Здесь выложена электронная книга Первопроходец - 2. Ливиец автора по имени Ахманов Михаил. На этой вкладке сайта web-lit.net вы можете скачать бесплатно или прочитать онлайн электронную книгу Ахманов Михаил - Первопроходец - 2. Ливиец.
Размер архива с книгой Первопроходец - 2. Ливиец равняется 336.5 KB
Первопроходец - 2. Ливиец - Ахманов Михаил => скачать бесплатную электронную книгу
Михаил Ахманов
Ливиец
Первопроходец Ц 2
Михаил АХМАНОВ
ЛИВИЕЦ
01
Гигантский Южный Щит, даривший Антарду жизнь и благостное тепло, казался призрачной тенью в глубине ночного неба. Сейчас его гиперболоид был развернут боком и походил на лезвие искривленного меча, рассекающего вышитый яркими звездами полог от горизонта до слабо сиявших шлейфов, с их жилыми куполами, тороидами верфей и ретрансляторами. Такие серповидные клинки, не бронзовые, а железные, привозили в Египет из сирийских городов, и моя рука еще не забыла их смертоносную тяжесть.
Я поднял голову, всматриваясь вверх. Первый предвестник рассвета – небо чуть поблекло… Ночь выдалась безлунной, и оттого шлейфы, расходящиеся конусом, светятся сильнее, а звезды за ними горят, будто ледяные драгоценности в холодной космической тьме. Одни неподвижны, другие кто-то перекатывает по небосводу с края на край, швыряет горстями из бесконечности то к зениту, то к невидимой черте земной атмосферы. Те, что блестящими искрами стремятся вниз, – скутеры и челноки любителей сильных ощущений, а над ними, в вышине, меж звезд и мерцающих шлейфовых полос, плывут огни круизных лайнеров и боевых кораблей Констеблей. Сотни огней, рубиновых, алых, золотистых, изумрудных…
Земля дремлет, но небеса полны жизни, подумалось мне.
Земля и в самом деле еще не пробудилась. Сад, в котором росла одна-единственная яблоня-биоморф, раскинувшая вокруг похожие на сытых питонов ветви, и прораставшая сквозь них сирень, и золотистый тростник, оплетенный стеблями орхидей с резными, будто сотканными из клочьев тьмы соцветиями, и купольный дом с парой Туманных Окон в глубине – словом, весь бьон* Октавии и все его окрестности казались нереальными, точно волшебный, скрытый от глаз людских карнавал плавающих в предутренних сумерках фантомов и масок. Сон в это время особенно крепок, и, покоряясь ему, дремлют травы и деревья, стрекозы и бабочки, вода и камни в ближнем ручье и даже неугомонное днем пернатое племя.
Октавия, моя возлюбленная с Тоуэка, тоже спала, и веера длинных пушистых ресниц колыхались на ее щеках в такт дыханию. Она была тут, рядом со мной, а ее мир, ласковая хризолитовая искорка, сияла где-то на другом конце Галактики. Ее безмерно далекий Тоуэк, невидимый среди светил земного неба… Однако ж, думал я, стоит приподняться, сделать несколько шагов, коснуться Туманного Окна – не серо-желтого, а другого, того, что переливается голубым и зеленым, – и вот он, Тоуэк, на расстоянии волоса! Сутки там побольше земных, и поэтому Тави, как урожденная фея-тоуэка, нуждалась в долгом и спокойном сне. Часов пять ежедневно, а то и шесть, если наши любовные игры затягивались сверх меры или были особенно бурными.
Хрупкая изящная фигурка, порывистость движений и привычка долго спать роднили Октавию с ее подопечными. Дети, пока не свершится первая мутация, тоже спят чуть ли не третью часть суток, а в стайке двенадцатилетних девчонок-землянок моя подруга не выделялась ни ростом, ни сложением. Груди у нее были маленькими, стан – тонким и гибким, ноги – длинными, с узкими бедрами, и каждую из ягодиц я мог накрыть ладонью. Накрыть, погладить, поцеловать… Что и делал неоднократно в темноте, когда блистающий лик Южного Энергетического Щита отворачивался от Антардских островов.
В Койне* Продления Рода Тави очень ценили, считая едва ли не эталоном Наставника-Воспитателя. Дети и правда быстрее и легче сходятся с теми взрослыми, которые во всем на них похожи, не подавляют ни ростом, ни силой, не демонстрируют мощь интеллекта, стараются ответить на любой вопрос, а неизбежные свои ошибки и просчеты воспринимают с юмором. Эти ребячьи предпочтения нужно уважать. Хотя не прошедшие обеих мутаций еще не люди в полном смысле слова, они являются крохотным слепком с нашего общества, с любой и каждой человеческой культуры, что возникала и гибла со времени неандертальцев. Так было, так есть и так будет – поверьте, я знаю, о чем говорю. За мной опыт странствий в тех мрачных тысячелетиях человеческой истории, когда жизнь была коротка и существовал лишь один способ продлить ее – через своих потомков.
Над садом серело и розовело. Один за другим гасли шлейфы – Первый Нижний, Второй, Третий, потом
Серебристый, Шлейф Дианы, Шлейф Джей Максима. Начали тускнеть заатмосферные огни и звездные россыпи, сменяясь видениями облаков, – они застыли жемчужными тенями на фоне наливавшихся алым небес.
Вдыхая ароматы сирени и пряных орхидей, я смотрел на спящую Тави. Прежде, когда я возвращался из дальних странствий, кожа ее была розово-белой, щеки – округлыми, личико – овальным, в ореоле пепельных волос, а глаза – зеленовато-серыми. Типичная тоуэка, грациозная, миловидная, сладко пахнувшая и – что скрывать! – соблазнительная, точно спелый финик. Особенно для мужчины, который много лет валялся на песке или на блохастых козьих шкурах и нюхал… Лучше не вспоминать, как пахли эти шкуры, как воняли котлы и потные тела моих сородичей! И чем несло из загонов, где грудились козы и ослы!
Нынче моя возлюбленная изменилась. Мы не расставались уже несколько дней, и ментальные флюиды, исходившие от меня минута за минутой, час за часом – особенно, думаю, в сладкие мгновения любви, – стерли с кожи Тави белизну, сделав ее медно-смуглой, щеки – впалыми, а личико – треугольным, плавно стекающим от широковатых скул к узкому изящному подбородку. Ее глаза и волосы тоже потемнели, словно вобрав в себя мрак ночных небес над Нильской долиной. Конечно, я не рассказывал своей подруге о Небем-васт, но память об арфистке из Танарена* была еще свежа, еще не покинула ни рук моих, ни разума, ни чресел, и потому, хотел я того или нет, ее знакомые черты проступали в лице Октавии. Метапсихический резонанс, верный знак, что я был ей небезразличен! Во всяком случае, в такой же мере, в которой Небем-васт была небезразлична мне.
Она погибла под Аварисом* двенадцать тысяч лет назад. Я мог бы забрать ее душу с собой, спрятав в ментальной ловушке, и даровать ей в нашем времени новое тело и новую, почти бесконечную жизнь. Жизнь, но не цель… Что до цели, то эта проблема дебатируется не первый век, даже не первое тысячелетие, но, несмотря на радужные надежды супериоров и их упрямство, я полагаю, что она неразрешима. Для наших древних предков, яростно искавших смысл во всех глобальных категориях, в существовании Вселенной, пространства, времени и человека, фактически не было разницы между жизнью и целью. Такой уж был у них императив – не жизни, а, скорее, выживания… Для Небем-васт это означало не гневить богов, встречать молитвой солнце и в знак благодарности за посланное счастье таскать приношения в храм. Еще готовить трапезу для своего мужчины, содержать в порядке его дом, садиться к нему на колени… В нашем мире ничего не сохранилось из этих наивных радостей, разве лишь одна из вечных поз любви. Не думаю, однако, что Тави была бы довольна, увидев на моих коленях другую женщину. Поэтому Тави, нежная и теплая, здесь, а Небем-васт – всего лишь туман, растаявший во мгле тысячелетий.
Временами милосердие бывает так жестоко…
02
Энергетический отражатель, паривший в семи тысячах километров над моей головой, чуть дрогнул, добавив розового облакам и небу. Пастельный, слишком нерешительный мазок, чтобы пробудить мир Детских Островов, что назывался прежде Антарктидой, краем холода и льда. Этот факт древней этимологии отмечен, конечно, в Зазеркалье, но помнят о нем лишь историки, да и то один из десяти. Мало приятного соваться в файлы, реконструирующие былой Антард – пронзительный ветер и смертоносный холод, бешеную круговерть снегов над белой равниной, торосы, айсберги и бесконечную полярную ночь. Сам я в эти файлы заглядывал – так, из любопытства, ибо холодов не люблю. С тех пор не люблю, как шарили мы в Кольце Жерома под скудным светом Песалави, а затем копались в мерзлой глине на Панто-5, высвобождая какое-то древнее святилище. Впрочем, не уверен, что эта постройка являлась святилищем – размеры не впечатляли, а в культурном слое нашлись одни окаменевшие фекалии, спрессованные с лиственными грамотами.
Признаюсь, что лед и снег, мрак и холод, как планетарный, так и космический, меня не вдохновляют. К лесам, горам, озерам и речным долинам я отношусь с меньшей неприязнью, но это тоже не мое. Нет, не мое! Я – человек пустыни, и если когда-нибудь умру, то среди песчаных дюн, уставившись выжженными глазами в знойное беспощадное небо.
Когда-нибудь умру!.. Демоны Песков! Будто я, носитель духа Гибли, великого вождя и колдуна, не умирал именно так дюжину раз! В остальных случаях мне протыкали печень копьем или дротиком, забрасывали камнями, душили тетивой от лука, били секирой в висок и, связанного, швыряли крокодилам. Думаю, последняя смерть была столь же антисанитарной и мучительной, как в зубах гиены, но это лишь мои предположения. Ни разу я не решился довести дело до конца и дать себя слопать живьем.
В небе посветлело, полыхнуло алым и золотистым, и запах сирени стал гуще – будто победный рокот труб, которому подыгрывают тонким ароматом скрипки-орхидеи. В ветвях яблони завозились, засверкали крохотные разноцветные комочки, потом один из них расправил лиловый шлейф-парашютик, шевельнул его краями и неспешно перебрался на янтарный колпак жилища Тави. Бескрылая птичка-медуза… Кажется, с Телирии или Банна… Дети любят с ними играть.
Стараясь не потревожить Тави, я осторожно поднялся и натянул короткие штаны с нагрудником. Нагрудники последнее время носили вычурные, кружевные, сотканные из яркого паутинного шелка, с орнаментом из нитей астабских пчел-жемчужниц. Кружева и орнаменты иногда заменялись личным гербом с девизом на каком-нибудь древнем языке, предпочтительно греческом или латыни. Что-нибудь этакое, с намеком – «Magna res est amor» или «Calamitas virtutis occasio», что означает «Великая вещь – любовь» и «Бедствие – пробный камень доблести». Ну, любовь – она всегда любовь, а вот бедствий, чтобы оттачивать на них свою доблесть, в наши времена не сыщешь. Во всяком случае, на Земле, но можно забраться на Панто-5 и углубиться с киркой и лопатой в те самые окаменевшие фекалии.
Да, так насчет нагрудников, шелков и всяких орнаментов с кружевами… Мои привычки скромнее: я сторонник серого, желтого и коричневого, тех оттенков, что теряются в песках пустыни, а из старинных девизов мне ближе всего «Crede experto» – «Верь опытному». Впрочем, я не выставляю своих пристрастий напоказ.
Тишина. Теплый ласковый полумрак и аромат женского тела… Ментальный образ Тави плывет в моем сознании – цветок на стройном стебле, запах шиповника и шелест листвы под ласковым ветром… Яблоня, ограждавшая земную часть ее бьона, окружает нас сотней гибких толстых веток, в хаосе которых теряется главный ствол и пропадают многочисленные стволики-подпорки. Над этим темным ожерельем из сучьев, плодов и листвы уже стали проступать в светлеющем небе призрачные видения крыш соседних зданий, фантомы труб, башенок, флюгеров, шпилей и полоскавшихся на них вымпелов. То был район, в котором обитали Целители, Операторы и Наставники-Воспитатели Койна Продления Рода – небольшие особняки, бассейны, павильоны, умилительно мягкие и ровные лужайки, разбросанные в причудливом беспорядке среди ухоженной зелени. Словом, буколический пейзаж. Чуть дальше, за рощицами дубов, эльбуков и канадских кленов, высились строения поосновательней – учебные коллегии и развлекательные центры. Каждое на свой лад, то в виде уступчатой майясской пирамиды или башни рыцарского замка, то наподобие старинного дворца, античного храма, морского жилища-лагуны или скалы, прорезанной галереями и серебристой спиралью подъемника. Эти архитектурные изыски былых эпох рисовались скорее в моем воображении, чем в яви – их закрывали деревья, и лишь огромный ствол Координации Койна отсвечивал над ними вдалеке бледным нефритом.
Тави спала, подложив одну ладошку под смугло-розовую щеку и прижав другую к нежной маленькой груди. Бескрылые птички – те, что с Телирии, а может, с Банна – перепархивали над ней и, распустив свои летательные перепонки, усаживались на самом краю кровли-колпака. Ни дать ни взять скопище крохотных гномов, решивших полюбоваться на спящую принцессу…
Я не мог заподозрить их в желании любоваться чем-то другим – например, мною или роскошью жилища Тави. Сейчас я выглядел не самым лучшим образом, так как еще не избавился от последствий темпорального скачка. Инерция психики неизбежна: память о Небем-васт влияла на Октавию, и точно так же память о разбойнике-ливийце, чью плоть я носил семнадцать без малого лет, влияла на меня. Мои ладони были в мозолях от дротика и топорища, на груди красовался внушительный рубец, под мышкой – шрамы от львиных когтей, на голове – колтун из рыжеватой шерсти, который ни в одном из тысяч цивилизованных миров не признали бы волосами или, тем более, прической. В нашей компании психоисториков такой эффект называют мнемоническим эхом: вернулся в свое нетленное тело, не воевавшее, не трудившееся, лежавшее мирно в саргофаге хроноскафа, а через час-другой собственная плоть воспроизводит следы перенесенного. Стигматы бывают различными: шрамы от ран и побоев, выпавшие волосы и зубы, опухоли, ожоги, внутренние повреждения и всякая иная ерунда. Впрочем, ничего такого, с чем иммунная защита не справилась бы за два-три месяца.
Пройдет недолгое время, и шрамы, рассосутся, руки станут гладкими, вместо рыжих зарослей вырастут нормальные волосы – мои, короткие, светло-каштановые. Потом померкнут воспоминания о Небем-васт, и Тави снова будет такой, какой я ее помню, знаю и люблю: милое округлое личико, зеленые глаза и кожа с жемчужно-розовым отливом. Но в ее доме вряд ли что-нибудь изменится.
Октавия, как я упоминал, с Тоуэка, с Нежданного Браслета. Планетарный радиус чуть меньше земного, соотношение воды и суши три к одному, материк охватывает планету по экватору, бури, пустыни, ледники и кровососущие насекомые начисто отсутствуют. Плюс фауна флорального типа, благоприятный для людей биоценоз и сказочный климат с ничтожными колебаниями температуры. Я мог бы припомнить кое-что еще про Тоуэк, не менее любопытное – о растениях-симбионтах, целебных водах и чудесных фруктах, облачных мотыльках и потрясающих полотнах мастера Сиддо, но все описания меркнут перед единственным, но емким словом: рай. Во всяком случае наши наивные предки, мечтавшие о Парадизах и Элизиумах, сочли бы Тоуэк раем.
В понятиях обитавших там людей, а значит, и моей подружки, дом являл собой поляну с разбросанными тут и там беседками, легкими куполами и тентами, с живыми пнями и кочками, игравшими роль столов, кушеток и кресел, с садом-биоморфом, кормившим своего хозяина и украшавшим его жизнь приятными запахами и мелодичными звуками. Не стану утверждать, что недостаток мебели так уж плох – кочка, служившая нам ложем, была на диво мягкой, покрытой тканью или большим бархатистым листом и пахла именно так, как пахнет постель в раю: женщиной после грехопадения.
Кажется, к последнему я тоже был причастен…
Небо продолжало теплеть и светлеть. В листве, чья чернота уже сменилась зеленью, мелькнула гибкая фигурка зверька: длинные лапки, опушенные сероватым мехом, хвост – чередование коричневых и белых колец, кофейная грудка со снежным воротничком. Хомми, молоденькая обезьянка, одна из зверушек-приживалок в доме Октавии… Я спроектировал ей образ яблока – небольшого, золотистого, исходящего соком. Хомми, обнаружив спелый плод, бросила его мне и, весело скаля зубки, уставилась на нас с Октавией. Мысли ее скользили, как говорится, на поверхности: вот сейчас большой самец прикончит яблоко, потом скинет эту нелепую одежду, нырнет под одеяло к своей подружке, и они… Было у меня подозрение, что Хомми, еще не испытав радостей любви, стремится набраться опыта при всяком удобном случае.
Откусив от яблока, я вообразил, как огромная уродливая горилла подбирается к Октавии. Хомми панически взвизгнула и исчезла, а Тави пошевелилась и, не открывая глаз, схватила меня за руку:
– Ливиец? Ты что меня пугаешь, Ливиец?
– Не тебя. Совсем другую девушку, мохнатую и слишком любопытную.
– Прогнал? – пробормотала Тави, прилаживаясь щекой к моей ладони. Я показал ей порыв ветра и улетающий вдаль серый шерстяной комочек. – Хорошо… – Губы ее сомкнулись, и, на грани ментального восприятия, я расслышал: «Теперь спи, Андрей… спи, милый… Еще рано…»
«У жителей Земли ускоренный метаболизм. Мы не умеем так долго спать», – беззвучно возразил я, склонившись над нею.
«Тогда уходи или сядь рядом и береги мой сон. Любуйся мной… Думай о карнавале, веселье и сочных арнатах… Мы ведь отправимся на карнавал, да?»
– Непременно, – сказал я, поглаживая темные волосы Тави.
Первопроходец - 2. Ливиец - Ахманов Михаил => читать онлайн электронную книгу дальше
Было бы хорошо, чтобы книга Первопроходец - 2. Ливиец автора Ахманов Михаил дала бы вам то, что вы хотите!
Отзывы и коментарии к книге Первопроходец - 2. Ливиец у нас на сайте не предусмотрены. Если так и окажется, тогда вы можете порекомендовать эту книгу Первопроходец - 2. Ливиец своим друзьям, проставив гиперссылку на данную страницу с книгой: Ахманов Михаил - Первопроходец - 2. Ливиец.
Если после завершения чтения книги Первопроходец - 2. Ливиец вы захотите почитать и другие книги Ахманов Михаил, тогда зайдите на страницу писателя Ахманов Михаил - возможно там есть книги, которые вас заинтересуют. Если вы хотите узнать больше о книге Первопроходец - 2. Ливиец, то воспользуйтесь поисковой системой или же зайдите в Википедию.
Биографии автора Ахманов Михаил, написавшего книгу Первопроходец - 2. Ливиец, к сожалению, на данном сайте нет. Ключевые слова страницы: Первопроходец - 2. Ливиец; Ахманов Михаил, скачать, бесплатно, читать, книга, электронная, онлайн