему их заливают в теплообменники и промышленные трансформаторы. Вот как они попали в тот японский агрегат и (когда трубы начали подтекать) – в значительное количество рисового масла.
К несчастью, рисовое масло предназначено для потребления в пищу, а стоит ввести в уравнение людей, ПХБ уже не кажутся столь уж хорошими. Будь мы роботами, их использование еще сошло бы нам с рук, но проблема с людьми заключается в том, что в наших телах имеется много жиров, а ПХБ обладают злостным к ним пристрастием. Они растворяются в человеческих жировых клетках, и их оттуда ничем не выкуришь. У них множество свободных атомов хлора, которые умеют разрушать хромосомы. Поэтому, когда теплообменник начал подтекать, японский город Кусо стал походить на место какой-нибудь казни египетской. Новорожденные появлялись на свет коричневыми и меньше нормы. Взрослые начали чахнуть. У них развилась малоприятная сыпь, называемая хлоракне (та самая болезнь, какую заработал во Вьетнаме Том), и они тяжело заболели.
А теперь казнь египетская пришла в Бостонскую гавань.
15
Вы спросите, почему я, Сэнгеймон Тейлор, не убежал домой отскребать себя до мяса, как Таня? Причина не в различиях женской и мужской психологии. И личная храбрость и прочие глупости тут ни при чем. Это было связано с нашим отношением к себе. Таня – чиста, как антарктический снег. Она надевает респиратор, когда ездит на велосипеде. Она дитя хиппи, вегетарианка с рождения. Она не курит и не пьет, ее самый страшный порок – грибы, естественные, выросшие в природных условиях грибы. А заглянув в лужицу ПХБ, она впервые ощутила запашок собственной смертности, и он ей не понравился.
У всех нас долг перед собственным телом, и рано или поздно по нему придется платить. Сигареты или работа на химзаводе раздувают этот долг до небес. У Тани он был совсем крошечный, и когда она поняла, что смотрит на ПХБ, растирает его по коже, втягивает с воздухом в легкие, то, наверное, почувствовала, как разом псу под хвост пошла вся ее осторожность. Диета из соевого творога и овощей, воздержание от табака и алкоголя – все насмарку. Внезапно она оказалась в одной лодке с теми, кто вгоняет себе в вену шприц.
А вот я не питаю иллюзий относительно своей чистоты. Особо серьезной дряни я избегаю – из здравого смысла. Я стараюсь не иметь дел с наиболее опасными растворителями и сигары курю не затягиваясь. Но я могу посмотреть на ПХБ и сказать, ладно, я отравлен, может, если я откажусь от сигар и чуть больше буду крутить педали велосипеда, то часть долга спишется.
Надышавшись, ПХБ не отравишься. Отравление наступает, когда они попадают в желудок. Тут я вспомнил про Гэллахера и его команду. Ведь бедолаги питаются омарами. Надо немедленно с ними связаться. Вот так все просто.
Гораздо сложнее другое. Откуда берутся эти ПХБ? Остаточные следы я находил практически повсюду. «Баско» большими объемами спускала их в гавань. Но я никогда не видел их своими глазами, только фиксировал их присутствие исключительно чувствительными приборами. Стоять и смотреть, как они, точно расплавленное масло, текут по кишкам омара, было кошмаром во плоти. Неслыханно! Кто-то сбрасывает их в гавань бочками.
Но перво-наперво безопасность, поэтому я натянул защитный костюм, завернул омара в несколько слоев устойчивого к ПХБ пластика, пометил как «биологическая опасность!» и пока оставил в мусорной корзинке. Обычно мне не нужно избавляться от токсичных отходов, и я не знал, с чего начинать. Потом я оттер рабочий стол и запер комнату, сходил в соседнее помещение и основательно полил себя из шланга. Дозвонился наконец до Тани: ее колотила дрожь, но она уже слабо рассмеялась на мою шутку. Я пытался сказать, что с ней все будет хорошо, если, конечно, она не облизывала пальцы, но, учитывая ее образование, про меры безопасности она знала даже больше меня. Я попросил передать трубку Дебби.
– Да?
– У меня намечается большое дело. Огромное. Хочешь поучаствовать?
– Конечно.
– И однажды, если выдастся когда-нибудь время, мне бы очень хотелось… больше, чем могу сказать из телефонной будки, ну… пригласить тебя поужинать или что-то вроде того.
– У тебя есть мой телефон.
«А у тебя мой», – хотел сказать я, но воздержался. И что теперь? Как мне объяснить про «Пойзен Бойзен»?
– Странных сообщений в последнее время не получала?
– Это твоих рук дело?
– Что?
– Кошмарная музыка на автоответчике.
– Нет. Это какие-то… какие-то сволочи. Металлисты.
– Что им нужно?
Хороший, черт побери, очень хороший вопрос. Что этим ребятам нужно? Если они хотели нагнать на меня страху, то своего добились. Но ради чего меня пугают? Хулиганам стоило бы выражаться яснее.
– Они злы на кое-что. Это связано со Спектэкл-айленд. И с лабораторией.
– Наркотики?
– Угадала.
Спектэкл-айленд (особенно старая баржа) был бы отличным местом для нарколаборатории. Уединенное и беззаконное местечко всего в нескольких минутах от центра города.
Барт говорил, что ФЦД (в просторечье «ангельская пыль») в большой моде у тупоголовых поклонников «Пойзен Бойзен». Изготовить его легко, даже металлист мог бы производить его пятидесятипятигаллоновыми бочками. А я способен засечь его по отходам и характерному запаху. Неудивительно, что они не желают, чтобы я брал пробы на Спектэкл-айленде.
– Хочешь знать, что именно там произошло? – спросил я. – Эти идиоты несчастные случайно услышали, как я говорю, что ищу ПХБ, и решили, что я сказал ФЦД!
– Отлично. Теперь за тобой охотится банда обнюхавшихся?
– Нет. Банда обнюхавшихся охотится за нами.
– Час от часу не легче. Никогда больше душ принимать не буду.
Я прикусил язык и не предложил воспользоваться моей ванной. Не будучи официально ее парнем, я мало что мог поделать.
Следовало бы успокоить девушек, но мне нужно было совсем не это. Мне хотелось напугать Дебби и Таню так же, как боялся я сам, потому что тогда они будут начеку.
– Будь поосторожнее, ладно? Мне много чего надо успеть.
– Собираешься позвонить в полицию?
– Из-за чего? Из-за ПХБ?
– Нет, из-за ФЦД.
– Э-э… нет. Послушай, «ангельская пыль», конечно, манит малолетних идиотов, но ПХБ на порядок важнее. Поэтому сейчас меня больше заботят они. Извини.
Потом я отправился к банкомату и снял сто долларов. Сам не знаю зачем. Позвонил Бартоломью и сказал, куда направляюсь, – на всякий случай. А потом меня осенило.
– Как насчет того, чтобы стать фэном «Пойзен Бойзен»?
– Все равно, наверно, придется. Эми от них без ума.
– Ух ты! Твоя девушка?
Так звали его новую подружку. Мы с ней еще не встречались, зато поздно ночью я не раз ее слышал: такие устраивала концерты, не приведи господи.
– Ага. Уже знакомы?
– Косвенно. Поезжай тогда потусуйся с металлистами, если сможешь, ладно? С теми, кто помоложе, с подростками. Черт, я даже готов это субсидировать.
– Но свора «бойзенцев» не лучше двуногих тараканов.
– Тогда прихвати с собой «Рейд». Ну же, ты ведь у нас критикуешь социум, да? Вот тебе его образчик.
– Посмотрим.
Потом я отправился на стадион Фенуэй-парк, всего в нескольких кварталах от университета. Все в Бостоне «в нескольких кварталах» друг от друга. Приближались сумерки, поднялся ветер, в котором чувствовалось что-то холодное и мокрое. До седьмого иннинга в бейсбольном матче явно не дойдут. Сегодня будет чертовский ливень – первый из приходящих с северо-востока осенних штормов.
Уже почти добравшись до стадиона, я увидел телефонную будку и, заметив трепещущие на ветру страницы справочника, вспомнил про Дольмечера. Этот бывший сотрудник «Баско», а ныне служащий ее дочерней компании «Биотроникс», стал теперь моим главным подозреваемым. «Если когда-нибудь захочешь поговорить, мой номер есть в телефонном справочнике».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
В недрах одной такой статьи нашелся абзац про старую баржу, которую собирались затопить и которая во время шторма сорвалась с причала в Уинтропе, и ее всю ночь носило по гавани. Особых помех она никому не создала, поскольку ни одно судно в такую погоду не вышло. Но к тому времени, когда ее исчезновение заметили, баржа уже зарылась носом в Спектэкл-айленд, где ей, в сущности, было самое место.
Я много работал над «Проектом омар». Мне хотелось завершить его, черт побери, Дебби как будто пряталась, у нас с Бартом кончился «веселящий», и к тому же вышли все деньги, и хватало только на газеты и часок в зале видеоигр.
Всех зараженных омаров полагалось подвергнуть довольно мудреному химическому анализу. А для него требовалось оборудование, которого у «ЭООС» не было, поэтому я договорился с лабораторией в одном университете. Там на последнем курсе училась Таня, одна из девушек, участвовавших в налете на Блю-Киллс. С «ЭООС» она связалась, еще когда оканчивала школу в Калифорнии. Она работала над несколькими нашими проектами, и в обмен на (говоря официальным языком) «пополнение ее образования» мы получили доступ к первоклассному оборудованию.
В этом конкретном университетике его было в избытке. Он так удачно заручился трогательной поддержкой богатеньких корпораций из местной «Силиконовой долины», что невольно думалось, что его руководство заключило собственный пакт с Сатаной на условиях, который выторговали их лучшие юристы. Хай-тек-корпорации раскошеливались на всевозможные дорогущие приборы, и университет вынужденно устраивал почти истерические кампании по сбору средств, лишь бы успевать строить достаточно просторные здания, чтобы «подарки» не мокли под дождем. Бродя по здешним подвалам, можно было обнаружить аналитические приборы стоимостью в полмиллиона долларов, настолько мощные, настолько передовые, что с ними вообще никто не умел обращаться. Как только я получил к ним доступ, мне пришлось спуститься в вниз, изучить руководства, сорвать упаковочный целлофан и самому отладить эти игрушки.
С этого момента проект набрал обороты. Мы с Таней (обычно Таня) вскрывали омаров и находили печень. Будь ты человек или омар, печень фильтрует токсины у тебя в организме, поэтому искать всякую дрянь следует именно здесь. Мы высматривали очевидные признаки, например новообразования и некрозы, и взятые из них образцы тканей прогоняли через всевозможные продвинутые приборы. Мы устанавливали концентрацию в них различных металлов и вредных органических веществ и заносили результаты в базу данных.
Мы оба чувствовали себя не в своей тарелке, поскольку Таня жила в одной квартире с Дебби, и, хотя согласилась работать со мной, прощения я, по всей видимости, еще не заслужил.
В недели до и после Дня труда мы работали по двенадцать – четырнадцать часов в сутки: я – в «Зодиаке», изводя омарщиков требованиями все новых образцов, Таня – в подвале за распарыванием омаров. Лаборатория находилась недалеко от реки Чарльз, поэтому раз или два в день я поднимался поближе к ней на «Зодиаке» (как я и говорил, это самый быстрый способ передвижения в Бостоне), а Таня спускалась к воде и забирала привезенное.
Когда она не пришла в условленное время, я несколько обеспокоился, но не удивился. Наверное, занята. Около получаса я поболтался у берега. Почему нет? Пусть даже вода подо мной грязная, я все равно посреди парка. Но довольно скоро мне надоело ждать – я устал от проекта и хотел поскорее с ним покончить. Привязав «Зодиак» к дереву, я снял шланг подачи топлива и неспешно пошел к университету, таща с собой морозильную сумку для пива. Миновав парк у реки, я вышел в собственно студенческий городок.
Наша лаборатория располагалась в коридоре, где еще пахло свежей краской и клеем для линолеума. Помещение за помещением, набитые разной электроникой. Но, когда я подошел к нашей двери, вонь стала острее. Запахи всегда пробуждают воспоминания, и этот напомнил мне модели аэропланов, которые я склеивал в детстве.
Это был запах краски из аэрозольного баллончика. На новенькой двери лаборатории красовалось еще влажное граффити вишнево-красным. Грубо намалеванный перевернутый крест, такая же топорная пентаграмма, над ней – две черточки, как глаза-щелочки. Еще выше: «САТАНА ПОВЕЛЕЛ: ОТВАЛИ МАТЬ ТВОЮ». В лаборатории было темно.
Я не только не стал ничего трогать, а, напротив, бегом бросился назад в вестибюль и позвонил в квартиру Тани и Дебби.
Подошла Дебби, голосу нее был напряженный, хотя она и не знала еще, кто звонит.
– Не бросай трубку, я по делу. Таня дома?
– Не может сейчас подойти к телефону. Чем вы, ребята, там занимаетесь? Что с ней такое?
– Я тебя собирался спросить.
– Почему она словно с катушек съехала?
– Что она делает?
– Вернулась в слезах и убежала в ванную. Я слышала, как ее несколько раз вырвало, и вот уже полчаса она не выходит из-под душа.
– Похоже на…
– Нет, ее не изнасиловали.
– Ты заперла дверь?
– А как же.
Повесив трубку, я снова побежал вниз. Считайте меня чудиком, но, как правило, я ношу в кармане хирургические резиновые перчатки, потому что в моей профессии приходится совать руки во всякую гадость. Я надел их, прежде чем хотя бы до чего-то дотронуться.
Таня не настолько потеряла голову, чтобы не запереть перед уходом дверь. Уже лучше.
Никаких следов борьбы. Газовый хроматограф еще работает. Я чувствовал запах органических растворителей, тех самых, против которых мы так выступаем, когда их используют крупные корпорации, и еще кое-что: отвратительный маслянистый смрад с примесью морской вони самих омаров. Я его узнал. Кое-какие омары с корабля Гэллахера так пахли. По этой-то причине мне их и отдали. Они были достаточно крупными, чтобы их продать, но слишком уж воняли. Выловили их у входа во Внутреннюю гавань.
На всякий случай я запер дверь. И тут задумался. Подождите-ка! Таня вернулась домой полчаса назад. И чтобы добраться туда, ей потребовалось еще столько же. Значит, напугавшее ее случилось час назад. Но краска-то на двери была совсем свежей.
Я снова открыл дверь и осмотрел граффити. Никудышная работа. На барже пентаграммы вырисовывали тщательно. А здесь спешили, не слишком старались: множество капель и потеков. И на белом полу остался полукруг красноватого напыления. Прямо перед дверью в ней виднелись два белых овала – отпечатки обуви рисовавшего. У отпечатков были острые носки и размер много больше женской ступни.
Неизвестный ушел, но часть краски попала ему на подошвы, и он размазал ее на несколько метров по коридору. Следы были очень неотчетливые, но их явно оставили мужские туфли, какие носят к костюму.
Чудесно. Выходит, на «Пойзен Бойзен» работают яппи. Значит, вот почему они могут позволить себе квартиры в кондоминиуме в Блэк-Бей.
И что не менее важно: следы оставила не Таня. Она сбежала еще до появления «художника».
Поэтому я вернулся в лабораторию. Что же вогнало ее в такую панику? Что-то, увиденное в ходе анализа?
Я осторожно подошел к рабочему столу. Осторожно и медленно. И почему-то вспомнил про мышеловку: слыша среди ночи, как она захлопнулась, понимаешь, что утром тебя ждет очень неприятный сюрприз. Просто пока не знаешь, где и когда он тебя подстерегает.
Ничего в глаза не бросалось. Не было никаких двуглавых монстров, и никакие черви-паразиты по столу тоже не ползали. Черт, при виде их Таня бы и глазом не моргнула. Она ведь биохимик, ученый, да к тому же выслушала полный перечень моих проступков по части человеческих отношений. Ее просто так не напугаешь.
На рабочем столе лежал наполовину препарированный крупный и вонючий омар Гэллахера. Таня отсекла клешни и хвост и вскрыла панцирь, чтобы обнажить печень. Тварь распростерлась на спине под ярким светом лампы, и вонь валила от нее, как дым от костра.
Таня успела извлечь печень? Трудно сказать. Что-то определенно тут было не так.
Нет, не успела. По сути, печени в омаре вообще не было. Она разложилась – странное слово для умирания, верно?
Сгнила прямо в теле, оставив по себе лишь лужицу черной слизи. А вокруг – плюхи какого-то желтого вещества, везикулы или пузырьки чего-то, чего я никогда внутри омара не видел. Скорее всего печень отчаянно пыталась вывести из организма токсин и в процессе погибла. Найдя шариковую ручку, я ткнул концом в один из пузырьков: оттуда поползло что-то жирное, и я почти увидел, как на свет лампы волной поднялся маслянистый смрад.
В Японии когда-то был завод, где выжимали из риса масло. Для остужения его пропускали через теплообменник. Иными словами, масло текло поверх нескольких труб, по которым бежала более холодная жидкость. Холодной жидкостью был полихлорированный бифенил. ПХБ.
Если ты инженер, да к тому же не слишком умный, в полихлорированные бифенилы нетрудно влюбиться. Они дешевы, стабильны, их легко производить, и они прекрасно забирают жар. Вот почему их заливают в теплообменники и промышленные трансформаторы. Вот как они попали в тот японский агрегат и (когда трубы начали подтекать) – в значительное количество рисового масла.
К несчастью, рисовое масло предназначено для потребления в пищу, а стоит ввести в уравнение людей, ПХБ уже не кажутся столь уж хорошими. Будь мы роботами, их использование еще сошло бы нам с рук, но проблема с людьми заключается в том, что в наших телах имеется много жиров, а ПХБ обладают злостным к ним пристрастием. Они растворяются в человеческих жировых клетках, и их оттуда ничем не выкуришь. У них множество свободных атомов хлора, которые умеют разрушать хромосомы. Поэтому, когда теплообменник начал подтекать, японский город Кусо стал походить на место какой-нибудь казни египетской. Новорожденные появлялись на свет коричневыми и меньше нормы. Взрослые начали чахнуть. У них развилась малоприятная сыпь, называемая хлоракне (та самая болезнь, какую заработал во Вьетнаме Том), и они тяжело заболели.
А теперь казнь египетская пришла в Бостонскую гавань.
15
Вы спросите, почему я, Сэнгеймон Тейлор, не убежал домой отскребать себя до мяса, как Таня? Причина не в различиях женской и мужской психологии. И личная храбрость и прочие глупости тут ни при чем. Это было связано с нашим отношением к себе. Таня – чиста, как антарктический снег. Она надевает респиратор, когда ездит на велосипеде. Она дитя хиппи, вегетарианка с рождения. Она не курит и не пьет, ее самый страшный порок – грибы, естественные, выросшие в природных условиях грибы. А заглянув в лужицу ПХБ, она впервые ощутила запашок собственной смертности, и он ей не понравился.
У всех нас долг перед собственным телом, и рано или поздно по нему придется платить. Сигареты или работа на химзаводе раздувают этот долг до небес. У Тани он был совсем крошечный, и когда она поняла, что смотрит на ПХБ, растирает его по коже, втягивает с воздухом в легкие, то, наверное, почувствовала, как разом псу под хвост пошла вся ее осторожность. Диета из соевого творога и овощей, воздержание от табака и алкоголя – все насмарку. Внезапно она оказалась в одной лодке с теми, кто вгоняет себе в вену шприц.
А вот я не питаю иллюзий относительно своей чистоты. Особо серьезной дряни я избегаю – из здравого смысла. Я стараюсь не иметь дел с наиболее опасными растворителями и сигары курю не затягиваясь. Но я могу посмотреть на ПХБ и сказать, ладно, я отравлен, может, если я откажусь от сигар и чуть больше буду крутить педали велосипеда, то часть долга спишется.
Надышавшись, ПХБ не отравишься. Отравление наступает, когда они попадают в желудок. Тут я вспомнил про Гэллахера и его команду. Ведь бедолаги питаются омарами. Надо немедленно с ними связаться. Вот так все просто.
Гораздо сложнее другое. Откуда берутся эти ПХБ? Остаточные следы я находил практически повсюду. «Баско» большими объемами спускала их в гавань. Но я никогда не видел их своими глазами, только фиксировал их присутствие исключительно чувствительными приборами. Стоять и смотреть, как они, точно расплавленное масло, текут по кишкам омара, было кошмаром во плоти. Неслыханно! Кто-то сбрасывает их в гавань бочками.
Но перво-наперво безопасность, поэтому я натянул защитный костюм, завернул омара в несколько слоев устойчивого к ПХБ пластика, пометил как «биологическая опасность!» и пока оставил в мусорной корзинке. Обычно мне не нужно избавляться от токсичных отходов, и я не знал, с чего начинать. Потом я оттер рабочий стол и запер комнату, сходил в соседнее помещение и основательно полил себя из шланга. Дозвонился наконец до Тани: ее колотила дрожь, но она уже слабо рассмеялась на мою шутку. Я пытался сказать, что с ней все будет хорошо, если, конечно, она не облизывала пальцы, но, учитывая ее образование, про меры безопасности она знала даже больше меня. Я попросил передать трубку Дебби.
– Да?
– У меня намечается большое дело. Огромное. Хочешь поучаствовать?
– Конечно.
– И однажды, если выдастся когда-нибудь время, мне бы очень хотелось… больше, чем могу сказать из телефонной будки, ну… пригласить тебя поужинать или что-то вроде того.
– У тебя есть мой телефон.
«А у тебя мой», – хотел сказать я, но воздержался. И что теперь? Как мне объяснить про «Пойзен Бойзен»?
– Странных сообщений в последнее время не получала?
– Это твоих рук дело?
– Что?
– Кошмарная музыка на автоответчике.
– Нет. Это какие-то… какие-то сволочи. Металлисты.
– Что им нужно?
Хороший, черт побери, очень хороший вопрос. Что этим ребятам нужно? Если они хотели нагнать на меня страху, то своего добились. Но ради чего меня пугают? Хулиганам стоило бы выражаться яснее.
– Они злы на кое-что. Это связано со Спектэкл-айленд. И с лабораторией.
– Наркотики?
– Угадала.
Спектэкл-айленд (особенно старая баржа) был бы отличным местом для нарколаборатории. Уединенное и беззаконное местечко всего в нескольких минутах от центра города.
Барт говорил, что ФЦД (в просторечье «ангельская пыль») в большой моде у тупоголовых поклонников «Пойзен Бойзен». Изготовить его легко, даже металлист мог бы производить его пятидесятипятигаллоновыми бочками. А я способен засечь его по отходам и характерному запаху. Неудивительно, что они не желают, чтобы я брал пробы на Спектэкл-айленде.
– Хочешь знать, что именно там произошло? – спросил я. – Эти идиоты несчастные случайно услышали, как я говорю, что ищу ПХБ, и решили, что я сказал ФЦД!
– Отлично. Теперь за тобой охотится банда обнюхавшихся?
– Нет. Банда обнюхавшихся охотится за нами.
– Час от часу не легче. Никогда больше душ принимать не буду.
Я прикусил язык и не предложил воспользоваться моей ванной. Не будучи официально ее парнем, я мало что мог поделать.
Следовало бы успокоить девушек, но мне нужно было совсем не это. Мне хотелось напугать Дебби и Таню так же, как боялся я сам, потому что тогда они будут начеку.
– Будь поосторожнее, ладно? Мне много чего надо успеть.
– Собираешься позвонить в полицию?
– Из-за чего? Из-за ПХБ?
– Нет, из-за ФЦД.
– Э-э… нет. Послушай, «ангельская пыль», конечно, манит малолетних идиотов, но ПХБ на порядок важнее. Поэтому сейчас меня больше заботят они. Извини.
Потом я отправился к банкомату и снял сто долларов. Сам не знаю зачем. Позвонил Бартоломью и сказал, куда направляюсь, – на всякий случай. А потом меня осенило.
– Как насчет того, чтобы стать фэном «Пойзен Бойзен»?
– Все равно, наверно, придется. Эми от них без ума.
– Ух ты! Твоя девушка?
Так звали его новую подружку. Мы с ней еще не встречались, зато поздно ночью я не раз ее слышал: такие устраивала концерты, не приведи господи.
– Ага. Уже знакомы?
– Косвенно. Поезжай тогда потусуйся с металлистами, если сможешь, ладно? С теми, кто помоложе, с подростками. Черт, я даже готов это субсидировать.
– Но свора «бойзенцев» не лучше двуногих тараканов.
– Тогда прихвати с собой «Рейд». Ну же, ты ведь у нас критикуешь социум, да? Вот тебе его образчик.
– Посмотрим.
Потом я отправился на стадион Фенуэй-парк, всего в нескольких кварталах от университета. Все в Бостоне «в нескольких кварталах» друг от друга. Приближались сумерки, поднялся ветер, в котором чувствовалось что-то холодное и мокрое. До седьмого иннинга в бейсбольном матче явно не дойдут. Сегодня будет чертовский ливень – первый из приходящих с северо-востока осенних штормов.
Уже почти добравшись до стадиона, я увидел телефонную будку и, заметив трепещущие на ветру страницы справочника, вспомнил про Дольмечера. Этот бывший сотрудник «Баско», а ныне служащий ее дочерней компании «Биотроникс», стал теперь моим главным подозреваемым. «Если когда-нибудь захочешь поговорить, мой номер есть в телефонном справочнике».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35