Карманы Суханова, если не считать водительского удостоверения, оказались совершенно пустыми.
Глава II
С места происшествия оперативная группа вернулась в райцентр к вечеру. По поручению Антона Бирюкова оперуполномоченный угрозыска Слава Голубев сразу отправился разыскивать сожителя Фишкиной, чтобы не только сообщить ему о трагедии, но и попытаться хоть что-то узнать о связи Анастасии Романовны с Германом Сухановым для выяснения их печально закончившейся «прогулки» на мотоцикле. Первым делом он заглянул в магазин «Бытовые товары», двери которого еще были открыты. Сидевшая за кассовым аппаратом молодая крашеная блондинка, как показалось Голубеву, с нескрываемой завистью, похожей на личную обиду, сказала, что хозяйка магазина недавно купила за сто двадцать тысяч приватизированный особняк и теперь живет на престижной улице, где раньше жили партийные секретари да высокопоставленные районные чиновники. Такой ответ продавщицы заинтриговал Славу. Шутливо поболтав с простодушной блондинкой, он понял, что ее обида была пустяковой. Позавчера девушка купила импортный тюбик губной помады, а Фишкина вместо того, чтобы похвалить оригинальный цвет, посмеялась: «Этой бы краской только на заборе писать „Ельцина – в отставку!“». Уточнив у обидчивой девицы номер особняка, Голубев заторопился на «престижную» улицу.
Высокий с большими зашторенными изнутри окнами кирпичный домина был обнесен плотным дощатым забором. Из утопающего в зелени кленов двора доносился перебор гитары и нетрезвый мужской голос тянул надсадным речитативом:
Нет у нас сигарет, курим мы «Байкал» вонючий,
На плато Расвумчорр нас дожди и ветры мучат.
Про такую погоду так и хочется сказать:
«Апатит, твою погоду, мать»…
Голубев, звякнув металлической щеколдой, распахнул тесовую калитку. Гитара и пение сразу умолкли. В затененной от вечернего солнца беседке, за небольшим квадратным столиком, сидел с гитарой в руках обнаженный до пояса стриженный под рэкетира угрюмый мужчина возрастом явно за тридцать. На столике стояла ополовиненная поллитровка «Новониколаевской», граненый стакан и тарелка с крупно нарезанными сочными помидорами. Тут же лежала распечатанная пачка «Беломора», поверх нее – простенькая черная зажигалка.
– Приветствую, хозяин, – сказал Слава.
– Привет, – равнодушно ответил мужчина.
– Можно зайти для делового разговора?
– Заходи. Унюхал, что водка есть?
– Она мне ни к чему.
– Даже если налью, не будешь пить?
– Не буду.
– Кодированный?
– Нет, просто на халяву не пью.
– Вот чудила.
Голубев сел напротив мужчины. Глянув на стандартный набор татуировки чуть не во всю могучую грудь, спросил:
– У вас был конфликт с законом?
Мужчина прежде, чем ответить, прислонил гитару к скамейке рядом с собой. Настороженно посмотрел Голубеву в глаза и медленно проговорил:
– Пять лет добывал апатиты в Хибинах.
– За что?
– За халатность… Вчетвером увели со склада ящик коньяка. Коньяк выпили, а пустые бутылки спрятать забыли. Еще вопросы есть?
– Есть.
– Задавай в темпе, пока водка не протухла.
– Ваша фамилия не Фишкин?
– Нет, я Зверков Григорий Николаевич.
– А Фишкина Анастасия Романовна ваша супруга?
– Если быть юридически точным, сожительница. Без регистрации брака и без венчания живем.
– Почему так неопределенно?
– Чтобы при необходимости разбежаться без проблем.
– Такая необходимость может возникнуть?
– Жизнь – очень азартная игра, а в азартных играх всякое бывает. Ты, приятель, случайно не по поручению церкви пришел меня исповедывать?
– Поручение мне дал районный прокурор. Я сотрудник уголовного розыска и пришел, чтобы…
Зверков не дал Славе договорить:
– Перед прокурором и перед уголовным розыском моя совесть чиста. Фишкина тоже на рога с законом не лезет.
– Нас интересуют ее отношения с Германом Сухановым.
– Что еще за Герман?
– Бывший спортсмен и музыкант, – уклончиво ответил Голубев.
– Первый раз о нем слышу, – Зверков достал из пачки «Беломора» папиросу. Разминая ее в пальцах, раздраженно добавил: – Завтра мадам Фишкина приедет из Новосибирска, обратись с этим вопросом к ней. По части спортсменов, музыкантов и прочих артистов мужского пола у нее кругозор шире моего.
– Когда она уехала в Новосибирск?
– Вчера утром. Я тоже с ней ездил. Сегодня на электричке в час дня вернулся, а Настя еще на сутки там осталась.
– По каким делам ездили?
Зверков, щелкнув зажигалкой, прикурил папиросу. После глубокой затяжки стал рассказывать. С его слов, позавчера Фишкиной звонила из Новосибирска подруга и пригласила отметить свое тридцатилетие. Фишкина уговаривала Зверкова поехать на своей машине, но он категорически отказался из-за того, что «под балдой или с бодуна» за руль не садится. Торчать же на именинах трезвому, как дураку, тягостно. Пришлось воспользоваться электричкой. Вчера небольшой компанией с обеда допоздна просидели в ресторане «Садко». Переночевали у подруги, живущей недалеко от железнодорожного вокзала Новосибирск-Главный. Сегодня утром, не дав опохмелиться, Фишкина проводила Зверкова на вокзал и отправила его домой в десятичасовой электричке. Сама осталась в Новосибирске, чтобы навестить мать, у которой постоянно проживает ее семилетняя дочка. Мол, надо кое-что купить дочери к началу учебного года.
– Она действительно там осталась? – уточнил Голубев.
– Ну, если до сих пор нету дома, значит, осталась. Сказала, что завтра к концу дня приедет.
– Денег у нее с собой много было?
– Наверное, тысяч десять брала. На цветы подруге больше тысячи истратила, чайный сервиз дорогой подарила.
– Долларов не было?
– Валюту Настя про запас держит, а повседневно отечественными рублями шелестит.
– Хорошо идет бизнес?
– От покупателей не отбиться.
– И с деньгами у вас проблемы нет?
– У меня часто на бутылку не хватает. А Фишкина от избытка «бабок» дурачится… – Зверков с усмешкой указал взглядом на остекленную веранду во всю ширину вместительного дома. – Глянь, какой дворец выкупила у бывшего партайгеноссе, прихватизировавшего народное достояние. Ты можешь догадаться, на кой бес двум сожителям такой великолепный сарай?
– Не могу.
– Я – тоже. В прятки нам играть, что ли?…
– Как фамилия, имя подруги-именинницы? – стараясь не отвлекаться от сути дела, спросил Слава.
– Мусонова Тамара.
– По какому адресу живет?
– На улице Челюскинцев… – Зверков назвал номер дома и квартиры. Затянувшись папиросой, нахмурился: – Ты, опер, так дотошно прискребаешься, будто мы с Фишкиной сразу пару ящиков коньяка сперли. Руби прямо: к чему гнешь?
Голубев встретился взглядом с затуманенными водкой глазами собеседника и, тоже переходя на «ты», сказал:
– К тому, Григорий Николаевич, что пытаюсь разобраться: то ли ты мне арапа заливаешь, то ли Фишкина вокруг пальца тебя обвела?
– Уточни свои сомнения.
– По твоим словам, Анастасия Романовна хотела пробыть в Новосибирске до завтрашнего вечера, но уже сегодня она погибла в автокатастрофе недалеко от райцентра.
Зверков заметно растерялся:
– Ты, парень, это… не туфту гонишь?
– Можешь сходить в морг и убедиться.
– На такси домой ехала, что ли?
– На мотоцикле с Германом Сухановым – мимо дома.
Зверков в сердцах бросил под ноги недокуренную папиросу, торопливо набулькал из бутылки полстакана водки и махом выпил. Несколько секунд он тупо смотрел Голубеву в глаза. Потом вдруг так хлестанул кулаком по столешнице, что Слава едва успел подхватить повалившуюся к нему поллитровку. Тотчас Зверкова словно прорвало:
– Ну, стерва! Опять меня наколола! Сколько раз говорил: не играй, сука, с огнем! Доигралась…
– Не горячись, Григорий Николаевич, – спокойно сказал Голубев. – Мало ли какие обстоятельства могли заставить Анастасию Романовну поехать с Сухановым.
– Не защищай, опер, чужую бабу! Любовные уловки Насти я изучил лучше, чем таблицу умножения. Гонял шлюху пуще сидоровой козы, но с нее все – как с гуся вода. Вот неисправимая потаскуха…
Зверков, запрокинув голову, прямо из горлышка допил остававшуюся в бутылке водку и нервно стал закуривать. Сломав в пальцах две папиросы, третью кое-как прикурил. Сделав раз за разом несколько частых затяжек, с виноватой усмешкой, будто оправдываясь, заговорил спокойнее:
– Я еще на вокзале подумал, что не случайно Настя выпроваживает меня из Новосибирска. Полсотни в карман дураку сунула. Мол, приедешь домой, купи бутылочку, подлечись с похмелья. Был бы трезвый, хрен бы она меня уломала! Но башка после банкета трещала, аж белого света не видел. Вот и купился, дубина, за поллитровку… Собственно, это еще б-большой вопрос, кто кого ку-купил… Кто-то теряет, кто-то находит…
Продолжать серьезный разговор с опьяневшим Зверковым было бесполезно, и Голубев попрощался. В ответ Зверков заплетающимся языком пробормотал что-то нечленораздельное.
Глава III
Утром следующего дня Голубев пошел на работу спозаранку. Несмотря на ранний час, на крыльце милиции его встретил курносый толстячок с забавной фамилией Курысько, известный в райцентре почти каждому жителю, кто затевал ремонт квартиры или какую-либо новостройку. Несколько лет назад, окончив лесной техникум, смышленый малый с помощью родственников почти за бесценок выкупил у местных властей обанкротившуюся лесопилку и на удивление быстро наладил выпуск самых разных пиломатериалов, без которых не обходится ни одна маломальская стройка. Талантливый организатор трепетно дорожил маркой своего дела. Продукция его шла нарасхват, и совсем еще недавно пухлощекий техникумовец Юрик стал уважаемым предпринимателем Юрием Сергеевичем. Почтение земляков не вскружило ему голову. В общении с друзьями и знакомыми он остался прежним компанейским парнем.
Энергично поздоровавшись с Голубевым за руку, Курысько сразу заговорил:
– Вячеслав Дмитрич, вчера вечером ко мне на лесопилку приезжал за плинтусами Дед Мороз Пухов и сказал, будто Герка Суханов с Настей Фишкиной гробанулись в автоаварии. Это в самом деле или выдумка?
– В самом деле, – подтвердил Слава.
– И как Герман залетел?
– Будто не знаешь, как автодорожные «залеты» случаются.
– Хочу подробности узнать.
– Зачем?
– Любопытно.
– Говорят, любопытной Варваре нос оторвали.
Курысько улыбнулся:
– От моего носа отрывать почти нечего.
– Чего же суешь его не в свое дело?
– Триста баксов жалко.
– Зеленых?
– Понятно, не наших, обесценившихся вдрызг.
– Это другой разговор, – быстро заинтересовался Голубев. – Пойдем-ка, Юрий Сергеевич, ко мне в кабинет, почешем языки.
«Чесание» языков с ходу перешло в деловое русло. Едва усевшись на предложенный стул, Курысько сказал:
– В общем, Вячеслав Дмитрии, вчера я одолжил Суханову триста долларов, а теперь, выходит, мои баксы медным тазом накрылись.
– Зачем одалживал ненадежному человеку? – спросил Слава.
– Откуда мне было знать, что он в тот же день гробанется. Насчет надежности Герман был не пустозвон, слов на ветер не бросал.
– Давно его знаешь?
– Со школы. В десятом классе Суханов контрольные по математике у меня списывал.
– Тупой был?
– Смекалистый, но ленился думать.
– Зачем ему доллары понадобились?
– Насте Фишкиной задолжал.
– За какие услуги?
– Когда Герман хоронил деда, салютовавшие автоматчики заломили с него за три залпа триста баксов и непременно «зеленью». У Суханова при себе валюты не оказалось. Фишкина его выручила. У Насти «зеленые» всегда в чулке водятся.
– У тебя тоже чулок безразмерный?
– У меня случайно валюта оказалась. Приехавший на жительство в райцентр северянин с тугим кошельком покупал строительный брус. Стал расплачиваться, рублей не хватило. Предложил мне доллары. Пришлось взять.
– Чтобы налог не платить?
Курысько потупился:
– При нынешней экономической политике…
– Политику оставим в стороне. Это не моя проблема, – оборвал Голубев. – Поговорим, Юрик, подробно на тему «Как это было».
Обрадовавшись, что легко удалось избежать неприятных объяснений, Курысько вдохновенно стал рассказывать о давней дружбе с Сухановым, которого по школьной привычке большей частью называл Гетманом. Пути их разошлись после школы. Суханова призвали на службу во флот, а забракованный медкомиссией Курысько поступил на двухгодичное отделение в лесной техникум. Отслужив, Суханов блестяще начал карьеру в областной футбольной команде, но был отчислен за частые нарушения спортивного режима. Увлекся «девочками». А где девочки, там и выпивка. Поставив крест на футболе, возвращаться из Новосибирска в райцентр Герман не захотел. Устроился в коммерческую фирму. Что это за фирма, Курысько не знал, однако платили там, видимо, хорошо. Уже через полгода Суханов обзавелся новой «Тойотой» и, приезжая к родителям, устраивал загулы с местными «путанами»…
Голубев слушал не перебивая.
…Первый раз Суханов обратился к Курысько с просьбой выручить на пару недель тремя сотнями долларов в день похорон деда. У Юрика в тот момент «зелени» не было, и он предложил другу эквивалент в рублях. Герман поморщился:
– Стрельцы валюту требуют. Не знаешь, у кого в райцентре можно срочно перехватить?
– Из знакомых коммерсантов, пожалуй, только у Насти Фишкиной наличные баксы всегда водятся, – подсказал Юрик.
– Неудобно к ней обращаться. Настена – моя первая женщина. В молодости лихо мы с ней почудили. Жаль, что теперь она замужем.
– Настя и при муже «чудит» напропалую.
– Неужели?! – удивился Суханов. – Раньше была разборчивой, с кем попало не стыковалась.
– Бальзаковский возраст поджимает. Старается успеть, пока очередь поклонников не иссякла.
– Спасибо за подсказку. Коли так, попробую не только баксы у подруги перехватить, но и лихую молодость с ней вспомнить.
После этого разговора Курысько случайно встретился с Сухановым вчерашним утром в Сбербанке. Герман был сильно расстроен. На вопрос – в чем дело? – ответил хмуро. Хотел, мол, купить триста долларов, чтобы вернуть Фишкиной, но валютный отдел до завтрашнего дня не работает.
– Завтра и купишь, – сказал Курысько.
Суханов ребром ладони провел по горлу:
– Мне баксы сегодня вот так нужны!
– Фишкина одни сутки подождать не может?
– Я ждать не могу.
– Что у тебя загорелось?
– Весь план рушится.
– Какой?
– Не лезь в душу. Найди триста баксов – узнаешь. Кстати, сам ты чего к валютному отделу подкатился?
– На днях нечаянный интерес получил. Состоятельный валютчик нежданно-негаданно впарил мне вместо рублей «зелени». Хотел сегодня открыть счет, да…
– Три сотни наскребешь? – не дал договорить Герман.
– Наскребу.
– Юрик, выручи! Завтра к вечеру сойдемся здесь. Куплю валюту и ты без проблем откроешь свой счет.
Курысько отдал Суханову три стодолларовых банкноты. Герман на радостях сразу увлек его в винный магазин. Купил там бутылку водки «Кристалл» и уговорил обмыть удачно завершившуюся для него встречу. За рюмкой он откровенно рассказал, что Фишкина без заморочек согласилась «вспомнить лихую молодость» и придумала для этого гениальный план. Затемнив мужу, будто останется по делам в Новосибирске, Настя усадит своего рогоносца в один из головных вагонов электрички, а сама устроится в заднем вагоне. На последней остановке перед райцентром она незаметно шмыгнет из вагона в лесопосадку, за которой ее будет ждать Суханов в «Тойоте». Встретившись, они проселком выедут на Кузбасскую автомагистраль и умчатся к базе отдыха у Потеряева озера. Уединившись в шикарном коттедже, упоительно «почудят» двое суток.
– Ближе километра ты на «Тойоте» к той лесопосадке не подъедешь, – сказал Курысько. – Там теперь вымахал тополиный молодняк в рост человека.
– И никакой дороги нет? – растерялся Герман.
– Есть тропа на ширину мотоцикла.
– Конфуз… – Суханов задумчиво почесал затылок. – Вместо «Тойоты» придется встретить Настену на дедовой «Яве». Позорно для джентльмена, но другого выхода нет.
– А чего ты с долларами суетился при таком «гениальном» плане? – усмехнувшись, спросил Курысько. – За хороший кайф Настя тебе еще кучу баксов отстегнет.
– Юрик, я не сутенер! – обиделся Герман.
Рассказав Голубеву в лицах эту вроде бы правдивую историю, Курысько вздохнул:
– Вот так это было, Вячеслав Дмитрич.
– Бутылку «Кристалла» до дна осушили? – спросил Слава.
– Полностью поллитровку оприходовали. Я пил мало, Герман – больше.
– И после этого он сел за руль мотоцикла?
– На «Тойоте» не гробанулся бы…
– Ну, и что тебе от меня надо?
– Помоги вернуть доллары. Мертвым мои баксы не нужны.
– Ты уверен, что след этих «баксов» не простыл?
– Куда им деваться. Пухов сказал, будто в сумочке Фишкиной были американские дензнаки.
– Чем докажешь, что это твои?
Курысько пожал плечами:
– Расписку от Германа я, конечно, не взял. Поверь на честное слово.
1 2 3 4