– Никто не обвиняет! Аллах свидетель, — да будет его имя прославлено! — дрожащим голосом оправдывался корабельщик, облизывая пересохшие губы. — Мы все рады, если наши скромные подарки нравятся славным воинам величайшего и справедливейшего татарского владыки.
Молодой начальник спокойно смотрел на корабельщика, подождал немного и сказал:
– Я суд отменяю. Всему, что я скажу, без возражений подчиняйтесь! Все путники корабля, и корабельщик, и матросы — станьте в ряд... Кроме посла. Ты встанешь с другой стороны. Хони и Мункэ, тщательно осмотрите путников.
Старый монгол с морщинистым зверским лицом и узкими, как щелки, глазами подошел к крайнему из выстроившихся в ряд путников. Он спокойно стал отбирать полосатый матерчатый пояс, кошелек, запрятанный в поясе, с указательного пальца стащил золотое кольцо с бирюзой, кожаные ярко-желтые туфли...
Все с опаской глядели на палицу с железными шипами, висевшую на ремне, перекинутом через плечо монгола. Второй монгол, разостлав на полу длинную овчинную шубу, складывал на нее отобранные вещи.
Старый терджуман спрашивал у каждого одно и то же:
– Кто ты? Откуда едешь? Куда? Зачем? И надолго ли?
– Я купец. Родом из великого Хорезма, из города Ургенча, — говорил полуседой, богато одетый путник, в полосатом шелковом халате, розовых шароварах и голубой чалме. — Я везу шелка, драгоценные камни и гашиш, дающий блаженство всем, к нему прибегающим. Что, по закону мудрой Ясы Чингиз-хана, — да будет его прах благовонен! — я должен сделать с моими товарами?
– Ты можешь свободно здесь все распродать, предварительно выделив одну пятую твоих товаров нашему справедливому джихангиру, а другую пятую часть отложив для великого кагана всех монголов. Эта часть будет отправлена в его столицу Каракорум.
Второй путник, крайне бедно одетый, в широком выцветшем плаще и в остроконечном колпаке дервиша, нараспев стал объяснять:
– Я скиталец по плоскому подносу вселенной. Меня зовут Шейх Муслих эд-Дин. Я пишу сладостные стихи. У меня нет ни дома, ни сада, чтобы я мог платить подати. Все мое имущество со мною. Все мои богатства я черпаю из этой бронзовой чернильницы.
Монгол с палицей, обшарив дервиша, нашел у него за пазухой кошелек с несколькими серебряными монетами, оторвал подвешенную на поясе бронзовую чернильницу и, откупорив ее, выпачкал себе пальцы чернилами.
Дервиш воскликнул, подняв руки к небу:
– Если моя чернильница будет у меня отобрана, то мне придется отдать и мою печень на растерзание воронам!
Монгол с палицей ответил сердито:
– Твоя бронзовая сокровищница понадобится нашим писарям.
Второй монгол содрал с дервиша просторный побуревший плащ, разостлал на палубе и на него стал сбрасывать отбираемые вещи.
Шейх Муслих эд-Дин опустился на колени, закрыл лицо руками и бормотал непонятные слова, раскачиваясь и завывая. Молодой монгольский начальник подошел к нему и коснулся рукой.
– Ты кто: нищий, или шаман, или звездочет? О чем ты плачешь?
– Я не нищий. Я был богаче самых могущественных владык, а теперь стал беднее и птицы и зверя. С моим плащом я бродил по вселенной тридцать лет. У зверя есть меховая шкура, у птицы есть перья, а у меня — этот плащ. Он и моя постель и моя скатерть, на которой я раскладываю хлеб и сыр, а ночью я лежу на этом плаще и им же укрываюсь. Разбей мне голову палицей, но я все-таки скажу: не может великая мудрая Яса Чингиз-хана приказывать, чтобы у нищего певца, воспевающего подвиги великих правителей народов, отбиралась его единственная чернильница и единственный старый плащ!
Монгол с палицей тем временем связал концы плаща и поднял узел. Сквозь прорехи посыпались деньги, кольца и другие мелкие отобранные у путников вещи. Монгольский начальник сказал:
– Ты пойдешь со мной к нашему справедливому хану. Он сам решит, что делать с тобою. Хони, отдай ему обратно дырявый плащ и бронзовую чернильницу. А ты кто такой? — Монгол указал рукой на тощего человека с рыжей растрепанной бородой, одетого в белый с черными полосами шерстяной чекмень арабского покроя.
– Это мой писарь. Он же очень искусный лекарь, мудрый звездочет и предсказатель, — объяснил арабский посол.
– Лекарь?! — воскликнул монгольский начальник. — Мне очень нужен знающий искусный лекарь. Что хранится в твоем кожаном мешке?
– Тут мои лекарства, чтоб спасать от болезни и смерти истинно верующих. А эта старая книга — "благородный свиток" великого пророка, молитва над ним и привет!
Монголы нагрузили лодку отобранными вещами. Лодка отъезжала несколько раз и перевозила захваченные грузы. Вместе с монголами уплыла женщина с серебряной цепочкой на ногах, дервиш и негритенок.
На корабле остались дозорными десять монголов. Они сели тесным кружком на корме и затянули заунывную песню.
Корабельщик Ислам-ага стоял у борта. Слезы текли по его щекам. Он вытирал их кулаком и бормотал:
– Ушла от меня колючая заноза, ядовитая сколопендра!
Арабский посол сочувственно положил руку на плечо:
– Нашел о чем горевать! На каждом базаре теперь рабынь сколько хочешь. Найдешь другую пленницу, получше.
– Но не такую, как эта, самого высокого царского рода Комиенов . Такой я больше никогда не найду. Я за нее не пожалел бы дать сто золотых и мешок сушеных персиков. Зачем ее у меня отобрали?!
– Да что ты в ней нашел? Маленькая, бледная, сухая, как горошина. Всегда с тобой ссорилась, царапалась и грозила убить...
– Верно! — сказал корабельщик и, нагнувшись к послу, шепнул ему на ухо: — Но она умела пробуждать глубокую страсть.
– Аллах велик! — воскликнул посол. — Это редкое достоинство!
4. АБД АР-РАХМАН У ГАДАЛКИ
Абд ар-Рахман выпрыгнул из лодки на берег, — на тот берег таинственной земли степных народов, куда он так давно стремился, совершив длинный трудный путь от Багдада, через Курдские горы, путь, полный ужасов и опасностей.
Теперь, в темноте, он чувствует под ногами твердую землю. Ноги спотыкаются о кочки с кустами жесткой, режущей травы, — но он ее ощущает как нового друга.
– Хасан! Где Хасан? — крикнул он в темноту, призывая матроса, обещавшего отнести его вещи до караван-сарая.
– Хасан здесь! — ответил из мрака голос матроса. — Постой, ага. Я должен еще вытащить из лодки вещи и держать их в руках, чтобы здешние злодеи не растащили их в темноте. Я нашел одного бездельника, который согласился помочь мне нести тяжелый тюк, но я должен на шею ему набросить петлю, чтобы он не убежал.
Абд ар-Рахман стоял, выжидая. Глаза привыкали к темноте. Две фигуры приближались: матрос и "бездельник", навьюченные дорожными переметными сумами, в которых хранятся, драгоценные подарки халифа. Корабельщик обещал дать надежного провожатого, который укажет дорогу к арабским купцам. В темноте, в толпе бегавших и кричавших, все перепуталось.
Куда идти? Холодный ветер сурово дул в лицо, засыпал легкой пылью. Впереди, где-то далеко, мигали огоньки. Черные тени проходили мимо. Нужно быть осторожным — всюду дикие люди, готовые убить и ограбить. Как жутко и неудобно идти одному, без верного Адсума, уведенного монгольской стражей... И Абд ар-Рахмана охватило уныние.
Не переждать ли на берегу, возле молчаливой реки, пока начнет светать, — и тогда приступить к розыскам гостеприимных земляков, арабских купцов?.. Они дадут приют, безопасный шатер, расторопных слуг и развернут на коврах расшитую цветными шелками скатерть с великолепными разнообразными яствами в честь него, посланника священного халифа.
Маленькая, точно детская, рука коснулась мускулистой, крепкой руки Абд ар-Рахмана, и нежный, певучий голос ласково и вкрадчиво прозвучал на неведомом языке. Потом тот же голос сказал по-арабски:
– Достойный путник! Если ты ищешь теплого крова в эту холодную ночь, иди за мной. Тебе, неведомому гостю, опасно проходить ночью через это становище суровых воинов различных племен. А совсем близко тебя ждет радостный приют. Там тебе уже приготовлена дружеская встреча, чистый мягкий ковер, шелковые подушки, горячий ужин и желанный после дороги отдых. Доверься мне!
Матрос проворчал:
– Кто ты? Мы тебя не знаем, дочь мрака и греха?
– Послушайся меня, путник! Я хочу тебе блага: не оставайся на берегу! А переночевать тебе будет стоить совсем недорого — три серебряных дирхема.
– Хасан, пойдем за нею! Все равно надо же куда-нибудь идти! Я решил довериться случаю.
– Я повинуюсь, ага! Да сохранит тебя аллах от девяноста девяти несчастий!
Маленькая рука настойчиво увлекала Абд ар-Рахмана вперед, в неизвестное.
– Я иду за тобой! Я дам тебе пять серебряных дирхемов в награду, если все окажется правдой. Ты приведешь за собой твое счастье.
– А ты в придачу еще получишь блаженство... — ответил бархатный вкрадчивый голос.
Они шли через бугры, между кустами. Красные огоньки то пропадали, то светились снова. Приходилось подниматься по склону холма. Дорога казалась длинной, бесконечной.
Впереди выросли черные шатры, знакомые арабские шатры из шерстяных темных тканей. Сквозь продранные отверстия мерцали отблески красных огней.
– Мы пришли! — сказала маленькая спутница и откинула полог.
В шатре посередине тлели угли небольшого костра. На нем грелся закоптелый бронзовый кумган .
Черные, выцветшие, задымленные ткани крыши поддерживались деревянными шестами. Привешенный на одном шесте глиняный светильник тускло озарял внутренность шатра.
Абд ар-Рахман сбросил на пестрый бархатистый ковер свои дорожные сумы, колчан и пояс с кривым мечом в серебряных ножнах. Он опустился на ковер и, подняв руки к лицу, прошептал молитву.
Молодой матрос и "бездельник" в изодранной одежде, с бегающими глазами, сбросили свою ношу при входе и, вытирая рукавом пот с лица, остановились в ожидании платы.
– Нужно прибавить, ой, какой тяжелый вьюк! — простонал "бездельник". — Можно думать, что гость привез в этих мешках гвозди, а может быть, и золото. Да принесет тебе аллах удачу и удвоит тяжесть вьюка!
Абд ар-Рахман посмотрел внимательно на "бездельника": длинный крючковатый нос, круглая шапочка, полуседая всклокоченная борода.
– Как тебя зовут? — Абд ар-Рахман бросил каждому по нескольку монет.
– Как меня зовут? — "Бездельник" пожал плечами и нагнулся, подбирая деньги. — Зовут меня теперь Самуил Со Вздохом. А когда-то я был Самуил бен-Абрам, имел в Иерушалайме свой дом с апельсиновой рощей и торговлю редкими товарами. И сам я имел сотню таких же слуг Со Вздохами, каким теперь я стал сам. Всему виной франки-крестоносцы. Им не сидится спокойно в родной земле. И они решили тревожить мирных жителей Иерушалайма и освобождать "гроб господень". От чего освобождать? Гроб — это гроб, и, думаю, ему не нужно никакого освобождения. А бедные люди страдают и гибнут. Сперва меня захватили в плен франки, и один барон сделал меня своим поваром. Только варить и жарить было нечего, и я же должен был находить, а чаще воровать моему господину баранину и финики... А потом я попал в плен к арабам, и они меня продали так далеко, что я оказался здесь, на берегу Итиля...
– Сколько же тебе еще прибавить, почтенный Самуил бен-Абрам?
– Сколько? Для меня чем больше, тем лучше! — И Самуил Со Вздохом развел руками.
– Я не знаю, какие тут ходят деньги и сколько за что платят?
– Здесь деньги ходят всякие, лишь бы это было настоящее звонкое серебро и золото... Ох, золото! Давно мне не попадался в руки золотой динар! А когда-то у меня был свой особый приказчик, чтобы менять золото на серебро и серебро на золото. Знаете, что я вам скажу?
– Что скажешь, Самуил бен-Абрам?
– Если у вас есть горсть золота, то здесь в несколько дней вы можете обратить эту горсть в три горсти золота. Тут много богатств, награбленных... Ой, что я сказал! — не награбленных, а привезенных храбрыми воинами Бату-хана из других стран, которые они здорово пообчистили. Эти воины не знают цены того, что у них в руках. Сейчас самое мудрое: скупать по дешевке все, что они привезли, и перепродавать по более дорогой цене. Где же делать хорошую торговлю, как не здесь?.. Вы увидите завтра, что тут начинает вырастать большой город, замечательный город, где много людей, где все хотят есть, а пить еще более. Ой, бедный Самуил бен-Абрам! О, если бы у тебя была свобода, а не медное кольцо в ухе и тавро хозяина, выжженное раскаленным железом на правом бедре, ты бы стал первым купцом в этой молодой монгольской столице!
– А кто твой господин?
– Не господин, а госпожа Биби-Гюндуз... Тсс!.. Она живет здесь. Ой, какая она умная! Взглянет, и каждого человека насквозь увидит и всю правду о нем скажет. Ей большие деньги платят за то, что она говорит, точно читает в "книге судеб".
– А сколько ты стоишь? Сколько надо денег, чтобы тебя выкупить из рабства?
– Денег? Моя госпожа меня не продаст. Я ей нужен. Она советуется со мной во всех делах: что купить и что продать. Она обещала, что сама меня освободит. — И он добавил шепотом: — Но разве можно верить женщине? Тсс!.. Тише! Она сюда идет.
5. МУДРАЯ БИБИ-ГЮНДУЗ
Приоткрыв ковровую занавеску, вошла женщина в длинной красной шелковой одежде с пестрым тюрбаном на голове.
– Привет, простор и благополучие путнику после трудной дороги!
Хозяйка опустилась на колени на край камышовой циновки и ясным проницательным взглядом окидывала прибывшего гостя. Взгляд, прямой и смелый, точно говорил: "Я умнее тебя". Лицо арабского типа, с правильными чертами, озарялось улыбкой. Блестящие глаза как будто соперничали с блеском нитки изумрудов на смуглой шее и алмазных серег, вспыхивающих голубыми искрами.
– Ты, вероятно, приехал из счастливой Аравии или из далекого прославленного Багдада? Об этом говорит и твоя одежда и узоры походных ковровых мешков.
– Все разглядела, все поняла! — пробормотал Самуил Со Вздохом.
Оставив без внимания замечание слуги, она все так же улыбалась, продолжая:
– Если у тебя большие заботы здесь, в этом новом городе, и ты меня послушаешься, то получишь всяческие блага. В этом военном лагере все ново, все неведомо, и я хочу, чтобы ты не совершил непоправимых ошибок. Тот, кто выжидает и медлит, выбирая наиболее правильный путь, — достигает исполнения надежды... А тому, кто торопится, не взвешивая на весах благоразумия своих поступков, выпадет на долю раскаяние... Здесь, в этом удивительном становище удивительного народа, уже имеются свои законы и свои обычаи. Их надо знать, чтобы не сделать непоправимого. Татары здесь владыки, и если ты им не понравишься, они могут тебя схватить, отобрать все твое достояние, и ты исчезнешь бесследно в холодных водах Итиля.
– Но они меня не посмеют тронуть! — воскликнул в бешенстве Абд ар-Рахман. — Я послан святейшим халифом багдадским, — да будет над ним мир!
– Я так и подумала, — сказала Биби-Гюндуз. Ее пронизывающий, впивающийся взгляд и радостная улыбка становились утомительными, и Абд ар-Рахман чувствовал себя скованным, точно под взглядом большой змеи, поднявшейся на хвосте и разглядывающей свою жертву.
– Самуил, приготовь кебаб, как обычно для более знатных! — приказала хозяйка, не пошевельнувшись, и продолжала испытующим взглядом рассматривать гостя.
Абд ар-Рахман перевел глаза на старого слугу. Тот достал связку железных вертелов и развернул на ковре кусок красной полосатой ткани, в которой хранилось мелко нарубленное мясо.
Оставаясь неподвижной, Биби-Гюндуз приказала слуге:
– Самуил, достань запечатанный кувшин со сладким ширазским вином, выжатым из белого винограда, который задерживает появление седины. А пока поспеет ужин, не пожелаешь ли ты, почтенный гость, чтобы моя рабыня Зульфия спела тебе родные песни. Я бы хотела рассеять тревоги, которые написаны на твоем лице... Не бойся ничего. Я вижу над тобой сияние больших удач...
Абд ар-Рахман вздрогнул.
– Моя девушка поет, как соловей. Не отказывайся от нее.
– Я не хочу песен!.. Если ты отличаешься проницательностью и перед тобою раздвигается завеса будущего, то лучше расскажи, что суждено мне в этом году?
Лицо Биби-Гюндуз вдруг стало строгим, улыбка исчезла, и она опустила свои блестящие, неотвязчивые глаза.
– Я не хочу говорить тебе всего, что читаю на твоем лице. — И Биби-Гюндуз подняла свой взор, ставший печальным. — Хочешь, я расскажу тебе только о светлых победах и умолчу о днях горя и позора?
– Позора?! — воскликнул Абд ар-Рахман. — Какой позор может быть на моем пути? Я никогда не допущу ничего недостойного. Говори мне все, ничто меня не устрашит. А будущее покажет, солгала ты или нет. Я хочу знать, что мне грозит, чтобы с закрытыми глазами не шагнуть в пропасть.
– Не поможет ни хитрость, ни смелость против того, что написано в "книге судеб", и от этих огненных строк ты не уйдешь. Зульфия! — позвала она.
Девушка, приведшая Абд ар-Рахмана, завернувшись в черное покрывало с серебряными блестками, сидела, собравшись в комок, в глубине шатра. Она откинула покрывало и бесшумными, плавными движениями достала замшевый мешочек, камышовую палочку и глиняную чашу с водой.
1 2 3 4 5 6