Боюсь, я не сумею передать, как выразила благодарность толпа. Но хотя в лавку вошло столько народу, что в ней не осталось места, Ливсон снова поднял мрачный взор и увидел мрачное зрелище. Внутри было много народу, но в окно глядело не меньше.
— Друзья мои, сказал Айвивуд, все шутки кончаются. Эта шутка так затянулась, что стала серьезной; и мы не могли бы сообщить честным гражданам о том, каков сейчас закон, если бы мне не довелось встретиться со столь представительным собранием. Не хотелось бы говорить, что я думаю о шутке, которую капитан Дэлрой и его друзья сыграли с вами. Но капитан Дэлрой согласится, что я не шучу.
— От всего сердца, — сказал Дэлрой серьезно и даже грустно. И прибавил, вздохнув:
— Как вы справедливо заметили, шутки мои кончились.
— Эту вывеску, — сказал Айвивуд, указывая на синий корабль, — можно пустить на дрова. Она больше не будет сбивать с толку приличных людей. Поймите это раз и навсегда, прежде, чем вам объяснят в полиции или в тюрьме. Новый закон вступил в действие. Эта вывеска ничего не значит. Она позволяет торговать спиртным не больше, чем фонарный столб.
— Как же это, хозяин? — сказал штукатур, что-то сообразивший. — Значит, я не могу выпить пива?
— Выпейте рому, — сказал Патрик.
— Капитан Дэлрой, — сказал лорд Айвивуд, — если вы дадите ему хоть каплю рому, вы нарушите закон и попадете в тюрьму.
— Вы уверены? — озабоченно спросил Дэлрой. — Я могу вывернуться.
— Уверен, — сказал Айвивуд. — Я дал полиции полномочия. Это дело кончится здесь, сейчас.
— Если они не дадут мне выпить, — сказал штукатур, я им шлемы проломлю, да. Почему мы не знаем ни про какие законы?
— Нельзя менять закон тайно, — сказал часовщик. — К черту новый закон!
— А какой он? — спросил клерк.
Лорд Айвивуд ответил ему с холодной учтивостью победителя:
— В поправке говорится, что спиртные напитки нельзя продавать даже с вывеской, если их не держали в помещении с ведома полиции хотя бы трое суток. Насколько я понимаю, капитан Дэлрой, ваш бочонок здесь трое суток не лежал. Приказываю вам закрыть его и убрать отсюда.
— Да, невинно отвечал Патрик, надо бы его подержать трое суток. Мы бы получше узнали друг друга. — И он благожелательно оглядел растущую толпу.
— Вы ничего подобного не сделаете, — с внезапной яростью сказал Айвивуд.
— И впрямь, — устало отвечал Патрик, — не сделаю. Выпью и пойду домой, как приличный человек.
— Полицейские арестуют вас! — вскричал Айвивуд.
— Никак вам не угодишь! — удивился Дэлрой. — Спасибо хоть за то, что вы так ясно объяснили закон. «Если их не держали в помещении с ведома полиции трое суток»… Теперь я запомню. Вы очень хорошо объясняете. Только одно вы упустили, меня не арестуют.
— Почему? — спросил аристократ, белый от гнева.
— Потому, — воскликнул Патрик Дэлрой, и голос его взмыл вверх, словно звук трубы, — потому что я не нарушу закона. Потому что спиртные напитки были здесь трое суток, да что там, три месяца! Потому, Филип Айвивуд, что это обычный кабак. Потому что человек за стойкой продает спиртное всем трусам и лицемерам, у которых достаточно денег, чтобы подкупить нечестного медика.
И он показал на склянки перед Гиббсом и Ливсоном.
— Что они пьют? — спросил он.
Гиббс поспешил было убрать склянку, но негодующий часовщик схватил ее первым и выпил.
— Виски, — сказал он и разбил склянку об пол.
— И верно! — взревел штукатур, хватая по бутыли каждой рукою. — Ну, повеселимся! Что там в красном шаре? Надо думать, портвейн. Тащи его, Билл!
Айвивуд обернулся к Круку и проговорил, едва шевеля губами:
— Это ложь.
— Это правда, — отвечал Крук, твердо глядя на него. — Не вы создали мир, не вам его переделать.
— Мир создан плохо, — сказал Айвивуд, и голос его был страшен. — Я переделаю его.
Он еще не кончил фразы, когда витрина разлетелась, разлетелись и цветные шары, словно небесные сферы треснули от кощунства. Сквозь разбитое окно ворвался рев, который страшнее, чем рев бури; крик, который слышали даже глухие короли; грозный голос человечества. По всей фешенебельной улице, усыпанной стеклом, кричала и ревела толпа. Реки золотых и пурпурных вин текли на мостовую.
— Идемте! — воскликнул Дэлрой, выбегая из аптеки с вывеской в руке.
Квудл, громко лая, бежал за ним, а Хэмфри с бочонком и Дориан с сыром поспевали, как могли.
— До свиданья, милорд, до встречи в вашем замке. Идемте, друзья. Не тратьте время, портя чужое добро. Нам пора идти.
— Куда? — спросил штукатур.
— В парламент, — отвечал капитан, возглавивший толпу.
Толпа обогнула два-три угла, и из глубины длинной улицы Дориан Уимпол, замыкавший шествие, увидел золотой циклопий глаз на башне святого Стефана — тот глаз, который он видел на фоне тихих предвечерних небес, когда и сон, и друг предали его. Далеко впереди, во главе процессии, виднелся шест с крестом и кораблем, и зычный голос пел:
Умерший и воскресший, хочешь домой?
Душу свою вознесший, хочешь домой?

Глава 23
Поход на Айвивуд
Порыв бури или орел свободы, внезапно вдохновляющий толпу, спустился на Лондон, несколько веков проведя за границей, где нередко витал над столицами. Почти невозможно установить тот миг, когда терпение становится невыносимей опасности. У истинных мятежей обычно бывают чисто символические, если не смешные причины.
Кто-то выстрелит из пистолета или появится в нелюбимой форме, или вызовет криком непорядки, о которых не напишут в газетах, кто-то снимет шляпу или не снимет — и к ночи весь город охвачен восстанием. Когда мятежники разнесли вдребезги несколько аптек мистера Крука, а потом пошли в парламент, в Тауэр и к морю, социологи, сидя в погребах, где взор особенно ясен, могли придумать немало материальных и духовных объяснений бури; но ни одно из них нельзя назвать исчерпывающим. Конечно, когда чаши Эскулапа оказались чашами Вакха, многие напились; но напивались и прежде, не помышляя о бунте. Гораздо сильнее возбудила народ мысль о том, что могучие покровители Крука оставили открытой для себя дверь, закрытую для менее удачливых сограждан. Но и это не все; никто не знает полного объяснения.
Дориан Уимпол шел в хвосте процессии, увеличивавшейся с каждым мигом.
Однажды он отстал, ибо круглый сыр, как живой, вырвался у него из рук и покатился к реке. В эти дни он научился радоваться простым происшествиям, словно к нему вернулась юность. Поймав сыр, он поймал и такси и погнался за мятежниками. Расспросив у палаты общин полисмена с подбитым глазом, он узнал, что именно делали они, и вскоре присоединился снова к легиону, который нельзя было спутать с другой толпою, потому что впереди шел рыжий гигант с каким-то куском деревянного дома, а еще. и потому, что английские толпы давно ни за кем не ходили. Кроме того, с начала шествия она изменилась, как бы вырастила рога и когти, — многие несли какое-то странное, старинное оружие. Что еще удивительней, у многих были ружья, и шли эти люди в сплоченном порядке; многие, наконец, схватили из дому топоры, молотки и даже ножи. Все эти домашние орудия очень опасны. Прежде чем выйти на улицу, они совершили тысячи частных убийств.
Дориану повезло. Он добрался до рыжего гиганта и пошел с ним в ногу во главе шествия. Хэмфри Пэмп шагал с другой стороны: прославленный бочонок висел у него на груди, как барабан. Поэт закинул сыр за спину, завернув его в плащ, и два прекрасно сложенных человека казались теперь калеками, что весьма развлекало веселого капитана. Дориана развлекали и другие вещи.
— Что с вами стало, пока меня не было? — со смехом спросил он. — Почему многие из вас разрядились, как на маскарад? Где вы были?
— Мы ходили по магазинам, — не без гордости отвечал Патрик Дэлрой. — Как и подобает родственникам из провинции. Я покупать умею. Как это говорится? Превосходные ружья, и совсем за бесценок! Мы обошли оружейные мастерские и заплатили очень мало. Собственно, мы не заплатили ничего. Это ведь и называется «за бесценок»? Потом мы пошли на толкучку. Во всяком случае, пока мы там были, то была толкучка. Мы купили кусок ткани и обмотали им вывеску. Прекрасный шелк, в дамском вкусе.
Дориан поднял взор и увидел красную тряпку, должно быть — из мусорного ящика, которая стала на сей раз знаменем мятежа.
— Неужели не в дамском вкусе? — озабоченно спросил Дэлрой. — Ничего, скоро я зайду к даме и мы ее спросим.
— Вы уже все купили? — осведомился Уимпол.
— Почти все, — отвечал Патрик. — Где тут музыкальный магазин? Ну, такой, где продают рояли.
— Позвольте, — сказал Дориан. — Этот сыр не очень легок. Неужели мне придется тащить рояль?
— Вы не поняли меня, — спокойно сказал капитан и (поскольку мысль о музыкальном магазине пришла ему в голову, когда он такой магазин увидел) кинулся в дверь. Вскоре он вышел с каким-то узлом под мышкой и возобновил беседу.
— Куда вы еще ходили? — спросил Дориан.
— Мы были повсюду! — сердито воскликнул Патрик. — Разве у вас нет родственников из провинции?
Мы были там, где надо. Мы были в парламенте. Они сегодня не заседают, и делать там нечего. Мы были в Тауэре — провинциальный родственник неутомим!
Мы взяли на память кое-какие безделушки, в том числе алебарды. Честно говоря, гвардейцы были рады с ними расстаться.
— Разрешите осведомиться, — сказал поэт, — куда вы теперь идете?
— Мы посетим еще один памятник! — закричал Дэл-рой. — Я покажу моим друзьям лучшую усадьбу в Англии. Мы направляемся в Айвивуд, неподалеку от курорта Пэбблсвик.
— Так, — сказал Дориан и впервые задумчиво и тревожно посмотрел на лица людей, идущих за ними.
— Капитан Дэлрой» — сказал он, и голос его несколько изменился, — я одного не понимаю. Айвивуд говорил, что нас арестует полиция. Это большая толпа, и я не понимаю, почему полицейские нас не трогают. Да и где они? Вы прошли полгорода, и у вас, простите, страшное оружие. Лорд Айвивуд пугал нас полицией. Почему же она бездействует?
— Тема эта, — весело отвечал Патрик, — должна быть разбита на три пункта.
— Неужели? — спросил Дориан.
— Да, — ответил Дэлрой. — Полиция не трогает нас по трем причинам. Надеюсь, и худший ее враг не скажет, что она нас трогает.
И он очень серьезно стал загибать огромные пальцы.
— Во-первых, — сказал он, — вы давно не были в городе. Когда вы увидите полисмена, вы его не узнаете. Они не носят больше шлемов, они носят фески, ибо берут теперь пример не с пруссаков, а с турок. Вскоре, несомненно, они заплетут косички, подражая китайцам. Это очень важный раздел этики. Он зовется «Действенностью».
— Во-вторых, — продолжал капитан, — вы не заме-тили, должно быть, что сзади с нами идет немало полицейских в фесках. Да, да. Разве вы не помните, что французская революция началась, в сущности, тогда, когда солдаты отказались стрелять в своих жен и отцов и даже выказали желание стрелять в их противников? Полицейские идут сзади. Вы узнаете их по ремням и хорошему шагу. Но не смотрите на них, они смущаются.
— А третья причина? — спросил Дориан.
— Вот она, — отвечал Патрик. — Я не веду безнадежной борьбы. Те, кто бился в бою, редко ее ведут. Вы спрашиваете, где полиция? Где солдаты? Я скажу вам. В Англии очень мало полицейских и солдат.
— На это редко жалуются, — сказал Уимпол.
— Однако, — серьезно сказал капитан, — это ясно всякому, кто видел солдат или моряков. Я открою вам правду. Наши правители ставят на трусость англичан, как ставит овчарка на трусость овец. Умный пастух держит мало овчарок. В конце концов, одна овчарка может стеречь миллион овец — пока они овцы. Представьте себе, что они обратятся в волков. Тогда они собак разорвут.
— Неужели вы считаете, — спросил Дориан, — что у нас фактически нет армии?
— Есть гвардейцы у Уайтхолла, — тихо ответил Патрик. — Но вопрос ваш ставит меня в тупик. Нет, армия есть. Вот английской армии… Вы не слышали, Уимпол, о великой судьбе империи?
— Кажется, что-то слышал, — сказал Дориан.
— Она делится на четыре акта, — сказал Дэлрой. — Победа над варварами. Эксплуатация варваров. Союз с варварами. Победа варваров. Такова судьба империи.
— Начинаю понимать, — сказал Дориан Уимпол. — Конечно, Айвивуд и власти склонны опираться на сипаев.
— И на других, — сказал Патрик. — Вы удивитесь, когда их увидите.
Он помолчал, потом резко спросил, хотя и не менял темы:
— Вы знаете, кто живет теперь рядом с Айвиву-дом?
— Нет, — отвечал Дориан. — Говорят, это человек замкнутый.
— И поместье у него замкнутое, — мрачно сказал Патрик. — Если бы вы, Уимпол, влезли на забор, вы бы нашли ответ на многое. О, да, наши власти очень пекутся о порядке!
Он угрюмо замолчал, и они миновали несколько деревень прежде, чем он заговорил снова.
Они шли сквозь тьму, и заря застала их в диких, лесных краях, где дороги поднимались вверх и сильно петляли. Дэлрой вскрикнул от радости и показал Дориану что-то вдали. На серебристом фоне рассвета виднелся пурпурный купол, увенчанный зелеными листьями, сердце Кругвертона.
Дэлрой ожил, увидев его. Дорога шла вверх; по сторонам, словно бодрствующие совы, торжественно стояли леса. Знамена зари уже охватили полнеба, ветер гремел трубою, но темная чаща скрывала свои тайны, как темный погреб, и утренний свет едва мерцал сквозь нее, словно осколки изумрудов.
Царило молчание, дорога была все круче, и высокие деревья, серые щиты великанов, все строже хранили какую-то тайну.
— Ты помнишь эту дорогу, Хэмп? — спросил Патрик.
— Да, — отвечал кабатчик и замолчал, но редко слышали вы такое полное согласие в этом коротком слове.
Часа через два, около одиннадцати, Дэлрой предложил остановиться и посоветовал немного поспать. Непроницаемая тишина чащи и мягкая трава под ногами склоняли ко сну, хотя время было и необычное. А если вы думаете, что люди с улицы не могут повиноваться случайному вождю и спать по его велению, в любое время, вы не знаете истории.
— Боюсь, — сказал Дэлрой, — завтрак будет вместо ужина. Я знаю прекрасное место, но спать там опасно, а поспать нам надо; так что не раскладывайте припасы. Мы ляжем здесь, как сиротки в лесу, и трудолюбивая птичка может покрыть нас лиственным одеялом. Нам предстоят подвиги, перед которыми нужно выспаться.
Они снова тронулись в путь намного позже полудня и так называемый завтрак съели в тот таинственный час, когда дамы умрут, если не выпьют чаю.
Дорога поднималась все круче, и наконец Дэлрой сказал Дориану:
— Не уроните опять сыра, вы его не найдете. Он укатится в чащу. Подсчетов не нужно, я точно знаю. Я за ним бегал.
Уимпол заметил, что они взобрались на какой-то хребет, а несколько погодя понял, почему деревья такие странные и что они скрывают.
Шествие вышло на лесную дорогу, тянувшуюся вдоль моря. На высокой поляне стояли изогнутые яблони, чьих горьких, соленых плодов не пробовал никто. Больше здесь ничего не росло, но Дэлрой оглядел каждый вершок, словно то был его дом.
— Вот здесь мы позавтракаем, — сказал он. — Это лучший кабак Англии.
Кто-то засмеялся, но все смолкли, когда Дэлрой воткнул шест «Старого корабля» в голую землю.
— Теперь, — сказал он, — устроим пикник. Почти стемнело, когда толпа, сильно выросшая в землях Айвивуда, достигла ворот усадьбы. Со стратегической точки зрения это было похвально; однако сам капитан несколько испортил дело.
Построив свою армию и приказав ей стоять как можно тише, он обернулся к Пэмпу и сказал:
— А я немного пошумлю.
И вынул из оберток какой-то инструмент.
— Хотите вызвать их на переговоры? — спросил Дориан. — Или созвать сбор?
— Нет, — отвечал Патрик, — я спою серенаду.
Глава 24
Загадки леди Джоан
Однажды под вечер, когда небеса были светлыми и только края их тронул пурпурный узор заката, Джоан Брет гуляла по лужайке на одном из верхних уступов Айвивудова сада, где гуляли и павлины. Она была так же красива, как павлин, и, может быть, так же бесполезна; она гордо держала голову, за ней волочился шлейф, но в эти дни ей очень хотелось плакать. Жизнь сомкнулась вокруг нее и стала непонятно тихой, а это больше терзает терпение, чем невнятный шум. Когда она смотрела на высокую изгородь сада, ей казалось, что изгородь стала выше, словно живая стена росла, чтобы держать ее в плену. Когда она глядела из башни на море, ей казалось, что оно дальше. Астрономические обои хорошо воплощали ее смутное чувство. Когда-то здесь были нежилые комнаты, из которых шел ход на черную лестницу, и к зарослям, и к туннелю. Она не бывала там; но знала, что все это есть. Сейчас ту часть усадьбы продали соседу, о котором никто ничего не знал. Все смыкалось, и ощущение это усиливали сотни мелочей. Она сумела выспросить о соседе лишь то, что он стар и очень замкнут. Мисс Браунинг, секретарша лорда Айвивуда, сообщила ей, что он со Средиземноморья, и слова эти, по всей вероятности, кто-то вложил в ее уста. Собственно говоря, сосед мог оказаться кем угодно, от американца, живущего в Венеции, до негра из Атласа, так что Джоан не узнала ничего.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22