— Пол Хаббл, живет здесь, в Маргрейве, дом двадцать пять по Бекман-драйв?
— Пол Хаббл? — переспросил Бейкер. — Ну да. Живет там, где ты и сказал, с самого рождения. Человек семейный. Его хорошо знает Стивенсон, они вроде как родственники. Дружат. Вместе ходят в спортивный клуб. Хаббл банкир. Ворочает большими деньгами, работает в Атланте. В каком-то крупном банке. Я время от времени встречаю его в городе.
Финлей пристально посмотрел на своего коллегу.
— Это тот, кому принадлежит номер телефона, — сказал он.
— Хаббл? Из Маргрейва? Вот те на!
Финлей снова повернулся ко мне.
— Полагаю, сейчас вы скажете, что никогда не слышали о таком человеке, так? — спросил он.
— Я действительно никогда о нем не слышал, — подтвердил я.
Покачав головой, Финлей повернулся к Бейкеру.
— Отправляйся-ка ты к этому Хабблу и вези его сюда, — сказал он. — Бекман-драйв, дом номер двадцать пять. Бог его знает, какое он имеет ко всему этому отношение, но нам надо с ним поговорить. Ты будь с ним поаккуратней, быть может, он тут совсем ни при чем.
Снова посмотрев на меня, Финлей вышел. Захлопнул за собой массивную дверь. Протянув руку, Бейкер выключил магнитофон. Вывел меня из кабинета. Проводил назад в камеру. Вошел вместе со мной и снял наручники. Повесил их себе на ремень. Вышел из камеры и закрыл дверь. Привел в действие электрический замок. Засовы вошли в гнезда. Он собрался уходить.
— Эй, Бейкер, — окликнул его я.
Он вернулся назад. Посмотрел на меня. Недружелюбно.
— Я хочу есть, — сказал я. — И выпить кофе.
— Вас накормят в тюрьме штата, — ответил он. — Автобус прибудет в шесть вечера.
С этими словами Бейкер ушел. Ему предстояло поехать за каким-то Хабблом. Он обратится к нему очень вежливо. Извинившись, попросит съездить вместе с ним в участок. Финлей тоже рассыплется перед ним в извинениях. Пока я буду торчать в клетке, Финлей будет учтиво спрашивать Хаббла, почему номер его телефона был обнаружен в ботинке убитого.
Мое пальто по-прежнему лежало скатанным на полу камеры. Я его встряхнул и надел. Мне снова стало холодно. Я засунул руки в карманы. Прислонился к прутьям решетки и попробовал снова начать читать газету, просто чтобы чем-то заняться. Но я не понимал смысла прочитанного. Я думал о том типе, на глазах у которого его напарник убил человека выстрелом в голову. Который затем схватил безжизненное тело и принялся пинать ногами. С таким бешенством, что переломал трупу все кости. Я стоял и думал о том, что, как я надеялся, осталось у меня позади. О том, о чем я не хотел больше думать. В конце концов, я бросил газету на пол и попробовал думать о чем-то другом.
Я обнаружил, что если прижаться к решетке в переднем углу камеры, мне будет виден весь общий зал. Столик дежурного и то, что было за стеклянными дверями. На улице ярко светило горячее солнце. Похоже, там уже снова стало сухо и пыльно. Ливень ушел куда-то далеко. В здании царила прохлада, освещенная люминесцентными лампами. Дежурный сержант стучал на компьютере, заполняя базу данных. Мне было видно то, что находилось у него под столом. То, что не предназначалось для взоров посторонних. Аккуратные ячейки с бумагами и жесткими скоросшивателями. Целая секция баллончиков со слезоточивым газом. Ружье. Кнопка объявления общей тревоги. За сержантом сидела женщина в форме, которая брала у меня отпечатки пальцев, и тоже оживленно стучала по клавишам. В просторном помещении было тихо, однако оно вибрировало напряжением идущего полным ходом следствия.
Глава 4
Люди тратят тысячи долларов на высококачественное стереофоническое оборудование — иногда десятки тысяч. В Соединенных Штатах существует целая отрасль промышленности, специализирующаяся на выпуске звуковоспроизводящей аппаратуры таких высоких стандартов, что в это невозможно поверить. Ламповые усилители стоимостью с хороший дом. Колонки выше моего роста. Соединительные шнуры, толстые, как поливочные шланги. В армии кое у кого есть такая аппаратура. Я имел возможность оценить качество ее звучания на военных базах по всему миру. Изумительно. Но на самом деле все эти люди напрасно потратили деньги. Ибо лучшая звуковоспроизводящая аппаратура в мире совершенно ничего не стоит. Она находится у нас в голове. Работает так, как мы того хотим. На нужной громкости.
Я стоял в углу камеры, прокручивая в голове песню Бобби Бланда. Старый и любимый хит. На полной громкости. «Дальше по дороге». Бобби Бланд поет ее в соль-мажоре. Эта тональность придает песне какую-то солнечную жизнерадостность. Убирает горечь из стихов. Превращает песню в жалобу, пророчество, утешение. В то самое, чем и должен быть настоящий блюз. Спокойный соль-мажор навевает сладостный туман. Растворяет злобу.
Но тут я увидел жирного начальника отделения. Моррисон шел мимо камер, отделенных решеткой, направляясь в свой кабинет. Как раз к началу третьего куплета. Я транспонировал песню в ми-бемоль. Мрачную и грозную тональность. Тональность настоящего блюза. Убрал приятный голос Бобби Бланда. Мне нужно было что-нибудь жестче. Что-нибудь грубее. Музыкальное, но в то же время с пропитым и прокуренным хрипом. Наверное, Уайлд-Чайлд Батлер будет в самый раз. Голос, с которым не будешь шутить. Я добавил громкость, как раз на том месте, где поется: «что посеешь, то и пожнешь — дальше по дороге».
Моррисон солгал насчет вчерашнего вечера. Меня не было здесь в полночь. Сначала я был готов поверить в возможную ошибку. Наверное, он видел кого-либо похожего на меня. Такой подход означал признание презумпции невиновности. Сейчас же мне захотелось дать Моррисону правой, прямо в морду. Расквасить в лепешку его жирный нос. Я закрыл глаза. Мы с Уайлд-Чайлдом Батлером дали себе слово, что это обязательно произойдет. Дальше по дороге.
Открыв глаза, я выключил звучащую у меня в голове музыку. Прямо передо мной, с той стороны решетки стояла женщина-полицейский, бравшая у меня отпечатки пальцев. Она возвращалась от кофейного автомата.
— Не хотите чашку кофе? — спросила она.
С удовольствием, — сказал я. — Очень хочу. Без сливок, без сахара.
Поставив свой стаканчик на стол, она вернулась к автомату. Приготовила еще один стаканчик и подошла ко мне. Она была довольно красивая. Лет тридцати, темноволосая, не очень высокая. Но назвать ее средней было бы большой несправедливостью. В ней ощущалась какая-то жизненная сила. Это проявилось в сочувственной быстроте ее движений еще во время нашей первой встречи. Профессиональная суета. Сейчас женщина вела себя совершенно естественно. Вероятно, это объяснялось тем, что она находилась не при исполнении своих обязанностей. Скорее всего, жирный Моррисон не одобрил бы то, что она принесла кофе задержанному. Я проникся к ней симпатией.
Женщина протянула стаканчик между прутьями решетки. Вблизи она показалась мне красивой. От нее хорошо пахло. Я не помнил, обратил ли на это внимание при первой встрече. Кажется, я подумал, что она похожа на медсестру в зубоврачебном кабинете. Если бы все медсестры в зубоврачебных кабинетах выглядели так, я бы ходил лечить зубы гораздо чаще. Я взял стаканчик. Я был очень признателен женщине. Мне очень хотелось пить, и я люблю кофе. Дайте мне возможность, и я буду пить кофе так, как алкоголик пьет водку. Я сделал глоток. Хороший кофе. Я поднял пластиковый стаканчик в приветственном жесте.
— Спасибо, — сказал я.
— Пожалуйста, — ответила женщина, улыбаясь, в том числе и глазами.
Я улыбнулся в ответ. Ее глаза были долгожданным солнечным лучом в дождливый день.
— Значит, вы полагаете, я здесь ни при чем? — спросил я. Она взяла со стола свой стаканчик.
— Вы считаете, я бы не принесла кофе виновному?
— Возможно, даже не стали бы с ним разговаривать.
— Я знаю, что на вас нет никакой серьезной вины, — сказала женщина.
— Как вы это определили? — удивился я. — По тому, что у меня глаза не слишком близко посажены?
— Нет, глупый, — рассмеялась женщина. — Просто мы до сих пор ничего не получили из Вашингтона.
Ее смех оказался просто восхитительным. Мне захотелось прочесть бирку с фамилией на кармане ее рубашки. Но я не хотел, чтобы женщина подумала, будто я рассматриваю ее грудь. Я вспомнил, как грудь вжалась в край стола, когда женщина меня фотографировала. Я поднял взгляд. Красивая грудь. Фамилия женщины была Роско. Быстро оглянувшись, она шагнула ближе к решетке. Я сделал еще глоток кофе.
— Я через компьютер отослала отпечатки ваших пальцев в Вашингтон, — сказала Роско. — Это было в двенадцать тридцать шесть. Вы знаете, там главная база данных ФБР? Миллионы отпечатков. Все присланные отпечатки проверяют в соответствии с приоритетом. Сначала сравнивают с отпечатками первого десятка самых опасных преступников, находящихся в розыске, затем первой сотни, потом первой тысячи и так далее. Понятно? Так что если бы вы находились где-то в самом верху и имели за плечами нераскрытое тяжкое преступление, мы бы уже давно получили ответ. Проверка осуществляется автоматически. Нельзя дать возможность опасному преступнику скрыться, поэтому система сравнения реагирует немедленно. Но вы находитесь здесь почти три часа, а мы до сих пор ничего не получили. Так что я точно знаю, что ничего серьезного за вами не числится.
Дежурный сержант неодобрительно посмотрел на Роско. Ей было пора уходить. Допив кофе, я протянул стаканчик между прутьями решетки.
— За мной вообще ничего не числится, — сказал я.
— Знаю, — ответила она. — Вы не похожи на преступника.
— Вот как? — удивился я.
— Я это сразу поняла, — улыбнулась Роско. — У вас добрые глаза.
Подмигнув, она ушла. Бросила стаканчики в урну и вернулась к своему компьютеру. Села за стол. Мне был виден только ее затылок. Забравшись в свой угол, я прислонился к жестким прутьям. Вот уже полгода я был одиноким странником. И я кое-что узнал. Подобно Бланш из старого фильма, странник зависит от доброго отношения незнакомых людей. Он не ждет от них ничего материального. Только моральную поддержку. Не отрывая взгляда от затылка Роско, я улыбнулся. Мне понравилась эта женщина.
Бейкер отсутствовал минут двадцать. Достаточно для того, чтобы съездить домой к этому Хабблу и вернуться назад. Я предположил, за двадцать минут можно сходить туда и обратно пешком. Это ведь маленький городок, правда? Точка на карте. Наверное, за двадцать минут можно добраться до любого места и вернуться назад, даже если идти на руках. Хотя с рубежами Маргрейва не все ясно. Все зависит от того, живет ли Хаббл в городе или в пределах какой-то внешней границы. Как показывал мой собственный опыт, можно было находиться в городе, оставаясь в четырнадцати милях от него. Если те же четырнадцать миль простирались во всех направлениях, тогда Маргрейв размерами почти не уступал Нью-Йорку.
Бейкер сказал, что Хаббл человек семейный. Работает в банке в Атланте. Это означает, особняк где-нибудь неподалеку от города. Чтобы детям было близко до школы и друзей. Чтобы жене было близко до магазинов и клуба. Чтобы ему самому было удобно выезжать на шоссе, ведущее к автостраде. И, наверняка, удобная дорога от автострады до конторы в Атланте. Судя по адресу, Хаббл проживал в городе. Дом номер двадцать пять по Бекман-драйв. Довольно далеко от Главной улицы. Вероятно, Бекман-драйв ведет из центра города к окраине. Хаббл ворочает большими деньгами. Скорее всего, он богат. Скорее всего, у него огромный белый особняк на большом участке земли. Тенистая рощица. Возможно, бассейн. Скажем, четыре акра. Квадрат площадью четыре акра имеет сторону длиной около ста сорока ярдов. Если учесть, что четные и нечетные дома стоят на разных сторонах улицы, номер двадцать пять от центра тринадцатый. То есть до него примерно миля.
За большими стеклянными дверями солнце клонилось к вечеру. Его сияние приняло красноватый оттенок. Тени стали длиннее. Я увидел, как патрульная машина Бейкера, свернув с шоссе, подкатила к подъезду, без включенной мигалки. Сделав неторопливый полукруг, машина остановилась и качнулась на рессорах. Заняв всей своей длиной стеклянные двери, Бейкер вышел из передней двери и скрылся из виду, обходя машину. Появился снова, подходя к ней с противоположной стороны. Открыл дверь, словно наемный шофер. Противоречивый язык жестов показывал смешение его чувств. Немного почтительного уважения, потому что перед ним был банкир из Атланты. Немного дружелюбия, потому что это был партнер по кегельбану его напарника. Немного официальности, потому что это был человек, чей номер телефона был спрятан в ботинке трупа.
Из машины вышел Пол Хаббл. Бейкер закрыл дверь. Хаббл ждал. Бейкер обошел его и открыл большую стеклянную дверь. Она мягко присосалась к резиновой подушке. Хаббл вошел в участок.
Это был белый мужчина высокого роста, словно со страницы иллюстрированного журнала. Страницы с рекламой. Ненавязчиво показывающей, что могут деньги. Хабблу было лет тридцать с небольшим. Ухоженный, но физически не сильный. Песочного цвета волосы, взъерошенные, начавшие отступать назад и открывшие умный лоб. Как раз достаточно для того, чтобы заявить: «Да, еще недавно я учился в школе, но теперь я взрослый мужчина». У него были круглые очки в золотой оправе. Квадратный подбородок чуть выступал вперед. Благопристойный загар. Очень белые зубы. И их очень много, что показала улыбка, которой Хаббл одарил дежурного сержанта.
На нем была выцветшая футболка с небольшим значком и линялые джинсы. Такие вещи выглядят старыми уже тогда, когда их покупают за пятьсот долларов. За плечами висел толстый белый свитер. Рукава были небрежно завязаны на груди. Во что он обут, я не увидел, мне мешал стол дежурного. Но я был уверен, что на нем коричневые туфли-лодочки. И я поспорил сам с собой на приличную сумму, что они надеты без носков. Этот человек, как свинья в грязи, купался в сознании того, что у него в жизни есть все.
Но Хаббл был чем-то взволнован. Он оперся ладонями на стол дежурного, но тут же выпрямился и уронил руки по швам. Я увидел желтоватую кожу и сверкнувшие часы на массивном золотом браслете. Хаббл очень старался вести себя с дружелюбной снисходительностью. Как наш президент, посетивший в ходе предвыборной кампании какой-то завод. Но он был рассеян. Вел себя натянуто. Я не знал, что сказал ему Бейкер. Как много он ему раскрыл. Возможно, ничего. Хороший сержант вроде Бейкера предоставит взорвать бомбу Финлею. Так что Хаббл не знал, зачем его пригласили в участок. Но что-то он знал. Я, так или иначе, прослужил в полиции тринадцать лет и за милю чуял тревогу. Хаббл был чем-то встревожен.
Я стоял неподвижно, прижимаясь к решетке. Бейкер жестом пригласил Хаббла пройти вместе с ним в противоположный угол дежурного помещения. В кабинет, отделанный красным деревом. Когда Хаббл огибал стол дежурного, я увидел его ноги. Коричневые туфли-лодочки. Без носков. Хаббл и Бейкер скрылись в кабинете. За ними закрылась дверь. Встав из-за стола, дежурный сержант вышел на улицу, чтобы отогнать машину Бейкера.
Он вернулся вместе с Финлеем. Финлей направился прямо в кабинет, отделанный красным деревом, где его ждал Хаббл. Проходя через дежурное помещение, он даже не посмотрел в мою сторону. Открыв дверь, он вошел в кабинет. Я стоял в углу и ждал, когда появится Бейкер. Бейкер не мог оставаться там. Никак не мог, когда партнер по кегельбану его напарника попал в радиус расследования дела об убийстве. Этого не позволяли правила этики. Финлей произвел на меня впечатление человека, придающего большое значение этике. Человек в твидовом костюме, молескиновом жилете и с дипломом Гарварда должен придавать большое значение этике. Дверь открылась, и появился Бейкер. Вернувшись в дежурное помещение, он направился к своему столу.
— Эй, Бейкер, — окликнул я.
Изменив свой курс, он подошел к камерам. Остановился перед решеткой. Там, где стояла Роско.
— Мне нужно в туалет, — сказал я. — Или для этого мне тоже придется ждать, когда меня отвезут в большой дом?
Бейкер улыбнулся. Скрепя сердце, но улыбнулся, сверкнув золотым зубом, придавшим ему распутный вид. Чуть более человечный, Бейкер крикнул что-то дежурному. Вероятно, кодовое название предстоящей процедуры. Достал ключи и открыл электрический замок. Защелки убрались. У меня мелькнула мысль, как станет работать это устройство, если в участке отключат электричество. Можно ли будет в этом случае отпереть замок? Мне очень хотелось на это надеяться. Вероятно, в здешних краях часто бывают грозы, сносящие линии электропередач.
Бейкер толкнул массивную дверь внутрь. Мы прошли через дежурное помещение. В противоположную сторону от кабинета, отделанного красным деревом. Там был маленький коридор. В глубине коридора два туалета. Шагнув вперед, Бейкер толкнул дверь в мужской туалет.
Полицейские знали, что я не тот, кого они ищут. Они не предпринимали никаких мер предосторожности.
1 2 3 4 5 6 7 8
— Пол Хаббл? — переспросил Бейкер. — Ну да. Живет там, где ты и сказал, с самого рождения. Человек семейный. Его хорошо знает Стивенсон, они вроде как родственники. Дружат. Вместе ходят в спортивный клуб. Хаббл банкир. Ворочает большими деньгами, работает в Атланте. В каком-то крупном банке. Я время от времени встречаю его в городе.
Финлей пристально посмотрел на своего коллегу.
— Это тот, кому принадлежит номер телефона, — сказал он.
— Хаббл? Из Маргрейва? Вот те на!
Финлей снова повернулся ко мне.
— Полагаю, сейчас вы скажете, что никогда не слышали о таком человеке, так? — спросил он.
— Я действительно никогда о нем не слышал, — подтвердил я.
Покачав головой, Финлей повернулся к Бейкеру.
— Отправляйся-ка ты к этому Хабблу и вези его сюда, — сказал он. — Бекман-драйв, дом номер двадцать пять. Бог его знает, какое он имеет ко всему этому отношение, но нам надо с ним поговорить. Ты будь с ним поаккуратней, быть может, он тут совсем ни при чем.
Снова посмотрев на меня, Финлей вышел. Захлопнул за собой массивную дверь. Протянув руку, Бейкер выключил магнитофон. Вывел меня из кабинета. Проводил назад в камеру. Вошел вместе со мной и снял наручники. Повесил их себе на ремень. Вышел из камеры и закрыл дверь. Привел в действие электрический замок. Засовы вошли в гнезда. Он собрался уходить.
— Эй, Бейкер, — окликнул его я.
Он вернулся назад. Посмотрел на меня. Недружелюбно.
— Я хочу есть, — сказал я. — И выпить кофе.
— Вас накормят в тюрьме штата, — ответил он. — Автобус прибудет в шесть вечера.
С этими словами Бейкер ушел. Ему предстояло поехать за каким-то Хабблом. Он обратится к нему очень вежливо. Извинившись, попросит съездить вместе с ним в участок. Финлей тоже рассыплется перед ним в извинениях. Пока я буду торчать в клетке, Финлей будет учтиво спрашивать Хаббла, почему номер его телефона был обнаружен в ботинке убитого.
Мое пальто по-прежнему лежало скатанным на полу камеры. Я его встряхнул и надел. Мне снова стало холодно. Я засунул руки в карманы. Прислонился к прутьям решетки и попробовал снова начать читать газету, просто чтобы чем-то заняться. Но я не понимал смысла прочитанного. Я думал о том типе, на глазах у которого его напарник убил человека выстрелом в голову. Который затем схватил безжизненное тело и принялся пинать ногами. С таким бешенством, что переломал трупу все кости. Я стоял и думал о том, что, как я надеялся, осталось у меня позади. О том, о чем я не хотел больше думать. В конце концов, я бросил газету на пол и попробовал думать о чем-то другом.
Я обнаружил, что если прижаться к решетке в переднем углу камеры, мне будет виден весь общий зал. Столик дежурного и то, что было за стеклянными дверями. На улице ярко светило горячее солнце. Похоже, там уже снова стало сухо и пыльно. Ливень ушел куда-то далеко. В здании царила прохлада, освещенная люминесцентными лампами. Дежурный сержант стучал на компьютере, заполняя базу данных. Мне было видно то, что находилось у него под столом. То, что не предназначалось для взоров посторонних. Аккуратные ячейки с бумагами и жесткими скоросшивателями. Целая секция баллончиков со слезоточивым газом. Ружье. Кнопка объявления общей тревоги. За сержантом сидела женщина в форме, которая брала у меня отпечатки пальцев, и тоже оживленно стучала по клавишам. В просторном помещении было тихо, однако оно вибрировало напряжением идущего полным ходом следствия.
Глава 4
Люди тратят тысячи долларов на высококачественное стереофоническое оборудование — иногда десятки тысяч. В Соединенных Штатах существует целая отрасль промышленности, специализирующаяся на выпуске звуковоспроизводящей аппаратуры таких высоких стандартов, что в это невозможно поверить. Ламповые усилители стоимостью с хороший дом. Колонки выше моего роста. Соединительные шнуры, толстые, как поливочные шланги. В армии кое у кого есть такая аппаратура. Я имел возможность оценить качество ее звучания на военных базах по всему миру. Изумительно. Но на самом деле все эти люди напрасно потратили деньги. Ибо лучшая звуковоспроизводящая аппаратура в мире совершенно ничего не стоит. Она находится у нас в голове. Работает так, как мы того хотим. На нужной громкости.
Я стоял в углу камеры, прокручивая в голове песню Бобби Бланда. Старый и любимый хит. На полной громкости. «Дальше по дороге». Бобби Бланд поет ее в соль-мажоре. Эта тональность придает песне какую-то солнечную жизнерадостность. Убирает горечь из стихов. Превращает песню в жалобу, пророчество, утешение. В то самое, чем и должен быть настоящий блюз. Спокойный соль-мажор навевает сладостный туман. Растворяет злобу.
Но тут я увидел жирного начальника отделения. Моррисон шел мимо камер, отделенных решеткой, направляясь в свой кабинет. Как раз к началу третьего куплета. Я транспонировал песню в ми-бемоль. Мрачную и грозную тональность. Тональность настоящего блюза. Убрал приятный голос Бобби Бланда. Мне нужно было что-нибудь жестче. Что-нибудь грубее. Музыкальное, но в то же время с пропитым и прокуренным хрипом. Наверное, Уайлд-Чайлд Батлер будет в самый раз. Голос, с которым не будешь шутить. Я добавил громкость, как раз на том месте, где поется: «что посеешь, то и пожнешь — дальше по дороге».
Моррисон солгал насчет вчерашнего вечера. Меня не было здесь в полночь. Сначала я был готов поверить в возможную ошибку. Наверное, он видел кого-либо похожего на меня. Такой подход означал признание презумпции невиновности. Сейчас же мне захотелось дать Моррисону правой, прямо в морду. Расквасить в лепешку его жирный нос. Я закрыл глаза. Мы с Уайлд-Чайлдом Батлером дали себе слово, что это обязательно произойдет. Дальше по дороге.
Открыв глаза, я выключил звучащую у меня в голове музыку. Прямо передо мной, с той стороны решетки стояла женщина-полицейский, бравшая у меня отпечатки пальцев. Она возвращалась от кофейного автомата.
— Не хотите чашку кофе? — спросила она.
С удовольствием, — сказал я. — Очень хочу. Без сливок, без сахара.
Поставив свой стаканчик на стол, она вернулась к автомату. Приготовила еще один стаканчик и подошла ко мне. Она была довольно красивая. Лет тридцати, темноволосая, не очень высокая. Но назвать ее средней было бы большой несправедливостью. В ней ощущалась какая-то жизненная сила. Это проявилось в сочувственной быстроте ее движений еще во время нашей первой встречи. Профессиональная суета. Сейчас женщина вела себя совершенно естественно. Вероятно, это объяснялось тем, что она находилась не при исполнении своих обязанностей. Скорее всего, жирный Моррисон не одобрил бы то, что она принесла кофе задержанному. Я проникся к ней симпатией.
Женщина протянула стаканчик между прутьями решетки. Вблизи она показалась мне красивой. От нее хорошо пахло. Я не помнил, обратил ли на это внимание при первой встрече. Кажется, я подумал, что она похожа на медсестру в зубоврачебном кабинете. Если бы все медсестры в зубоврачебных кабинетах выглядели так, я бы ходил лечить зубы гораздо чаще. Я взял стаканчик. Я был очень признателен женщине. Мне очень хотелось пить, и я люблю кофе. Дайте мне возможность, и я буду пить кофе так, как алкоголик пьет водку. Я сделал глоток. Хороший кофе. Я поднял пластиковый стаканчик в приветственном жесте.
— Спасибо, — сказал я.
— Пожалуйста, — ответила женщина, улыбаясь, в том числе и глазами.
Я улыбнулся в ответ. Ее глаза были долгожданным солнечным лучом в дождливый день.
— Значит, вы полагаете, я здесь ни при чем? — спросил я. Она взяла со стола свой стаканчик.
— Вы считаете, я бы не принесла кофе виновному?
— Возможно, даже не стали бы с ним разговаривать.
— Я знаю, что на вас нет никакой серьезной вины, — сказала женщина.
— Как вы это определили? — удивился я. — По тому, что у меня глаза не слишком близко посажены?
— Нет, глупый, — рассмеялась женщина. — Просто мы до сих пор ничего не получили из Вашингтона.
Ее смех оказался просто восхитительным. Мне захотелось прочесть бирку с фамилией на кармане ее рубашки. Но я не хотел, чтобы женщина подумала, будто я рассматриваю ее грудь. Я вспомнил, как грудь вжалась в край стола, когда женщина меня фотографировала. Я поднял взгляд. Красивая грудь. Фамилия женщины была Роско. Быстро оглянувшись, она шагнула ближе к решетке. Я сделал еще глоток кофе.
— Я через компьютер отослала отпечатки ваших пальцев в Вашингтон, — сказала Роско. — Это было в двенадцать тридцать шесть. Вы знаете, там главная база данных ФБР? Миллионы отпечатков. Все присланные отпечатки проверяют в соответствии с приоритетом. Сначала сравнивают с отпечатками первого десятка самых опасных преступников, находящихся в розыске, затем первой сотни, потом первой тысячи и так далее. Понятно? Так что если бы вы находились где-то в самом верху и имели за плечами нераскрытое тяжкое преступление, мы бы уже давно получили ответ. Проверка осуществляется автоматически. Нельзя дать возможность опасному преступнику скрыться, поэтому система сравнения реагирует немедленно. Но вы находитесь здесь почти три часа, а мы до сих пор ничего не получили. Так что я точно знаю, что ничего серьезного за вами не числится.
Дежурный сержант неодобрительно посмотрел на Роско. Ей было пора уходить. Допив кофе, я протянул стаканчик между прутьями решетки.
— За мной вообще ничего не числится, — сказал я.
— Знаю, — ответила она. — Вы не похожи на преступника.
— Вот как? — удивился я.
— Я это сразу поняла, — улыбнулась Роско. — У вас добрые глаза.
Подмигнув, она ушла. Бросила стаканчики в урну и вернулась к своему компьютеру. Села за стол. Мне был виден только ее затылок. Забравшись в свой угол, я прислонился к жестким прутьям. Вот уже полгода я был одиноким странником. И я кое-что узнал. Подобно Бланш из старого фильма, странник зависит от доброго отношения незнакомых людей. Он не ждет от них ничего материального. Только моральную поддержку. Не отрывая взгляда от затылка Роско, я улыбнулся. Мне понравилась эта женщина.
Бейкер отсутствовал минут двадцать. Достаточно для того, чтобы съездить домой к этому Хабблу и вернуться назад. Я предположил, за двадцать минут можно сходить туда и обратно пешком. Это ведь маленький городок, правда? Точка на карте. Наверное, за двадцать минут можно добраться до любого места и вернуться назад, даже если идти на руках. Хотя с рубежами Маргрейва не все ясно. Все зависит от того, живет ли Хаббл в городе или в пределах какой-то внешней границы. Как показывал мой собственный опыт, можно было находиться в городе, оставаясь в четырнадцати милях от него. Если те же четырнадцать миль простирались во всех направлениях, тогда Маргрейв размерами почти не уступал Нью-Йорку.
Бейкер сказал, что Хаббл человек семейный. Работает в банке в Атланте. Это означает, особняк где-нибудь неподалеку от города. Чтобы детям было близко до школы и друзей. Чтобы жене было близко до магазинов и клуба. Чтобы ему самому было удобно выезжать на шоссе, ведущее к автостраде. И, наверняка, удобная дорога от автострады до конторы в Атланте. Судя по адресу, Хаббл проживал в городе. Дом номер двадцать пять по Бекман-драйв. Довольно далеко от Главной улицы. Вероятно, Бекман-драйв ведет из центра города к окраине. Хаббл ворочает большими деньгами. Скорее всего, он богат. Скорее всего, у него огромный белый особняк на большом участке земли. Тенистая рощица. Возможно, бассейн. Скажем, четыре акра. Квадрат площадью четыре акра имеет сторону длиной около ста сорока ярдов. Если учесть, что четные и нечетные дома стоят на разных сторонах улицы, номер двадцать пять от центра тринадцатый. То есть до него примерно миля.
За большими стеклянными дверями солнце клонилось к вечеру. Его сияние приняло красноватый оттенок. Тени стали длиннее. Я увидел, как патрульная машина Бейкера, свернув с шоссе, подкатила к подъезду, без включенной мигалки. Сделав неторопливый полукруг, машина остановилась и качнулась на рессорах. Заняв всей своей длиной стеклянные двери, Бейкер вышел из передней двери и скрылся из виду, обходя машину. Появился снова, подходя к ней с противоположной стороны. Открыл дверь, словно наемный шофер. Противоречивый язык жестов показывал смешение его чувств. Немного почтительного уважения, потому что перед ним был банкир из Атланты. Немного дружелюбия, потому что это был партнер по кегельбану его напарника. Немного официальности, потому что это был человек, чей номер телефона был спрятан в ботинке трупа.
Из машины вышел Пол Хаббл. Бейкер закрыл дверь. Хаббл ждал. Бейкер обошел его и открыл большую стеклянную дверь. Она мягко присосалась к резиновой подушке. Хаббл вошел в участок.
Это был белый мужчина высокого роста, словно со страницы иллюстрированного журнала. Страницы с рекламой. Ненавязчиво показывающей, что могут деньги. Хабблу было лет тридцать с небольшим. Ухоженный, но физически не сильный. Песочного цвета волосы, взъерошенные, начавшие отступать назад и открывшие умный лоб. Как раз достаточно для того, чтобы заявить: «Да, еще недавно я учился в школе, но теперь я взрослый мужчина». У него были круглые очки в золотой оправе. Квадратный подбородок чуть выступал вперед. Благопристойный загар. Очень белые зубы. И их очень много, что показала улыбка, которой Хаббл одарил дежурного сержанта.
На нем была выцветшая футболка с небольшим значком и линялые джинсы. Такие вещи выглядят старыми уже тогда, когда их покупают за пятьсот долларов. За плечами висел толстый белый свитер. Рукава были небрежно завязаны на груди. Во что он обут, я не увидел, мне мешал стол дежурного. Но я был уверен, что на нем коричневые туфли-лодочки. И я поспорил сам с собой на приличную сумму, что они надеты без носков. Этот человек, как свинья в грязи, купался в сознании того, что у него в жизни есть все.
Но Хаббл был чем-то взволнован. Он оперся ладонями на стол дежурного, но тут же выпрямился и уронил руки по швам. Я увидел желтоватую кожу и сверкнувшие часы на массивном золотом браслете. Хаббл очень старался вести себя с дружелюбной снисходительностью. Как наш президент, посетивший в ходе предвыборной кампании какой-то завод. Но он был рассеян. Вел себя натянуто. Я не знал, что сказал ему Бейкер. Как много он ему раскрыл. Возможно, ничего. Хороший сержант вроде Бейкера предоставит взорвать бомбу Финлею. Так что Хаббл не знал, зачем его пригласили в участок. Но что-то он знал. Я, так или иначе, прослужил в полиции тринадцать лет и за милю чуял тревогу. Хаббл был чем-то встревожен.
Я стоял неподвижно, прижимаясь к решетке. Бейкер жестом пригласил Хаббла пройти вместе с ним в противоположный угол дежурного помещения. В кабинет, отделанный красным деревом. Когда Хаббл огибал стол дежурного, я увидел его ноги. Коричневые туфли-лодочки. Без носков. Хаббл и Бейкер скрылись в кабинете. За ними закрылась дверь. Встав из-за стола, дежурный сержант вышел на улицу, чтобы отогнать машину Бейкера.
Он вернулся вместе с Финлеем. Финлей направился прямо в кабинет, отделанный красным деревом, где его ждал Хаббл. Проходя через дежурное помещение, он даже не посмотрел в мою сторону. Открыв дверь, он вошел в кабинет. Я стоял в углу и ждал, когда появится Бейкер. Бейкер не мог оставаться там. Никак не мог, когда партнер по кегельбану его напарника попал в радиус расследования дела об убийстве. Этого не позволяли правила этики. Финлей произвел на меня впечатление человека, придающего большое значение этике. Человек в твидовом костюме, молескиновом жилете и с дипломом Гарварда должен придавать большое значение этике. Дверь открылась, и появился Бейкер. Вернувшись в дежурное помещение, он направился к своему столу.
— Эй, Бейкер, — окликнул я.
Изменив свой курс, он подошел к камерам. Остановился перед решеткой. Там, где стояла Роско.
— Мне нужно в туалет, — сказал я. — Или для этого мне тоже придется ждать, когда меня отвезут в большой дом?
Бейкер улыбнулся. Скрепя сердце, но улыбнулся, сверкнув золотым зубом, придавшим ему распутный вид. Чуть более человечный, Бейкер крикнул что-то дежурному. Вероятно, кодовое название предстоящей процедуры. Достал ключи и открыл электрический замок. Защелки убрались. У меня мелькнула мысль, как станет работать это устройство, если в участке отключат электричество. Можно ли будет в этом случае отпереть замок? Мне очень хотелось на это надеяться. Вероятно, в здешних краях часто бывают грозы, сносящие линии электропередач.
Бейкер толкнул массивную дверь внутрь. Мы прошли через дежурное помещение. В противоположную сторону от кабинета, отделанного красным деревом. Там был маленький коридор. В глубине коридора два туалета. Шагнув вперед, Бейкер толкнул дверь в мужской туалет.
Полицейские знали, что я не тот, кого они ищут. Они не предпринимали никаких мер предосторожности.
1 2 3 4 5 6 7 8