Олег Шмырин
Уклады
Д.Р., любимому
1.
Баллада про храброго английского летчика.
Как-то раз на картофельное поле приземлился самолет. Самолет был похож на приземлившуюся революцию. Самолет окружили отсталые, неразвитые труженики с мотыгами на плечах. Труженики были похожи на сельских термитов. Внезапно из самолета выпрыгнул храбрый английский летчик, но не удержался на ногах, сурово нахмурился и упал как фрукт. Остолбенелые труженики смотрели на все скорее как на кино, чем бессмысленно. К упавшему летчику приблизился самый впечатлительный из тружеников и, перекрестясь, осторожно тюкнул летчика по кочану. Храбрый английский летчик закричал иностранные ругательства, отчего среди тружеников произошли волнения. Самый строгий из тружеников изобразил в воздухе неприличную фигуру. Волнения утешились, а летчик потерял нить мысли. Взгляд его стал как нелетная погода. Его взяли за конечности и с тревожным чувством отнесли в пустующий хлев. Там он и умер как бог. Закопали его в грядку, на окраине картофельной культуры. А самолет подпалили. Он пылал три дня как светоч, а на четвертый взорвался к ебаной матери.
2.
Сказ про Нюру.
Так вот. Местность, где все это случилось, называлось Пастернака. В Пастернаке жила наша с вами героиня, девушка Нюра Холмс. Втайне от отца и от матери она хранила в своей душе любовь к храброму английскому летчику и даже таскала всякие там незабудки туда, где его закопали. На том месте картошка росла с необузданной силой, клубни были с кулак головой, просто атлеты какие-то. Девушка Нюра откапывала их и орошала девичьими слезами. В картошке этой было много витаминов и полезных белков. Нюра ела ее и отличалась красотой и привлекательностью. К ней сватались разные местные подонки, но вместо согласия получали пендели и поджопники. А потом фортуна улыбнулась и у Нюры выпало счастье. В Пастернаку приехала экспедиция, и начальник экспедиции, академик из Москвы, увез Нюру к себе, в квартиру на Красной площади. Этот академик исследовал картошку и удивился, как много в ней хорошего. Потом девушка Нюра стала вдовой и родила. Того, кто родился, она назвала Герман Титов, в честь выдающегося покорителя космоса. Благодаря картошке ее крепыш был самый умный и симпатичный, точная копия академика.
3.
In memorium.
Ну дак вот. А дорогой зять того врача, который помогал Нюре родить, был мой двоюродный брат. И когда до меня дошло, что в женщинах ничего такого нет, одно лишь баловство и несерьезность, я пришел к нему, брату своему, и поставил пузырь на стол, и вынул селедку из кармана. Кеша, говорит, разве я против. И выписывает мне путевку. Туда, где воздух чистый и дураков нет. Собрал я зубную щетку, купил папирос и сунул ножик за голенище. И дернул к медведям на масленицу, конечно. И вот уже девять лет я хожу звериную тропу, девять лет комары будоражат меня почем зря, а такой ерунды не встречал. Приползла ко мне ополоумевшая козявка, зрачками вращает и жалобно так зубами клацает. Ну, отрезал я ногу от лося: на, говорю, грызи на здоровье. Так нет же, скулит, еще хуже. Догадался я, погладил брюхо ей, за ухом потрепал, слово сказал. Успокоилась козявка, ногу от лося съела, помурлыкала и заснула. Так теперь и живем: козявка за домом смотрит, по хозяйству помогает, а я в лес хожу и про жизнь мысли разные думаю.
Олег Шмырин
Из антологии новой риторики
1
Уклады
Д.Р., любимому
1.
Баллада про храброго английского летчика.
Как-то раз на картофельное поле приземлился самолет. Самолет был похож на приземлившуюся революцию. Самолет окружили отсталые, неразвитые труженики с мотыгами на плечах. Труженики были похожи на сельских термитов. Внезапно из самолета выпрыгнул храбрый английский летчик, но не удержался на ногах, сурово нахмурился и упал как фрукт. Остолбенелые труженики смотрели на все скорее как на кино, чем бессмысленно. К упавшему летчику приблизился самый впечатлительный из тружеников и, перекрестясь, осторожно тюкнул летчика по кочану. Храбрый английский летчик закричал иностранные ругательства, отчего среди тружеников произошли волнения. Самый строгий из тружеников изобразил в воздухе неприличную фигуру. Волнения утешились, а летчик потерял нить мысли. Взгляд его стал как нелетная погода. Его взяли за конечности и с тревожным чувством отнесли в пустующий хлев. Там он и умер как бог. Закопали его в грядку, на окраине картофельной культуры. А самолет подпалили. Он пылал три дня как светоч, а на четвертый взорвался к ебаной матери.
2.
Сказ про Нюру.
Так вот. Местность, где все это случилось, называлось Пастернака. В Пастернаке жила наша с вами героиня, девушка Нюра Холмс. Втайне от отца и от матери она хранила в своей душе любовь к храброму английскому летчику и даже таскала всякие там незабудки туда, где его закопали. На том месте картошка росла с необузданной силой, клубни были с кулак головой, просто атлеты какие-то. Девушка Нюра откапывала их и орошала девичьими слезами. В картошке этой было много витаминов и полезных белков. Нюра ела ее и отличалась красотой и привлекательностью. К ней сватались разные местные подонки, но вместо согласия получали пендели и поджопники. А потом фортуна улыбнулась и у Нюры выпало счастье. В Пастернаку приехала экспедиция, и начальник экспедиции, академик из Москвы, увез Нюру к себе, в квартиру на Красной площади. Этот академик исследовал картошку и удивился, как много в ней хорошего. Потом девушка Нюра стала вдовой и родила. Того, кто родился, она назвала Герман Титов, в честь выдающегося покорителя космоса. Благодаря картошке ее крепыш был самый умный и симпатичный, точная копия академика.
3.
In memorium.
Ну дак вот. А дорогой зять того врача, который помогал Нюре родить, был мой двоюродный брат. И когда до меня дошло, что в женщинах ничего такого нет, одно лишь баловство и несерьезность, я пришел к нему, брату своему, и поставил пузырь на стол, и вынул селедку из кармана. Кеша, говорит, разве я против. И выписывает мне путевку. Туда, где воздух чистый и дураков нет. Собрал я зубную щетку, купил папирос и сунул ножик за голенище. И дернул к медведям на масленицу, конечно. И вот уже девять лет я хожу звериную тропу, девять лет комары будоражат меня почем зря, а такой ерунды не встречал. Приползла ко мне ополоумевшая козявка, зрачками вращает и жалобно так зубами клацает. Ну, отрезал я ногу от лося: на, говорю, грызи на здоровье. Так нет же, скулит, еще хуже. Догадался я, погладил брюхо ей, за ухом потрепал, слово сказал. Успокоилась козявка, ногу от лося съела, помурлыкала и заснула. Так теперь и живем: козявка за домом смотрит, по хозяйству помогает, а я в лес хожу и про жизнь мысли разные думаю.
Олег Шмырин
Из антологии новой риторики
1