— Так может, нам его того? Земелю твоего непутевого… Отправить полетать?
— Что он такого сделал?
— Что сделал? — Вий с нервной суетливостью потер ладони. — Видишь ли, Артурчик… Тебя ведь Артуром звать, верно? Так вот, Артур, обманул меня твой землячок. Самым скверным образом обманул. Рассказывал о городе то, чего не было… — полковник потешно шевельнул плечом. — Такое, понимаешь, рассказывал, что я и уши развесил!.. Словом, вруном оказался твой зема, вруном и дезинформатором. А время у нас, сам знаешь, какое. В такое время дезинформаторов не жалуют. Ну-с? Что скажешь?
— Этого не может быть. — Пробормотал Артур. Не потому, что не верил в возможность измышлений Кальяныча, — потому, что полковник ждал от него слов, и эти слова должны были быть произнесены.
— Может, Артур, очень даже может. Вместо города отсиживался в ближайшем поселке, а потом возвращался и выдумывал. Сказочник-фольклорист, — полковник прошелся по помещению. — Знаю, что вы там про меня говорите. Чудила, псих… И зря, между прочим. Сам видишь, как туго с вами приходится. Никому веры нет, чуть отвернусь, бузу поднимаете. Кулаки, видите ли, у них чешутся.
— Господин полковник!..
Это был приглушенный крик Кальяныча. Боец чуть не плакал, всячески пытаясь привлечь к себе внимание командующего.
— Сил больше нету! Не чувствую ничего.
— Почувствуешь, — пообещал полковник. — Очень скоро.
Пальцы его вновь легли на пульт. Артуру показалось, что хозяин Бункера дрожит. Не от страха, — от азарта.
— Ты не представляешь себе, каких мук мне стоит не делать этого. Знаешь, почему? — полковник вновь обернулся к Артуру. — Видишь ли, однажды я это уже проделал. И честно признаюсь: это было больше, чем наслаждение. Часа два я ходил над этой самой кнопкой и в конце концов решился. Разумеется, я не видел, как она летела, но чувствовал. Чувствовал напряжение тех, кто заметил ее на своих мониторах. Ты знаешь, ее даже пытались сбить. Дважды или трижды. Но она увернулась. Увильнула, моя рыбонька! И вонзилась-таки этому городишке в копчик! — Полковник громко рассмеялся.
— Я включил сразу несколько радиостанций, и, как минимум, три из них сообщили о разрушениях в германской столице. Еще бы! Полторы мегатонны!.. Да она лопнула, как мыльный пузырь! Слышал бы ты, что они там пели… Радиус разрушений кошмарен, количество жертв огромно! Но самое смешное — ни один из хваленых спутников сообщества не сумел отследить отправителя.
— Вы шутите? — Артур был ошарашен. О гибели Берлина он был наслышан, но даже мысли не допускал, что именно их начальник инициировал запуск рокового носителя.
— Ничуть! — Вий жадным взором вернулся к кнопке пуска, и только сейчас Артур обратил внимание на то, что все предохранительные пломбы сорваны.
— Пять шахт и пять ракет! — с пафосом провозгласил полковник. — Еще месяц назад я был богачом! Потому что располагал властью… — Он внезапно споткнулся. — Впрочем… Я и сейчас ею располагаю. Да, да! Ты ведь видишь ее. Это последняя. И я берегу ее. Каждый день прихожу сюда и грызу ногти.
Говорящий с обожанием взглянул на ракету.
— Ведал бы ты, Артур, каких усилий мне стоит сдерживаться, чтобы не нажать эту треклятую кнопку!.. — лицо полковника исказила пугающая гримаса. — Хотя с другой стороны — сидеть и знать, что ты МОЖЕШЬ это сделать и можешь сделать в любую секунду — тоже прекрасно. Вот где истинное наслаждение! Выбирать жертву, умозрительно щадить тех или других.
— Черт! Но зачем вам это? — вырвалось у Артура.
— Что именно?
— Ну как же! Все без того летит в тартарары. Стоит ли ускорять чью-то гибель?
— Почему бы и нет? Мир агонизирует, Артурчик, а рыбину, вытащенную на воздух, обычно бьют дубиной по голове. Вот и я хотел бы ударить… Заметь, моя роль носит скорее гуманный характер. Я даю больному последнюю дозу наркотика. Как ты сказал, — все действительно летит в тартарары. Но ощутить напоследок пусть иллюзорную, но власть, — разве это не сказка? Не столь уж многим на земле это было позволено.
— Вы верите, что власть…
— Да, Артур, да! К чему лукавить? Несмотря на всю болтовню гуманистов и демократов право сильного осталось единственным правом на земле. А все иные права… — Тонкие губы полковника искривила усмешка. — Вспомни маленькую предвоенную Венгрию, когда началась буза в Югославии. Гитлер потребовал от венгров разрешения на проход войск. Не намекнул, не попросил, а именно потребовал. И стоило венграм заколебаться, как Англия немедленно предупредила: «Будете помогать германцам, объявим войну.» Неплохо, да? И при этом ни малейшей альтернативы. Тогдашний премьер-министр Венгрии, граф Телеки, поступил, как настоящий мужчина. Он попал в патовую ситуацию и потому вынужден был застрелиться. И то же, милый мой Артур, было с Турцией, Болгарией и Румынией. Правом слабого пренебрегают все, кому не лень. Его — это самое право замечают лишь в минуты сытости. Согласись, не так уж сложно бросить собаке кость, когда мясо с этой кости переправлено в твой желудок. Это и есть право слабого — претендовать на косточку со стола господина.
Артур невольно припомнил сегодняшнего птенца, из-за которого началась потасовка. Полковник отнюдь не был дураком. И столь же очевидным было то, что он ненормален. Возможно, быть умным — как раз и означает быть ненормальным, но быть ненормальным — не значит быть умным. Такая вот скучная околесица…
Так или иначе, но Артур немедленно поверил в четыре ракеты полковника — те самые, что оказались выпущены по чужим городам и странам. В этом убеждали глаза полковника — глаза сумасшедшего, балансирующего над пропастью.
— Зачем вы мне все это рассказываете? — с дрожью проговорил он.
— Тебе? — полковник нахмурился, словно припоминая. — Ах да, Кальяныч! В нем все дело… Видишь ли, твой землячок все же временами туда хаживал. Я имею в виду Воскресенск. Для сбора информации, ну, и кое для чего еще. Какая-никакая, а разведка мне нужна. Поэтому теперь место его займешь ты.
— Я?
— Будешь ходить на разведку вместо него, только и всего. Ты местный, тебе это будет нетрудно.
И тут же, словно разглядев вспыхнувшую в груди Артура надежду, Вий с усмешкой добавил:
— Только не надо пытаться убежать. Валерьяныч, наш дипломированный доктор, вошьет тебе под кожу крохотный сувенир. В должный момент будет включаться радиотаймер, и по истечении энного времени мы просто вынуждены будем поинтересоваться твоим местопребыванием. В общем, скромный радиоимпульс — и ты разлетишься на кусочки. Разумеется, это не жестокость, ни в коем случае! Всего-навсего — мера предосторожности. Кстати, такую же операцию мы проделывали в свое время с нашим Кальянычем. Впрочем, сейчас ты в этом убедишься.
Полковник поднял с пульта небольшую коробочку с антенной.
— Система простая и надежная, апробированная временем. Суди сам, — одно нажатие и все.
Указательный палец говорящего утопил темную клавишу, заставив Артура испуганно воззриться на экран. Привязанный к ракете Кальяныч не разлетелся на куски, как обещал полковник, однако тело его жутковатым образом содрогнулось, лоб ткнулся вперед, ударившись о серый металл. Пара страшных мгновений, и несчастный боец обвис на веревках, уронил голову.
— Вот так! — сияющее лицо полковника вновь обратилось к Артуру. — Возможно, со стороны это смотрится не слишком эстетично, но считал и считаю, что для посторонних подобное зрелище намного убедительнее всяческих слов. Сам знаешь, лучше один раз увидеть — и так далее… В общем место вестового отныне занимаешь ты. И все! Беседа закончена…
* * *
Намерения Артура разгадали двое.
Первый, Степа-теплоход, любитель телевидения и сальных анекдотов, приблизился в минуту, когда никого рядом не было и, по обыкновению вынув фото своей невесты, исторг тяжелый вздох.
— Ммм… Может мы это… В-вместе отсюда?
— О чем ты? — Артур изобразил удивление.
— Ну ккк… как же! Ттт… Тебя же вестовым назначили!
Степа проговорил это таким тоном, словно разом выдал всеобъясняющую причину. В Бункере знали, что в вестовых у полковника долго не задерживаются, и коль скоро Артур не захочет идти в вестовые, — значит, выход один — бежать. Сам Степа уже давно дозрел. Тем более, что в городе у него оставалась подружка, которая по прошествии времени в пересказах Степы превратилась в невесту, а чуть позже в верную супругу.
— Ты знаешь, какая она у меня, — Степа кивнул на фото, с конопатой блондинкой. — И здесь, и здесь — все, понимаешь, на месте. И ласковая до ужаса. Целоваться любит. А как засмеется — это вообще…
Прилипнув глазами к фотографии, Степа надолго замолчал, позволяя Артуру пораскинуть мозгами. Впрочем, Артур размышлял недолго. Он ничего не имел против напарника. Тем более, что на Степу можно было положиться. Однако той дорогой, которой он собирался выбираться из Бункера, мог воспользоваться только один человек. Таким образом Степу приходилось отшивать, а подобные вещи всегда давались Артуру непросто.
— Я подумаю, Степ. Хотя вообще-то насчет меня сведения у тебя неверные. В корне!..
Второй осведомленной фигурой оказалась Клеопатра, полковничья приятельница и негласная правительница Бункера. Артур давно уже ломал голову, не понимая, отчего золоченые троны и высокие трибуны сплошь и рядом занимаются типами откровенно больными, с пугающими отклонениями в психике. Эпилептики всех мастей и рангов, психопаты и жертвы паранойи правили странами, управляли городами. Так получалось, что злокачественная энергия оказывалась более способной к подавлению сторонней воли. Чем более нездорового вождя взваливала себе на шею общественность, тем больших успехов он добивался, с маниакальным упорством сметая любые преграды на своем пути, истребляя порой целые народы. Да и чем могут увлечь окружающих стандартный ум, стандартная мораль? Во все времена людей завораживало необыкновенное пусть даже и с шизоидным привкусом.
Как бы то ни было, но изолированный от мира клочок подземного царства в полной мере вписывался в общечеловеческую систему. Двое сумасшедших управляли минигосударством, помыкая без малого тремя батальонами душ, имея практически безраздельную власть над каждым из своих подчиненных. Вполне возможно, что иные у власти удержаться бы и не сумели. Наверху, судя по скудным сводкам, царил настоящий хаос. Кто-то кого-то бомбил, миллионы и миллионы людей становились хрониками, сходили с ума, умирали от голода. Править в такое время армией, обреченной на бездействие, может только сумасшедший, и этот сумасшедший у них имелся.
О побеге, вероятно, думали все, но на это надо было еще отважиться. Дезертиров не просто истребляли, а истребляли с изощренной жестокостью. Администрация Бункера могла запросто поставить к стенке уже только по одному подозрению — без фактов, без каких-либо улик. И все же, побеседовав с полковником, получив предложение стать вестовым и своими глазами увидев смерть Кальяныча, Артур решился.
— Хочешь уйти в город? — остановившая его в коридоре Клеопатра, как всегда щедро нарумяненная и напудренная, без стеснения погладила рядового по щеке. — Неужели бросишь свою маленькую?
Некоторыми своими повадками Клеопатра и впрямь напоминала царицу. Только отнюдь не маленькую. В этой девице было верных шесть футов росту, и, прогуливаясь с ней, тщедушный полковник предпочитал не забывать о солидных каблуках. Дамой Клеопатра была, что называется, крупной. Ударом неженского кулачка могла запросто сбить с ног зазевавшегося бойца, а на собственной шикарно обставленной кухне легко управлялась с двумя солдатскими порциями. По слухам, в дни ненастного настроения она подводила под расстрел надоевших любовников, а уж более терпимыми неприятностями рассыпала направо и налево. Словом, дамочка была аховая во всех отношениях. И если не сама разгуливала по краю пропасти, то уж во всяком случае обожала глядеть, как делают это другие. Именно по этой причине Артур немедленно взмок от пота. Даже по лицу поползло что-то липкое, по-змеиному холодное. В самом деле, если уже двое смекнули о его возможном уходе, скоро будут знать и те, кому положено было подглядывать и подслушивать, выискивая среди служащих малейшую крамолу.
Все получилось само собой, и лишь спустя минуту Артур в полной мере осознал, что натворил. Стиснув «грозную царицу» в объятиях, он затащил ее в одну из кладовок и, заткнув рот кляпом, связал разорванными на полосы половыми тряпками. Самое забавное, что Клеопатра не слишком трепыхалась. Возможно, она вообразила, что ее собираются таким образом приласкать. Если верить слухам, такие штучки ей даже нравились, однако на этот раз всесильной даме пришлось разочароваться. Ее связали самым натуральным образом и бросили в темной клетушке в полном одиночестве на произвол судьбы.
Мосты таким образом были сожжены окончательно. Артуру оставалось одно-единственное — бежать из Бункера и бежать немедленно.
Глава 2
Кто они были, Лебедь не знал. Подозревал только, что существа эти жили на планете Земля всегда. Забавно, но люди им совсем не мешали, — разве что пробуждали некоторое любопытство. Кое-кто из старожилов шалил, вклиниваясь в сеть интернета, другие колдовали над телами спящих людей, навевая те или иные мысли, порой существенно сокращая жизненные сроки живущих. За некоторыми из представителей рода человеческого автохтоны наблюдали с особым пристрастием, и, увы, Лебедь угодил в число последних. С ним беседовали и над ним подшучивали. Он не сопротивлялся и не роптал. Тем не менее, чуть ли не каждую ночь ему насылали кошмары, из которых Лебедь никак не мог извлечь должного вывода.
На этот раз во сне он увидел стоящего в дверях Артура — мускулистого, неправдоподобно огромного, взирающего на их утлое убежище осуждающим взором. Стародавний приятель поражал бронзовым загаром, напоминая свежеотлитую, пылающую жаром статую, рыцаря, облаченного в неведомые доспехи. И снова Лебедь наблюдал яростное противостояние. Без этого теперь не обходился ни один из его снов. Черноволосый, взлохмаченный Вадим стоял на одном колене и, с остервенелой усталостью передергивал затвор, посылая в сверкающего гостя пулю за пулей. Каменно и равнодушно Артур улыбался. Пули били в его могучую грудь и сплющенными, потерявшими силу комочками падали на пол.
Так уж вышло, что всю его юность Вадик Дымов с Артуром Боковым дрались. Вечные партнеры и соперники просто не могли долго ладить. Вадим был более изворотлив, Артур — более силен. Борьба протекала с переменным успехом, и, вмешиваясь в схватку, Лебедь всякий раз получал свою порцию шишек. Несмотря ни на что, всех троих почему-то именовали друзьями. Впрочем, был еще и четвертый — некий Поль, улыбчивый, громогласный красавчик. В отличие от Лебедя, добрую потасовку он уважал, и если Лебедь старался разнимать приятелей, то он напротив вызывался быть рефери, а порой и откровенно подстрекал противников. Такой уж он был человек — с удовольствием секундировавший на всех школьных дуэлях, с энтузиазмом вызывающийся замещать более слабых или выбывающих из схваток. Странной, должно быть, казалась со стороны их дружба. Квартет забияк, четверо осликов, упрямо тянущих в разные стороны. И все-таки они действительно дружили. То есть — наверное. Потому в точности никто из них не знал, что такое настоящая дружба, с чем ее едят и на каких весах взвешивают.
— Вот, значит, как!.. — Вадим, привидевшийся Лебедю во сне, хладнокровно отбросил винтовку в сторону. — Что ж, посмотрим, как ты отреагируешь на это.
В руках его Лебедь разглядел массивный ствол с пузатым раструбом.
— Господи! Ну зачем?!
И как обычно Лебедя никто не услышал. Он и сам себя не услышал. Во снах он всегда отчего-то терял голос. И не только голос. Еще чаще он превращался в полного паралитика. Тело деревянело, язык и связки отказывались подчиняться. Вот и сейчас рот его беззвучно раскрылся, не породив ни звука. Лебедь снова не мог повлиять на ход событий. Ни Вадим, ни Артур даже не глядели в его сторону.
Огненная струя полыхнула в направлении двери, уменьшенным подобием солнца впилась в панцирную грудь. Стены, потолки — все потонуло в слепящем взрыве. Лебедь зажмурился, а когда вновь распахнул глаза, разглядел, что находится на маленьком песчаном островке…
ЭТО тоже повторялось с пугающим постоянством. Все его кошмары непременно заканчивались одним и тем же — неуютным клочком суши, напоенным вибрирующим неживым светом, дающим приют паукам, крабам и бедному человечку по имени Лебедь.
Еще одна придумка автохтонов, то бишь — тех, кто обитал на Земле еще задолго до первого человека. Остров Шока… Кусочек суши, пятнышко среди волн, где Лебедю отводилась все та же пассивная роль созерцателя собственной жизни — жалкой, никчемной, всем и всегда только мешающей. Сидя на холодном песке, он со смирением вспоминал всех тех, кого когда-либо обидел или подвел, все ситуации, в которых приходилось говорить неправду, всех женщин, которые, разочаровываясь в нем, уходили и уплывали к другим, оставляя Лебедя все на том же островке одиночества.
1 2 3 4 5 6 7