Только это мало помогает – слишком уж много психов развелось. Надеюсь, ты не станешь утверждать, будто на тебя свалилось блюдце, и зеленый гуманоид подарил тебе это чудо техники?
– Не стану. Но доля истины тут есть. Я не придумал ничего правдоподобнее гипотезы о том, что Землю действительно посетили пришельцы. Похоже, не все твои тарелочники – психи. Только произошло это очень давно. Когда точно, не знаю, но больше двадцати миллионов лет назад. Прежде чем ты что-нибудь спросишь, замечу, что не имею даже отдаленного представления ни о внешности пришельцев, ни о цели, с которой они к нам пожаловали. Важно, что они решили преподнести землянам дар. Он перед тобой. Этот дар – простой и быстрый способ полетов на другие планеты. А если я не ошибся в назначении пятого режима, то и дальше, к звездам.
– Минуточку, минуточку. – Джейкобсен, яростно насупив брови, бешено запыхтел сигарой. – Итак, ты говоришь, эта чертова штука оставлена нам пришельцами. Надо полагать, оставлена в каком-то месте, но об этом потом. С другой стороны, ты, якобы, хотя и не изобретал ее, но собрал сам, в мастерской. Чему же верить?
– И тому, и другому. Я действительно собрал ее вот этими руками, следуя оставленным инструкциям. Имей в виду: я так и не разобрался в принципе действия.
– Ах, инструкциям… – Наливные адмиральские щеки достигли пунцовой спелости. – Инструкциям! На английском, надо полагать? Ладно, Бейтс, с меня хватит. Всему есть предел, а твой розыгрыш затянулся. Ты и раньше не знал меры. Держишь меня за круглого идиота?..
– Стоп! Глади на машинку, Толстяк! Что она делает? Правильно, висит в воздухе. Или ты все еще не веришь своим глазам? Надо верить. Конечно же, инструкции написаны не на английском и вообще не на одном из обычных языков; это просто цепочка чисел, в которой закодирована вся необходимая информация. Кстати, главная проблема – как прочесть послание, если получен сигнал искусственного происхождения, – долгое время ставила в тупик твоих приятелей, озабоченных ПВЗР. Честно говоря, я был одним из них, но потом задумался покрепче и пришел к выводу, что посылать радиосигналы в космос – глупая затея. Слишком ненадежно. Чтобы принять их, требуется в точно определенное время направить антенну строго в нужном направлении, иначе сигнал преспокойненько пройдет мимо. Это хуже, чем письмо в бутылке, брошенное в океан. Логичнее оставить послание на месте, в надежде, что рано или поздно некто достаточно сообразительный сумеет обнаружить его и прочесть.
Сделав паузу, Бейтс наконец раскурил замусоленную сигару, задумчиво посмотрел на тлеющий огонек, потом поднял глаза на собеседника.
– На чем это я остановился? В самолете по пути с побережья я принял виски, меня слегка ведет, извини… Ах да. Я недолго сомневался в том, что обнаруженная цепочка чисел – настоящее послание, но вот расшифровать его удалось не скоро. Оно представляет собой двоичную последовательность в десять миллионов битов длиной. Я был уверен, что она не случайна, но прочесть не мог. В конце концов, сообразив, в чем дело, я преобразовал ее в двумерный массив по 1024 числа в строке. Получилось нечто вроде матриц нескольких изображений. Пришлось еще поломать голову, как их графически представить и что они означают. Признаюсь тебе, что, пока модель не заработала, я не совсем понимал, для чего она нужна. Даже боялся, не мастерю ли я приспособление, которое взорвет весь мир – этакий автостерилизатор, оставленный на планете, чтобы избавиться от чересчур разумного вида, пока он не двинул расселяться за пределы родной биосферы. – Бейтс криво усмехнулся. – Но потом решил: к дьяволу! Соберу эту штуку, а там будь что будет. Я хорошо изучил зверей и понял: гнусными и отвратительными бывают только люди; другие живые существа на подлость не способны.
Лицо Джейкобсена приобрело более естественный оттенок, но он продолжал беспокойно ерзать в кресле.
– Бейтс, скольких человек ты посвятил в свое открытие? Кому показывал игрушку?
– Практически никого. Намекнул двум-трем коллегам по лаборатории, но вряд ли они приняли мои слова всерьез. А не показывал никому – как только закончил модель и убедился, что она действует, немедленно поехал к тебе.
– Не давал интервью, не отправлял статей в журналы?
– Ни в коем случае. До появления действующей модели возникла бы проблема… скажем, моей компетентности. Тем более, что электроника – не моя специальность, а всего лишь хобби. Без наглядных доказательств меня бы в лучшем случае высмеяли. Доказательство я, как видишь, получил, но решил, что дело слишком важное, а доклады, публикации и прочая рутина в один день не готовятся. Проще устроить большую пресс-конференцию. Поможешь?
– Конечно, в свое время. – Адмирал поднял трубку внутренней связи. – Траструм? Отложите встречу в конференц-зале. Знаю. Это ваше дело – хоть гоните взашей. И вызовите офицера службы безопасности – пусть постоит у меня за дверью. Стоп! Лучше двух офицеров. Ясно? – Он снова обратился к Бейтсу. – Помнишь, на последнем курсе тебя забаллотировали в клубе офицеров-выпускников? Я тогда заявил, что у тебя избыток интеллекта в ущерб здравому смыслу. Извини меня за те слова – я был неправ. Никому до меня ничего не сказав, ты поступил вполне здраво. Значит, ты сознаешь важность сделанного открытия.
– Сознаю, а как же. – Бейтс насупился. – Как, по-твоему, зачем я пришел в НАСА? Затем, что нам подарили звезды, и нельзя пренебрегать этим подарком.
– К дьяволу звезды. – Подойдя к двери, директор агентства проверил, надежно ли она заперта. – Я сыт по горло трепотней о звездах, черных дырах и галактиках. Пускай этим вздором утешаются кретины с пятого этажа, рехнувшиеся на ПВЗР. НАСА отдано Флоту в моем лице с конкретной целью. Нам нужны планеты, а значит, дешевые носители для подъема грузов на орбиту. Мы делаем ставку на простой доступ в космос. Русские утверждают, что верхние слои атмосферы – берег Вселенной, и, хотя я не вижу в этом их особой заслуги, с ними нельзя не согласиться. Нация космических первооткрывателей будет править Солнечной системой точно так же, как Португалия, Испания и Англия правили морями. И станем ею мы, а не шайка русских, китайцев, японцев и французов. – Бейтс с сожалением покачал головой. Адмирал надменно выпятил губы. – Ну, Бейтс, разве это невозможно? При помощи этой штуковины?
– Возможно. Но она дает легкий доступ в космос не только Америке.
– О, несомненно. В свое время остальные его тоже получат… благодаря нам. Мы ведь с тобой в Академии один и тот же курс истории прослушали, и ты помнишь: тот, кто контролирует порты, контролирует все. Торговля следует за флагом. На сей раз это будет наш флаг.
Бейтс вздохнул.
– Эх, вояка, я ожидал от тебя большего. Меня ввела в заблуждение твоя речь в Конгрессе в день утверждения на посту главы НАСА. Благородные слова: «Мое кредо и мой священный долг – отдать все силы созданию лестницы в небо, по которой человечество поднимется к звездам». Я оказался настолько туп, что поверил в твою искренность. Тебе вручают готовую лестницу, а ты норовишь ее присвоить. Впрочем, твои, равно как и мои, намерения ничего не меняют. Эту лестницу нельзя ни закрыть, ни скрыть.
– Ну, это мы посмотрим.
Загудел зуммер. Хозяин кабинета выбрался из кресла и подошел к двери. В приемной стояли два молодых офицера.
– Охраняйте вход до конца совещания. До особого распоряжения объявляю высший уровень секретности. – Закрыв дверь, он вернулся к столу. – Бейтс, ты оторвался от жизни. Любому на твоем месте было бы очевидно, что речь идет о национальной безопасности. На карту поставлено будущее целой страны. Ведь если твоя игрушка – (он показал на цилиндр, по-прежнему висевший в воздухе), – попадет в чужие руки, я не дам за нашу оборону пакетика арахиса. Ты верно поступил, пришел ко мне, так не пытайся теперь все испортить. Давай-ка сотрудничать. Я гарантирую тебе доступ к любым секретным материалам, к самым сокровенным программам, дам все необходимое – только работай. Понадобятся деньги – получишь сколько угодно через наших подрядчиков. Только не морочь мне голову всякой чепухой. Слишком важное открытие, которое нельзя скрывать от человечества! Позволь заметить, что скрывать следует многое, а эту штуку – просто необходимо. Как именно – моя забота.
Бейтс бросил давно забытую сигару в пепельницу.
– Ты не понял, Толстяк. Я сказал не «скрывать», а «скрыть». Хочешь – не хочешь, а нельзя. Твои или мои желания тут ни при чем. Повторяю: я обнаружил послание. Где, по-твоему, я его нашел? На стенке в общественном сортире?
Джейкобсен свирепо сверкнул глазами.
– Будь я проклят, если знаю. Но наверняка где-нибудь на нашей территории – разве нет?
– О да. Я десять лет не был за границей.
– Тогда послушай меня, дружище Пучеглазый. Я десять лет служил в морской разведке и гарантирую, что она накроет колпаком любое место в Штатах, где бы ты ни нашел свое письмо. Так плотно накроет, что никакой Гарри Гудини и мизинца не просунет. В печать не просочится ни слова; мы обеспечим такую секретность, по сравнению с которой стандартная пентагоновская государственной важности покажется дырявой, словно дуршлаг.
– Не выйдет. Вот ты вспомнил, как обвинял меня в отсутствии здравого смысла. Так призови на помощь свой, если за годы, что ты носишь погоны, от него что-нибудь осталось. Представь себе, что ты – инопланетянин и хочешь оставить на Земле инструкцию, которую через двадцать миллионов лет смогут прочесть будущие люди. – Бейтс кивнул на парящий над столом цилиндрик. – Как вы поступите, сэр?
Адмирал надул щеки и с шумом выдохнул.
– Э-э, выбью на чем-нибудь вечном и неизменном – на скале, к примеру, или на стальной пластине. Хотя нет, золотая или стеклянная подошла бы лучше. Но двадцать миллионов лет…
Профессор поощрительно покивал.
– Кажется, до тебя начинает доходить. Значит, не все потеряно. Двадцать миллионов – не двадцать сотен. На Земле нет артефактов даже вдвое моложе. Любая надпись стерлась бы меньше, чем за миллион лет. Оставишь ли ты ее на поверхности, зароешь ли глубоко в грунт – эрозия или коррозия уничтожат информацию. Думай, адмирал. Двадцать миллионов.
– Невозможно. Так долго ни одно послание не сохранится.
– Верно. Я ждал от тебя этого вывода. Через двадцать миллионов лет оно будет как минимум искажено до неузнаваемости.
– Но это на Земле. Может быть, если его оставить на Луне, где нет атмосферы и влаги…
– О, прекрасная идея; признаться, я уж не надеялся. Однако Луну бомбардируют астероиды; пришлось бы позаботиться о защите. Есть способ получше – здесь, на Земле. Способ, позволяющий сохранить информацию в течение сотен – да, да, сотен миллионов лет при ничтожной вероятности утраты. И при желании мы и сами можем освоить этот способ.
Джейкобсен рыкнул с досады.
– Ладно, Пучеглазый, ты всегда считал себя умнее всех. Допустим, я не вижу такой возможности. Поделись же со мной, если ты ее видишь. А для начала разрешаю сообщить, почему до нее додумался ты, а не кто-то другой.
– Потому что от меня несет обезьяньим и медвежьим дерьмом. Как ты помнишь, я не физик, но не сказал тебе, кто же я. Так вот, я биолог. Молекулярный биолог. А в молекулярной биологии сейчас одна из самых актуальных тем – это исследование молекулы ДНК. Ты имеешь представление о ДНК?
– Никакого, и не уверен, что хочу иметь.
– А напрасно. Тебе следовало бы следить за бюджетным финансированием научных исследований. Молекула ДНК – носитель наследственной информации, причем информация в ней дублирована и потому практически не искажается, за исключением крайне редких случаев мутаций в момент деления клеток. Министерства энергетики и здравоохранения получили на составление карты человеческой ДНК по миллиарду долларов каждое.
– По миллиарду?! – Наконец-то Джейкобсен услышал нечто доступное его пониманию. – Да-а, не мелочь.
– Даже по масштабам министерства обороны.
– А не смахивает ли эта программа на очередное научное очковтирательство? В НАСА было пруд пруди разных скандальных историй…
– Нет-нет, она и впрямь очень важна. ДНК отвечает за строение, функционирование, внешний облик каждого организма – словом, за все, вплоть до мельчайших деталей. Досконально изучив твои ДНК, я узнаю, что ты из себя представляешь как биологическое существо. На первый взгляд может показаться, что это легко. Молекулу ДНК образуют две полимерные нити, сцепленные между собой и закрученные в спираль. Эта форма называется двойной спиралью. Концы двойной спирали могут быть как свободны, так и сшиты между собой – тогда спираль еще и замкнутая. На более тонком уровне обе нити представляют собой цепочки, состоящие всего из четырех типов звеньев-нуклеотидов. Отличия звеньев обусловлены разными азотистыми основаниями, к которым пришлепаны остатки сахара дезоксирибозы и фосфорной кислоты. В ДНК это аденин, гуанин, цитозин и тимин. Первые два относятся к пуринам, остальные к пиримидинам.
– По-английски, варвар! Что за нецензурщина, так твою растак?
– Прости, Толстяк, я и забыл, что ты невежда. Достаточно запомнить лишь начальные буквы Т, А, Г, Ц. Теперь представь себе нитку, на которую нанизаны бусины, помеченные этими буквами, могут следовать в любом порядке, но на самом деле они парные, потому что на вторую нить нанизываются уже не как попало, а Т напротив А и Г напротив Ц или наоборот. Тем самым по одной последовательности можно восстановить другую, что и происходит при делении. Так что полная карта всех ДНК данного организма, называемая также его геномом, есть длинный текст, записанный четырьмя буквами. Он дает полное описание индивида, и у каждого он свой. Вся разница между тобой и капустой – в порядке следования звеньев, ну, и конечно, в длине цепочек. У нас с тобой или у двух цыплят отличий гораздо меньше, но с точки зрения биохимии цыпленок и москит – почти одно и то же. Цель программы «Геном человека» – записать всю обобщенную последовательность человеческих ДНК. Беда в том, что любой, даже не слишком сложный, геном – это цепочка из миллиардов звеньев, и составить его карту – адова работа.
– И чертовски бесполезная, я бы добавил. Кому нужна эта карта?
– Всем. Имея полное описание здоровых ДНК, врачи смогут выявлять все виды наследственных заболеваний. Об этом было известно еще тридцать лет назад. Но техника составления карты, то есть точное определение порядка следования бусин Т, А, Г и Ц на генетическом ожерелье, появилась сравнительно недавно, лет десять назад, если не меньше. ДНК режут на куски специфическими ферментами рестриктазами и изучают под электронным микроскопом с применением методов кристаллографии. Как раз такой работой я и занимаюсь и кой-чего достиг на своем поприще. Министерство энергетики выделило мне грант – миллион долларов – на разрешение одной частной проблемы, которую можно назвать проблемой балласта. Дело в том, что в хромосомной ДНК полно участков, назначение которых неизвестно. Гены – эти фразы текста ДНК – кодируют информацию о том, как клетке синтезировать белок или иной продукт, необходимый организму. Но далеко не все участки ДНК используются для этой цели. Оказывается, к процессу производства имеют отношение лишь десять процентов всех генов, и между «рабочими» участками вкраплено большое количество спейсеров и интронов. Никто не знает, зачем они нужны, а ведь это девять десятых всей информации, заключенной в ДНК! Если бы эти участки образовались случайно, то вряд ли сохранились бы в процессе эволюции. Облегчив министерскую казну, я исследовал эти никчемные, на первый взгляд, участки в надежде выяснить их назначение.
Видимо, популярная лекция измотала профессора. Он расслабленно замер в кресле, потом потянулся к пепельнице за сигарой, но, выудив ее, использовал лишь в качестве указки – ткнул ею в белый цилиндр.
– Вот оно, их назначение, висит перед тобой. По крайней мере частичное решение проблемы я получил. Интроны, эти кусочки ДНК, казавшиеся нам ненужным хламом, на деле оказались вживленным в нее посланием. Вся моя заслуга – в том, что я обнаружил его и расшифровал.
Джейкобсен изумленно, словно в первый раз увидел, уставился на свою мясистую пятерню.
– Ты хочешь сказать, что схема твоей модели упрятана в эту чертову двойную спираль? Она даже во мне? Космическая транспортная система?
– Совершенно верно. Инструкция записана в клетки твоей руки и во все остальные в виде звеньев цепочки ДНК, не нужных для синтеза протеинов. Она многократно продублирована на случай искажения части текста вследствие мутаций. Неужели тебя не восхищает красота идеи? По-моему, это гениально – использовать непревзойденную способность ДНК из поколения в поколение копировать саму себя с ничтожной вероятностью ошибки. Быть может, через сотню-другую миллионов лет накопится столько искажений, что текст утратит смысл, но не за двадцать миллионов.
1 2 3