В глубине изображения можно было видеть огромные двери из синтетического дуба. Перед ними оживленно беседовала молодая пара - красивый парень с папкой под мышкой и поразительной красоты девушка. Знаете такой тип: гладкие волосы коротко подстрижены, а лицо ясное, свежее, словно умытое самой природой.
- Интересно, - воскликнул Контролер, - это же вестибюль перед залом для заседаний! За шестьсот лет ничуть не изменился.
- Стабильность! - заметил Гротинг и удовлетворенно хмыкнул.
- Внутри идет обсуждение, - сказал Ярр. - Сейчас я найду...
- Подождите, - остановил его я. - Давайте немного посмотрим это.
Сам не знаю, почему я так сказал, наверно, только потому, что при виде девушки пульс у меня вдруг забился быстрее и я не мог оторвать от нее глаз.
Она едва не плакала.
- Умоляю тебя, не делай этого - ну хотя бы ради меня.
- Ради тебя? - Парень немного смутился.
- Да, - кивнула она. - Ты уничтожишь дело всей его жизни несколькими фразами.
- Это дело моей жизни тоже.
- Неужели ты не видишь разницы? Мы с тобой молоды. А молодость всегда любит ниспровергать прежних идолов. Она пирует на обломках старого. Уничтожает прошлые идеи и прокладывает путь своим собственным. Но ведь он-то уже не молод. Он живет только своей прошлой работой. И если ты развенчаешь ее, его ждет одно - горькое разочарование. Я останусь со сломленным стариком на руках, который сведет в могилу себя и меня. Дорогой, я не говорю, что ты не прав, но прошу тебя - подожди немного.
Из глаз ее полились слезы. Парень взял ее за руку и подвел к мозаичному окну. Девушка отвернула лицо от света, от его лица. Парень сказал:
- Он был моим учителем. Я боготворю его. То, что я хочу сделать, может, и похоже на предательство, но лишь по отношению к его преклонным годам. Я остаюсь верен человеку, каким он был тридцать лет назад. Тогда он поступил бы со своим учителем точно так же.
- А обо мне ты подумал? - воскликнула девушка. - Тебе вся радость разрушения, а убирать обломки придется мне! Что будет с моей жизнью? Мне все годы придется нести этот крест - нянчиться с ним, утешать его, делать все, чтобы он забыл о твоем безумном поступке!
- Мы будем жить вместе, Барбара. Я от тебя не отказываюсь.
- Как у тебя все просто! - Она горько засмеялась. - Мы будем жить вместе - этой короткой фразой ты - р-раз! - она прищелкнула пальцами, беспечно отбрасываешь все. А где будет жить он? Один? Или с нами? Ну, где?
- Что-нибудь придумаем.
- Тебе приятно мнить себя настоящим правдолюбцем, но при этом ты упрям и слеп! Стивен... в последний раз... пожалуйста. Подожди, дай ему умереть своей смертью. Всего несколько лет. Оставь его в покое. Его и нас.
Он решительно покачал головой и направился к дубовым дверям.
- Ждать несколько лет, чтобы ублажить гордость старика? За эти несколько лет произойдет еще несколько катастроф, погибнут еще тысячи людей - это слишком большая цена.
Она бессильно прислонилась к окну, ее силуэт четко обозначился на красочном цветном фоне. Парень шел через вестибюль. У нее не осталось сил даже для слез. Она так ослабела, что в любую секунду могла упасть на пол. И вдруг я увидел, как она вся подтянулась, напряглась, - в вестибюле появился еще один человек и бросился к парню. Это был изрядно поживший на свете лысый старик, лицо его, утратившее приметы возраста, было словно выточено из слоновой кости. Он был высок и тощ. Глубоко в подглазьях тлели тусклые угольки.
- Стивен! - крикнул он.
Парень остановился и обернулся.
- Стивен, я хочу поговорить с тобой!
- Это ничего не даст, сэр.
- Ты очень нетерпелив, Стивен. Несколько лет исследований - и ты хочешь перечеркнуть работу, которую я делал всю жизнь. Раньше я уважал тебя. Я считал, что ты примешь от меня эстафетную палочку, как в свое время это сделал я - принял эстафету от поколений, шедших до меня.
- А теперь вы так не считаете?
- Нет. - Старик вцепился в тунику молодого человека и с жаром заговорил: - Ты хочешь предать всех нас, хочешь закрыть дорогу исследованиям, которые обещают спасти человечество. За пять минут ты уничтожишь работу, которая велась пять веков. Неужели ты можешь допустить, чтобы труд и пот шедших впереди нас пропал впустую?
- Я не могу также допустить, - сказал парень, - чтобы люди продолжали бессмысленно умирать.
- Ты слишком много думаешь о смерти и слишком мало о жизни. Пусть погибнет тысяча человек, десять тысяч - все равно эта игра будет стоить свеч!
- Такая игра никогда не будет стоить свеч! Потому что у этой игры нет конца. Ваша теория неверна, она основана на ложных посылках.
- Ты глупец! - вскричал старик. - Самодовольный, неоперившийся зеленый глупец! Ты не пойдешь туда!
- Пойду, сэр.
- Я не пущу тебя.
Парень высвободил свою руку и потянулся к двери. Старик снова вцепился в него. Парень на мгновение потерял равновесие, что-то сердито пробурчал и, подобравшись, оттолкнул старика. В ту же секунду девушка вскрикнула, вихрем подлетела к спорящим и оказалась между ними. Потом еще раз вскрикнула и отступила в сторону.
Парень мягко осел на пол, рот его широко раскрылся от удивления. Он пытался что-то сказать, но словно передумал. Девушка упала на колени рядом с ним, хотела приподнять его голову. Но вдруг отпрянула.
Все было кончено. Ни выстрела, ни звука. В руке старика, склонившегося над телом убитого, блестел металлический ствол.
- Я только хотел... - запричитал старик. - Я только... - и он разрыдался.
Девушка повернула голову с огромным трудом, словно она весила тонну, и посмотрела на отца. Лицо ее окаменело. Ледяным тоном она произнесла:
- Уходи, отец.
- Я только... - выдавил из себя старик. Губы его дрожали.
Девушка подняла с пола папку и встала. Не глядя больше на отца, она открыла двери, шагнула внутрь и мягко прикрыла их за собой. При ее появлении голоса смолкли.
Она подошла к центру стола, положила на него папку, открыла ее и вытащила кипу машинописных листов. Затем перевела взгляд на сидевших за столом мужчин, недоуменно воззрившихся на нее.
- Мне очень жаль, но я должна довести до вашего сведения, что мистер Стивен Уайлдер по не зависящим от него причинам выступить перед вами не может. Как его невеста и помощница, я беру на себя его миссию и предлагаю вниманию комитета собранные им материалы. - Она смолкла и выпрямилась, стараясь сохранить самообладание.
- Спасибо, - сказал один из мужчин. - Мы готовы выслушать вас, мисс... мисс?
- Барбара Лидс.
- Спасибо, мисс Лидс. Итак?
Загробным голосом она продолжала:
- Мы полностью поддерживаем 930-е Правило Стабилизации, которое запрещает любые эксперименты в атомной энергодинамике. Все подобные эксперименты были основаны на аксиомах и математических формулах Фицджона. Унесшие столько жизней взрывы объясняются тем, что неверна первоначальная посылка этой теории. Мы можем доказать, что ошибочным является даже базовое уравнение Фицджона. Я говорю об
i = (d/u) b^2*i N/a (ze - j/a)...
Она взглянула в записи, поколебалась мгновение, затем добавила:
- Ошибки Фицджона легко обнаружить, если рассмотреть производные Лидса с трансконечными величинами...
Полным трагизма голосом она продолжала свою монотонную обвинительную речь.
- С-стоп, - сказал я.
Воцарилась тишина. Нам было как-то не по себе, мороз слегка продирал по коже. Я тогда подумал: могу гордиться тем, что я - человек. Не потому, что мыслю, что вообще существую, а потому, что умею чувствовать. Потому что человечество может протянуть к нам руку через века - неважно, из прошлого или будущего, с реальностью или вымыслом, - и разбередить в нас какие-то струны, тронуть нас до глубины души. Наконец я сказал:
- Что ж, мы явно на верном пути.
Ответа не было.
- Надо полагать, - не смутился я, - что секретный эксперимент, который уничтожил Вселенную, был основан на ошибочной теории Фицджона?
- Что? - очнулся ГС. - Ах, да, Кармайкл, вы абсолютно правы.
Чуть слышно Контролер произнес:
- Как жаль, что такое произошло. Этот Уайлдер... до чего был симпатичный молодой человек... подавал большие надежды...
- Сэр, - воскликнул я, - успокойтесь, ведь в наших силах помешать этому, для того мы здесь и пыхтим. Если найдем начало этой истории и чуть его изменим, парень с девушкой, возможно, поженятся и счастливо проживут свою жизнь.
- Вы правы. - Контролер смутился. - Я об этом не подумал...
- Надо копать дальше, - заключил я, - пока не доберемся до Фицджона. Кажется, в нашей головоломке он - ключевая фигура.
Господи, как мы искали! Ребята, скажу вам, мы словно собирали из кусочков пирамидку, которая имеет четыре измерения, и четвертым измерением было время. Мы отыскали сотню университетов, в которых специальные кафедры и отделения занимались исключительно разработкой теорий и математических формул Фицджона. Мы проскочили еще один век в направлении к настоящему и обнаружили уже только пятьдесят таких университетов, и в них учились студенты, чьи ученики возглавили кафедры век спустя.
Мы приблизились к настоящему еще на сто лет - теория Фицджона изучалась только в десяти университетах. Сторонники и последователи Фицджона с пеной у рта защищали его на страницах научных журналов, вели кровопролитные битвы с его противниками. Мы перепахали груду библиотечных материалов, сфотографировали скоростным методом множество уравнений, которые нам предлагал вращающийся восьмигранник, - вдруг пригодится на будущее? Наконец, мы добрались-таки до колледжа, в котором преподавал сам Фицджон, в котором он сделал свое революционное открытие и приобрел первых сторонников. Мы приближались к цели.
Фицджон оказался незаурядным человеком. Его рост, телосложение, цвет лица соответствовали средним величинам, но он обладал редким физическим даром - абсолютным чувством равновесия. Что бы он ни делал: стоял, сидел, двигался - он всегда сохранял королевскую осанку. Видимо, скульпторы именно так представляли себе человеческое совершенство.
Фицджон никогда не улыбался. Лицо его было словно высечено из грубого песчаника. Голос у Фицджона был низкий, небогатый в смысле тембра, но запоминающийся, - он произносил слова необычайно ясно и четко. В общем, Фицджон был загадочной личностью.
Загадочным его можно было назвать и по другой причине: всю его сорокалетнюю карьеру в колледже мы излазили вдоль и поперек, проследили пути сотен его учеников, многие из которых потом стали его злейшими противниками, - но нам никак не удавалось докопаться до юности или даже молодости Фицджона. Мы знали о нем все с того момента, как он впервые появился на кафедре физики в колледже. Дальше след пропадал. Можно было подумать, что до колледжа Фицджон зачем-то скрывался.
Ярр метал громы и молнии.
- Это совершенно немыслимо, - кипятился он. - Мы провели всю цепочку, осталось каких-то пятьдесят лет до наших дней, и вдруг такая загвоздка... - Он поднял трубку небольшого настольного телефона и позвонил в хранилище информационных данных. - Каллен? Мне нужно все, что у вас есть о фамилии Фицджон. И побыстрее.
- Можно подумать, - заметил я, - что Фицджон хотел скрыть от людей свое происхождение.
- Хотел или нет, - с обидой в голосе произнес Ярр, - ничего у него не выйдет. Если потребуется, я прослежу всю его жизнь с точностью до секунды!
- Но на это потребуется уйма времени, верно? - поинтересовался я.
- Верно.
- Может быть, года два?
- Может, и так. Но какая разница? Вы же сами сказали, что у нас в запасе целая тысяча лет.
- Не думал, что вы поймете мои слова буквально, доктор Ярр.
Маленькое пневматическое устройство на столе доктора Ярра заурчало, раздался щелчок. Выскочила кассета. Ярр открыл ее и извлек список цифр. Цифры были устрашающие; оказалось, что только на Земле проживает двести тысяч Фицджонов. Если проверять всех с помощью интеграторов, уйдет не меньше десяти лет. Ярр с отвращением отшвырнул листок и повернулся к нам.
- Что будем делать? - спросил он.
- Похоже, проследить жизнь Фицджона с точностью до секунды нам не удастся, - откликнулся я. - За десять лет мы можем проверить все Фицджонов и без интегратора.
- Вы хотите что-то предложить?
- Когда мы ворошили карьеру Фицджона, - сказал я, - там два раза попалось нечто любопытное. Да и после его смерти об этом заходила речь.
- Что-то не припоминаю... - начал ГС.
- Я говорю о лекции, сэр, - пояснил я. - Первая большая публичная лекция Фицджона, в которой он дал отпор всем своим критикам. Давайте-ка отыщем ее и пройдемся по ней мелким гребешком. Думаю, что-то важное обязательно выплывет.
- Попробуем.
В поисках нужного куска Ярр взялся за ручки настройки, кристалл снова начал вращаться, по нему побежали мутные изображения. Обрывочно мелькнули разрушенные здания Манхэттена, огромные крабоподобные существа давили несчастных и беспомощных людей, зловеще поблескивала ярко-красная крабья чешуя. Замелькали другие изображения, совсем затуманенные. Вот город из одного огромного ступенчатого здания, оно уходит в небо, словно Вавилонская башня; гигантский пожар захлестнул все атлантическое побережье Америки; а вот какая-то цивилизация странных обнаженных существ, с одного гигантского цветка они перелетают на другой. Все эти изображения были настолько не в фокусе, что у меня заболела голова. А звук просто никуда не годился.
Гротинг наклонился ко мне и прошептал:
- Ступень вероятности самая минимальная...
Я кивнул и снова сосредоточился на кристалле - изображение стало ясным и четким. Перед нами простирался амфитеатр. Он был явно смоделирован с греческого, имел форму лошадиной подковы, сверкающие галереи из белого камня спускались к небольшой квадратной белой кафедре. За кафедрой и вокруг верхнего яруса была видна простая колоннада. Здание было незамысловатым и в то же время очень изящным.
- Что же это такое? - удивился Контролер. - Не узнаю.
- Архитекторы скоро сдадут чертежи, - ответил Гротинг. - Строительство планируют закончить через тридцать лет. Хотим воздвигнуть это здание в северной части Центрального парка...
Я с трудом их слышал, потому что комнату наполнил рев многоголосой толпы из амфитеатра. От самого низа до галерки он был заполнен непоседливой и снующей молодежью. Парни и девушки перебирались с одной галереи на другую, проталкивались вверх и вниз по широким проходам, вставали на сиденья и размахивали руками. Но главным образом они кричали. Раскатистые звуки, подобно волнам, перекатывались по амфитеатру, сквозь общий хаос пробивался какой-то слабый ритм.
Из-за колонн появился человек, спокойно поднялся на кафедру и начал раскладывать на маленьком столике бумаги. Это был Фицджон, холодный и неприступный, величавый в своей белой тунике. Стоя рядом со столом, он тщательно разбирал свои записи, не обращая ни малейшего внимания на шум, который с его появлением удвоился. На фоне беспорядочного ора вдруг прорезались бульварные стишки - их четко скандировала какая-то особо буйная группа:
- Неон - криптон - наэлектризованный - Фицджон! - Неон - криптон наэлектризованный - Фицджон!
Покончив с записями, Фицджон выпрямился, чуть оперся пальцами правой руки на крышку стола и посмотрел прямо в грохочущий зал; ни один мускул на его лице не шевельнулся. Рев, казалось, достиг апогея. Скандирование продолжалось, на верхних ярусах появились какие-то ряженые и начали пробираться по проходам к кафедре. Эти студенты напялили на себя каркасы из металлических трубок, изображавшие геометрические фигуры. Кубы, шары, ромбы и тессеракты. Ряженые скакали и дико отплясывали.
Со спрятанного за колоннадой барабана два парня начали раскручивать длинный транспарант. На белом шелке было отпечатано бесконечное уравнение:
eia = 1 + ia - а2! + а3! - а4!..
и так далее, и так снова и снова. Смысла я не уловил, но понял, что это - искаженная ссылка на одно из уравнений Фицджона.
Представление продолжалось, номера, одни странные, другие просто непонятные, следовали друг за другом. Гуттаперчевые акробаты, схватившись руками за лодыжки, покатились по проходам. Откуда ни возьмись появились девицы, одетые в черную сеть, и начали откалывать какие-то балетные коленца. В воздух запустили шары, соединенные друг с другом в некую загадочную конструкцию.
Они совсем обезумели, и это было отвратительно - смотреть, как взбесившиеся студентки и студенты превращали лекцию Фицджона в карнавальное шествие. Эти молодые дикари, наверное, не смогли бы объяснить свое отношение к Фицджону, а точнее, не свое, а своих преподавателей. Я смутно вспомнил, что подобное уже случалось в прошлом, - например, тысяча гарвардских студентов устроила такой же прием Оскару Уайльду. А сами-то небось ничего не читали, кроме "Полицейских новостей".
Так вот, гомон, рев и крик продолжался, а Фицджон стоял неподвижно, чуть касаясь пальцами стола, стоял и ждал, когда этот балаган кончится. Я почувствовал, что восхищаюсь его выдержкой. Потом вдруг понял: на моих глазах проходит захватывающая дуэль.
1 2 3 4 5 6
- Интересно, - воскликнул Контролер, - это же вестибюль перед залом для заседаний! За шестьсот лет ничуть не изменился.
- Стабильность! - заметил Гротинг и удовлетворенно хмыкнул.
- Внутри идет обсуждение, - сказал Ярр. - Сейчас я найду...
- Подождите, - остановил его я. - Давайте немного посмотрим это.
Сам не знаю, почему я так сказал, наверно, только потому, что при виде девушки пульс у меня вдруг забился быстрее и я не мог оторвать от нее глаз.
Она едва не плакала.
- Умоляю тебя, не делай этого - ну хотя бы ради меня.
- Ради тебя? - Парень немного смутился.
- Да, - кивнула она. - Ты уничтожишь дело всей его жизни несколькими фразами.
- Это дело моей жизни тоже.
- Неужели ты не видишь разницы? Мы с тобой молоды. А молодость всегда любит ниспровергать прежних идолов. Она пирует на обломках старого. Уничтожает прошлые идеи и прокладывает путь своим собственным. Но ведь он-то уже не молод. Он живет только своей прошлой работой. И если ты развенчаешь ее, его ждет одно - горькое разочарование. Я останусь со сломленным стариком на руках, который сведет в могилу себя и меня. Дорогой, я не говорю, что ты не прав, но прошу тебя - подожди немного.
Из глаз ее полились слезы. Парень взял ее за руку и подвел к мозаичному окну. Девушка отвернула лицо от света, от его лица. Парень сказал:
- Он был моим учителем. Я боготворю его. То, что я хочу сделать, может, и похоже на предательство, но лишь по отношению к его преклонным годам. Я остаюсь верен человеку, каким он был тридцать лет назад. Тогда он поступил бы со своим учителем точно так же.
- А обо мне ты подумал? - воскликнула девушка. - Тебе вся радость разрушения, а убирать обломки придется мне! Что будет с моей жизнью? Мне все годы придется нести этот крест - нянчиться с ним, утешать его, делать все, чтобы он забыл о твоем безумном поступке!
- Мы будем жить вместе, Барбара. Я от тебя не отказываюсь.
- Как у тебя все просто! - Она горько засмеялась. - Мы будем жить вместе - этой короткой фразой ты - р-раз! - она прищелкнула пальцами, беспечно отбрасываешь все. А где будет жить он? Один? Или с нами? Ну, где?
- Что-нибудь придумаем.
- Тебе приятно мнить себя настоящим правдолюбцем, но при этом ты упрям и слеп! Стивен... в последний раз... пожалуйста. Подожди, дай ему умереть своей смертью. Всего несколько лет. Оставь его в покое. Его и нас.
Он решительно покачал головой и направился к дубовым дверям.
- Ждать несколько лет, чтобы ублажить гордость старика? За эти несколько лет произойдет еще несколько катастроф, погибнут еще тысячи людей - это слишком большая цена.
Она бессильно прислонилась к окну, ее силуэт четко обозначился на красочном цветном фоне. Парень шел через вестибюль. У нее не осталось сил даже для слез. Она так ослабела, что в любую секунду могла упасть на пол. И вдруг я увидел, как она вся подтянулась, напряглась, - в вестибюле появился еще один человек и бросился к парню. Это был изрядно поживший на свете лысый старик, лицо его, утратившее приметы возраста, было словно выточено из слоновой кости. Он был высок и тощ. Глубоко в подглазьях тлели тусклые угольки.
- Стивен! - крикнул он.
Парень остановился и обернулся.
- Стивен, я хочу поговорить с тобой!
- Это ничего не даст, сэр.
- Ты очень нетерпелив, Стивен. Несколько лет исследований - и ты хочешь перечеркнуть работу, которую я делал всю жизнь. Раньше я уважал тебя. Я считал, что ты примешь от меня эстафетную палочку, как в свое время это сделал я - принял эстафету от поколений, шедших до меня.
- А теперь вы так не считаете?
- Нет. - Старик вцепился в тунику молодого человека и с жаром заговорил: - Ты хочешь предать всех нас, хочешь закрыть дорогу исследованиям, которые обещают спасти человечество. За пять минут ты уничтожишь работу, которая велась пять веков. Неужели ты можешь допустить, чтобы труд и пот шедших впереди нас пропал впустую?
- Я не могу также допустить, - сказал парень, - чтобы люди продолжали бессмысленно умирать.
- Ты слишком много думаешь о смерти и слишком мало о жизни. Пусть погибнет тысяча человек, десять тысяч - все равно эта игра будет стоить свеч!
- Такая игра никогда не будет стоить свеч! Потому что у этой игры нет конца. Ваша теория неверна, она основана на ложных посылках.
- Ты глупец! - вскричал старик. - Самодовольный, неоперившийся зеленый глупец! Ты не пойдешь туда!
- Пойду, сэр.
- Я не пущу тебя.
Парень высвободил свою руку и потянулся к двери. Старик снова вцепился в него. Парень на мгновение потерял равновесие, что-то сердито пробурчал и, подобравшись, оттолкнул старика. В ту же секунду девушка вскрикнула, вихрем подлетела к спорящим и оказалась между ними. Потом еще раз вскрикнула и отступила в сторону.
Парень мягко осел на пол, рот его широко раскрылся от удивления. Он пытался что-то сказать, но словно передумал. Девушка упала на колени рядом с ним, хотела приподнять его голову. Но вдруг отпрянула.
Все было кончено. Ни выстрела, ни звука. В руке старика, склонившегося над телом убитого, блестел металлический ствол.
- Я только хотел... - запричитал старик. - Я только... - и он разрыдался.
Девушка повернула голову с огромным трудом, словно она весила тонну, и посмотрела на отца. Лицо ее окаменело. Ледяным тоном она произнесла:
- Уходи, отец.
- Я только... - выдавил из себя старик. Губы его дрожали.
Девушка подняла с пола папку и встала. Не глядя больше на отца, она открыла двери, шагнула внутрь и мягко прикрыла их за собой. При ее появлении голоса смолкли.
Она подошла к центру стола, положила на него папку, открыла ее и вытащила кипу машинописных листов. Затем перевела взгляд на сидевших за столом мужчин, недоуменно воззрившихся на нее.
- Мне очень жаль, но я должна довести до вашего сведения, что мистер Стивен Уайлдер по не зависящим от него причинам выступить перед вами не может. Как его невеста и помощница, я беру на себя его миссию и предлагаю вниманию комитета собранные им материалы. - Она смолкла и выпрямилась, стараясь сохранить самообладание.
- Спасибо, - сказал один из мужчин. - Мы готовы выслушать вас, мисс... мисс?
- Барбара Лидс.
- Спасибо, мисс Лидс. Итак?
Загробным голосом она продолжала:
- Мы полностью поддерживаем 930-е Правило Стабилизации, которое запрещает любые эксперименты в атомной энергодинамике. Все подобные эксперименты были основаны на аксиомах и математических формулах Фицджона. Унесшие столько жизней взрывы объясняются тем, что неверна первоначальная посылка этой теории. Мы можем доказать, что ошибочным является даже базовое уравнение Фицджона. Я говорю об
i = (d/u) b^2*i N/a (ze - j/a)...
Она взглянула в записи, поколебалась мгновение, затем добавила:
- Ошибки Фицджона легко обнаружить, если рассмотреть производные Лидса с трансконечными величинами...
Полным трагизма голосом она продолжала свою монотонную обвинительную речь.
- С-стоп, - сказал я.
Воцарилась тишина. Нам было как-то не по себе, мороз слегка продирал по коже. Я тогда подумал: могу гордиться тем, что я - человек. Не потому, что мыслю, что вообще существую, а потому, что умею чувствовать. Потому что человечество может протянуть к нам руку через века - неважно, из прошлого или будущего, с реальностью или вымыслом, - и разбередить в нас какие-то струны, тронуть нас до глубины души. Наконец я сказал:
- Что ж, мы явно на верном пути.
Ответа не было.
- Надо полагать, - не смутился я, - что секретный эксперимент, который уничтожил Вселенную, был основан на ошибочной теории Фицджона?
- Что? - очнулся ГС. - Ах, да, Кармайкл, вы абсолютно правы.
Чуть слышно Контролер произнес:
- Как жаль, что такое произошло. Этот Уайлдер... до чего был симпатичный молодой человек... подавал большие надежды...
- Сэр, - воскликнул я, - успокойтесь, ведь в наших силах помешать этому, для того мы здесь и пыхтим. Если найдем начало этой истории и чуть его изменим, парень с девушкой, возможно, поженятся и счастливо проживут свою жизнь.
- Вы правы. - Контролер смутился. - Я об этом не подумал...
- Надо копать дальше, - заключил я, - пока не доберемся до Фицджона. Кажется, в нашей головоломке он - ключевая фигура.
Господи, как мы искали! Ребята, скажу вам, мы словно собирали из кусочков пирамидку, которая имеет четыре измерения, и четвертым измерением было время. Мы отыскали сотню университетов, в которых специальные кафедры и отделения занимались исключительно разработкой теорий и математических формул Фицджона. Мы проскочили еще один век в направлении к настоящему и обнаружили уже только пятьдесят таких университетов, и в них учились студенты, чьи ученики возглавили кафедры век спустя.
Мы приблизились к настоящему еще на сто лет - теория Фицджона изучалась только в десяти университетах. Сторонники и последователи Фицджона с пеной у рта защищали его на страницах научных журналов, вели кровопролитные битвы с его противниками. Мы перепахали груду библиотечных материалов, сфотографировали скоростным методом множество уравнений, которые нам предлагал вращающийся восьмигранник, - вдруг пригодится на будущее? Наконец, мы добрались-таки до колледжа, в котором преподавал сам Фицджон, в котором он сделал свое революционное открытие и приобрел первых сторонников. Мы приближались к цели.
Фицджон оказался незаурядным человеком. Его рост, телосложение, цвет лица соответствовали средним величинам, но он обладал редким физическим даром - абсолютным чувством равновесия. Что бы он ни делал: стоял, сидел, двигался - он всегда сохранял королевскую осанку. Видимо, скульпторы именно так представляли себе человеческое совершенство.
Фицджон никогда не улыбался. Лицо его было словно высечено из грубого песчаника. Голос у Фицджона был низкий, небогатый в смысле тембра, но запоминающийся, - он произносил слова необычайно ясно и четко. В общем, Фицджон был загадочной личностью.
Загадочным его можно было назвать и по другой причине: всю его сорокалетнюю карьеру в колледже мы излазили вдоль и поперек, проследили пути сотен его учеников, многие из которых потом стали его злейшими противниками, - но нам никак не удавалось докопаться до юности или даже молодости Фицджона. Мы знали о нем все с того момента, как он впервые появился на кафедре физики в колледже. Дальше след пропадал. Можно было подумать, что до колледжа Фицджон зачем-то скрывался.
Ярр метал громы и молнии.
- Это совершенно немыслимо, - кипятился он. - Мы провели всю цепочку, осталось каких-то пятьдесят лет до наших дней, и вдруг такая загвоздка... - Он поднял трубку небольшого настольного телефона и позвонил в хранилище информационных данных. - Каллен? Мне нужно все, что у вас есть о фамилии Фицджон. И побыстрее.
- Можно подумать, - заметил я, - что Фицджон хотел скрыть от людей свое происхождение.
- Хотел или нет, - с обидой в голосе произнес Ярр, - ничего у него не выйдет. Если потребуется, я прослежу всю его жизнь с точностью до секунды!
- Но на это потребуется уйма времени, верно? - поинтересовался я.
- Верно.
- Может быть, года два?
- Может, и так. Но какая разница? Вы же сами сказали, что у нас в запасе целая тысяча лет.
- Не думал, что вы поймете мои слова буквально, доктор Ярр.
Маленькое пневматическое устройство на столе доктора Ярра заурчало, раздался щелчок. Выскочила кассета. Ярр открыл ее и извлек список цифр. Цифры были устрашающие; оказалось, что только на Земле проживает двести тысяч Фицджонов. Если проверять всех с помощью интеграторов, уйдет не меньше десяти лет. Ярр с отвращением отшвырнул листок и повернулся к нам.
- Что будем делать? - спросил он.
- Похоже, проследить жизнь Фицджона с точностью до секунды нам не удастся, - откликнулся я. - За десять лет мы можем проверить все Фицджонов и без интегратора.
- Вы хотите что-то предложить?
- Когда мы ворошили карьеру Фицджона, - сказал я, - там два раза попалось нечто любопытное. Да и после его смерти об этом заходила речь.
- Что-то не припоминаю... - начал ГС.
- Я говорю о лекции, сэр, - пояснил я. - Первая большая публичная лекция Фицджона, в которой он дал отпор всем своим критикам. Давайте-ка отыщем ее и пройдемся по ней мелким гребешком. Думаю, что-то важное обязательно выплывет.
- Попробуем.
В поисках нужного куска Ярр взялся за ручки настройки, кристалл снова начал вращаться, по нему побежали мутные изображения. Обрывочно мелькнули разрушенные здания Манхэттена, огромные крабоподобные существа давили несчастных и беспомощных людей, зловеще поблескивала ярко-красная крабья чешуя. Замелькали другие изображения, совсем затуманенные. Вот город из одного огромного ступенчатого здания, оно уходит в небо, словно Вавилонская башня; гигантский пожар захлестнул все атлантическое побережье Америки; а вот какая-то цивилизация странных обнаженных существ, с одного гигантского цветка они перелетают на другой. Все эти изображения были настолько не в фокусе, что у меня заболела голова. А звук просто никуда не годился.
Гротинг наклонился ко мне и прошептал:
- Ступень вероятности самая минимальная...
Я кивнул и снова сосредоточился на кристалле - изображение стало ясным и четким. Перед нами простирался амфитеатр. Он был явно смоделирован с греческого, имел форму лошадиной подковы, сверкающие галереи из белого камня спускались к небольшой квадратной белой кафедре. За кафедрой и вокруг верхнего яруса была видна простая колоннада. Здание было незамысловатым и в то же время очень изящным.
- Что же это такое? - удивился Контролер. - Не узнаю.
- Архитекторы скоро сдадут чертежи, - ответил Гротинг. - Строительство планируют закончить через тридцать лет. Хотим воздвигнуть это здание в северной части Центрального парка...
Я с трудом их слышал, потому что комнату наполнил рев многоголосой толпы из амфитеатра. От самого низа до галерки он был заполнен непоседливой и снующей молодежью. Парни и девушки перебирались с одной галереи на другую, проталкивались вверх и вниз по широким проходам, вставали на сиденья и размахивали руками. Но главным образом они кричали. Раскатистые звуки, подобно волнам, перекатывались по амфитеатру, сквозь общий хаос пробивался какой-то слабый ритм.
Из-за колонн появился человек, спокойно поднялся на кафедру и начал раскладывать на маленьком столике бумаги. Это был Фицджон, холодный и неприступный, величавый в своей белой тунике. Стоя рядом со столом, он тщательно разбирал свои записи, не обращая ни малейшего внимания на шум, который с его появлением удвоился. На фоне беспорядочного ора вдруг прорезались бульварные стишки - их четко скандировала какая-то особо буйная группа:
- Неон - криптон - наэлектризованный - Фицджон! - Неон - криптон наэлектризованный - Фицджон!
Покончив с записями, Фицджон выпрямился, чуть оперся пальцами правой руки на крышку стола и посмотрел прямо в грохочущий зал; ни один мускул на его лице не шевельнулся. Рев, казалось, достиг апогея. Скандирование продолжалось, на верхних ярусах появились какие-то ряженые и начали пробираться по проходам к кафедре. Эти студенты напялили на себя каркасы из металлических трубок, изображавшие геометрические фигуры. Кубы, шары, ромбы и тессеракты. Ряженые скакали и дико отплясывали.
Со спрятанного за колоннадой барабана два парня начали раскручивать длинный транспарант. На белом шелке было отпечатано бесконечное уравнение:
eia = 1 + ia - а2! + а3! - а4!..
и так далее, и так снова и снова. Смысла я не уловил, но понял, что это - искаженная ссылка на одно из уравнений Фицджона.
Представление продолжалось, номера, одни странные, другие просто непонятные, следовали друг за другом. Гуттаперчевые акробаты, схватившись руками за лодыжки, покатились по проходам. Откуда ни возьмись появились девицы, одетые в черную сеть, и начали откалывать какие-то балетные коленца. В воздух запустили шары, соединенные друг с другом в некую загадочную конструкцию.
Они совсем обезумели, и это было отвратительно - смотреть, как взбесившиеся студентки и студенты превращали лекцию Фицджона в карнавальное шествие. Эти молодые дикари, наверное, не смогли бы объяснить свое отношение к Фицджону, а точнее, не свое, а своих преподавателей. Я смутно вспомнил, что подобное уже случалось в прошлом, - например, тысяча гарвардских студентов устроила такой же прием Оскару Уайльду. А сами-то небось ничего не читали, кроме "Полицейских новостей".
Так вот, гомон, рев и крик продолжался, а Фицджон стоял неподвижно, чуть касаясь пальцами стола, стоял и ждал, когда этот балаган кончится. Я почувствовал, что восхищаюсь его выдержкой. Потом вдруг понял: на моих глазах проходит захватывающая дуэль.
1 2 3 4 5 6