Я играл Осипа. Играл эксцентрично. Достаточно сказать, что крепостной человек - мой Осип носил пенсне и белые перчатки. Г. А. нравилось. Но и тут официальная критика навалилась на спектакль в целом и отдельно на меня. Очень я их раздражал.
Вызвал Товстоногов. И сказал вдруг очень кратко и прямо: "Давайте забудем всю историю с "Фиестой", не будем к ней возвращаться. Назовите мне пьесу, которую вы хотите поставить, и я включу ее в план сразу. Обещаю".
Через сутки я назвал "Мольера" Булгакова.
XII
Вопрос, можно ли режиссеру играть в своем спектакле, на этот раз не стоял. Я режиссировал и играл Мольера - автора, актера и режиссера своих пьес. Главные роли играли - Басилашвили, Попова, Тенякова, Панков, Данилов, Волков, Медведев, Богачев, Варшавская, Лаврентьева, Козлов. Что поделаешь - опять всё та же "моя" труппа. Да не моя, конечно! Это труппа БДТ, но та ее часть, с которой мы сроднились, люди, с которыми мы понимали друг друга с полуслова. И опять - о, неумолимые законы империи! - возникло подозрение: уж нет ли раскола, нет ли заговора? Оформление Эдуарда Кочергина было роскошным. Во всю высоту огромной сцены стояли мерцающие свечами светильники. Мебель и костюмы радовали глаз сочетанием исторической достоверности и современной выдумки.
Премьеру сыграли в феврале 1973 года - в месяц и год трехсотлетия смерти Мольера. Спектакль имел постоянный успех, прошел более ста раз. Никогда за пять лет его жизни спектакль "Мольер" не был вывезен на гастроли - ни в другие города Союза, ни за рубеж. А гастролировал БДТ много. Впрочем, в эти годы начались мои неприятности с КГБ и обкомом партии. С большим скрипом меня выпускали как актера в составе труппы БДТ. Так что вывозить еще постановку человека, за которым глаз да глаз нужен, сами понимаете! Да еще в "Мольере" такая большая декорация: одни эти гигантские канделябры перевозить замучаешься. Нужны какие-то специальные ящики, для постановочной части большие проблемы. Может быть, в этом дело, а может, в чем-то другом - оставим догадкам. Другие большие спектакли почему-то перевозить удавалось.
Но если вам, дорогой и терпеливый читатель, показалось, что жизнь тех лет состояла только из обид, недоверия и скрежета зубовного, то это не так. РАБОТАТЬ С ГОГОЙ В БДТ ВСЕГДА БЫЛО РАДОСТНО. Наши внутренние трения и наши неприятности были фоном, а жизнь была полнокровная, нескучная.
Осенью того же 73-го отмечали 60-летие Гоги. Вся труппа и гостей много. Я был ведущим капустника и тамадой. Сеня Розенцвейг пробежался пальцами по клавишам, говор стих, я начал речитативом: Георгий Алексаныч Товстоногов,
Я в должной мере не владею слогом,
Сказать хотелось, верьте, очень много,
А вот на деле я, выходит, пас.
Я не творю торжественную мессу,
Но если бы театр был Одессой,
То я бы вам сказал за всю Одессу,
Что вся Одесса обожает вас.
Тут вступали аккордеон, гитара и контрабас (Горбенко, Смирнов и Галкин), я продолжал теперь уже в ритме, а хор подхватывал:
И вновь за Гогу тост,
И снова встанем в рост
Без различия чина и стажа.
Алаверды к столу.
Я вам пою хвалу.
И поверьте, без подхалимажа.
На этот юбилей
Стремятся тысячи людей,
И я рад, что сегодня нас много.
Итак, мой третий тост,
Он снова будет прост:
Актеры, да здравствует Гога!
Вставала вся труппа и бисировала куплет хором. Потом был запев от имени мужчин, и вставали мужчины, от имени премьерного спектакля "Ханума", и вставали Стржельчик, Копелян, Богачев...
Я подходил к роялю и напевал:
А кто имеет дивный слух,
Но голос чей немного глух
По причине погоды осенней,
Тот, кто украсил сей момент,
Кто создал аккомпанемент,
Вас лично приветствует Сеня.
И Розенцвейг, не отрывая пальцев от клавиш, кивал головой и улыбался до ушей. А куплеты шли дальше:
Прошу вниманья дам,
Пришла пора и вам
Ударить в честь Шефа в там-тамы.
Глаза, как небеса.
Георгий Алекса...!
Вас нежно приветствуют дамы!
И наши актрисы вереницей шли целовать Гогу.
Потом был классный трюк. Я говорил: "Сегодня, уважаемый юбиляр, любовь к вам зашла так далеко, что мы дарим вам самое дорогое, что у нас есть". Распахнулись занавески на главной двери, и в зал вошла налитая материнской полнотой, с темной чёлкой, прикрывающей лоб, молодая женщина. В руках у нее был сверток в одеяльце розового цвета. Она шла по проходу, протягивая сверток юбиляру. Гога поднялся с места в некотором ошеломлении. Присутствующие замерли на мгновение, но через мгновение выдохнули разом: "Наташка!" Тенякова ушла в декретный отпуск, и полгода не появлялась в театре. Располнела и подстригла волосы - ее сперва не узнали. И она несла Гоге Дашку, которой было два месяца. Гога тоже сперва не узнал ее и, видимо, пережил секунды настоящей растерянности. Потом узнал, но не представлял, что делать с таким маленьким ребенком в дымном, шумном зале.
Тенякова сказала: "Говорят, вы ищете для театра молодых актрис. Я вам принесла". И, передавая сверток Гоге, шепнула: "Это кукла". Г. А. пришел в себя, подхватил игру и начал общаться с младенцем.
Я тоже был огорошен - по плану розыгрыша Наталья должна была принести настоящую Дашку, а не куклу. Но Тенякова в последний момент решилась на подмену. В тайну были посвящены только трое - она, я и Боря Левит, организовывавший такси туда и обратно.
Тенякова торжественно вышла из зала и бегом помчалась к такси - всё было рассчитано по секундам. Г. А. уложил "младенца" в корзину с цветами, и снова грянула музыка.
В конце опять поднимались все, и гремело в большом зале театрального ресторана:
АКТЕРЫ, ДА ЗДРАВСТВУЕТ ГОГА!
Было, было! Было именно так и от всей души.
У меня тоже есть подарочек от Георгия Александровича. Завязалось все на гастролях театра в Хельсинки. Дело было зимой. Холодно. Денег платили мало одни суточные. Прогуливались мы по городу, и я пожаловался Г. А., что не
могу решиться, что купить - альбом с картинками Сальвадора Дали или хорошие кальсоны. С одной стороны, интерес к сюрреализму, а с другой - минус двадцать на улице. Гога посмеялся, полистал альбом и категорически посоветовал кальсоны. Прошло время. Товстоногов ставил спектакль в Финляндии. По возвращении вручил мне тот самый альбомчик Дали: "Помню, вам хотелось это иметь. Возьмите и убедитесь, что совет я вам тогда дал правильный".
Рисковал и я приглашать Товстоногова к себе на дни рождения. Слово "рисковал" не случайно. Надо признаться, что присутствие Гоги всегда действовало на людей несколько сковывающе. Его уважали... но это слабо сказано. Его боготворили... и его... пожалуй, боялись. Все-таки это слово отражает действительность. Гога ценил юмор, любил анекдоты - и рассказывать, и слушать, обожал капустные представления, он был вполне демократичен в общении. И все же... в его присутствии все были немного напряжены, головы были постоянно слегка свернуты в его сторону. На своих праздниках я зачитывал довольно язвительные пародии, шутки, касающиеся присутствующих. Смеялись, чокались, но с годами появился в этих застольях легкий холодок. Потом подуло сильнее.
Возникла у меня азартная мысль - артистизм и выразительную пластику Товстоногова, которую видим только мы, его актеры, вынести на сцену. Представляете, если Товстоногов сыграет главную роль в хорошей пьесе - какая буря эмоций будет в зале! Полушутя, полувсерьез я завел с ним эти разговоры. Я "заболел" идеей поставить с ним "Строителя Сольнеса" Ибсена. Увидеть, как Г. А. в роли будет развивать основную тему Сольнеса - мне не нужны последователи и ученики, я сам буду строить свои дома - фантастически интересно. Самое замечательное, что Гога ни разу не сказал "нет". Я чувствовал, что актерское дело задевает нетронутые струны его души. Он посмеивался, говорил, что "пока об этом говорить бессмысленно", что он слишком занят и что "как это - каждый раз играть, нужен, наверное, и другой исполнитель..." Разное говорил, а вот слова "нет" не говорил. Не состоялась эта затея. А как жаль!
"Сольнеса" я поставил на радио уже после смерти Г. А. в Москве. Я не мог не вспоминать о моей несостоявшейся мечте и сыграл Сольнеса сам, подражая интонациям и голосовым особенностям моего учителя.
А тогда... в очередном разговоре Товстоногов сказал: "Почему вы ориентируетесь только на классику? У нас есть экспериментальная сцена. Предложите современную пьесу".
Начался последний акт моей жизни в БДТ. Я начал репетировать "Фантазии Фарятьева" - пьесу поразительно талантливой Аллы Соколовой.
XIII
О ходе работы, о сгустившихся над моей головой тучах, о внутреннем разладе я уже рассказал в предыдущих главах. Мимо трудной зимы 75-76 годов перенесусь в премьерные весенние дни.
Снова круг близких мне исполнителей - Тенякова, Ольхина, Попова, Шарко. Новенькой была Света Крючкова, только что принятая в труппу. Художник Э. Кочергин. Сам я играл Павла Фарятьева.
Товстоногов посмотрел прогон. Сказал определенно: "Эта эстетика для меня чужая. Мне странны и непонятны многие решения. Я не понимаю, почему в комнате нет стола. Люди живут в этой комнате, значит, у них должен быть стол. Пусть Эдик (Кочергин) подумает об этом. А вас я категорически прошу отменить мизансцену с беготней по кругу. Это непонятно и не нужно".
Ах, как всё нехорошо! Мы с Эдуардом гордились отсутствием стола. Комната становилась странной с пустотой посредине, это сразу выявляло некоторый излом во всем строе пьесы. На отсутствии стола, как точки опоры, строились все мизансцены. А что касается "беготни", то... что поделать, я считал это находкой. Смурной и нежный максималист Павел Фарятьев, ослепленный своей любовью, узнает, что его Александра ушла... Просто затворила дверь и ушла навсегда с другим, нехорошим человеком. Фарятьеву сообщает об этом ее сестра. Павел сперва не понимает, потом понимает, но не верит, а потом... бежит... но не за ней (поздно!), а по кругу. Этот странный бег, на который с ужасом смотрит Люба,- преддверие эпилептического припадка. Я думал, чем заменить бег, и не мог ничего придумать. Видимо, мозг мой "зациклился". Я пошел к Гоге и сказал: "Не могу придумать. Посоветуйте. Не могу же я устало сесть на стул и медленно закурить?"
Г. А. сказал: "А почему бы нет?" Я ушел, но медленно закуривать не стал. Мне казалось, что пьеса Соколовой не терпит бытовых ходов, она внутренне стихотворна, хоть и в прозе написана.
Шли прогоны. Мне сообщили - Гога спрашивает своих помощников: "Бегает?". Они отвечают: "Бегает". Пахло грозой.
Худсовет после просмотра подверг спектакль уничтожающей критике. Меня ругали и как актера, и как режиссера. Меня обвиняли в том, что я погубил актрис. Ругали всех, кроме Теняковой. Ее признали, но сказали, что она играет "вопреки режиссуре". Слова были беспощадные, эпитеты обидные. Товстоногов молчал. Решение - переделать весь спектакль и показать снова.
Я вышел к актрисам и рассказал всё. Не уходили из театра. Сидели по гримерным. Чего-то ждали. Случилось невероятное - Гога пересек пограничную линию и зашел к Теняковой. Сказал, что ему нравится ее работа. Второе невероятное - Тенякова отказалась его слушать. Она не позволила вбить клин между нами.
Через несколько дней состоялся самый тяжелый наш разговор с Георгием Александровичем. Я пришел, чтобы заявить - худсовет предложил практически сделать другой спектакль, я этого делать не буду, не могу, видимо, у нас с худсоветом коренные расхождения.
После этого мы оба долго молчали. Потом заговорил Товстоногов. Смысл его речи был суров и горек. Он говорил, что я ставлю его в сложное положение. Я пользуюсь ситуацией - меня зажали "органы", я "гонимый", и я знаю, что он, Товстоногов, мне сочувствует и не станет запретом усиливать давление на меня. Я знаю его отрицательное отношение к отдельным сценам спектакля. С крайним мнением коллег из худсовета он тоже не согласен, но его огорчает мое нежелание идти на компромисс.
В глубине души я чувствовал, что есть правота в его словах. В положении "страдальца" есть своя сладость. Но деваться некуда - я действительно НЕ МОГ переделать спектакль. Картина была закончена, и я готов был под ней подписаться.
Товстоногов своей волей РАЗРЕШИЛ сдачу спектакля комиссии министерства. К нашему удивлению, комиссия отнеслась к "Фарятьеву" спокойно. Были даны две текстовые поправки, которые мы сделали вместе с автором. Спектакль шел на нашей Малой сцене. Шел редко. Были горячие поклонники. Поклонником был Илья Авербах - именно после нашего спектакля он решил сделать свой фильм по этой пьесе. Горячим поклонником нашего спектакля был Ролан Быков. Были равнодушные. Были непонимающие.
Дважды выезжали на гастроли. В Москве появилась рецензия - обзор наших спектаклей. Подробно хвалили всё и подробно ругали "Фарятьева". В Тбилиси, родном городе Г. А., на большом собрании критиков и интеллигенции по поводу наших гастролей единодушно хвалили "Фарятьева", противопоставляя всем другим постановкам театра.
Стало ясно - чашка разбита, не склеить.
Хотел ли я уходить? Нет, конечно! Я боялся, я не представлял себе жизни без БДТ. Но давление властей продолжалось, запретами обложили меня со всех сторон. Кино нельзя, телевидение, радио нельзя. Оставался театр. Но худсовет, зачеркнувший "Фарятьева",- это ведь мои коллеги и сотоварищи по театру. Сильно стал я многих раздражать. Да и меня раздражало всё вокруг. Я решил спасаться концертной поездкой по городам и весям громадной страны - подальше от сурового Питера.
Товстоногов предложил мне отпуск на год - там посмотрим. Прошел год. Периодически я обращался к властям с просьбой объясниться. Меня не принимали. Вежливо отвечали, что товарищ такая-то "только что вышла и, когда будет, не сказала".
Я спросил Товстоногова: может ли он чем-нибудь помочь? Он сказал: "Сейчас нереально. Надо ждать перемен. Будьте терпеливы. Я уверен, что всё должно наладиться". Я сказал: "Я терплю уже пять лет. Сколько еще? На что надеяться? Поймите меня". Он сказал: "Я вас понимаю". Мы обнялись.
XIV
Мы с Теняковой перебрались в Москву. "Мольер" и "Фарятьев" были исключены из репертуара БДТ. В других ролях ее и меня заменили. Я ушел, сыграв Виктора Франка в "Цене" Артура Миллера 199 раз. Почему-то мне казалось, что меня позовут сыграть юбилейный двухсотый спектакль. Роль с непомерным количеством текста, тонкая психологическая ткань постановки Розы Сироты - трудно будет без меня обойтись. Без меня обошлись. В БДТ всегда были хорошие актеры. Спектакль шел еще много лет и тоже с успехом.
Гога любил повторять такую формулу: "Человек есть дробь, числитель которой то, что о нем думают другие, а знаменатель - то, что он думает о себе сам чем больше знаменатель, тем меньше дробь". Видать, я маленько переоценивал себя. Надо внести поправочку.
А жизнь действительно переменилась. Гога угадал - мы дождались. Через восемь лет. Только ничего не наладилось, а, наоборот, всё рухнуло. Я имею в виду власть - на время она как-то вообще исчезла, и некому стало давить
на нас.
И Наташа, и я активно вошли в жизнь театра Моссовета. Конечно же, приезжали в Ленинград. Привозили спектакли театра, я давал концерты. На могилы родителей приезжали. Наташа в БДТ не заходила - такой характер. А я обязательно бывал и на спектаклях, и за кулисами, и у шефа. Пили чай, курили, разговаривали. Я вел себя, как взрослый сын, заехавший из большого мира в отчий дом. Теперь понимаю, что это получалось немного искусственно. Я забыл, что БДТ - не дом, а государство и закон этого государства - кто пересек границу, тот эмигрант. А эмигрант - значит, чужой. И не просто чужой, а изменник. В разговорах с подданными чуть заметная осторожность, напряженность.
Сперва, конечно, о семье, о здоровье. Ох, здоровье, здоровье! Не молодеем, проблемы есть. Ну и семья... тоже не без сложностей...
"Ну, а как дела?"
"Всё хорошо".
Действительно, как ответишь иначе? Если кратко, то всё хорошо. Я поставил спектакль для Плятта и играю вместе с ним. С участием Раневской поставил "Правда - хорошо, а счастье лучше" и играю вместе с ней. Впустили меня обратно в кино. Снялся в двух фильмах. Один - "Падение кондора" - прошел довольно незаметно. Но второй, где мы играем в паре с Теняковой,- "Любовь и голуби",прямо можно сказать, всем пришелся по душе. Так что...
"Всё хорошо".
Удивленно приподнятая бровь:
"Да-а?.. А говорили, были у вас... неурядицы..."
"Кто говорил?"
"Кто-то говорил".
Имперский закон - ушедшим за границу не может быть и не должно быть хорошо. Высший акт гуманизма - пожалеть, что ты уже "не наш": "А то возвращайся... поговори, попросись... может, и простят..."
Империя! Чуть обветшала, но все-таки империя! Двор взял больше власти, чем раньше. Король часто болеет. Но законы неизменны и действуют.
Весной 86-го я вошел в кабинет Георгия Александровича с видеокамерой. Я вернулся из Японии - выпустили! Ставил там "Тему с вариациями" С. Алешина и, конечно, обзавелся видеокамерой. Не расставался с этим (тогда еще очень объемным) механизмом месяца два.
1 2 3 4 5 6 7
Вызвал Товстоногов. И сказал вдруг очень кратко и прямо: "Давайте забудем всю историю с "Фиестой", не будем к ней возвращаться. Назовите мне пьесу, которую вы хотите поставить, и я включу ее в план сразу. Обещаю".
Через сутки я назвал "Мольера" Булгакова.
XII
Вопрос, можно ли режиссеру играть в своем спектакле, на этот раз не стоял. Я режиссировал и играл Мольера - автора, актера и режиссера своих пьес. Главные роли играли - Басилашвили, Попова, Тенякова, Панков, Данилов, Волков, Медведев, Богачев, Варшавская, Лаврентьева, Козлов. Что поделаешь - опять всё та же "моя" труппа. Да не моя, конечно! Это труппа БДТ, но та ее часть, с которой мы сроднились, люди, с которыми мы понимали друг друга с полуслова. И опять - о, неумолимые законы империи! - возникло подозрение: уж нет ли раскола, нет ли заговора? Оформление Эдуарда Кочергина было роскошным. Во всю высоту огромной сцены стояли мерцающие свечами светильники. Мебель и костюмы радовали глаз сочетанием исторической достоверности и современной выдумки.
Премьеру сыграли в феврале 1973 года - в месяц и год трехсотлетия смерти Мольера. Спектакль имел постоянный успех, прошел более ста раз. Никогда за пять лет его жизни спектакль "Мольер" не был вывезен на гастроли - ни в другие города Союза, ни за рубеж. А гастролировал БДТ много. Впрочем, в эти годы начались мои неприятности с КГБ и обкомом партии. С большим скрипом меня выпускали как актера в составе труппы БДТ. Так что вывозить еще постановку человека, за которым глаз да глаз нужен, сами понимаете! Да еще в "Мольере" такая большая декорация: одни эти гигантские канделябры перевозить замучаешься. Нужны какие-то специальные ящики, для постановочной части большие проблемы. Может быть, в этом дело, а может, в чем-то другом - оставим догадкам. Другие большие спектакли почему-то перевозить удавалось.
Но если вам, дорогой и терпеливый читатель, показалось, что жизнь тех лет состояла только из обид, недоверия и скрежета зубовного, то это не так. РАБОТАТЬ С ГОГОЙ В БДТ ВСЕГДА БЫЛО РАДОСТНО. Наши внутренние трения и наши неприятности были фоном, а жизнь была полнокровная, нескучная.
Осенью того же 73-го отмечали 60-летие Гоги. Вся труппа и гостей много. Я был ведущим капустника и тамадой. Сеня Розенцвейг пробежался пальцами по клавишам, говор стих, я начал речитативом: Георгий Алексаныч Товстоногов,
Я в должной мере не владею слогом,
Сказать хотелось, верьте, очень много,
А вот на деле я, выходит, пас.
Я не творю торжественную мессу,
Но если бы театр был Одессой,
То я бы вам сказал за всю Одессу,
Что вся Одесса обожает вас.
Тут вступали аккордеон, гитара и контрабас (Горбенко, Смирнов и Галкин), я продолжал теперь уже в ритме, а хор подхватывал:
И вновь за Гогу тост,
И снова встанем в рост
Без различия чина и стажа.
Алаверды к столу.
Я вам пою хвалу.
И поверьте, без подхалимажа.
На этот юбилей
Стремятся тысячи людей,
И я рад, что сегодня нас много.
Итак, мой третий тост,
Он снова будет прост:
Актеры, да здравствует Гога!
Вставала вся труппа и бисировала куплет хором. Потом был запев от имени мужчин, и вставали мужчины, от имени премьерного спектакля "Ханума", и вставали Стржельчик, Копелян, Богачев...
Я подходил к роялю и напевал:
А кто имеет дивный слух,
Но голос чей немного глух
По причине погоды осенней,
Тот, кто украсил сей момент,
Кто создал аккомпанемент,
Вас лично приветствует Сеня.
И Розенцвейг, не отрывая пальцев от клавиш, кивал головой и улыбался до ушей. А куплеты шли дальше:
Прошу вниманья дам,
Пришла пора и вам
Ударить в честь Шефа в там-тамы.
Глаза, как небеса.
Георгий Алекса...!
Вас нежно приветствуют дамы!
И наши актрисы вереницей шли целовать Гогу.
Потом был классный трюк. Я говорил: "Сегодня, уважаемый юбиляр, любовь к вам зашла так далеко, что мы дарим вам самое дорогое, что у нас есть". Распахнулись занавески на главной двери, и в зал вошла налитая материнской полнотой, с темной чёлкой, прикрывающей лоб, молодая женщина. В руках у нее был сверток в одеяльце розового цвета. Она шла по проходу, протягивая сверток юбиляру. Гога поднялся с места в некотором ошеломлении. Присутствующие замерли на мгновение, но через мгновение выдохнули разом: "Наташка!" Тенякова ушла в декретный отпуск, и полгода не появлялась в театре. Располнела и подстригла волосы - ее сперва не узнали. И она несла Гоге Дашку, которой было два месяца. Гога тоже сперва не узнал ее и, видимо, пережил секунды настоящей растерянности. Потом узнал, но не представлял, что делать с таким маленьким ребенком в дымном, шумном зале.
Тенякова сказала: "Говорят, вы ищете для театра молодых актрис. Я вам принесла". И, передавая сверток Гоге, шепнула: "Это кукла". Г. А. пришел в себя, подхватил игру и начал общаться с младенцем.
Я тоже был огорошен - по плану розыгрыша Наталья должна была принести настоящую Дашку, а не куклу. Но Тенякова в последний момент решилась на подмену. В тайну были посвящены только трое - она, я и Боря Левит, организовывавший такси туда и обратно.
Тенякова торжественно вышла из зала и бегом помчалась к такси - всё было рассчитано по секундам. Г. А. уложил "младенца" в корзину с цветами, и снова грянула музыка.
В конце опять поднимались все, и гремело в большом зале театрального ресторана:
АКТЕРЫ, ДА ЗДРАВСТВУЕТ ГОГА!
Было, было! Было именно так и от всей души.
У меня тоже есть подарочек от Георгия Александровича. Завязалось все на гастролях театра в Хельсинки. Дело было зимой. Холодно. Денег платили мало одни суточные. Прогуливались мы по городу, и я пожаловался Г. А., что не
могу решиться, что купить - альбом с картинками Сальвадора Дали или хорошие кальсоны. С одной стороны, интерес к сюрреализму, а с другой - минус двадцать на улице. Гога посмеялся, полистал альбом и категорически посоветовал кальсоны. Прошло время. Товстоногов ставил спектакль в Финляндии. По возвращении вручил мне тот самый альбомчик Дали: "Помню, вам хотелось это иметь. Возьмите и убедитесь, что совет я вам тогда дал правильный".
Рисковал и я приглашать Товстоногова к себе на дни рождения. Слово "рисковал" не случайно. Надо признаться, что присутствие Гоги всегда действовало на людей несколько сковывающе. Его уважали... но это слабо сказано. Его боготворили... и его... пожалуй, боялись. Все-таки это слово отражает действительность. Гога ценил юмор, любил анекдоты - и рассказывать, и слушать, обожал капустные представления, он был вполне демократичен в общении. И все же... в его присутствии все были немного напряжены, головы были постоянно слегка свернуты в его сторону. На своих праздниках я зачитывал довольно язвительные пародии, шутки, касающиеся присутствующих. Смеялись, чокались, но с годами появился в этих застольях легкий холодок. Потом подуло сильнее.
Возникла у меня азартная мысль - артистизм и выразительную пластику Товстоногова, которую видим только мы, его актеры, вынести на сцену. Представляете, если Товстоногов сыграет главную роль в хорошей пьесе - какая буря эмоций будет в зале! Полушутя, полувсерьез я завел с ним эти разговоры. Я "заболел" идеей поставить с ним "Строителя Сольнеса" Ибсена. Увидеть, как Г. А. в роли будет развивать основную тему Сольнеса - мне не нужны последователи и ученики, я сам буду строить свои дома - фантастически интересно. Самое замечательное, что Гога ни разу не сказал "нет". Я чувствовал, что актерское дело задевает нетронутые струны его души. Он посмеивался, говорил, что "пока об этом говорить бессмысленно", что он слишком занят и что "как это - каждый раз играть, нужен, наверное, и другой исполнитель..." Разное говорил, а вот слова "нет" не говорил. Не состоялась эта затея. А как жаль!
"Сольнеса" я поставил на радио уже после смерти Г. А. в Москве. Я не мог не вспоминать о моей несостоявшейся мечте и сыграл Сольнеса сам, подражая интонациям и голосовым особенностям моего учителя.
А тогда... в очередном разговоре Товстоногов сказал: "Почему вы ориентируетесь только на классику? У нас есть экспериментальная сцена. Предложите современную пьесу".
Начался последний акт моей жизни в БДТ. Я начал репетировать "Фантазии Фарятьева" - пьесу поразительно талантливой Аллы Соколовой.
XIII
О ходе работы, о сгустившихся над моей головой тучах, о внутреннем разладе я уже рассказал в предыдущих главах. Мимо трудной зимы 75-76 годов перенесусь в премьерные весенние дни.
Снова круг близких мне исполнителей - Тенякова, Ольхина, Попова, Шарко. Новенькой была Света Крючкова, только что принятая в труппу. Художник Э. Кочергин. Сам я играл Павла Фарятьева.
Товстоногов посмотрел прогон. Сказал определенно: "Эта эстетика для меня чужая. Мне странны и непонятны многие решения. Я не понимаю, почему в комнате нет стола. Люди живут в этой комнате, значит, у них должен быть стол. Пусть Эдик (Кочергин) подумает об этом. А вас я категорически прошу отменить мизансцену с беготней по кругу. Это непонятно и не нужно".
Ах, как всё нехорошо! Мы с Эдуардом гордились отсутствием стола. Комната становилась странной с пустотой посредине, это сразу выявляло некоторый излом во всем строе пьесы. На отсутствии стола, как точки опоры, строились все мизансцены. А что касается "беготни", то... что поделать, я считал это находкой. Смурной и нежный максималист Павел Фарятьев, ослепленный своей любовью, узнает, что его Александра ушла... Просто затворила дверь и ушла навсегда с другим, нехорошим человеком. Фарятьеву сообщает об этом ее сестра. Павел сперва не понимает, потом понимает, но не верит, а потом... бежит... но не за ней (поздно!), а по кругу. Этот странный бег, на который с ужасом смотрит Люба,- преддверие эпилептического припадка. Я думал, чем заменить бег, и не мог ничего придумать. Видимо, мозг мой "зациклился". Я пошел к Гоге и сказал: "Не могу придумать. Посоветуйте. Не могу же я устало сесть на стул и медленно закурить?"
Г. А. сказал: "А почему бы нет?" Я ушел, но медленно закуривать не стал. Мне казалось, что пьеса Соколовой не терпит бытовых ходов, она внутренне стихотворна, хоть и в прозе написана.
Шли прогоны. Мне сообщили - Гога спрашивает своих помощников: "Бегает?". Они отвечают: "Бегает". Пахло грозой.
Худсовет после просмотра подверг спектакль уничтожающей критике. Меня ругали и как актера, и как режиссера. Меня обвиняли в том, что я погубил актрис. Ругали всех, кроме Теняковой. Ее признали, но сказали, что она играет "вопреки режиссуре". Слова были беспощадные, эпитеты обидные. Товстоногов молчал. Решение - переделать весь спектакль и показать снова.
Я вышел к актрисам и рассказал всё. Не уходили из театра. Сидели по гримерным. Чего-то ждали. Случилось невероятное - Гога пересек пограничную линию и зашел к Теняковой. Сказал, что ему нравится ее работа. Второе невероятное - Тенякова отказалась его слушать. Она не позволила вбить клин между нами.
Через несколько дней состоялся самый тяжелый наш разговор с Георгием Александровичем. Я пришел, чтобы заявить - худсовет предложил практически сделать другой спектакль, я этого делать не буду, не могу, видимо, у нас с худсоветом коренные расхождения.
После этого мы оба долго молчали. Потом заговорил Товстоногов. Смысл его речи был суров и горек. Он говорил, что я ставлю его в сложное положение. Я пользуюсь ситуацией - меня зажали "органы", я "гонимый", и я знаю, что он, Товстоногов, мне сочувствует и не станет запретом усиливать давление на меня. Я знаю его отрицательное отношение к отдельным сценам спектакля. С крайним мнением коллег из худсовета он тоже не согласен, но его огорчает мое нежелание идти на компромисс.
В глубине души я чувствовал, что есть правота в его словах. В положении "страдальца" есть своя сладость. Но деваться некуда - я действительно НЕ МОГ переделать спектакль. Картина была закончена, и я готов был под ней подписаться.
Товстоногов своей волей РАЗРЕШИЛ сдачу спектакля комиссии министерства. К нашему удивлению, комиссия отнеслась к "Фарятьеву" спокойно. Были даны две текстовые поправки, которые мы сделали вместе с автором. Спектакль шел на нашей Малой сцене. Шел редко. Были горячие поклонники. Поклонником был Илья Авербах - именно после нашего спектакля он решил сделать свой фильм по этой пьесе. Горячим поклонником нашего спектакля был Ролан Быков. Были равнодушные. Были непонимающие.
Дважды выезжали на гастроли. В Москве появилась рецензия - обзор наших спектаклей. Подробно хвалили всё и подробно ругали "Фарятьева". В Тбилиси, родном городе Г. А., на большом собрании критиков и интеллигенции по поводу наших гастролей единодушно хвалили "Фарятьева", противопоставляя всем другим постановкам театра.
Стало ясно - чашка разбита, не склеить.
Хотел ли я уходить? Нет, конечно! Я боялся, я не представлял себе жизни без БДТ. Но давление властей продолжалось, запретами обложили меня со всех сторон. Кино нельзя, телевидение, радио нельзя. Оставался театр. Но худсовет, зачеркнувший "Фарятьева",- это ведь мои коллеги и сотоварищи по театру. Сильно стал я многих раздражать. Да и меня раздражало всё вокруг. Я решил спасаться концертной поездкой по городам и весям громадной страны - подальше от сурового Питера.
Товстоногов предложил мне отпуск на год - там посмотрим. Прошел год. Периодически я обращался к властям с просьбой объясниться. Меня не принимали. Вежливо отвечали, что товарищ такая-то "только что вышла и, когда будет, не сказала".
Я спросил Товстоногова: может ли он чем-нибудь помочь? Он сказал: "Сейчас нереально. Надо ждать перемен. Будьте терпеливы. Я уверен, что всё должно наладиться". Я сказал: "Я терплю уже пять лет. Сколько еще? На что надеяться? Поймите меня". Он сказал: "Я вас понимаю". Мы обнялись.
XIV
Мы с Теняковой перебрались в Москву. "Мольер" и "Фарятьев" были исключены из репертуара БДТ. В других ролях ее и меня заменили. Я ушел, сыграв Виктора Франка в "Цене" Артура Миллера 199 раз. Почему-то мне казалось, что меня позовут сыграть юбилейный двухсотый спектакль. Роль с непомерным количеством текста, тонкая психологическая ткань постановки Розы Сироты - трудно будет без меня обойтись. Без меня обошлись. В БДТ всегда были хорошие актеры. Спектакль шел еще много лет и тоже с успехом.
Гога любил повторять такую формулу: "Человек есть дробь, числитель которой то, что о нем думают другие, а знаменатель - то, что он думает о себе сам чем больше знаменатель, тем меньше дробь". Видать, я маленько переоценивал себя. Надо внести поправочку.
А жизнь действительно переменилась. Гога угадал - мы дождались. Через восемь лет. Только ничего не наладилось, а, наоборот, всё рухнуло. Я имею в виду власть - на время она как-то вообще исчезла, и некому стало давить
на нас.
И Наташа, и я активно вошли в жизнь театра Моссовета. Конечно же, приезжали в Ленинград. Привозили спектакли театра, я давал концерты. На могилы родителей приезжали. Наташа в БДТ не заходила - такой характер. А я обязательно бывал и на спектаклях, и за кулисами, и у шефа. Пили чай, курили, разговаривали. Я вел себя, как взрослый сын, заехавший из большого мира в отчий дом. Теперь понимаю, что это получалось немного искусственно. Я забыл, что БДТ - не дом, а государство и закон этого государства - кто пересек границу, тот эмигрант. А эмигрант - значит, чужой. И не просто чужой, а изменник. В разговорах с подданными чуть заметная осторожность, напряженность.
Сперва, конечно, о семье, о здоровье. Ох, здоровье, здоровье! Не молодеем, проблемы есть. Ну и семья... тоже не без сложностей...
"Ну, а как дела?"
"Всё хорошо".
Действительно, как ответишь иначе? Если кратко, то всё хорошо. Я поставил спектакль для Плятта и играю вместе с ним. С участием Раневской поставил "Правда - хорошо, а счастье лучше" и играю вместе с ней. Впустили меня обратно в кино. Снялся в двух фильмах. Один - "Падение кондора" - прошел довольно незаметно. Но второй, где мы играем в паре с Теняковой,- "Любовь и голуби",прямо можно сказать, всем пришелся по душе. Так что...
"Всё хорошо".
Удивленно приподнятая бровь:
"Да-а?.. А говорили, были у вас... неурядицы..."
"Кто говорил?"
"Кто-то говорил".
Имперский закон - ушедшим за границу не может быть и не должно быть хорошо. Высший акт гуманизма - пожалеть, что ты уже "не наш": "А то возвращайся... поговори, попросись... может, и простят..."
Империя! Чуть обветшала, но все-таки империя! Двор взял больше власти, чем раньше. Король часто болеет. Но законы неизменны и действуют.
Весной 86-го я вошел в кабинет Георгия Александровича с видеокамерой. Я вернулся из Японии - выпустили! Ставил там "Тему с вариациями" С. Алешина и, конечно, обзавелся видеокамерой. Не расставался с этим (тогда еще очень объемным) механизмом месяца два.
1 2 3 4 5 6 7