Здесь выложена электронная книга Гусев автора по имени Чехов Антон Павлович. На этой вкладке сайта web-lit.net вы можете скачать бесплатно или прочитать онлайн электронную книгу Чехов Антон Павлович - Гусев.
Размер архива с книгой Гусев равняется 9.96 KB
Гусев - Чехов Антон Павлович => скачать бесплатную электронную книгу
Рассказы –
Антон Павлович Чехов
Гусев
Глава 1
Уже потемнело, скоро ночь.
Гусев, бессрочноотпускной рядовой, приподнимается на койке и говорит вполголоса:
– Слышишь, Павел Иваныч ? Мне один солдат в Сучане сказывал: ихнее судно, когда они шли, на рыбину наехало и днище себе проломило.
Человек неизвестного звания, к которому он обращается и которого все в судовом лазарете зовут Павлом Иванычем, молчит, как будто не слышит.
И опять наступает тишина… Ветер гуляет по снастям, стучит винт, хлещут волны, скрипят койки, но ко всему этому давно уже привыкло ухо, и кажется, что всё кругом спит и безмолвствует. Скучно. Те трое больных – два солдата и один матрос – которые весь день играли в карты, уже спят и бредят.
Кажется, начинает покачивать. Койка под Гусевым медленно поднимается и опускается, точно вздыхает – и этак раз, другой, третий… Что – то ударилось о пол и зазвенело: должно быть, кружка упала.
– Ветер с цепи сорвался… – говорит Гусев, прислушиваясь.
На этот раз Павел Иваныч кашляет и отвечает раздраженно:
– То у тебя судно на рыбу наехало, то ветер с цепи сорвался… Ветер зверь, что ли, что с цепи срывается ?
– Так крещеные говорят.
– И крещеные такие же невежды, как ты… Мало ли чего они не говорят ? Надо свою голову иметь на плечах и рассуждать. Бессмысленный человек. Павел Иваныч подвержен морской болезни. Когда качает, он обыкновенно сердится и приходит в раздражение от малейшего пустяка. А сердиться, по мнению Гусева, положительно не на что. Что странного или мудреного, например, хоть в рыбе или в ветре, который срывается с цепи ? Положим, что рыба величиной с гору и что спина у нее твердая, как у осетра; также положим, что там, где конец света, стоят толстые каменные стены, а к стенам прикованы злые ветры… Если они не сорвались с цепи, то почему же они мечутся по всему морю, как угорелые, и рвутся, словно собаки ? Если их не приковывают, то куда же они деваются, когда бывает тихо ?
Гусев долго думает о рыбах, величиною с гору, и о толстых, заржавленных цепях, потом ему становится скучно, и он начинает думать о родной стороне, куда теперь возвращается он после пятилетней службы на Дальнем Востоке. Рисуется ему громадный пруд, занесенный снегом… На одной стороне пруда фарфоровый завод кирпичного цвета, с высокой трубой и с облаками черного дыма; на другой стороне – деревня… Из двора, пятого с краю, едет в санях брат Алексей; позади него сидят сынишка Ванька, в больших валенках, и девчонка Акулька, тоже в валенках. Алексей выпивши, Ванька смеется, а Акулькина лица не видать – закуталась.
«Не ровен час, детей поморозит…» – думает Гусев. – Пошли им, господи, – шепчет он, – ума – разума, чтоб родителей почитали и умней отца – матери не были…
– Тут нужны новые подметки, – бредит басом больной матрос. – Да, да !
Мысли у Гусева обрываются, и вместо пруда вдруг ни к селу, ни к городу показывается большая бычья голова без глаз, а лошадь и сани уж не едут, а кружатся в черном дыму. Но он всё – таки рад, что повидал родных. Радость захватывает у него дыхание, бегает мурашками по телу, дрожит в пальцах.
– Привел господь повидаться ! – бредит он, но тотчас же открывает глаза и ищет в потемках воду.
Он пьет и ложится, и опять едут сани, потом опять бычья голова без глаз, дым, облака… И так до рассвета.
Глава 2
Сначала в потемках обозначается синий кружок – это круглое окошечко; потом Гусев мало – помалу начинает различать своего соседа по койке, Павла Иваныча. Этот человек спит сидя, так как в лежачем положении он задыхается. Лицо у него серое, нос длинный, острый, глаза, оттого, что он страшно исхудал, громадные; виски впали, борода жиденькая, волосы на голове длинные… Глядя на лицо, никак не поймешь, какого он звания: барин ли, купец, или мужицкого звания ? Судя по выражению и длинным волосам, он как будто бы постник, монастырский послушник, а прислушаешься к его словам – выходит, как будто бы и не монах. От качки, духоты и от своей болезни он изнемог, тяжело дышит и шевелит высохшими губами. Заметив, что Гусев глядит на него, он поворачивается к нему лицом и говорит:
– Я начинаю догадываться… Да… Я теперь отлично всё понимаю.
– Что вы понимаете, Павел Иваныч ?
– А вот что… Мне всё казалось странным, как это вы, тяжело больные, вместо того, чтобы находиться в покое, очутились на пароходе, где и духота, и жар, и качка, всё, одним словом, угрожает вам смертью, теперь же для меня всё ясно… Да… Ваши доктора сдали вас на пароход, чтобы отвязаться от вас. Надоело с вами возиться, со скотами… Денег вы им не платите, возня с вами, да и отчетность своими смертями портите – стало быть, скоты ! А отделаться от вас не трудно… Для этого нужно только, во – первых, не иметь совести и человеколюбия и, во – вторых, обмануть пароходное начальство. Первое условие можно хоть и не считать, в этом отношении мы артисты, а второе всегда удается при некотором навыке. В толпе четырехсот здоровых солдат и матросов пять больных не бросаются в глаза; ну, согнали вас на пароход, смешали со здоровыми, наскоро сосчитали и в суматохе ничего дурного не заметили, а когда пароход отошел, то и увидели: на палубе валяются параличные да чахоточные в последнем градусе…
Гусев не понимает Павла Иваныча; думая, что ему делают выговор, он говорит в свое оправдание:
– Я лежал на палубе потому, что сил не было; когда нас из баржи на пароход выгружали, я шибко озяб.
– Возмутительно ! – продолжает Павел Иваныч. – Главное, отлично ведь знают, что вы не перенесете этого далекого перехода, а все – таки сажают вас сюда ! Ну, положим, до Индейского океана вы дойдете, а потом что ? Страшно подумать… И это благодарность за верную, беспорочную службу !
Павел Иваныч делает злые глаза, брезгливо морщится и говорит, задыхаясь:
– Вот бы кого в газетах расщелкать так, чтобы перья посыпались !
Больные два солдата и матрос проснулись и уже играют в карты. Матрос полулежит на койке, солдаты сидят возле на полу и в самых неудобных позах. У одного солдата правая рука в повязке и на кисти наворочена целая шапка, так что карты держит он в правой подмышке или в локтевом сгибе, а ходит левой рукой. Сильно качает. Нельзя ни встать, ни чаю напиться, ни лекарства принять.
– Ты в денщиках служил ? – спрашивает Павел Иваныч у Гусева.
– Точно так, в денщиках.
– Боже мой, боже мой ! – говорит Павел Иваныч и печально покачивает головой. – Вырвать человека из родного гнезда, тащить пятнадцать тысяч верст, потом вогнать в чахотку и… и для чего всё это, спрашивается ? Для того, чтоб сделать из него денщика для какого – нибудь капитана Копейкина или мичмана Дырки. Как много логики !
– Дело не трудное, Павел Иваныч. Встанешь утром, сапоги почистишь, самовар поставишь, комнаты уберешь, а потом и делать нечего. Поручик целый день планты чертит, а ты хочешь – богу молись, хочешь – книжки читай, хочешь – на улицу ступай. Дай бог всякому такой жизни.
– Да, очень хорошо ! Поручик планты чертит, а ты весь день на кухне сидишь и по родине тоскуешь… План ты… Не в плантах дело, а в жизни человеческой ! Жизнь не повторяется, щадить ее нужно.
– Оно конечно, Павел Иваныч, дурному человеку нигде пощады нет, ни дома, ни на службе, но ежели ты живешь правильно, слушаешься, то какая кому надобность тебя обижать ? Господа образованные, понимают… За пять лет я ни разу в карцере не сидел, а бит был, дай бог память, не больше одного раза…
– За что ?
– За драку. У меня рука тяжелая, Павел Иваныч. Вошли к нам во двор четыре манзы; дрова носили, что ли – не помню. Ну, мне скучно стало, я им того, бока помял, у одного проклятого из носа кровь пошла… Поручик увидел в окошко, осерчал и дал мне по уху.
– Глупый, жалкий ты человек… – шепчет Павел Иваныч. – Ничего ты не понимаешь.
Он совсем изнемог от качки и закрыл глаза; голова у него то откидывается назад, то опускается на грудь. Несколько раз пробует он лечь, но ничего у него не выходит, мешает удушье.
– А за что ты четырех манз побил ? – спрашивает он, немного погодя.
– Так. Во двор вошли, я и побил.
И наступает тишина… Картежники играют часа два, с азартом и с руганью, но качка утомляет и их; они бросают карты и ложатся. Опять рисуется Гусеву большой пруд, завод, деревня…
Опять едут сани, опять Ванька смеется, а Акулька – дура распахнула шубу и выставила ноги: глядите, мол, люди добрые, у меня не такие валенки, как у Ваньки, а новые.
– Шестой годочек пошел, а всё еще разума нет ! – бредит Гусев. – Заместо того, чтобы ноги задирать, поди – кась дядьке служивому напиться принеси. Гостинца дам.
Вот Андрон с кремневым ружьем на плече несет убитого зайца, а за ним идет дряхлый жид Исайчик и предлагает ему променять зайца на кусок мыла; вот черная телочка в сенях, вот Домна рубаху шьет и о чем – то плачет, а вот опять бычья голова без глаз, черный дым…
Наверху кто – то громко крикнул, пробежало несколько матросов; кажется, протащили по палубе что – то громоздкое или что – то треснуло. Опять пробежали… Уж не случилось ли несчастье ? Гусев поднимает голову, прислушивается и видит: два солдата и матрос опять играют в карты; Павел Иваныч сидит и шевелит губами. Душно, нет сил дышать, пить хочется, а вода теплая, противная… Качка не унимается.
Вдруг с солдатом – картежником делается что – то странное… Он называет черви бубнами, путается в счете и роняет карты, потом испуганно и глупо улыбается и обводит всех глазами.
– Я сейчас, братцы… – говорит он и ложится на пол.
Все в недоумении. Его окликают, он не отзывается.
– Степан, может, тебе нехорошо ? А ? – спрашивает другой солдат с повязкой на руке. –
Может, попа призвать ? А ?
– Ты, Степан, воды выпей… – говорит матрос. – На, братишка, пей.
– Ну, что ты его по зубам кружкой колотишь ? – сердится Гусев. – Нешто не видишь, голова садовая ?
– Что ?
– Что ! – передразнивает Гусев. – В нем дыхания нет, помер ! Вот тебе – и что ! Экий народ неразумный, господи ты боже мой !..
Глава 3
Качки нет, и Павел Иваныч повеселел. Он уже не сердится. Выражение лица у него хвастливое, задорное и насмешливое. Он как будто хочет сказать: "Да, сейчас я скажу вам такую штуку, что вы все от смеха животы себе порвете ". Круглое окошечко открыто, и на Павла Иваныча дует мягкий ветерок. Слышны голоса, шлепанье весел о воду… Под самым окошечком кто – то завывает тоненьким, противным голоском: должно быть, китаец поет.
– Да, вот мы и на рейде, – говорит Павел Иваныч, насмешливо улыбаясь. – Еще какой – нибудь месяц, и мы в России. Нда – с, многоуважаемые господа солдафоны. Приеду в Одессу, а оттуда прямо в Харьков. В Харькове у меня литератор приятель. Приду к нему и скажу: ну, брат, оставь на время свои гнусные сюжеты насчет бабьих амуров и красот природы и обличай двуногую мразь… Вот тебе темы…
Минуту он думает о чем – то, потом говорит:
– Гусев, а ты знаешь, как я надул их ?
– Кого, Павел Иваныч ?
– Да этих самых… Понимаешь ли, тут на пароходе существуют только первый и третий классы, причем в третьем классе дозволяется ехать одним только мужикам, то есть хамам.
Если же ты в пиджаке и хоть издали похож на барина или на буржуа, то изволь ехать в первом классе. Хоть тресни, а выкладывай пятьсот рублей. К чему, спрашиваю, завели вы такой порядок ? Уж не хотите ли поднять этим престиж российской интеллигенции ? "Нисколько. Не пускаем вас просто потому, что в третьем классе нельзя ехать порядочному человеку: уж очень там скверно и безобразно ". Да – с ? Благодарю, что так заботитесь о порядочных людях. Но во всяком случае, скверно там или хорошо, а пятисот рублей у меня нет. Казны я но грабил, инородцев не эксплуатировал, контрабандой не занимался, никого не запорол до смерти, а потому судите: имею ли я право восседать в первом классе, а тем паче причислять себя к российской интеллигенции ? Но их логикой не проймешь… Пришлось прибегнуть к надувательству. Надел я чуйку и большие сапоги, состроил пьяную хамскую рожу и иду к агенту: «Давай, говорю, ваше высокоблагородие, билетишко…»
– А вы сами какого звания ? – спрашивает матрос.
– Духовного. Мой отец был честный поп. Всегда говорил великим мира сего правду в глаза и за это много страдал.
Павел Иваныч утомился говорить и задыхается, но все – таки продолжает:
– Да, я всегда говорю в лицо правду… Я никого и ничего не боюсь. В этом отношении между мной и вами – разница громадная. Вы люди темные, слепые, забитые, ничего вы не видите, а что видите, того не понимаете… Вам говорят, что ветер с цепи срывается, что бы скоты, печенеги, вы и верите; по шее вас бьют, вы ручку целуете; ограбит вас какое – нибудь животное в енотовой шубе и потом швырнет вам пятиалтынный на чай, а вы: "Пожалуйте, барин, ручку ". Парии вы, жалкие люди… Я же другое дело. Я живу сознательно, я всё вижу, как видит орел или ястреб, когда летает над землей, и всё понимаю. Я воплощенный протест.
Вижу произвол – протестую, вижу ханжу и лицемера – протестую, вижу торжествующую свинью – протестую. И я непобедим, никакая испанская инквизиция не может заставить меня замолчать. Да… Отрежь мне язык – буду протестовать мимикой, замуравь меня в погреб – буду кричать оттуда так, что за версту будет слышно, или уморю себя голодом, чтоб на их черной совести одним пудом было больше, убей меня – буду являться тенью. Все знакомые говорят мне: «Невыносимейший вы человек, Павел Иваныч !» Горжусь такой репутацией.
Прослужил на Дальнем Востоке три года, а оставил после себя память на сто лет: со всеми разругался. Приятели пишут из России: "Не приезжай ". А я вот возьму, да на зло и приеду…
Да… Вот это жизнь, я понимаю. Это можно назвать жизнью.
Гусев не слушает и смотрит в окошечко. На прозрачной, нежно – бирюзовой воде, вся залитая ослепительным, горячим солнцем, качается лодка. В ней стоят голые китайцы, протягивают вверх клетки с канарейками и кричат:
– Поет ! Поет !
О лодку стукнулась другая лодка, пробежал паровой катер. А вот еще лодка: сидит в ней толстый китаец и ест палочками рис. Лениво колышется вода, лениво носятся над нею белые чайки.
«Вот этого жирного по шее бы смазать…» – думает Гусев, глядя на толстого китайца и зевая.
Он дремлет, и кажется ему, что вся природа находится в дремоте. Время бежит быстро. Незаметно проходит день, незаметно наступают потемки… Пароход не стоит уж на месте, а идет куда – то дальше.
Глава 4
Проходит два дня. Павел Иваныч уж не сидит, а лежит; глаза у него закрыты, нос стал как будто острее.
– Павел Иваныч ! – окликает его Гусев. – А, Павел Иваныч !
Павел Иваныч открывает глаза и шевелит губами.
– Вам нездорово ?
– Ничего… – отвечает Павел Иваныч, задыхаясь. – Ничего, даже, напротив… лучше…
Видишь, я уже и лежать могу… Полегчало…
– Ну, и слава богу, Павел Иваныч.
– Как сравнишь себя с вами, жалко мне вас… бедняг. Легкие у меня здоровые, а кашель это желудочный… Я могу перенести ад, не то что Красное море ! К тому же, я отношусь критически и к болезни своей, и к лекарствам. А вы… вы темные… Тяжело вам, очень, очень тяжело !
Качки нет, тихо, но зато душно и жарко, как в бане; не только говорить, но даже слушать трудно. Гусев обнял колени, положил на них голову и думает о родной стороне.
Боже мой, в такую духоту какое наслаждение думать о снеге и холоде ! Едешь на санях; вдруг лошади испугались чего – то и понесли… Не разбирая ни дорог, ни канав, ни оврагов, несутся они, как бешеные, но всей деревне, через пруд, мимо завода, потом по полю…
«Держи ! – кричат во все горло заводские и встречные. – Держи !» Но зачем держать ! Пусть резким, холодный ветер бьет в лицо и кусает руки, пусть комья снега, подброшенные копытами, падают на шапку, за воротник, на шею, на грудь, пусть визжат полозья и обрываются постромки и вальки, чёрт с ними совсем ! А какое наслаждение, когда опрокидываются сани и летишь со всего размаху в сугроб, прямо лицом в снег, а потом встанешь весь белый, с сосульками на усах; ни шапки, ни рукавиц, пояс развязался… Люди хохочут, собаки лают…
Павел Иваныч открывает наполовину один глаз, глядит им на Гусева и спрашивает тихо:
– Гусев, твой командир крал ?
– А кто ж его знает, Павел Иваныч ! Мы не знаем, до нас не доходит.
И затем много времени проходит в молчании. Гусев думает, бредит и то и дело пьет воду; ему трудно говорить, трудно слушать, и боится он, чтоб с ним не заговорили. Проходит час, другой, третий; наступает вечер, потом ночь, но он не замечает этого, а всё сидит и думает о морозе.
Слышно, как будто кто вошел в лазарет, раздаются голоса, но проходит минут пять, и всё смолкает.
– Царство небесное, вечный покой, – говорит солдат с повязкой на руке. – Неспокойный был человек !
– Что ? – спрашивает Гусев. – Кого ?
– Помер. Сейчас наверх унесли.
– Ну, что ж, – бормочет Гусев, зевая. – Царство небесное.
– Как, по – твоему, Гусев ? – спрашивает после некоторого молчания солдат с повязкой. –
Будет он в царстве небесном или нет ?
Гусев - Чехов Антон Павлович => читать онлайн электронную книгу дальше
Было бы хорошо, чтобы книга Гусев автора Чехов Антон Павлович дала бы вам то, что вы хотите!
Отзывы и коментарии к книге Гусев у нас на сайте не предусмотрены. Если так и окажется, тогда вы можете порекомендовать эту книгу Гусев своим друзьям, проставив гиперссылку на данную страницу с книгой: Чехов Антон Павлович - Гусев.
Если после завершения чтения книги Гусев вы захотите почитать и другие книги Чехов Антон Павлович, тогда зайдите на страницу писателя Чехов Антон Павлович - возможно там есть книги, которые вас заинтересуют. Если вы хотите узнать больше о книге Гусев, то воспользуйтесь поисковой системой или же зайдите в Википедию.
Биографии автора Чехов Антон Павлович, написавшего книгу Гусев, к сожалению, на данном сайте нет. Ключевые слова страницы: Гусев; Чехов Антон Павлович, скачать, бесплатно, читать, книга, электронная, онлайн