ЛУННАЯ ЛЬДИНКА


Гидеон Эйлат

Когда смрадный и многоголосый вечер вступил в свои
права, затянув сумраком торговые шадизарские улочки, эту
девушку облюбовал Очаровашка. Она назвала его так, едва
заметив. Вовсе не в насмешку. Не за горб, которому
позавидовал бы дромадер пустыни, не за плоскостопные и
разные по длине ноги, не за идиотскую ухмылку и скошенный
крысиный подбородок. За величину кошелька, что чарующе
позвякивал в такт утиной походке.
Заметив в глазах стройной молодой девушки искорки
алчности, он, казалось, прибавил ростом. Природа обделила
его статью и красотой, но ему как-то ни разу не довелось об
это всерьез пожалеть. Говорят, не родись красивым, а
родись богатым. Слыша звон золота, шлюхи под фонарями
никогда не отвечали ему надменным "отстань, урод";
околдованные желтым блеском монет, в ласках они проявляли
чудеса изобретательности. И восклицали потом, сгребая
заработанные деньги слегка дрожащими от волнения руками:
"Вот это куш! Да ты просто очаровашка! Приходи еще,
красавчик, тут теперь все твое!"
Он оценивающе посмотрел на избранницу. Еще издали
зоркие глаза выхватили ее из полутора десятков гуляющих
девиц в красных платьях, которые группами и поодиночке
толклись у перекрестка и подзывали, а то и за руки хватали
хорошо одетых горожан. Она стояла в стороне от других -
высокая, с броской внешностью. Шлюхи зловеще косились на
нее, мужчины с головы до ног облизывали похотливыми
взглядами.
Очаровашка частенько заживал по этим улицам, но ни
разу ее не встречал. Иначе и быть не могло; она появилась
только сегодня. И сразу из-за нее вступили в схватку двое
сутенеров, которые прежде неплохо ладили друг с другом.
Побежденный ушел, скуля и баюкая сломанную челюсть,
победитель услышал томное: "Ладно, цыпленочек, будь
по-твоему" - и оставил ее в покое, уверенный, что завтра
утром получит свою долю выручки, а может быть, и ласки.
Она успела грубо отшить нескольких жуликоватых на вид
безденежных сластолюбцев, но при виде Очаровашки не
колебалась ни мгновения. Сразу кивнула с улыбкой и ушла с
ним в извилистый и мглистый переулок, а вслед полетело чуть
ли не хоровое: "Сука!" Золото в атласном кошельке волнующе
позвякивало, а сталь, греясь между красным шелком платья и
нежной кожей бедра, ждала своего мига.

* * *

В углу скрипнула половица - нет, не померещилось, в
третий-то раз никак не могло померещиться. Словно вторя ей,
скрипнули от отчаяния его зубы. В глубине дома прошуршал
тяжелый засов, лязгнула щеколда, клацнул замок - все,
обратный путь отрезан! А впереди и вокруг ждут в кромешном
мраке слуги ростовщика, и не с пустыми руками ждут - видел
он их дубинки и кинжалы вчера при свете дня, когда бродил
по огромному дому под видом заезжего краснодеревщика,
осматривая комнату за комнатой и чинно внушая хозяину:
"здесь бы ковер туранский в аккурат лег, ваша милость, есть
у меня один - дороговат, но до чего ж роскошен! Да и сносу
не знает. А вот ту мы, с вашего позволения, кроватку бы
поставили под балдахином, оно понятно, что кроватка в
спаленку нужна, да ведь они и в гостиной не помеха. А
жаровенку я б заменил, больно уж ваша невзрачная; только
пожелайте, мы вам из витой бронзы доставим, настоящей
аквилонской работы".
Вчера ему казалось, что годы проведенные в подмастерьях
у знаменитого умельца, не пропали втуне, - ростовщик
внимал, разинув рот, у его домочадцев блестели глаза, когда
молодой немедиец, прилично одетый и с располагающей
внешностью, со знание дела описывал то или иное чужеземное
мебельное чудо, которое он брался доставить через неделю. В
конце концов ударили по рукам, и лжекраснодеревщик получил
задаток - сумму, надо сказать, смехотворную. Зато уходя, он
знал главное: где в этом доме хранятся деньги.
Замок на входной двери уступил легко и беззвучно; с
отмычками лжеремесленник управлялся куда сноровистее, чем с
долотом и теслом. Впрочем, и долото сгодилось - оно
пролезло в замочную скважину и приподняло засов, а вскоре
петля на кончике бечевки, пропущенной между дверью и
притолокой, затянулась на конце засова. Дверь отворилась
без скрипа - не зря перед этим он, набрав полный рот
орехового масла, струйкой выпустил его в щель, за которой
находились литые чугунные петли. Ухмыляясь, он переступил
через порог и угодил в ловушку.
Снова заскрипела половица, и он, даже не напрягая слух,
уловил сопение. Кто-то таился во мраке... Возможно, ждал
сигнала...
Справа под дверью появилась желтая полоска. Вор
напрягся, выставил перед грудью долото - остро заточенное,
оно сойдет за кинжал, если придется защищать свою жизнь.
Дверь резко распахнулась. За ней стояли люди с факелами и
фонарями. Пламя ярко освещало равнодушные, нисколько не
удивленные лица.
Долото полетело на пол - сопевший во тьме человек с
дубиной давно рассчитал удар. В грудь вора уперся клинок.
Почти к самому лицу приблизился факел.
- Это он, - блеклым голосом сообщили хозяину дома.

* * *

- Ну так вот, выехали, значица, мы за ворота,
добрались до лесочка - его отсюда видать, с южной башни, -
рассказывал мечник, баюкая на коленях правую руку; рану под
грязной повязкой жгла подозрительная мазь, второпях
наложенная пьяным коновалом. - Добрались, значица, а
навстречу - шасть из-за деревьев! Здоровенные лбы, такими
хоть заместо таранов ворота крепостные просаживай. У
каждого топор, что твой жернов, на башке шлеп с прорезями
для глаз, а на щите трое таких, как ты, влежку уместятся,
провалиться на этом месте, ежели вру! Бегут на нас и ревут,
с деревьев аж листья сыплются. Ну, тут мы им и задали перцу!
- Ага, задали, - ухмыльнулся Конан и повел рукой вокруг
себя - на площади у ворот вповалку лежало около двух
десятков мертвых охранников, которых перевезли в Шадизар с
лесной опушки, где неизвестная шайка подстерегла караван
Халима Баши. Самого Халима, угодившего под разбойничьих
топор, его родственники забрали еще утром.
- Так я ж тебе об чем толкую, - не обиделся раненный, -
этакие бугаи и без топоров накинутся - цел не будешь! Да ты
и сам погляди, вон они валяются.
Конан покосился туда, где лежали бандиты. Он уже видел
их, сам помогал грузить на телеги изрубленные тела. Да,
парни как на подбор, и рожи у всех зверские, встретишь
такого в темном переулке - еще неизвестно, уйдешь ли живым.
Он поражался их храбрости - всемером, да против доброй
полусотни! И зачем? Ну, отбили бы караван, так куда после
деваться с "горячим" товаром? В лесочке не спрячешь - уж
больно мал лесочек-то. А кругом - голая степь, и сотник
городской стражи вмиг отрядит погоню на быстрых конях, и с
солдатами обязательно поедут родичи Халима Баши - не
допустят, чтобы разбойники откупились от блюстителей закона.
- Стало быть, вся шайка полегла?
В глазах раненного мелькнула настороженность. И сразу
исчезла, но Конан уже понял, что сейчас услышит ложь.
- Ага, всех кончили. Шакалам шакалья смерть.
- И не пропало ничего? - с улыбкой поинтересовался
Конан.
- В смысле? - Настороженность вернулась.
- Ну, из товаров?
- Все цело. - Раненый насупился и отвернулся.
- Я слыхал, у Халима камешек был, - сказал киммериец
нарочитой беспечностью.
- Мало ли кто чего слыхал, - угрюмо вымолвил страж
каравана.
Конан подступился к нему почти вплотную, заглянув в
глаза и дружелюбно произнес:
- Кром! Да брось ты темнить, приятель! Я ж чего
спрашиваю - меня сам Халим звал к себе в охрану, да тут, -
он с горечью усмехнулся, будто вспомнил что-то
малоприятное, - работенка одна подвернулась, сулили большие
деньги, а вышел собачий хвост без шерсти... Халим прямо так
и говорил: надо камешек один в Аренджун отвезти, помимо
прочего товара. Больно ценный камешек, много лихих людей на
него зарится.
Раненный отстранился, раздраженно зыркнул на киммерийца
и сказал:
- Вот что, мил человек. Я тебя знать не знаю, может, ты
и правду говоришь, да только нам Халим ни про какие камешки
не рассказывал. В Аренджун мы ехали, это верно, а что везли
- меня не касается. И тебя тоже, если хочешь знать.
Ступай-ка ты с миром, а то шепну халимовой родне, что ходят
тут всякие, вопросы задают...
- Да к чему их задавать, коли у тебя и так все на роже
написано, - рассмеялся Конан. - Не хвастай, приятель: не
всю вы банду положили. Баши камешек за пазухой держал, кто
ему черепушку развалил, тот и ушел с добычей. Караван-то им
без надобности был, драку они только ради Лунной Льдинки
затеяли.
Мрачная неразговорчивость охранника была красноречивее
любых словесных подтверждений. Но Конану этого показалось
мало. Он с печальным вздохом снял с пояса тощий кошелек,
развязал, вытряхнул на ладонь три монеты. Посмотрел на
раненного и ничуть не удивился перемене в его лице.
Впрочем, любезная улыбка сразу сгинула, как только две
монеты из трех вернулись в кошелек.
- Ладно, язви тебя Кром. - Конан снова тяжко вздохнул,
вынул монету из кошелька, протянул охраннику. - А третью
не получишь! - грозно заявил он. И тут же смягчился слегка:
- Да имей же ты совесть, приятель! По миру меня пустить
хочешь?
- Угадал ты, мил человек, восемь их было, - признался
раненый, запихивая деньги под кровавую повязку. - Восьмой
убег с камешком. А куда убег - не пытай, ей-ей, не знаю.
- Что ж вы восьмого-то упустили, а? - осуждающе спросил
киммериец. - Догнать не смогли?
Его слова задели охранника за живое.
- Был бы ты тогда с нами - понял бы, почему упустили, -
процедил он сквозь зубы. - Это не люди - кабаны бешеные,
как начали нашего брата кромсать, только брызги кровавые
полетели! Когда последний, самый лютый, деру дал, мы
своему счастью не поверили! И рассудили: на кой его
догонять, когда Халим Баши на дороге мертвый валяется,
товары целехоньки, а бандюга в город мчится? Ну, схоронится
в каком-нибудь притоне, так ведь камешек-то, Лунная Льдинка,
все равно себя выдаст! Мало что сам он дорогущий,
пол-Шадизара можно купить, на нем еще и заклятие против
воров. Большущие деньги Халим чернокнижнику отвалил, зато
теперь Лунную Льдинку нигде не спрячешь. Из-под земли до
хозяев докричится.
- Да ну? - Последние слова охранника только подогрели
любопытство Конана. - А чего ж тогда родня Халима
озолотить сулит того, кто Лунную льдинку найдет?
- Врешь! - раненный резко выпрямился, вскинул
нечесаную голову. - Кому они сулили? Когда?
- Своими ушами слышал - командиру стражи сулили, -
честно ответил Конан, не договорив, что разговор тот,
из-за угла подслушанный, вовсе не предназначался для его
ушей. - Сгинула, говорят, Лунная Льдинка, точно в омут
канула. Кто найдет, тому золота отвалят, сколько на горбу
своем утащит.
- Ух ты! - возбудился охранник. - А что сотник стражи?
Согласился помочь?
- Понятное дело, согласился, да только велел халимовым
родичам лишнее не болтать, а то, говорит, весь город
всполошится, на поиски кинется.
- Эх, рана, паскуда! - Охранник досадливо взглянул на
окровавленную руку. - Кабы не она, проклятая, я б сейчас
первым всполошился.
- А ты хоть видел ее, Льдинку Лунную? Знаешь, как
выглядит? - Конан не дослушал до конца тот разговор с
сотником стражи - помешал какой-то зевака, зашедший за
угол, где стоял киммериец.
Охранник отрицательно помотал головой.
- Баши, земля ему пухом, никому не показывал, пуще
глаза берег. Говорят, плоский камень, желтый и прозрачный.
И блестит красиво, глаз не оторвать. Может, врут, может,
нет... И куда ж он кануть-то мог, а? Заклятье-то
дорогущее...
- На любые чары найдутся чары покруче, - уверенно
заявил Конан.

* * *
- Про Льдинку ничего не слышали, а работенка для тебя,
может, и найдется, - сказали ему в тот вечер на Южном
базаре. Торговцы уже разъехались по домам и постоялым
дворам, и за высоким забором, сплетенным из виноградных
лоз, толпа оборванцев устроила привычную дележку отбросов.
Заглянул туда и Конан, но вовсе не за своей долей
подгнивших фруктов и овощей (каковой ему не причиталось), а
для разговора с вожаком местного отребья. Вожак был радушен
- предложил гостю ломоть осклизлой дыни и пригоршню черной
шелковицы, собранной его приятелями на грязной земле. И то
и другое было вежливо, но непреклонно отвергнуто. Тогда
вожак сказал:
- Знаешь Паквида Губара?
- Горбуна колченогого, что ли? - Конану живо
вспомнился странный ростовщик, любитель разгуливать по
ночным улицам с толстым кошельком на поясе и стайкой
невидимых, как духи, телохранителей с кинжалами да
удавками. Даже не будь телохранителей, местное жулье
боялось бы Паквида Губара пуще проказы.
- Его самого. - Вожак не подал виду, что его задел
брезгливый тон собеседника. У него самого осанка была
далеко не царственная, да и походке оставляла желать
лучшего. Но, обделив его красотой, природа воздала отменной
выдержкой и тем, что принято называть ушлостью. - Паквид
себе особняк загородный отстроил, настоящий дворец. Теперь
стражу туда набирает.
Конан кивнул. Особняк тот он видел, такому любой
вельможа позавидует. Увенчанные острыми шпилями башни над
стенами из бурого камня, причудливые узоры актотериев,
закоченевшая злоба в очах каменных драконов, тончайшее
глазурованное кружево волют... От этого замка, даже
недостроенного, веяло угрозой. Роком! Так показалось Конану
с первого взгляда, а он давно привык доверять интуиции.
- Денег у Паквида куры не клюют, и за верную службу
платит он щедро. Есть будешь на серебре, спать на коврах,
но скажут тебе "ап!" - изволь сначала подпрыгнуть, в после
можешь раздумывать, зачем это понадобилось. Ну что,
интересно?
Конан пожал плечами. Нищий кивнул.
- Верно, кто себе цену знает, тот никогда не спешит
слюни пускать. Погуляй, пораскинь мозгами. Надумаешь -
ступай прямо в особняк и стучись в ворота - мол, от меня. С
тебя один золотой.
- За что? - прикинулся удивленным Конан, хоть и знал,
что не миновать разлуки с последней монетой. - Я, может,
еще не захочу...
- Ты мне тут не шуток не шути! - вспылил вожак нищих. -
Это твое дело - хотеть или не хотеть, а мое - наводку
давать и деньги за это брать. И заруби себе на носу, -
хмуро добавил он, пряча золотой в кулаке, - здесь базар, а
не балаган. Это в балагане развлекают, а на базаре -
торгуют.
* * *

За стенами особняка Паквида Губара раздались скрежет
барабанов и грохот выбираемых цепей - поднимают мост,
сообразил Конан. Вскоре там же, за стеной, громыхнуло -
упала тяжеленная решетка, перекрыв входную арку. Чуть позже
брякнули обитые медью высокие ворота. Замок надежно
отгородился от внешнего мира.
Подали голос и створки парадной двери; наголо обритый
здоровяк в ливрее слуги удалился с большущей связкой ключей
на сгибе локтя. Из верхнего покоя к балюстраде вышел
горбатый мужчина неопределенного возраста и окинул цепким
взглядом громадный взгляд.
И то сказать, столь разношерстная компания заслуживала
пристального взгляда. Почти каждый был при оружии; одежда
варьировала от красного платья шлюхи и дикарской набедренной
повязки из козлиной шкуры до полного доспеха иранистанского
воина и златотканного офирского камзола с кружевной
оторочкой.
1 2 3 4 5