А в чем таилась вся жизнь, все деревья, все животные, вы сами, когда на планете ещё и белка не было? В песке, воде, ветре, в свете солнца. В чем скрывались песчинки, капли дождя, шум ветра, когда не то что планета, но и звезды клубились туманностью? Все возможности уже зрели там, среди галактической плазмы, потоков частиц, колебаний вакуума. Все во всем, все во всем! Так всегда и везде, весь секрет нашего могущества в умении быстро реализовать нужные возможности, в способности пользоваться этим. Вы сами уже отчасти владеете им, потому что из камня, из энергии рек, из света и электронов творите компьютеры, космические корабли, образы голографии и даже искусственные сердца, которыми заменяете свои изношенные… Короче, вы движетесь по той же дороге, что и все разумные, где бы они ни начинали свой путь.
— И вам хорошо? — вырвалось у Стожарова.
Глупый вопрос, он тут же его устыдился. Хорошо ли почувствовал себя рамапитек на его месте? Он себя в шкуре рамапитека? Сопоставимы способы жизни, но не радости жизни.
И Голос ничего не ответил. Он сказал своё:
— Хорошо ли вам сейчас?
— Плохо.
— Однако вы существуете.
— Да.
— Мыслите, чувствуете, познаете. Вы живёте.
— Но как? Я ли это?
— Взамен утерянного вы приобрели бессмертие.
— Бессмертие?
— Наш способ жизни, это почти то же самое.
— Я не просил! С какой стати? Или это ваш… ваш надо мной эксперимент?!
— Скорей, ваш.
— Мой?
— Ничей, если быть точным. Вы готовили установку, хотели раздвинуть пределы своего проникновения в материю. И нанесли ей удар. Вам казалось, что вы предусмотрели последствия, но все предусмотреть не дано ни вам, ни нам. Случайно ваш удар пришёлся по структуре, которая в то мгновение была мной. Мы бессмертны, но это не абсолют. Мы, как и все в мире, уязвимы. А ваш удар…
— Я не знал!
— И не могли знать, а я мог предугадать, мог остеречься, но… Возможно могущество, безошибочность — нет. Наспех отражая удар, я вдруг понял, что этим убиваю вас. Что я успевал и мог, то я сделал: вы остались живы…
— А моё тело…
— Стоит ли о нем вспоминать? Взамен — вечность.
— Веч…
Голос Стожарова дрогнул и оборвался. Все-таки в нем теплилась надежда. Теперь с ней было покончено. Все, больше он не принадлежит семье человечества, вышел из неё, как бабочка из кокона. Теперь перед ним вечность. Нет, не вечность… Иное. То, чему нет названия в человеческом языке, нет настолько, что даже Голос не подобрал подходящего слова.
Как ни был он подготовлен, но его сознание в ужасе отпрянуло от этой бездны, которая на деле была не бездной, наоборот, вершиной разума, такой непомерной вершиной, что там, на ней, быть может, и звёздами играют, как лёгкими шариками одуванчика на весеннем лугу.
Но свыкнуться с этим! Принять?
— Будущее вас пугает. — Голос вроде бы дрогнул. — Напрасно… Вам кажется, что всегда будет так, как сейчас, темно, глухо, пусто. Нет. Вы пока словно бабочка в коконе, ведь чтобы спастись и спасти, мне пришлось как бы вклеить вас в себя. Наши структуры связались, переплелись; подробности излишни, вы не поймёте. И не нужны, потому что это состояние не навсегда. К тому же пока есть выбор.
— Какой? — Все рванулось в Стожарове при звуке этого слова.
— Вы уподобитесь мне. Или я верну вас в прежнее состояние. Потише, потише, я же предупреждал, что вы можете все испортить… Вот так, хорошо.
— Но…
— Не торопитесь решать! — поспешно сказал Голос. — Вам хочется обратно, назад, это понятно. Но подумайте о другом варианте. Перед вами распахнётся Вселенная. Хотите повидать все странные, чудесные, диковинные для вас пейзажи мириад планет? Вы сможете. Мы сами не знаем предела своей жизни, и вы не будете знать, но облететь Галактику так недолго, так просто… Вам откроются тайны природы, какие не дадутся человеческому уму и через тысячу лет, — великие, грозные, прекрасные тайны. Хотите их знать? Да, вы никогда уже не изведаете вкус земной пищи, не вдохнёте весенний воздух, кожей тела не ощутите солёное касание морской волны. Приобретения — всегда потери.
Но взамен! Взамен мудрость многих и разных цивилизаций, тонкость их дружбы, любви. Не снившаяся вам власть над материей. Миллионы недоступных вам чувств. Зрение, которое вам даст не семицветную, а тысячесветную радугу. Слух, который позволит услышать бурю звёздных протуберанцев и шорох растущих в земле кристаллов. Бесконечность и здесь. Наконец, деятельность куда более грандиозная, чем все о ней человечьи мечты. Вы и от неё откажетесь? Я все сказал. Теперь выбирайте: вперёд или назад? Решайте, пока не поздно.
— Но почему, почему вы меня уговариваете? — вскричал Стожаров. — Кто я для вас и зачем? Если вернуться назад так просто, то к чему…
— Вы должны выбрать. Так надо. И поспешите: мои возможности велики, но я не в силах удержать время навечно. Как скажете, так и будет. Но торопитесь!
Смолкло все.
Стожаров снова и уже бестрепетно вгляделся в приотворённую перед ним даль. Она завораживала. В ней было все, к чему мог стремиться ищущий ум. Все и даже больше того, о чем мечталось. Там, впереди, был не просто великий, могучий, ослепительный, но и добрый мир, ибо лишь его обитатель мог в мгновение внезапной и грозной опасности побеспокоиться ещё и о беспомощном чужаке. Конечно! Недобрый мир не смог бы уцелеть при таком своём могуществе.
Все было так, будущее призывно блистало всеми красками. И не оставалось сомнения, пригоден ли для него слабый человеческий разум; раз позвали, то позаботятся, проведут через все циклы качественных перемен, что-нибудь сделают.
Всей силой дерзкого желания Стожаров рванулся вперёд. Туда, туда, к морю всех рек, куда человеческому разуму тянуться ещё тысячи, может быть, миллионы лет! Что он оставляет, что?
Все прежнее предстало перед Стожаровым как в перевёрнутом бинокле. Маленький человек с мелкими страстями на крохотной планете, мотыльковая на ней жизнь, её неизбежный затем обрыв, и уже все, и уже никогда ничего не будет. Чего он лишался, что могло удержать? Все мимолётно, как тот воздух, который он напоследок втянул в свои лёгкие. Ведь нет ничего уже, только память. Она с ним пребудет навсегда, он унесёт её в любые звёздные дали и там, под нездешними солнцами или в загадочной глубине вакуума, его, как в детстве, опахнет смолистый запах сосны и в нем оживут… Или не оживут?
Стожаров попробовал представить, и тотчас из ниоткуда накатил запах нагретой солнцем хвои, защебетали птицы, предстали лица друзей, и все, что было с ним прежде и сопровождало весь его род, вернулось к нему с этим запахом, этим ветром, что всегда летел над неброским краем песков и болот, одинаково входил в лёгкие младенцев и стариков, одинаково нёс всем сладость земли и жизни, вечной, пока есть кому беречь и продолжать, множить, и украшать, и взметать её к звёздам.
— Время! — поторопил Голос.
— Я человек и не могу иначе, — сказал Стожаров. — Спасибо за все, но каждый должен пройти свой путь и у каждого есть свой долг перед родом. Я остаюсь.
— Жаль, — помедлив, сказал Голос. — Моё предложение не было ни искусом, ни опытом чистого альтруизма, как вы мимолётно подумали. Все и сложней, и проще. Мы оказались спаянными так неразрывно, что ваше возвращение назад сопряжено для меня с потерей вроде ампутации. Мне хотелось избежать этого урона, но ничего не поделаешь.
— Постойте! — рванулся Стожаров. — Почему вы не сказали этого раньше?! Я согласен! Согласен!
— Нет. Выше всего моральный закон, он мне велел поступить так, как я поступил и как поступлю, потому что в вашей уступке нет добровольности. Ни о чем не тревожьтесь — и прощайте.
…Когда сознание снова вернулось к Стожарову, он услышал голос врача:
— Непостижимо, но после столь долгой клинической смерти нам удалось его вытянуть. Все-таки удалось! Такого ещё не было…

1 2