А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 





Дмитрий Биленкин: «Долгое ожидание»

Дмитрий Биленкин
Долгое ожидание


OCR Xac
Аннотация Земляне установили, что на неисследованной планете миллиард лет назад существовала разумная жизнь. По всей планете начались поиски следов цивилизации. Вскоре были обнаружены стеклянные шарики, а на них — схемы с отмеченными местами хранилищ. Но в хранилищах осталась только пыль. Неужели наследие целого мира оказалось утрачено? Дмитрий БиленкинДолгое ожидание * * * 21 сентября 2073 года То, что Гаранин держал в руке, было камнем с отпечатком травинки на шероховатой поверхности, а вовсе не черепом. Но человек в скафандре, подобно Гамлету, мог прошептать:— Бедный Йорик…Только это относилось к целой планете.Её, крохотную песчинку в необъятном пространстве, семнадцать суток назад засекли корабельные локаторы. Возникни по курсу трехголовый змей, он бы едва ли удивил больше. Не потому даже, что встретилась планета земного типа, а потому, что она была одиночкой. Одиночкой, сиротой, чего по теории быть не могло, поскольку планеты возникают со звёздами и сопровождают их до конца.Только что окрестный вид казался Гаранину угрюмым, и не более того. Мрак, в котором пятнами проступали бывшие некогда водой и воздухом сугробы, прятал скалы, и лишь зубчатая кромка гор на горизонте выдавалась среди немигающих звёзд. Здесь было все, что так ненавистно человеку в природе, — мрак, неподвижность, смерть. Дрожащий свет фонаря выхватывал то остекленевший скол льда, то чёрную россыпь камней, то членистый манипулятор роющего автомата, который, отдав образец, замер в ожидании приказа, точно надломленная лапа стального насекомого.Человек забыл о нем. За те секунды, пока до Гаранина дошло, что именно держит его рука, ничто не изменилось, да и не могло измениться вокруг. Мёртвый мир — мертвее не бывает! — таким и остался. Только он оказался ещё и склепом, в котором лежал прах всего, что двигалось, росло, дышало, было жизнью, а может, и разумом.Камень с отпечатком — для непосвящённого просто камень. Иное он для учёного.Гаранин стал медленно подниматься с колен. Перед его взглядом был равнодушный свод черно-звёздного неба. И вдруг привычная бесконечность звёзд потрясла Гаранина.Напрасно логика твердила, что не произошло ровным счётом ничего особенного. Смертны не только люди, но и планеты. Да, отвлечённое знание впервые стало явью. Ну и что? Однако сердце не унималось. Оно стучало в холодном ужасе, как это бывает в те минуты, когда человек с беспощадной ясностью осознает, что он не вечен. Вокруг стыла тишина бесконечной ночи.— Пуск! — Эту поспешную команду Гаранин кинул самому себе, словно спасательный круг.Роющий автомат ожил, задвигался, слабо блеснувшее щупальце погрузилось в россыпь камней, и сквозь подошвы скафандра Гаранину передалась дрожь почвы, в которую энергично вгрызалось сильное тело машины.Движение машины отрезвило и согрело Гаранина. Не стало могильной тишины, рядом бурлила покорная человеку мощь, все сразу обрело смысл, вернулось на свои места, и в Гаранине шевельнулось похожее на благодарность чувство.Полчаса спустя, уже в ракете, которая мчала его к кораблю, он недоуменно перебирал в памяти те минуты, когда ему так внезапно изменила закалка исследователя. Отчего, почему? С ним лично ничего не случилось. И с человечеством тоже. Ничего. А волноваться из-за чужой, неведомой и погибшей жизни — с какой стати?Но самого себя было не так-то легко обмануть.На корабле Гаранина, как никогда прежде, обрадовал яркий свет ламп, звук шагов, чашечка кофе, которую он с наслаждением выпил. И он знал почему.
9 июля 2104 года Только календарь напоминал Арсу, какое сегодня число и какой год. Планета, где ничего не происходит, не нуждается в отсчёте времени.Арс взял лабораторный журнал, но так и не сделал запись. Немигающим взглядом он смотрел на стеллажи с образцами; с некоторых пор он чувствовал себя такой же окаменелостью.Тридцать один год назад Гаранин наткнулся здесь на след жизни. Четверть века назад здесь был основан стационар. Теперь дела шли вяло и скучно. Ход здешней эволюции давно выяснен, а уточнять частности можно столько, сколько существует эта планета. То, что станцию не прикрыли, пожалуй, можно объяснить человеческим самолюбием и упорством. Но и упорству есть предел, иначе оно переходит в бессмыслицу.Арс заставил себя взяться за журнал. “…Анализ образца № 713/96 заставляет предполагать срастание спорангий в продолговатые (круглые?) сингалии…”И тут он явственно услышал смех Иссы. “Как поживают твои любимые кутикулы-мантикулы?” — спрашивала она его, когда была в задиристом настроении. Арс зажмурился, как от боли. Её последние письма были уклончивы и спокойны. Арс чувствовал: он теряет её! Любовь, верность, три года разлуки — вечная, как мир, и неизменно новая история… Можно винить себя, можно винить её — облегчения нет и не будет.Арс рванулся из комнаты.У Суэхиро был час дежурства, перед ним светился контрольный экран. Собственно говоря, контролировать роющие автоматы не было нужды — они сами прокладывали путь в заданном горизонте, сами брали информацию о составе пород, вели анализ палеоусловий, в которых те возникли, и немедленно сообщали дежурному о всех образцах, хоть чем-то отличающихся от минералов, конкреций и прочих физико-химических образований. Но пятый номер, похоже, стал барахлить, и Суэхиро хотел выяснить, в чем дело. Автомат шёл по слою, выше которого обрывались всякие признаки жизни; этой зоне вот уже четверть века уделялось исключительное внимание, поскольку в ней можно было найти ответ на самый главный вопрос.Суэхиро, не отрываясь от наблюдений, с обычной невозмутимостью приветствовал Арса наклоном головы.— Выяснил что-нибудь? — стараясь казаться невозмутимым, спросил Арс.— Пока все нормально.— М’туа ещё не вернулся?— Нет.Разговор оборвался. Арс сел, уныло глядя на экран, где однообразно сменялись косые полосы песчаника. Суэхиро не умел отвлекаться от дела, даже если оно не требовало сосредоточенности. Арс уже жалел, что пришёл.— Кстати, — сказал Суэхиро. — Час назад по внепространственной связи пришёл запрос.— Чудовище! — Арс подскочил. — И ты до сих пор молчал?!— Чудовище? — пожал плечами Суэхиро. — Я молчал — ты не знал; я знал и молчал — кому было трудней? Землю интересует наше мнение: какова вероятность того, что станция в ближайшие годы решит поставленную перед ней задачу?Радость, которую он не мог побороть, даже если бы желал, охватила Арса.— Думают о закрытии станции? — быстро спросил он.— О сокращении объёма работ и ведении их исключительно автоматами.— Давно пора! — вырвалось у Арса.— Ты уверен?— Мой ответ тебе известен, — глядя в стену, сказал Арс. — Было в древности такое занятие — искать чашу Грааля. Мы занимаемся тем же самым.— Твой ответ — ещё не наш ответ, — спокойно возразил Суэхиро.Оба замолчали.Открытие планеты-одиночки поставило два главных вопроса. Если на первый удалось найти приемлемый ответ, то в этом не было заслуги станции. Просто в 2091 году был открыт закон Морра, и тогда стало ясно, что в исключительных случаях внутризвездные процессы могут войти в режим нуль-замыкания. Неизбежный при этом сброс поля тяготения высвобождает планеты, и они рассеиваются, как семена одуванчиков на ветру. А вот на второй вопрос могла ответить лишь станция.Могла ли? Останки фауны свидетельствовали, что обитавшие здесь накануне катастрофы существа прогрессивной ветви эволюции обладали высокоразвитой нервной системой. Разум был готов возникнуть, а быть может, и возник.Но с тех пор прошло миллиард лет.Миллиард лет — это непредставимо. Земная жизнь освоила сушу, заполнила её земноводными, рептилиями, млекопитающими, вознесла и погубила динозавров, от пещер вывела человека к звёздам — все эти великие события уложились в треть миллиардолетия. Всего в одну треть!Какие следы какой цивилизации могли уцелеть? На Земле куда легче найти хрупкую раковину аммонита, которая возникла за много миллионов лет до человека, чем стойкое каменное рубило, хотя им пользовались лишь сотни веков назад. Не потому, однако, что время более снисходительно к раковине. Все поддаётся распаду, но природа может случайно сохранить и раковину, и отпечаток былинки, и даже след волны, сотни миллионов лет назад набежавшей на песок. Дело просто в количестве. Раковины слагали горные цепи, а все изготовленные человечеством рубила едва ли составили десяток холмов. Время беспощадно, за миллиардолетие оно губит экземпляры любой серии, если их количество не триллион триллионов. А какая продукция какой цивилизации составит это число?Правда, с поверхности планета была мертва, а где нет движения, там нет и разрушения. Мертва-то мертва, да не совсем: внутренние силы продолжали сминать и плавить оболочку. И это как-никак длилось миллиард лет…Пропел сигнал, возвещая о том, что в шлюз вошёл вездеход.Арс вздрогнул.— М’туа, — сказал он. — Третий и решающий голос.— Подожди, — сказал Суэхиро. — Кажется, я понял, почему барахлит автомат. Похоже, нам придётся отозвать его на поверхность и отремонтировать. Вот посмотри…Арс пожал плечами и подошёл к экрану. На станции продолжался будничный рабочий день.
7 января 2105 года Впервые за все эти годы М’туа брёл просто так. Не то чтобы он никогда не ходил по этой планете пешком; ходил, но редко и с целью, а так все ездил. Просто невероятно, насколько в нем изменилась психология масаев, которые так долго и так упорно чуждались техники.Сейчас цели не было, и М’туа чувствовал себя несколько странно, пожалуй, беспокойно, словно забыл что-то. Цель исчезла с того момента, когда они, перестроив аппараты на автоматическую разведку, принялись ждать звездолёт. Теперь они больше не были нужны планете. Вот тогда-то М’туа и потянуло пойти проститься. Ни Арс, ни Суэхиро не разделяли его настроения: первый мыслями был уже давно на Земле, а второй из-за свойственной ему педантичности находил ещё тысячу несделанных дел — откуда только они у него появлялись!Как всегда, вокруг не было ничего, кроме льда, камня и темноты. М’туа давно научился не замечать окружающего, и потому что оно было однообразным, и потому что оно было мрачным. Но сейчас М’туа ощущал величие пейзажа. Оно не подавляло и не отпугивало; грусть и лёгкое сожаление — вот что испытывал М’туа. Как странно, оказывается, на этой гиблой планете осталась частичка его души!Крак! — нога раздавила льдышку, которая некогда была… Чем? Порывом ветра, может быть. Или капельками росы. Крак, крак! М’туа шёл по погасшим полярным сияниям, по умолкшим родникам, по окаменевшему ветру. Крак, крак!Вот так, вот так. Человеку надоело, и он ушёл, два голоса против трех. Нет, не надоело ему, М’туа, не надоело. Дальнейшее пребывание человека нерационально, что надо, доделают роботы, вот и все. Планете и так отдано много человеческих жизней.Много? Жизней? Разумеется. Исследования поглотили сотни человеколет, и если их поделить на длительность человеческой жизни, все так и получится.М’туа свернул к каменной гряде, чтобы больше не ступать по льду, который некогда был водой и воздухом. Луч фонаря бросал перед ним колеблющийся овал света. Овал существовал как бы сам по себе, поскольку в вакууме луч ничем не выдавал свой путь от источника. Падая на камни, он высекал тусклые искры — это в них поблёскивали листочки слюды. Бесцветная, серая игра блёсток, но М’туа ею залюбовался, потому что в ней была непредвиденность; отсвет вспыхивал внезапно, как крошечный глаз пугливого зверька.Сначала все искорки казались одинаковыми, но вскоре М’туа убедился, что это далеко не так: одни были ярче, другие темней, некоторые чешуйки посылали золотистый отблеск, порой в них мелькал зеленоватый оттенок. “Я же этого никогда не видел, — подумал М’туа. — Забавно…”Какой-то кристаллик послал чуть радужный, как от алмаза, лучик. А, это кварц, сказал себе М’туа и наклонился, чтобы удостовериться. Он выковырял из почвы крохотный прозрачный обломок и, сразу потеряв к нему интерес, тут же отбросил. Эка невидаль — кварц! И когда тот уже исчез в темноте, до сознания М’туа дошло впечатление, что осколок имеет необычный для кварца излом.М’туа бросился вслед за осколком, но проклятый камешек исчез, будто его и не было. М’туа опустился на четвереньки, лихорадочно шаря лучом по поверхности. На мгновение он устыдился своей горячности, для которой не было веских оснований, но человек так устроен, что если он потерял какой-то пустяк и взялся за розыск, то уж не отступится. Поползав, М’туа наконец нашёл то, что искал.Когда осколок лёг на ладонь и М’туа вгляделся в него, сердце дало перебой. М’туа выхватил анализатор, но ещё до анализа, до определения он знал, что на его ладони лежит сокровище, которому нет цены, — осколок обыкновенного стекла. Из воспоминаний М’туа “Когда анализатор подтвердил, что это стекло, я пустился в пляс. Вероятно, это было удивительное зрелище, потому что, насколько помню, ноги сами собой исполняли какой-то полузабытый танец моих африканских предков. И в этом, между прочим, был свой смысл.Я был окрылён находкой, восхищён силой человеческого предвидения. Ведь теория с самого начала указывала, что именно осколки стекла могли оказаться теми “изделиями” цивилизации, которые в силу своей физико-химической стойкости и массовости имели шанс сохраниться в ощутимых количествах. Но я хочу обратить внимание на другое. Я кинулся за отброшенным было осколком, потому что я один из тех немногих людей, которые видели, как бьётся и рассыпается стекло. Любому человеку попадались осколки стекла, но кто помнит хрупкий стакан и хрупкое стеклянное окно? Бьющееся стекло вышло из употребления столетие назад, и лишь в глухой деревушке, где я родился, в доме деда случайно сохранилось обычное оконное стекло, которое я однажды и прикончил неловким ударом мяча. Мне не так запомнилась последовавшая выволочка, как то ошеломление, которое я испытал при виде сыплющихся осколков. Это было поразительное, незабываемое зрелище! Оно мелькнуло передо мной там, на планете…”
23 мая 2112 года Чуть слышно посвистывал старинный фарфоровый чайник. За раскрытым проёмом стены лежал дремлющий сад. Смутно белели осыпанные цветом вишни. Спокойствие рассвета, чашечка душистого чая в ладонях — что ещё надо для счастья сосредоточенной работы ума?На столе перед Барфом лежали доставленные с той планеты стеклянные шарики. На первом кое-где уцелели бороздки; шарик был оплетён ими, как глобус меридианами. На тусклой и щербатой поверхности второго бороздки не сохранились. Тем не менее шарики были тождественными. На обоих резьба имела прокраску, так что каждая бороздка одновременно являлась кромкой цветовой плоскости, и уничтожить рисунок “меридианов” можно было лишь вместе с шариками. Столь же неистребимыми были три пятнышка на поверхности каждого из шариков.Способ прокраски свидетельствовал о высокой технологии. Ничтожная присадка редкоземельных элементов, та или иная доза радиации — и стекло окрашено навеки. Просто, быстро, эффективно!Барф знал, что шарики побывали уже у многих экспертов. Чтобы мнение одного не влияло на мнение остальных, заключения пока сохранялись в тайне. Но Барф догадывался, каковы они. Задача не требовала гениальной интуиции. Совсем наоборот! И это был многозначительный факт.Что дали многолетние напряжённые раскопки после находки М’туа? Четыре осколка стекла, три осколка керамики; одно кремниевое рубило; какой-то обломок стержня (форма стержня сохранилась, но металл оказался замещённым пиритом). И два вот этих шарика.Получалось, что шарики были массовым изделием. Мало того, при их изготовлении было сделано все, чтобы рисунок оказался долговечным. Правда, стекло — материал не из самых надёжных; зато выпуск таких шариков не ограничен запасами сырья и сложностью технологии.Вывод? Скорей не вывод, а предположение: цивилизация знала, что её ждёт, и последним её усилием был выпуск вот этих шариков. Схем, в которых отмечены места каких-то хранилищ.Вот именно: хранилищ. Барф зажмурился, как от яркого света. Когда все гибнет и жизнь обречена, что ещё можно сделать? Защитить, сохранить, во что бы то ни стало передать своё духовное “я”. Не важно кому, не важно как — лишь бы не исчезнуть совсем. Навсегда! Ибо страшнее нет ничего.Какое упорство, какое самообладание! И какая вера… Вера в то, что жизнь, разум бессмертны во вселенной, а значит, наследники будут и придут.“Мы пришли, — подумал Барф. — Через миллиард лет…”Остаётся проверить гипотезу. “Меридианы” на шариках — это, конечно, совсем не меридианы. Те, погибшие, конечно, знали, что географические полюсы перемещаются и не годятся в качестве ориентиров (иначе бы они дали ещё сеть параллелей).
1 2