Пальцы правой руки тихонько отбивали по столешнице незатейливый ритм. После паузы он начал говорить:
— Здесь, безусловно, важен фактор времени, судно назначено к отплытию…
— Если ваша честь позволит… — он собирался было объяснить, что “Вастервик” задерживается в Ванкувере для ремонта, но тут же оборвал себя. Лицо судьи омрачилось гримасой раздражения, глаза под кустистыми бровями сверкнули холодной суровостью. Даже через весь кабинет Элан спиной чувствовал осуждающий взгляд клерка.
— Прошу вашу честь великодушно простить меня.
Какое-то мгновение судья Уиллис сверлил молодого адвоката ледяным взглядом. Затем продолжил:
— Как я собирался отметить, хотя мы должны учитывать временной фактор, а именно вопрос о выходе судна в море, это никоим образом не должно воспрепятствовать восстановлению справедливости в отношении личности.
У Элана екнуло сердце. Значит ли это, что распоряжение доставить Анри Дюваля в суд для рассмотрения вопроса о его незаконном задержании будет получено, после чего он сможет тянуть время, не торопясь предпринимая один шаг за другим, пока “Вастервик” не отчалит, оставив Анри Дюваля на берегу?
— С другой стороны, — все тем же монотонным, бесстрастным голосом произнес судья, — проявляя справедливость к судоходной компании, которая в данном случае ни в чем не повинна, в равной степени необходимо предпринять все возможное, чтобы завершить процедуру и вынести окончательное решение до назначенного времени отплытия судна.
Оптимизм Элана, выходит, был преждевременным. Он мрачно констатировал про себя, что не один только Эдгар Крамер, но теперь вот и судья разгадал его уловку с затяжкой времени.
— Я считаю, что утверждение о незаконном задержании не доказано. — Его честь придвинул к себе врученное ему Эланом ходатайство и нацарапал на нем резолюцию. — Однако оно и не опровергнуто, и я готов рассмотреть дополнительные доказательства. Поэтому и выношу ордер ниси.
Нет, это еще не поражение, но даже частичная победа. Волна облегчения нахлынула на Элана. По правде говоря, он добился меньшего, чем надеялся, но по крайней мере не выставил себя глупцом. Ордер ниси — древнюю английскую юридическую процедуру — можно было обозначить двумя словами — “если не”. Один лишь ордер ниси не принесет Анри Дювалю освобождения из его плавучей тюрьмы и не даст ему возможности предстать перед судом. Но он означал, что в суд для разъяснений будут вызваны Эдгар Крамер и капитан Яабек. И если не возьмут верх их аргументы, последует распоряжение суда об освобождении Дюваля.
— Кстати, по ходу дела, мистер Мэйтлэнд, когда отплывает судно?
Судья Уиллис внимательно смотрел на Элана. Элан осторожно помедлил с ответом, потом сообразил, что вопрос поставлен прямо, без всякого скрытого смысла.
— Насколько мне известно, милорд, судно будет находиться здесь еще две недели. Судья удовлетворенно кивнул.
— Времени у нас достаточно.
— И когда будет назначено слушание в связи с распоряжением суда, милорд?
Судья Уиллис придвинул к себе настольный календарь.
— Назначим его, думаю, через три дня. Если это вас устраивает, — традиционно вежливая форма общения между судьей и адвокатом, каким бы молодым последний ни был.
Элан вновь поклонился.
— Да, конечно, милорд.
— Вы, естественно, подготовите необходимые бумаги…
— Если ваша честь позволит, они у меня уже готовы. — Элан открыл портфель.
— Ордер ниси?
— Да, милорд. Я предвидел такую возможность. Только еще произнося эти слова, Элан пожалел, что не сумел сдержаться. Обычно документы печатались и подавались на подпись судье на следующий день. Однако у Элана родилась идея запастись документами заблаговременно, чтобы в случае благополучного исхода тут же подписать их у судьи, а Том Льюис предложил еще напечатать в качестве резервного варианта и ордер ниси. Чувствуя, как уверенность покидает его, Элан положил скрепленные вместе машинописные листки на стол судьи.
Выражение лица судьи Уиллиса не изменилось, только вокруг глаз чуть заметно обозначилась паутинка морщинок, Он бесстрастно заметил:
— В таком случае, мистер Мэйтлэнд, мы экономим время, и я предлагаю перенести слушание дела на более ранний срок. Скажем, послезавтра?
Мысленно Элан Мэйтлэнд крепко обругал себя за идиотскую глупость. Вместо того чтобы добиваться затягивания дела, он необычайно успешно ускорил ход событий. У него мелькнула мысль попросить отсрочки, мотивируя свое обращение необходимостью иметь время для подготовки, но тут он перехватил напряженный взгляд старичка клерка. Тот едва уловимым движением качнул головой.
С внутренним смирением Элан согласился:
— Хорошо, милорд. Послезавтра.
Судья Уиллис внимательно прочитал предложенный ему документ, аккуратно подписал каждую копию, клерк ловко промакнул чернила и подровнял стопку листочков. Наблюдая за их слаженными действиями, Элан перебирал в памяти, что теперь им с Томом Льюисом предстоит сделать. Как они и договаривались на случай успешного осуществления их плана, Том сегодня же вечером отправится на “Вастервик”, предъявит капитану Яабеку копию распоряжения суда и объяснит его содержание. Том сам жаждал повидать судно и лично познакомиться с его капитаном и Анри Дювалем.
Для себя же Элан отвел особо приятную миссию — посещение иммиграционной службы и вручение распоряжения суда лично Эдгару С. Крамеру.
Глава 2
В темноте, сырой пеленой окутавшей порт и город Ванкувер, ярко светились окна одного из кабинетов здания иммиграционной службы.
Эдгар С. Крамер, столь пунктуально начинавший каждый рабочий день, минута в минуту, редко заканчивал его в предписанные часы. Будь то в Оттаве, Ванкувере либо в каком другом месте, он обычно задерживался как минимум еще на час после ухода всех его коллег. Отчасти для того, чтобы не быть причастным к столпотворению, отчасти затем, чтобы не допустить скопления бумаг на своем рабочем столе. Привычка не оставлять ни одного дела незавершенным и надлежащее отношение к бумажной работе стали причиной столь выдающегося успеха Эдгара Крамера как карьерного чиновника.
За годы продвижения вверх по служебной лестнице ему встречалось множество людей, которым не нравились его личные качества, и немало таких, чья неприязнь уходила корнями еще глубже. Но ни у одного из них, даже у открытых врагов, никогда не было оснований обвинить его в лености или медлительности.
Отличным примером аккуратности Крамера и его неприятия всяких проволочек было выработанное им сегодня решение, зафиксированное в меморандуме с невероятным названием “Голубиный помет”. Эдгар Крамер лично продиктовал его содержание, и сейчас, читая машинописный текст, который завтра будет вручен коменданту здания и другим заинтересованным лицам, он довольно кивал головой, восхищаясь собственной находчивостью и изобретательностью.
Данная проблема привлекла к себе его внимание вчера. Изучая проект годового бюджета Западного управления министерства по делам иммиграции, он поставил под сомнение ряд статей расходов на содержание здания, в том числе сумму в 750 долларов, расходуемую из года в год с завидным постоянством на “очистку желобов и водосточных труб”.
Эдгар Крамер вызвал коменданта здания — здоровенного горластого мужика с бычьей шеей, которого легче было вообразить с метлой в руках, нежели за письменным столом, — и потребовал объяснений.
— Какого черта, слов нет, мы тратим кучу денег, — заорал он возмущенно, — но все из-за этого голубиного дерьма!
На предложение ответить подробнее комендант, полыхая негодованием, подошел к окну и трагическим жестом вытянул руку.
— Вы только взгляните на эту мерзость! Весь берег и небо над ним кишели тысячами сидящих, летающих и клюющих что-то голубей.
— Гадят и гадят все двадцать четыре часа в сутки, будто у них понос безостановочный. А в свой нужник они превратили нашу крышу. Потому-то нам и приходится пропаривать желоба и водосточные трубы шесть раз в год — их забивает голубиным дерьмом. А это ведь денег стоит, мистер Крамер.
— Понимаю вашу проблему, — заявил Крамер. — Принимались ли какие-нибудь меры по сокращению численности голубей — отстрел, например?
— Пробовали один раз стрелять, — мрачно ответил комендант. — Вышло себе дороже. Друзья животных и все такое прочее. Отыскали какое-то постановление, мол, в Ванкувере эту гадость стрелять нельзя. Хотя вот что я вам скажу: можно попробовать разбросать по крыше отраву. И когда они опять начнут гадить своим…
— Надо говорить “помет”, — резко оборвал его Эдгар Крамер. — Голубиный помет.
— По мне вся эта дрянь одно…
— И вот еще что, — решительно перебил его Крамер, — если голуби охраняются законом, мы будем блюсти закон.
Он задумался.
— Надо найти какой-то другой выход, — произнес наконец Крамер и отпустил коменданта.
Оставшись один, он погрузился в глубокие размышления над возникшей проблемой. Одно Крамеру было абсолютно ясно — с расточительными ежегодными расходами в сумме 750 долларов должно быть покончено.
В конечном итоге после нескольких неудачных попыток и целой серии набросков он разработал схему, основанную на полузабытой идее. Суть плана состояла в том, чтобы натянуть по всей крыше отрезки рояльной проволоки, расположив их через каждые шесть дюймов. Каждый отрезок будет укреплен на коротких опорах высотой также шесть дюймов. Теоретический аспект его коварного замысла заключался в том, что отрезки проволоки будут легко пропускать лапки голубя, но не его крылья. И тогда при посадке голубь не сможет сложить крылья и предпочтет немедленно улететь.
Сегодня утром Эдгар Крамер распорядился изготовить и установить на крыше небольшую экспериментальную секцию такого устройства. Работала она безупречно. В меморандуме, который он составил и подписал, содержалось распоряжение ввести устройство в действие по всей крыше. И хотя первоначальная стоимость данного предприятия составит тысячу долларов, его осуществление навсегда исключит необходимость ежегодного расходования 750 долларов — экономия денег налогоплательщиков страны, пусть даже об этом никогда не узнает ни одна душа.
Эта мысль порадовала Эдгара Крамера, его собственная сознательность всегда доставляла ему удовольствие. Был и еще один повод испытывать глубокое удовлетворение — официальное постановление местных властей соблюдено, даже голубям было обеспечено справедливое обращение.
“Так что день выдался, — решил про себя Эдгар Крамер, — весьма плодотворным”. Но последней из причин, приведших его в радужное настроение, была та, что необходимость посещать туалет беспокоила его теперь значительно реже. Он взглянул на часы. Да, с последнего раза прошел почти час, и он был уверен, что способен потерпеть еще некоторое время, хотя в общем-то легкое ощущение знакомого позыва…
Раздался стук в дверь, и в кабинет вошел Элан Мэйтлэнд.
— Добрый вечер, — холодно произнес он и положил на стол сложенный лист бумаги.
Появление молодого адвоката было столь неожиданным, что напугало Крамера.
— Это еще что такое? — выпалил он.
— Ордер ниси, мистер Крамер, — спокойно сообщил Элан. — Полагаю, вы сами все поймете.
Развернув сложенную бумагу, Крамер бегло просмотрел ее. Лицо его залила краска гнева.
— Какого дьявола все это значит? — растерянно пробормотал он.
В тот же миг он почувствовал, что мочевой пузырь у него прямо-таки распирает.
Элан поборол в себе соблазн ответить колкостью. Он все же добился пока лишь частичной победы, и следующий раунд мог вполне закончиться прямо противоположным результатом. Поэтому он довольно вежливо пояснил:
— Вы отклонили мою просьбу о специальном рассмотрении дела Анри Дюваля.
Злобная неприязнь к этому желторотому адвокатишке на мгновение удивила даже самого Эдгара Крамера.
— Конечно, отклонил. Для его проведения нет ни малейших оснований, — резко бросил он.
— А я почему-то не разделяю вашей точки зрения, — сдержанно заметил Элан. Он указал на документ:
— Посмотрим, чью сторону — вашу или мою — примет суд.
Резь внизу живота стала нестерпимой. Едва сдерживая себя, Крамер почти выкрикнул:
— Данный вопрос находится в исключительной компетенции нашего министерства. И нечего всяким судам вмешиваться в это дело!
Лицо Элана Мэйтлэнда посерьезнело.
— Если хотите послушать моего совета, — вполголоса произнес он, — я бы на вашем месте не стал говорить таких слов судье.
Белый дом
Глава 1
Джеймс Хауден из окна библиотеки резиденции Блэр-хауз разглядывал открывавшийся перед ним вид на Пенсильвания-авеню. Было десять часов утра второго дня его пребывания в Вашингтоне, и через час должна была состояться встреча с участием его самого, президента, Артура Лексингтона и начальника аппарата Белого дома.
Легкий свежий ветерок шевелил тонкие занавеси на открытом окне. Погода в Вашингтоне стояла великолепная: по-весеннему душистый воздух был согрет теплыми солнечными лучами. На противоположной стороне улицы взгляду премьер-министра открывались ровно подстриженные газоны Белого дома, а позади них и сам залитый солнцем особняк.
Обернувшись к Артуру Лексингтону, Хауден спросил:
— Ну, и какие у вас пока возникают ощущения?
Министр иностранных дел, одетый в по-домашнему удобный твидовый пиджак, который он позднее сменит на строгий костюм, оторвался от экспериментов с цветным телевизором. Выключив аппарат, он помолчал, обдумывая ответ.
— Говоря с грубой прямотой, — нетерпеливо произнес Лексингтон, — мы в очень выгодном положении. На нашем базаре спрос превышает предложение. Уступки, на которые мы готовы пойти. Соединенным Штатам нужны, причем нужны отчаянно. Более того, они сами это отлично понимают.
Завтракали они отдельно: премьер-министр с Маргарет в своих апартаментах, а Артур Лексингтон в компании с другими членами делегации в столовой на первом этаже.
Канадцы были единственными обитателями просторной президентской гостевой резиденции, куда они прибыли вчера вечером после званого обеда в Белом доме. Хауден кивнул в знак согласия:
— У меня тоже сложилось такое впечатление. Премьер-министр оглядел длинную изящную библиотеку. С ее пухлыми диванами и креслами, с огромным чиппендейловским столом и стенами, уставленными рядами книг, она напоминала тихую прохладную заводь. “Именно здесь, в этой комнате, — подумал он, — когда-то отдыхал и беседовал Линкольн, в последующие годы Трумэны проводили часы досуга…”.
— Тут еще и всякие мелкие детали приобретают значение, — размышлял вслух Лексингтон. — К примеру, прием, который вам вчера оказали. Мне не известны случаи, чтобы президент когда-либо ранее приезжал в аэропорт, чтобы встретить канадцев. Нас обычно встречает мелкая сошка, и обращаются с нами, как с деревенскими родственниками — даже с премьер-министрами. Однажды, когда Джона Дифенбейкера пригласили на какой-то обед в Белом доме, то засунули его в очередь вместе с пресвитерианскими священниками.
Хауден издал тихий смешок.
— Припоминаю. Он здорово разозлился, и я его понимаю. Это ведь тогда, по-моему, Эйзенхауэр выступил с речью, в которой раз за разом называл нас “Республикой” Канада?
Лексингтон, расплывшись в улыбке, кивнул в знак подтверждения.
Джеймс Хауден сел в кресло.
— Да, они вчера здорово переусердствовали, — заметил он. — Думаю, правда, что, если бы американцы действительно изменились к нам в душе и решили проявить искреннее внимание и заботу, они бы действовали немного тоньше.
Глаза на круглом грубоватом лице Артура Лексингтона, поправлявшего сейчас без всякой нужды и так безукоризненно повязанную “бабочку”, засветились веселыми огоньками. “Порой, — подумалось Хаудену, — министр иностранных дел напоминает благодушного школьного учителя, привыкшего к твердому, но терпеливому обращению с буйной ребятней. Возможно, именно поэтому он выглядел и всегда будет выглядеть столь моложаво, несмотря на то, что годы все же берут свое”.
— Тонкость и государственный департамент — понятия несовместимые, — заявил Лексингтон. — Я неизменно считал, что американская дипломатия знает только два пути — они либо насилуют других, либо сами охотно сдаются насильнику. По-другому у них редко получается.
Премьер-министр рассмеялся.
— А как сейчас?
Хауден всегда наслаждался вот такими моментами, когда они с Лексингтоном могли побыть наедине. Они давно уже были закадычными друзьями, безоглядно доверявшими друг другу.
Одной из причин, возможно, являлось то обстоятельство, что между ними никогда не возникал дух конкуренции. В то время как остальные члены кабинета явно или тайно жаждали поста премьер-министра, у Артура Лексингтона, как Хаудену было известно с абсолютной достоверностью, в этом отношении не было никаких амбиций.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
— Здесь, безусловно, важен фактор времени, судно назначено к отплытию…
— Если ваша честь позволит… — он собирался было объяснить, что “Вастервик” задерживается в Ванкувере для ремонта, но тут же оборвал себя. Лицо судьи омрачилось гримасой раздражения, глаза под кустистыми бровями сверкнули холодной суровостью. Даже через весь кабинет Элан спиной чувствовал осуждающий взгляд клерка.
— Прошу вашу честь великодушно простить меня.
Какое-то мгновение судья Уиллис сверлил молодого адвоката ледяным взглядом. Затем продолжил:
— Как я собирался отметить, хотя мы должны учитывать временной фактор, а именно вопрос о выходе судна в море, это никоим образом не должно воспрепятствовать восстановлению справедливости в отношении личности.
У Элана екнуло сердце. Значит ли это, что распоряжение доставить Анри Дюваля в суд для рассмотрения вопроса о его незаконном задержании будет получено, после чего он сможет тянуть время, не торопясь предпринимая один шаг за другим, пока “Вастервик” не отчалит, оставив Анри Дюваля на берегу?
— С другой стороны, — все тем же монотонным, бесстрастным голосом произнес судья, — проявляя справедливость к судоходной компании, которая в данном случае ни в чем не повинна, в равной степени необходимо предпринять все возможное, чтобы завершить процедуру и вынести окончательное решение до назначенного времени отплытия судна.
Оптимизм Элана, выходит, был преждевременным. Он мрачно констатировал про себя, что не один только Эдгар Крамер, но теперь вот и судья разгадал его уловку с затяжкой времени.
— Я считаю, что утверждение о незаконном задержании не доказано. — Его честь придвинул к себе врученное ему Эланом ходатайство и нацарапал на нем резолюцию. — Однако оно и не опровергнуто, и я готов рассмотреть дополнительные доказательства. Поэтому и выношу ордер ниси.
Нет, это еще не поражение, но даже частичная победа. Волна облегчения нахлынула на Элана. По правде говоря, он добился меньшего, чем надеялся, но по крайней мере не выставил себя глупцом. Ордер ниси — древнюю английскую юридическую процедуру — можно было обозначить двумя словами — “если не”. Один лишь ордер ниси не принесет Анри Дювалю освобождения из его плавучей тюрьмы и не даст ему возможности предстать перед судом. Но он означал, что в суд для разъяснений будут вызваны Эдгар Крамер и капитан Яабек. И если не возьмут верх их аргументы, последует распоряжение суда об освобождении Дюваля.
— Кстати, по ходу дела, мистер Мэйтлэнд, когда отплывает судно?
Судья Уиллис внимательно смотрел на Элана. Элан осторожно помедлил с ответом, потом сообразил, что вопрос поставлен прямо, без всякого скрытого смысла.
— Насколько мне известно, милорд, судно будет находиться здесь еще две недели. Судья удовлетворенно кивнул.
— Времени у нас достаточно.
— И когда будет назначено слушание в связи с распоряжением суда, милорд?
Судья Уиллис придвинул к себе настольный календарь.
— Назначим его, думаю, через три дня. Если это вас устраивает, — традиционно вежливая форма общения между судьей и адвокатом, каким бы молодым последний ни был.
Элан вновь поклонился.
— Да, конечно, милорд.
— Вы, естественно, подготовите необходимые бумаги…
— Если ваша честь позволит, они у меня уже готовы. — Элан открыл портфель.
— Ордер ниси?
— Да, милорд. Я предвидел такую возможность. Только еще произнося эти слова, Элан пожалел, что не сумел сдержаться. Обычно документы печатались и подавались на подпись судье на следующий день. Однако у Элана родилась идея запастись документами заблаговременно, чтобы в случае благополучного исхода тут же подписать их у судьи, а Том Льюис предложил еще напечатать в качестве резервного варианта и ордер ниси. Чувствуя, как уверенность покидает его, Элан положил скрепленные вместе машинописные листки на стол судьи.
Выражение лица судьи Уиллиса не изменилось, только вокруг глаз чуть заметно обозначилась паутинка морщинок, Он бесстрастно заметил:
— В таком случае, мистер Мэйтлэнд, мы экономим время, и я предлагаю перенести слушание дела на более ранний срок. Скажем, послезавтра?
Мысленно Элан Мэйтлэнд крепко обругал себя за идиотскую глупость. Вместо того чтобы добиваться затягивания дела, он необычайно успешно ускорил ход событий. У него мелькнула мысль попросить отсрочки, мотивируя свое обращение необходимостью иметь время для подготовки, но тут он перехватил напряженный взгляд старичка клерка. Тот едва уловимым движением качнул головой.
С внутренним смирением Элан согласился:
— Хорошо, милорд. Послезавтра.
Судья Уиллис внимательно прочитал предложенный ему документ, аккуратно подписал каждую копию, клерк ловко промакнул чернила и подровнял стопку листочков. Наблюдая за их слаженными действиями, Элан перебирал в памяти, что теперь им с Томом Льюисом предстоит сделать. Как они и договаривались на случай успешного осуществления их плана, Том сегодня же вечером отправится на “Вастервик”, предъявит капитану Яабеку копию распоряжения суда и объяснит его содержание. Том сам жаждал повидать судно и лично познакомиться с его капитаном и Анри Дювалем.
Для себя же Элан отвел особо приятную миссию — посещение иммиграционной службы и вручение распоряжения суда лично Эдгару С. Крамеру.
Глава 2
В темноте, сырой пеленой окутавшей порт и город Ванкувер, ярко светились окна одного из кабинетов здания иммиграционной службы.
Эдгар С. Крамер, столь пунктуально начинавший каждый рабочий день, минута в минуту, редко заканчивал его в предписанные часы. Будь то в Оттаве, Ванкувере либо в каком другом месте, он обычно задерживался как минимум еще на час после ухода всех его коллег. Отчасти для того, чтобы не быть причастным к столпотворению, отчасти затем, чтобы не допустить скопления бумаг на своем рабочем столе. Привычка не оставлять ни одного дела незавершенным и надлежащее отношение к бумажной работе стали причиной столь выдающегося успеха Эдгара Крамера как карьерного чиновника.
За годы продвижения вверх по служебной лестнице ему встречалось множество людей, которым не нравились его личные качества, и немало таких, чья неприязнь уходила корнями еще глубже. Но ни у одного из них, даже у открытых врагов, никогда не было оснований обвинить его в лености или медлительности.
Отличным примером аккуратности Крамера и его неприятия всяких проволочек было выработанное им сегодня решение, зафиксированное в меморандуме с невероятным названием “Голубиный помет”. Эдгар Крамер лично продиктовал его содержание, и сейчас, читая машинописный текст, который завтра будет вручен коменданту здания и другим заинтересованным лицам, он довольно кивал головой, восхищаясь собственной находчивостью и изобретательностью.
Данная проблема привлекла к себе его внимание вчера. Изучая проект годового бюджета Западного управления министерства по делам иммиграции, он поставил под сомнение ряд статей расходов на содержание здания, в том числе сумму в 750 долларов, расходуемую из года в год с завидным постоянством на “очистку желобов и водосточных труб”.
Эдгар Крамер вызвал коменданта здания — здоровенного горластого мужика с бычьей шеей, которого легче было вообразить с метлой в руках, нежели за письменным столом, — и потребовал объяснений.
— Какого черта, слов нет, мы тратим кучу денег, — заорал он возмущенно, — но все из-за этого голубиного дерьма!
На предложение ответить подробнее комендант, полыхая негодованием, подошел к окну и трагическим жестом вытянул руку.
— Вы только взгляните на эту мерзость! Весь берег и небо над ним кишели тысячами сидящих, летающих и клюющих что-то голубей.
— Гадят и гадят все двадцать четыре часа в сутки, будто у них понос безостановочный. А в свой нужник они превратили нашу крышу. Потому-то нам и приходится пропаривать желоба и водосточные трубы шесть раз в год — их забивает голубиным дерьмом. А это ведь денег стоит, мистер Крамер.
— Понимаю вашу проблему, — заявил Крамер. — Принимались ли какие-нибудь меры по сокращению численности голубей — отстрел, например?
— Пробовали один раз стрелять, — мрачно ответил комендант. — Вышло себе дороже. Друзья животных и все такое прочее. Отыскали какое-то постановление, мол, в Ванкувере эту гадость стрелять нельзя. Хотя вот что я вам скажу: можно попробовать разбросать по крыше отраву. И когда они опять начнут гадить своим…
— Надо говорить “помет”, — резко оборвал его Эдгар Крамер. — Голубиный помет.
— По мне вся эта дрянь одно…
— И вот еще что, — решительно перебил его Крамер, — если голуби охраняются законом, мы будем блюсти закон.
Он задумался.
— Надо найти какой-то другой выход, — произнес наконец Крамер и отпустил коменданта.
Оставшись один, он погрузился в глубокие размышления над возникшей проблемой. Одно Крамеру было абсолютно ясно — с расточительными ежегодными расходами в сумме 750 долларов должно быть покончено.
В конечном итоге после нескольких неудачных попыток и целой серии набросков он разработал схему, основанную на полузабытой идее. Суть плана состояла в том, чтобы натянуть по всей крыше отрезки рояльной проволоки, расположив их через каждые шесть дюймов. Каждый отрезок будет укреплен на коротких опорах высотой также шесть дюймов. Теоретический аспект его коварного замысла заключался в том, что отрезки проволоки будут легко пропускать лапки голубя, но не его крылья. И тогда при посадке голубь не сможет сложить крылья и предпочтет немедленно улететь.
Сегодня утром Эдгар Крамер распорядился изготовить и установить на крыше небольшую экспериментальную секцию такого устройства. Работала она безупречно. В меморандуме, который он составил и подписал, содержалось распоряжение ввести устройство в действие по всей крыше. И хотя первоначальная стоимость данного предприятия составит тысячу долларов, его осуществление навсегда исключит необходимость ежегодного расходования 750 долларов — экономия денег налогоплательщиков страны, пусть даже об этом никогда не узнает ни одна душа.
Эта мысль порадовала Эдгара Крамера, его собственная сознательность всегда доставляла ему удовольствие. Был и еще один повод испытывать глубокое удовлетворение — официальное постановление местных властей соблюдено, даже голубям было обеспечено справедливое обращение.
“Так что день выдался, — решил про себя Эдгар Крамер, — весьма плодотворным”. Но последней из причин, приведших его в радужное настроение, была та, что необходимость посещать туалет беспокоила его теперь значительно реже. Он взглянул на часы. Да, с последнего раза прошел почти час, и он был уверен, что способен потерпеть еще некоторое время, хотя в общем-то легкое ощущение знакомого позыва…
Раздался стук в дверь, и в кабинет вошел Элан Мэйтлэнд.
— Добрый вечер, — холодно произнес он и положил на стол сложенный лист бумаги.
Появление молодого адвоката было столь неожиданным, что напугало Крамера.
— Это еще что такое? — выпалил он.
— Ордер ниси, мистер Крамер, — спокойно сообщил Элан. — Полагаю, вы сами все поймете.
Развернув сложенную бумагу, Крамер бегло просмотрел ее. Лицо его залила краска гнева.
— Какого дьявола все это значит? — растерянно пробормотал он.
В тот же миг он почувствовал, что мочевой пузырь у него прямо-таки распирает.
Элан поборол в себе соблазн ответить колкостью. Он все же добился пока лишь частичной победы, и следующий раунд мог вполне закончиться прямо противоположным результатом. Поэтому он довольно вежливо пояснил:
— Вы отклонили мою просьбу о специальном рассмотрении дела Анри Дюваля.
Злобная неприязнь к этому желторотому адвокатишке на мгновение удивила даже самого Эдгара Крамера.
— Конечно, отклонил. Для его проведения нет ни малейших оснований, — резко бросил он.
— А я почему-то не разделяю вашей точки зрения, — сдержанно заметил Элан. Он указал на документ:
— Посмотрим, чью сторону — вашу или мою — примет суд.
Резь внизу живота стала нестерпимой. Едва сдерживая себя, Крамер почти выкрикнул:
— Данный вопрос находится в исключительной компетенции нашего министерства. И нечего всяким судам вмешиваться в это дело!
Лицо Элана Мэйтлэнда посерьезнело.
— Если хотите послушать моего совета, — вполголоса произнес он, — я бы на вашем месте не стал говорить таких слов судье.
Белый дом
Глава 1
Джеймс Хауден из окна библиотеки резиденции Блэр-хауз разглядывал открывавшийся перед ним вид на Пенсильвания-авеню. Было десять часов утра второго дня его пребывания в Вашингтоне, и через час должна была состояться встреча с участием его самого, президента, Артура Лексингтона и начальника аппарата Белого дома.
Легкий свежий ветерок шевелил тонкие занавеси на открытом окне. Погода в Вашингтоне стояла великолепная: по-весеннему душистый воздух был согрет теплыми солнечными лучами. На противоположной стороне улицы взгляду премьер-министра открывались ровно подстриженные газоны Белого дома, а позади них и сам залитый солнцем особняк.
Обернувшись к Артуру Лексингтону, Хауден спросил:
— Ну, и какие у вас пока возникают ощущения?
Министр иностранных дел, одетый в по-домашнему удобный твидовый пиджак, который он позднее сменит на строгий костюм, оторвался от экспериментов с цветным телевизором. Выключив аппарат, он помолчал, обдумывая ответ.
— Говоря с грубой прямотой, — нетерпеливо произнес Лексингтон, — мы в очень выгодном положении. На нашем базаре спрос превышает предложение. Уступки, на которые мы готовы пойти. Соединенным Штатам нужны, причем нужны отчаянно. Более того, они сами это отлично понимают.
Завтракали они отдельно: премьер-министр с Маргарет в своих апартаментах, а Артур Лексингтон в компании с другими членами делегации в столовой на первом этаже.
Канадцы были единственными обитателями просторной президентской гостевой резиденции, куда они прибыли вчера вечером после званого обеда в Белом доме. Хауден кивнул в знак согласия:
— У меня тоже сложилось такое впечатление. Премьер-министр оглядел длинную изящную библиотеку. С ее пухлыми диванами и креслами, с огромным чиппендейловским столом и стенами, уставленными рядами книг, она напоминала тихую прохладную заводь. “Именно здесь, в этой комнате, — подумал он, — когда-то отдыхал и беседовал Линкольн, в последующие годы Трумэны проводили часы досуга…”.
— Тут еще и всякие мелкие детали приобретают значение, — размышлял вслух Лексингтон. — К примеру, прием, который вам вчера оказали. Мне не известны случаи, чтобы президент когда-либо ранее приезжал в аэропорт, чтобы встретить канадцев. Нас обычно встречает мелкая сошка, и обращаются с нами, как с деревенскими родственниками — даже с премьер-министрами. Однажды, когда Джона Дифенбейкера пригласили на какой-то обед в Белом доме, то засунули его в очередь вместе с пресвитерианскими священниками.
Хауден издал тихий смешок.
— Припоминаю. Он здорово разозлился, и я его понимаю. Это ведь тогда, по-моему, Эйзенхауэр выступил с речью, в которой раз за разом называл нас “Республикой” Канада?
Лексингтон, расплывшись в улыбке, кивнул в знак подтверждения.
Джеймс Хауден сел в кресло.
— Да, они вчера здорово переусердствовали, — заметил он. — Думаю, правда, что, если бы американцы действительно изменились к нам в душе и решили проявить искреннее внимание и заботу, они бы действовали немного тоньше.
Глаза на круглом грубоватом лице Артура Лексингтона, поправлявшего сейчас без всякой нужды и так безукоризненно повязанную “бабочку”, засветились веселыми огоньками. “Порой, — подумалось Хаудену, — министр иностранных дел напоминает благодушного школьного учителя, привыкшего к твердому, но терпеливому обращению с буйной ребятней. Возможно, именно поэтому он выглядел и всегда будет выглядеть столь моложаво, несмотря на то, что годы все же берут свое”.
— Тонкость и государственный департамент — понятия несовместимые, — заявил Лексингтон. — Я неизменно считал, что американская дипломатия знает только два пути — они либо насилуют других, либо сами охотно сдаются насильнику. По-другому у них редко получается.
Премьер-министр рассмеялся.
— А как сейчас?
Хауден всегда наслаждался вот такими моментами, когда они с Лексингтоном могли побыть наедине. Они давно уже были закадычными друзьями, безоглядно доверявшими друг другу.
Одной из причин, возможно, являлось то обстоятельство, что между ними никогда не возникал дух конкуренции. В то время как остальные члены кабинета явно или тайно жаждали поста премьер-министра, у Артура Лексингтона, как Хаудену было известно с абсолютной достоверностью, в этом отношении не было никаких амбиций.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54