"Только идиот схватит молоточек".
- Ну да, - сказал доктор. - А что?
- Это и был идиот, - проговорил настоятель собора. Чувствуя, что к нему прикованы все взгляды, он продолжал чуть ли не истерично: - Я священник, захлебывался он, - а священнику не пристало проливать кровь: То есть я: мы не можем, если впереди виселица. И, слава богу, я вот теперь понял, кто преступник.
Слава богу, казнь ему не грозит.
- То есть вы поняли и промолчите? - спросил доктор.
- Я не промолчу, нет; но его не повесят, - отвечал Уилфрид с какой-то блуждающей улыбкой. - Нынче утром я вошел в храм, а там молился наш дурачок, бедный Джо, он слабоумный от рождения. Бог знает, о чем он молился: у сумасшедших, у них ведь все наизнанку, и молитвы, наверно, тоже. Помолится - и пойдет убивать. Я видел, как мой брат донимал беднягу Джо, издевался над ним.
- Так-так! - заинтересовался доктор. - Вот это уже разговор. Да, но как же вы объясните:
Уилфрид Боэн прямо трепетал - наконец-то для него все разъяснилось.
- Понимаете, понимаете, - волновался он, - ведь тогда долой все странности, обе загадки разрешаются! И маленький молоток и страшный удар. Кузнец мог бы так ударить, но не этим же молотком. Жена взяла бы этот молоток, но где же ей так ударить? А если сумасшедший - то все понятно. Молоток он схватил, какой попался.
А насчет силы: известно же, - правда, доктор? - что в припадке безумия силы удесятеряются?
- Ах, будь я проклят! - выдохнул доктор. - Да, ваша правда.
А патер Браун смотрел на Боэна долгим, пристальным взглядом, и стало заметно, как выделяются на его невзрачном лице большие круглые серые глаза. Он сказал вслед за доктором как-то особенно почтительно:
- Мистер Боэн, из всех объяснений только ваше сводит концы с концами. Потому-то я и скажу вам напрямик: оно неверное, и я это твердо знаю.
Затем чудной человечек отошел в сторону и снова стал рассматривать молоток.
- Всезнайку из себя корчит, - сердито прошептал доктор Уилфриду. - Уж эти мне католические попы.
- Нет, нет, - как заведенный твердил Боэн. - Дурачок его убил. Дурачок его убил.
Разговор прервался, и стал слышен зычный голос кузнеца:
- Ну, вроде мы с вами договорились, мистер инспектор. Сила у меня есть, это вы верно, только и мне не под силу зашвырнуть сюда молот из Гринфорда. Молот у меня без крыльев, как же он полетит за полмили над полями да околицами?
Инспектор дружелюбно рассмеялся и сказал:
- Нет, ваше дело чистое, хотя сходится все, конечно, на редкость. Попрошу вас только оказывать всяческое содействие в отыскании человека вашего роста и вашей силы. Да чего там! Хоть поможете его задержать. Сами-то вы ни на кого не подумали?
- Подумать подумал, - сурово сказал кузнец, - только виновника-то зря ищете. - Он заметил, что кое-кто испуганно поглядел на его жену, шагнул к скамейке и положил ручищу ей на плечо. - И виновницы не ищите.
- Кого же тогда искать? - ухмыльнулся инспектор. - Не корову же - где ей с молотком управиться?
- Не из плоти была рука с этим молотком, - глухо сказал кузнец, по-вашему говоря, он сам умертвился.
Уилфрид подался к нему, и глаза его вспыхнули.
- Это как же, Барнс, - съязвил сапожник, - ты что же, думаешь, молот его сам пристукнул?
- Смейтесь и насмехайтесь, - выкрикнул кузнец, - смейтесь, священнослужители, даром что вы же по воскресеньям повествуете, как господь сокрушил Сеннехириба.
Он во всяком дому, и призрел мой дом, и поразил осквернителя на пороге его.
- Я сегодня грозил Норману громом небесным, - сдавленно проговорил Уилфрид.
- Ну, этот подследственный не в моем ведении, - усмехнулся инспектор.
- Зато вы в его ведении, - отрезал кузнец, - не забывайте об этом, - и пошел в дом, обратив к собравшимся могучую спину.
Потрясенного Уилфрида заботливо взял под руку патер Браун.
- Уйдемте куда-нибудь с этого страшного места, мистер Боэн, - говорил он. - Покажите мне, пожалуйста, вашу церковь. Я слышал, она чуть ли не самая древняя в Англии. А мы, знаете, - он шутливо подмигнул, интересуемся древне англиканскими церквами.
Шуток Уилфрид не ценил и шутить не умел, но показать церковь согласился охотно:
он рад был поговорить о красотах готики с человеком, понимающим в ней все-таки побольше, чем сектант-кузнец и сапожник-атеист.
- Да-да, - сказал он, - пойдемте, вот здесь.
Он повел патера к высокому боковому крыльцу, но едва тот поставил ногу на первую ступеньку, как кто-то взял его сзади за плечо. Патер Браун обернулся и оказался лицом к лицу с худым смуглым доктором, который глядел темно и подозрительно.
- Вот что, сэр, - резко сказал врач, - вид у вас такой, будто вы тут кое в чем разобрались. Вы что же, позвольте спросить, решили помалкивать про себя?
- Понимаете, доктор, - дружелюбно улыбнулся патер, - есть ведь такое правило: не все знаешь - так и молчи, тем более что в нашем-то деле положено молчать именно, когда знаешь все. Но если вам кажется, что я обидел вас или не только вас своими недомолвками, то я, пожалуй, сделаю вам два очень прозрачных намека.
- Слушаю вас, - мрачно откликнулся врач.
- Во-первых, - сказал патер Браун, - это дело вполне по вашей части. Никакой мистики, сплошная наука. Кузнец не в том ошибся, что преступника настигла кара свыше - это-то да, только уж никаким чудом здесь и не пахнет. Нет, доктор, никакого особого чуда здесь нет, разве что чудо - сам человек, его непостижимое, грешное, дерзновенное сердце. А череп-то раздробило самым естественным образом, по закону природы, ученые его на каждом шагу поминают.
Доктор пристально и хмуро глядел на него.
- Второй намек? - спросил он.
- Второй намек такой, - сказал патер. - Помните: кузнец, он в чудеса-то верит, а сказок дурацких не любит - как, дескать, его молот полетит, раз он без крыльев?
- Да, - сказал доктор. - Это я помню.
- Так вот, - широко улыбнулся патер Браун, - эта дурацкая сказка ближе всего к правде.
И он засеменил по ступенькам вслед за настоятелем.
Уилфрид Боэн нетерпеливо поджидал его, бледный до синевы, словно эта маленькая задержка его доконала; он сразу повел гостя в свою любимую галерею, под самый свод, в сияющую сень витража с ангелом. Маленький патер осматривал все подряд и всем неумолчно, хоть и негромко восхищался. Он обнаружил боковой выход на винтовую лестницу, по которой Уилфрид спешил вниз, к телу брата; патер Браун, однако, с обезьяньей прытью кинулся не вниз, а наверх, и вскоре его голос донесся с верхней наружной площадки.
- Идите сюда, мистер Боэн, - звал он. - Вам хорошо подышать воздухом!
Боэн поднялся и вышел на каменную галерейку, лепившуюся у стены храма. Вокруг их одинокого холма расстилалась бескрайняя равнина, усеянная деревнями и фермами; лиловый лес сгущался к горизонту. Далеко-далеко внизу рисовался четкий квадратик двора кузни, где все еще что-то записывал инспектор и, как прибитая муха, валялся неубранный труп.
- Вроде карты мира, правда? - сказал патер Браун.
- Да, - очень серьезно согласился Боэн и кивнул.
Под ними и вокруг них готические стены рушились в пустоту, словно призывали к самоубийству. В средневековых зданиях есть такая исполинская ярость - на них отовсюду смотришь, как на круп бешено мчащейся лошади. Собор составляли древние, суровые камни, поросшие лишайником и облепленные птичьими гнездами. И все же внизу казалось, что стены фонтаном взмывают к небесам, а отсюда, сверху, - что они водопадом низвергаются в звенящую бездну. Два человека на башне были пленниками неимоверной готической жути: все смещено и сплющено, перспектива сдвинута, большое уменьшено, маленькое увеличено - окаменелый мир наизнанку, повисший в воздухе. Громадные каменные химеры - и мелкий рисунок крохотных ферм и лугов. Изваяния птиц и зверей, словно драконы, парящие или ползущие над полями и селами. Старая соборная церковь надвинулась на солнечную долину, как грозовая туча.
- По-моему, на такой высоте и молиться-то опасно, - сказал патер Браун. - Глядеть надо снизу вверх, а не сверху вниз.
- Вы думаете, здесь так уж опасно? - спросил Уилфрид.
- Я думаю, отсюда опасно падать - упасть ведь может не тело, а душа, ответил маленький патер.
- Я что-то вас не очень понимаю, - пробормотал Уилфрид.
- Взять хоть того же кузнеца, - невозмутимо сказал патер Браун. Хороший человек, жаль не христианин. Вера у него шотландская - так веровали те, кто молился на холмах и скалах и смотрел вниз, на землю, чаще, чем на небеса. А величие - дитя смирения. Большое видно с равнины, а с высоты все кажется пустяками.
- Но ведь он, он не убийца, - выговорил Боэн.
- Нет, - странным голосом сказал патер Браун, - мы знаем, что убийца не он.
Он помолчал и продолжил, светло-серые глаза его были устремлены вдаль.
- Я знал человека, - сказал он, - который сперва молился со всеми у алтаря, а потом стал подниматься все выше и молиться в одиночку - в уголках, галереях, на колокольне или у шпиля. Мир вращался, как колесо, а он стоял над миром: у него закружилась голова, и он возомнил себя богом. Хороший он был человек, но впал в большой грех.
Уилфрид глядел в сторону, но его худые руки, вцепившиеся в парапет, стали иссиня-белыми.
- Он решил, что ему дано судить мир и карать грешников. Он глядел сверху - и люди казались ему насекомыми. Ползало там одно ярко-зеленое, особенно мерзкое и назойливое, да к тому же и ядовитое.
Стояла тишина, только грачи кричали у колокольни; и снова послышался голос патера Брауна:
- К вящему искушению во власти его оказался самый страшный механизм природы - сила, с бешеной быстротой притягивающая все земное к земному лону. Смотрите, вон прямо под нами расхаживает инспектор. Если я кину отсюда камушек, камушек ударит в него пулей. Если я оброню молоток: или молоточек:
Уилфрид Боэн перекинул ногу через парапет, но отец Браун рванул его назад за воротник сутаны.
- Нет, - сказал он. - Это выход в ад.
Боэн попятился и припал к стене, в ужасе глядя на него.
- Откуда вы все это знаете? - крикнул он. - Ты дьявол?
- Я человек, - строго ответил патер Браун, - и, значит, вместилище всех дьяволов. - Он помолчал. - Я знаю, что ты сделал - вернее, догадываюсь почти обо всем. Поговорив с братом, ты разгорелся гневом - не скажу, что неправедным, - и схватил молоток, почти готовый убить его за его гнусные слова. Но ты отпрянул перед убийством, сунул молоток под сутану и бросился в церковь. Ты отчаянно молился - у окна с ангелом, потом еще выше, еще и потом здесь - и отсюда увидел, как внизу шляпа полковника ползает зеленой тлей. В душе твоей что-то надломилось, и ты обрушил на него гром небесный.
Уилфрид прижал ко лбу дрожащую руку и тихо спросил:
- Откуда вы знаете про зеленую тлю?
По лицу патера мелькнула тень улыбки.
- Да это как-то само собой понятно, - сказал он. - Слушай дальше. Мне все известно, но никто другой не узнает ничего, тебе самому решать, я отступаюсь и сохраню эту тайну, как тайну исповеди. Решай, ибо ты еще не стал настоящим убийцей, не закоснел во зле. Ты боялся, что обвинят кузнеца, боялся, что обвинят его жену. Ты попробовал свалить все на слабоумного, зная, что ему ничего не грозит. Мое дело - замечать такие проблески света в душе убийцы. Поступай как знаешь.
Они в молчании спустились по винтовой лестнице и вышли на солнце, к кузнице.
Уилфрид Боэн аккуратно отодвинул засов деревянной калитки, подошел к инспектору и сказал:
- Прошу вас арестовать меня. Брата убил я.

1 2