Бестер Альфред
Человек, который убил Магомета
Альфред Бестер
Человек, который убил Магомета
Был такой человек, который переиначивал историю. Он низвергал империи и искоренял династии. Из-за него Маунт-Вернон [местечко близ Вашингтона (ныне город), где жил и умер Джордж Вашингтон] чуть не перестал быть национальной святыней, а город Колумб штата Огайо едва не стали называть городом Кэбот того же штата. Из-за него французы чуть не прокляли имя Марии Кюри, а мусульмане едва не перестали клясться бородой пророка. Но, как вы, наверное, знаете, все эти события в действительности не произошли. Дело в том, что этот человек был чокнутым профессором. Если он в чем и преуспел, то лишь в том, чтобы изменить историю для одного себя.
Ну, что такое пресловутый "чокнутый профессор", всякий искушенный читатель, несомненно, достаточно хорошо знает. Это такой недомерок с чрезвычайно развитым лбом, которой в своей лаборатории создает всяких чудищ. Эти чудища потом обязательно набрасываются на своего создателя, а также покушаются на честь его нежно любимой дочери.
Ни о чем подобном в данной истории не говорится. В ней речь пойдет о доподлинно чокнутом профессоре по имени Генри Хассель, который принадлежал к тому же сорту знаменитых людей, что и Людвиг Больцман (смотри "Идеального газа закон", Жак Шарль, а также Андре Мария Ампер (1775-1836).
Про Ампера каждому положено знать, что в его честь назван ампер. Людвиг Больцман - знаменитый австрийский физик, который прославился исследованием изучения черного тела не меньше, чем знакомого вам идеального газа. Его фамилию можно найти в Британской энциклопедии - том третий, от "БАЛТ" до "БРАЙ". Что же касается Жака Александра Цезаря Шарля, то это был первый в мире математик, который заинтересовался полетами в воздухе и придумал наполнять воздушный шар водородом. Так что все это были доподлинно существовавшие люди.
Кроме того, все это были люди не от мира сего. К примеру, Ампер однажды направлялся на какое-то важное ученое собрание. Вдруг в кабриолете Ампера осеняет блестящая идея (что-то из области электричества, я полагаю), он выхватывает карандаш и - раз-два! - пишет уравнение прямо на стенке двухколесного экипажа. Грубо говоря, это было что-то вроде:
dh = Ip dl/f^2
где p обозначало расстояние по перпендикуляру до элемента dl, иными словами:
dh = i sin ф * dl/r^2.
Это еще иногда называют законом Лапласа, хотя Лапласа тогда не было в Париже.
Как бы там ни было, кабриолет подъехал к Академии наук. Ампер выскочил, расплатился и бросился со всех ног на заседание, чтобы всем сообщить о своей блестящей идее. И тут только он сообразил, что никаких записей у него нет, вспомнил, где он их оставил, и ему пришлось гоняться по всему Парижу за кабриолетом, чтобы поймать сбежавшее уравнение. Я почему-то уверен, что вот как-нибудь также ферма потерял доказательство своей "Великой теоремы" [Великая теорема - математическое утверждение из теории алгебраических чисел, сформулированное без доказательства французским математиком П.Ферма (XVII в.)], хотя, разумеется, ферма тоже не был на том заседании Академии, потому что умер лет за двести до этого.
Или возьмите, к примеру, Больцмана. Когда он излагал расширенную теорию своего идеального газа, то всегда приправлял ее невероятно сложными вычислениями, которые быстро и небрежно проделывал в голове. Такая уж у него была голова. Его студенты, понятно, только тем и были заняты, что пытались воспринять на слух всю эту математику. На сами лекции у них уже времени не оставалось. Тогда они просили Больцмана, чтобы он свои формулы писал на доске.
Больцман извинился и пообещал, что в будущем они могут на него рассчитывать. Следующую лекцию он начал такими словами: "Господа, комбинируя закон Бойля с законом Шарля, мы получаем:
pv = po vо (1 + at),
откуда следует, что при aSb=f(x)dф(a) имеет место pv=RT, а стало быть, vSf(x,y,z)dv=0. Это также очевидно, как дважды два четыре". Тут он вспомнил, что обещал писать формулы на доске. Он повернулся к доске, аккуратно вывел мелом: 2х2=4, после чего отошел от доски и продолжал говорить, быстро и небрежно производя невероятно сложные вычисления. Разумеется, в голове.
В своей лекции Больцман упомянул Жака Шарля, автора закона Шарля (известного некоторым под названием закона Гей-Люссака). Этот блестящий математик был одержим одним странным желанием - прославиться в палеографии. Иными словами, он во что бы то ни стало хотел стать первооткрывателем каких-нибудь древних рукописей.
Поэтому он, не задумываясь, уплатил чистейшей воды мошеннику по имени Врен-Люкас двести тысяч франков за письма, якобы написанные Юлием Цезарем, Александром Македонским и Понтием Пилатом. Шарль, который любой газ мог насквозь разглядеть (идеальный он или нет - все равно), вдруг не разглядел совершенно явной фальшивки, хотя недотепа Врен-Люкас все письма написал собственноручно, на современнейшем французском языке, на современнейшей почтовой бумаге с современнейшими водяными знаками. И Шарль еще пытался пожертвовать эти письма в Луврский музей!
Не думайте, что эти люди были недотепами. Каждый из них был гением. За эту свою гениальность они заплатили, и притом весьма дорого, если учесть, что во всем остальном они были не от мира сего. Ведь гений - это такой человек, который идет к истине обязательно неожиданным путем. Ну, а в обычной жизни неожиданные пути, как правило, ведут к неприятностям. Что и случилось с Генри Хасселем - профессором прикладного понуждения Неизвестного университета - в 1980 году.
Никому из вас, конечно, не известно, где находится Неизвестный университет и чему там учат. В этом университете насчитывается около двухсот весьма эксцентричных профессоров и около двух тысяч в высшей степени незадачливых студентов. Все эти люди остаются абсолютно неизвестными вплоть до вручения им Нобелевской премии или их Первой высадки на Марс. Выпускника НУ всегда можно распознать, стоит только спросить человека, где он учился. Если вам уклончиво промямлят что-нибудь вроде "На государственном коште" или "О, такое, знаете, новоиспеченное заведение, вряд ли вы слышали...", можете быть уверены, что этот тип - из Неизвестного. Я когда-нибудь расскажу вам подробнее об этом университете, который является центром обучения исключительно в пиквикском смысле слова.
Как бы там ни было, однажды пополудни Генри Хассель отправился домой из Психотик-центра, решив по пути прогуляться вдоль аркады Физической культуры.
Он прибыл домой в приподнятом настроении и шумно ворвался в гостиную. Как раз вовремя, чтобы обнаружить свою жену в объятиях какого-то мужчины.
Да, то была она, прелестная тридцатипятилетняя женщина с дымчато-рыжими волосами и миндалевидным разрезом глаз. То была она - в пылких объятиях некоего субъекта, из карманов которого торчали тощие брошюрки, различные приборы и медицинский молоточек. Поистине типичный для Неизвестного университета субъект!
Объятие было столь всепоглощающим, что участвующие в нем преступные стороны даже не заметили Генри Хасселя, взиравшего на них с порога гостиной.
Здесь я советую еще вспомнить об Ампере, Шарле, а также о Людвиге Больцмане, Хассель весил ровно сто девяносто фунтов. Он был мускулист и вспыльчив. Он мог бы играючи разъединить соучастников преступления и затем прямолинейно и бесхитростно достичь желанной цели, а именно пресечь жизнь супруги, Но Генри Хассель принадлежал к разряду гениев, поэтому подобный способ ему просто не пришел в голову.
Хассель яростно задышал, повернулся и бросился в свою домашнюю лабораторию, пыхтя как паровая машина. Он открыл ящик с этикеткой "Двенадцатиперстная кишка" и извлек оттуда револьвер сорок пятого калибра. Он открыл другие ящики с еще более интересными этикетками и извлек оттуда приборы. Ровно через семь с половиной минут (настолько он разъярился) он собрал машину времени (настолько он был гениален).
Профессор Хассель собрал машину времени, установил на циферблате 1902 год, схватил револьвер и нажал кнопку. Машина проурчала, как испорченный унитаз, и Хассель исчез. Он материализовался в Филадельфии 3 июня 1902 года, прямиком направился на Неуолл-стрит, подошел к красному кирпичному дому N_1218, поднялся по мраморным ступенькам и позвонил. Ему открыл мужчина, невероятно похожий на первого встречного.
- Мистер Джессуп? - задыхаясь, спросил Хассель.
- Простите?
- Вы мистер Джессуп?
- Я самый.
- У вас будет сын Эдгар. Эдгар Аллан Джессуп, названный так вследствие вашего прискорбного увлечения Эдгаром Алланом По.
Первый встречный мужчина удивился.
- Я бы не сказал, что мне это известно, - признался он. - Я пока не женат.
- Это вам еще предстоит, - угрюмо произнес Хассель. - Я имею несчастье быть женатым на дочери вашего сына, которую зовут Грета. Прошу прощения за беспокойство.
С этими словами он поднял револьвер и застрелил будущего дедушку своей жены.
- Теперь она обязана исчезнуть, - пробормотал Хассель, продувая ствол револьвера. - Я буду холостяком. Я даже могу оказаться мужем другой женщины...
Он едва дождался, когда автоматическое устройство машины времени швырнуло его обратно в лабораторию, и тотчас бросился в гостиную.
Там была его рыжеволосая супруга - по-прежнему в объятиях мужчины.
Хассель остолбенел.
- Значит, так?! - прорычал он наконец. - Это у нее в крови! Ну, хорошо, мы положим этому конец! У нас есть и пути, и средства!
Профессор изобразил на лице сардоническую усмешку, вернулся в лабораторию и послал себя в 1901 год, где одним выстрелом прикончил Эмми Хотчинкс, которой в будущем предстояло стать бабушкой его жены - на этот раз по материнской линии, - после чего он возвратился в свой дом в свое время.
Его рыжеволосая супруга по-прежнему пребывала в объятиях мужчины.
- Уже эта-то старая карга точно была ее бабушкой, - пробормотал Хассель. - Достаточно на нее взглянуть! В чем же дело, черт побери?
Хассель был обескуражен и сбит с толку. Но у него еще оставались скрытые ресурсы. Он отправился в свой кабинет, с некоторым трудом разыскал там телефонный аппарат и наконец сумел дозвониться до Лаборатории сомнительной практики. Разговаривая, он продолжал машинально крутить диск циферблата.
- Сэм? - спросил он. - Это Генри.
- Кто?
- Генри.
- Вам придется повторить громко и отчетливо.
- ГЕНРИ ХАССЕЛЬ!
- А-а! Привет, Генри!
- Скажи мне все, что ты знаешь о времени.
- О времени? Хм... - Сложная электронная машина откашлялась в ожидании, когда включатся блоки памяти. - Ага. Время? Первое: абсолютное. Второе: относительное. Третье: периодическое. Время абсолютное: период, продолжительность, длительность, суточность, бесконечность...
- Извини, Сэм. Ошибочный запрос. Прокрути обратно. Мне нужно: "Время путешествия по... последовательность событий в..."
Сэм клацнул шестернями и начал сначала. Хассель слушал с огромным вниманием. Он кивнул. Затем проворчал:
- Угм. Угм. Понятно. Правильно. Так я и думал. Континуум? Ага! Действия, проделанные в прошлом, должны изменить будущее? Значит, я на верном пути. Действия должны быть значительными? Ага! Массовое воздействие? Ага! Незначительное не может изменить существующую линию событий? Хм! Насколько незначительна бабушка?
- Что ты собираешься сделать, Генри?
- Прикончить свою жену! - рявкнул Хассель.
Он повесил трубку, вернулся в лабораторию и задумался, все еще клокоча от ревности.
- Придется сделать что-нибудь значительное, - пробормотал профессор. Я должен ее уничтожить. Я должен все это уничтожить. И я это сделаю, клянусь! Я им покажу!
Хассель отправился назад, в 1775 год, отыскал некую ферму в Виргинии и застрелил там некоего молодого полковника. Полковника звали Джордж Вашингтон, и Хассель тщательно удостоверился в том, что он мертв. Он вернулся в свой дом и в свое время. Там была его рыжеволосая супруга по-прежнему в объятиях другого.
- Проклятье! - сказал Хассель.
У него кончились патроны. Он вскрыл новый ящик с боеприпасами, отправился назад во времени и устроил побоище, жертвами которого пали Христофор Колумб, Наполеон, Магомет, а также с полдюжины других знаменитостей.
- Этого должно хватить, клянусь господом богом! - сказал Хассель.
Он вернулся в свой дом и обнаружил жену... в прежнем состоянии.
Его колени стали ватными; ноги, казалось, приросли к полу. Он побрел в лабораторию, как сквозь зыбучие пески.
- Какого дьявола, что же тогда существенно? - с горечью воскликнул профессор. - Что еще нужно, чтобы изменить будущее? Клянусь, уж на сей раз я его как следует перекорежу! Я его наизнанку выверну!
Он отправился в Париж начала XX века и посетил мадам Кюри в ее лаборатории на чердаке вблизи Сорбонны.
- Мадам, - сказал он на отвратительном французском языке. - Я пришел к вам издали, но я ученый с головы до ног. Слышал про ваши опыты с радием... О! Вы еще не знаете про радий? Не имеет значения. Я прибыл, чтобы обучить вас всему про атомный котел.
Он ее обучил. Прежде чем автоматическое устройство вернуло его домой, он еще успел насладиться зрелищем гигантского грибовидного облака, которое поднялось над Парижем.
- Это научит женщин, как изменять супружескому долгу! - прорычал профессор. - О дьявол!!
Последнее восклицание сорвалось с его губ, когда он увидел свою рыжеволосую жену по-прежнему... Впрочем, к чему повторяться?
Хассель добрался до лаборатории, плывя в волнах тумана. Пока он там размышляет, я хочу предупредить вас, что это отнюдь не обычная история о путешествиях во времени. Если вы полагаете, что Хассель сейчас опознает в соблазнителе своей жены самого себя, то вы глубоко заблуждаетесь. Этот вероломный негодяй не был ни Генри Хасселем, ни его сыном, ни родственником. Он не был даже Людвигом Больцманом (1844-1906). Хассель не совершал также петли во времени, то есть он не возвращался туда, откуда вся эта история началась, что, как известно, никого из читателей не удовлетворяет, зато озлобляет всех поголовно. Он не совершал этого по той простой причине, что время не является круговым, а также линейным, последовательным, дискоидальным, шизоидальным или пандикулированным. Время - это личное дело каждого, в чем Хасселю предстояло убедиться.
- По-видимому, я в чем-то ошибся, - пробормотал Хассель. - Надо проверить.
Он с трудом поднял трубку, которая, казалось, весила теперь сто тонн, и дозвонился до библиотеки.
- Хелло, библиотека? Это Генри.
- Кто?
- Генри Хассель.
- Говорите громче.
- ГЕНРИ ХАССЕЛЬ!
- О-о! Привет, Генри!
- Что у тебя есть насчет Джорджа Вашингтона?
Библиотека деловито квохтала в ожидании, когда ее фотоглаз просканирует каталоги.
- Джордж Вашингтон. Первый президент Соединенных Штатов. Родился в...
- Первый президент? Разве он не был убит в 1775 году?
- Ну что ты, Генри! Что за нелепый вопрос? Всем известно, что Джордж Ваш...
- Разве всем не известно, что он был убит?
- Кем?
- Мной.
- Когда?
- В 1775-м.
- Как ты ухитрился это сделать?
- С помощью револьвера.
- Нет, я имею в виду, как ты ухитрился сделать это двести лет назад?
- С помощью машины времени.
- Хм, об этом нет упоминаний, - сказала библиотека. - По моим каталогам у него все в ажуре. Ты, наверное промахнулся.
- Я не мог промахнуться. Как насчет Христофора Колумба? Есть там сведения о его смерти в 1489 году?
- Но он открыл Америку в 1492-м!
- Черта с два. Он был убит в 1489-м.
- Как?
- Пулей в глотку. Сорок пятого калибра.
- Опять ты, Генри?
- Угу.
- Таких сведений нет, - угрюмо заявила библиотека. - Никудышный из тебя стрелок, Генри.
- Ты меня не выведешь из себя, - сказал Хассель дрожащим голосом.
- Почему, Генри?
- Потому что я уже и так выведен! - проревел он. - Да! Что там с Марией Кюри, черт бы тебя побрал?! Она создала атомную бомбу, которая уничтожила Париж в начале XX века, или этого тоже не было?!
- Не было. Энрико Ферми...
- Это было!
- Не было.
- Я лично ее обучил! Я! Генри Хассель!
- Генри, все знают, что ты замечательный теоретик, но учитель из тебя...
- Заткнись, старая перечница! Я знаю, что это все означает!
- Что?
- Я забыл. У меня была какая-то мысль, но это уже не играет роли. Что ты предлагаешь?
- У тебя действительно есть машина времени?
- Разумеется, есть.
- Тогда вернись обратно и проверь.
Хассель вернулся в 1775 год, прибыл в Маунт-Вернон и прервал фермерские занятия Джорджа Вашингтона.
- Прошу прощения, полковник, - сказал профессор.
Высокий мужчина удивленно посмотрел на него.
- Ты странно говоришь, чужеземец, - сказал он. - Откуда ты?
- О, такое, знаете, новоиспеченное заведение, вряд ли вы слышали.
- Ты выглядишь странно. Какой-то ты туманный, я бы сказал.
- Скажите, полковник, что вы знаете о Христофоре Колумбе?
- Не так уж много, - признался Вашингтон. - Как будто бы он помер лет двести или триста назад.
- Когда именно?
- В тысяча пятьсот каком-то году, насколько я припоминаю.
- Этого не может быть.
1 2