Я покачал головой:— Чушь какая!Она придвинулась ко мне, плавно обвила меня своим гибким телом и сказала:— Тогда пусть эта загадка так неразгаданной и останется. Возможно, еще появятся и девятый, и десятый, и когда-нибудь все разъяснится. А пока, по-моему, лучше нам прислушаться к голосу плоти. — Ее язычок коснулся моей щеки, и мне этот аргумент показался чрезвычайно убедительным. Вскоре наши тела опять сплелись в тесный узел, который, как мне было совершенно ясно, я уже никогда не сумею развязать без посторонней помощи. И это в значительной степени лишь делало наслаждение еще более острым.Лишь позднее, уже почти засыпая, я осознал, что они держали все мои чувства и мысли как бы в постоянной осаде, пока я находился в их обществе. Мне хотелось на свободе обдумать эту мысль, однако волны усталости захлестывали меня… * * * А когда я проснулся, то в постели оказался один.Спустившись по лестнице, я вышел в вестибюль. Рубильник, спрятанный в нише за китайской вазой, по-прежнему был в нерабочем положении, и я двинулся к двери, желая узнать, что произошло за это время. Если открывать ее в условиях абсолютного безвременья было довольно-таки рискованно, то, как я полагал, она, в связи с отключением Рубильника, должна оказаться запертой.Но дверь отворилась.Небольшой дворик перед крыльцом был окружен стеной густого белого тумана. Я вышел наружу и, озираясь, спустился с крыльца. Был ли то настоящий туман или же некий продукт мыслительной деятельности — не знаю. Такой туман бывает порой в голове, когда мозг сталкивается с неким фундаментальным физическим парадоксом…Я сделал шаг вперед, не чувствуя ни малейшего холода, хотя был совершенно наг.— Глория? — окликнул я ее, чувствуя, как приглушенно звучит мой голос. — Ты здесь, моя дорогая змейка?Ответа не последовало. Я сделал еще шаг, и мне показалось, что мимо практически над самой землей проплывает нечто огромное и темное.— Глория! — снова позвал я ее. — Давай лучше вернемся в дом!Я уже собрался это сделать, но тут кто-то схватил меня за лодыжку. Я споткнулся, посмотрел вниз и увидел, что за ногу меня держит чья-то тонкая бледная рука, вынырнувшая откуда-то из кучи тряпья, валявшегося у нашего крыльца.— Нет! — донесся оттуда чей-то резкий окрик. — Не смеешь ты и шагу сделать, не зная, кто перед тобою!— Но я просто ищу свою подружку, Глорию… Я думал, может, она сюда пошла…— Никто не выходил отсюда с тех пор, как это место осквернено тобою было!— Ну ладно вам! Может, все-таки выпустите мою ногу?— Я не уверен, не уверен… Ведь ты, меня совсем не зная, мог бы пойти и дальше, верно?— А что, если пойду?— Ну, здесь тебе не просто улица, несчастный! — быстро возразил он.— Тут так просто дальше не пройти! — С этими словами из-под кучи вынырнула вторая рука, в которой оказалась бутылка. Затем оттуда же появилась заросшая волосами голова. Физиономия этого типа была мне совершенно незнакома. Пьяница выжал из бутылки несколько последних капель прямо в свою разверстую пасть, негромко рыгнул и поставил бутылку перед собой на землю. — Прикрой глаза рукой, — велел он, кривя рот. И как раз вовремя.
Какая-то беззвучная и невероятно яркая вспышка рассеяла туман, и я почувствовал мощный поток пронизавшего меня неведомого излучения.— Какого черта!— Поток фотонов, — пояснил пьяница. — Мы решили: да будет свет!— Между прочим, я видел, как тут что-то черное пролетело. Очень низко,— буркнул я сквозь зубы.— А, это старый Уроборос кружит.— Что ты мне сказки рассказываешь!— Человек — млекопитающее, способное создавать метафоры. В этом и заключается секрет его успеха.Я поморгал — в глазах у меня вдруг потемнело. А когда это отвратительное ощущение прошло, спросил:— А ты сам-то кто?— Уртч.Рука его казалась тонкой и немощной, однако по-прежнему сжимала мою лодыжку как кандалами.— Может, все-таки отпустишь меня? По-моему, ты достаточно ясно обозначил свою цель. Однако ты, похоже, слишком много знаешь для обыкновенного старого пропойцы.— Уличная мудрость, купленная ценой страданий, — заметил он и отпустил мою ногу. — Но если ты признаешь, что кое-чем мне обязан, то ловлю тебя на слове.— Чего же ты хочешь? — спросил я, наклоняясь и осматривая свою ногу.— Сходи в дом и принеси мне полную бутылку вина вместо пустой.— Черт побери, но ты же и сам можешь войти, взять любую бутылку и выпить ее прямо в доме! — сказал я. — Кстати, там будет куда удобнее…— Нет, это моя улица, и по-настоящему я счастлив только здесь!— Ну ладно, — согласился я. — Погоди минутку.В легком фиалкового цвета тумане, заползшем и в дом, я отыскал оплетенную бутылку «Руф-фино Кьянти», откупорил ее и вынес ему.— «Кьянти» сойдет, Уртч?— Вполне. — Он протянул руку и взял бутылку. — Как тебя зовут, малыш?— Альф.Он сделал добрый глоток и вздохнул.— А теперь тебе лучше пойти и поискать свою милую. Альф.— Да, пожалуй. Пожалуй, так будет лучше. — Я закрыл дверь и пошел в глубь дома, к Дыре, испытывая самые дурные предчувствия.Открыв дверь, я вошел туда, спустился вниз, снова поднялся наверх, и вскоре мне показалось, что я отбрасываю не одну, а куда больше теней. Я прошел довольно далеко, но увидел Глорию, лишь когда оказался там, где висели семеро Аль-фов. Она стояла справа от них и чуть в стороне; руки ее странным образом двигались, словно она управляла неким невидимым устройством…— Глория, зачем ты сюда вернулась? И что это ты делаешь?Последовало громкое звяканье — точно поворачивали ключ в замке огромного шкафа. Я подошел ближе.Глория медленно повернулась ко мне и сказала:— Ты знаешь, из-за тебя я совершенно выбилась из графика! Вот проснулась и вспомнила, что совершенно пренебрегла некоторыми своими обязанностями…Я метнулся мимо нее — туда, где только что двигались ее руки. Но ощутил одну лишь пустоту.— А где же оно? — спросил я. — Где это оборудование?— Мы держим его в кладовой — в других пространствах. Я вывела то, что мне было нужно, на свою рабочую подстанцию, а когда закончила, вернула на место.— Но почему — именно сюда?— Потому что я много об этом думала. — Она мотнула головой в сторону семи повешенных и пояснила: — Мне не давала покоя проблема восьми Альфов!— Выяснила что-нибудь?— Нет. А ты сам ничего не хочешь мне поведать?— Нет.Она взяла меня за руку и мягко повернула лицом туда, откуда я пришел.— Что ж, в таком случае мы квиты. — И ее соблазнительное бедро скользнуло по моему бедру.И снова меня охватила растерянность, но я постарался с ней справиться и сказал:— Я, между прочим, сперва искал тебя на улице. И возле крыльца встретил одного старого пьяницу, очень интересного. Его зовут Уртч.— Это невозможно! — покачала она головой.— И тем не менее он там был. Продемонстрировал мне поток фотонов. И вовремя остановил меня, чтобы я в такой же поток не превратился.— У тебя, должно быть, галлюцинации, Альф! Там снаружи ничего быть не может.— Но он был — у самой двери, на крыльце. И я тоже там некоторое время простоял, все туманом любовался. Я абсолютно уверен, что все это было на самом деле.— Но все же…Мы как раз выходили из Дыры, и я, схватив ее за руку, решительно направился к входной двери.— Идем. Я подумал, что мне еще кое-какие вопросы ему задать хотелось бы.На крыльце никого не было, хотя клочья тумана умудрились просочиться даже в вестибюль. Теперь туман стал таким густым, что практически ничего в нем различить было невозможно.— Не может быть! Он же был здесь буквально несколько минут назад!— Уртч. Странное имя.— Я также видел спину змея Уробороса. Кончиками пальцев правой руки она быстрым спиралевидным движением провела вниз от точки между глазами к подбородку.— Великий предок! — пробормотала она. — А этот… он что же… сказал что-нибудь особенное?..— Нет, — отвечал я. — Просто заставил меня стащить у вас бутылку вина и сообщил, что ты на улицу не выходила.— Интересно… А не мог ли он забраться в дом? — вдруг спросила она, нервно озираясь.— Не думаю. Я приглашал его зайти и с большими удобствами посидеть и выпить вина, но он отказался, заявив, что предпочитает пить на улице, на СВОЕЙ улице.Она покачала головой и что-то тихонько прошипела. Потом тщательно заперла входную дверь и принялась обыскивать дом. Я помогал ей — мы искали всюду, кроме самых дальних глубин Дыры.— Уртч, Уртч, — словно звала она время от времени.— Так ты все-таки видела его?— Нет, дело не в этом… Это я так просто… Мы проверили все шкафы и кладовые, осмелившись даже зайти в комнату Адама, — там было на удивление чисто и аккуратно прибрано; комната выглядела почти как монашеская келья. Но Уртч нам так нигде и не попался.Наконец мы вернулись в комнату Глории и тут же полностью отвлеклись от мыслей об Уртче. Ну а потом я уже не в состоянии был ни о чем думать и что-либо замечать…— Проснулся? — тихо спросила Глория, медленно скользя вдоль моего правого бока.— Да. А знаешь, красотка, ты здорово мне подходишь!Она захихикала. Потом погладила меня по голове и шепнула:— Взаимно. Ну что, давай включим Рубильник и вернемся в лавку?— Ни за что! Мы останемся здесь. Не знаю, готов ли я продолжать столь приятные занятия, но ведь можно и просто поговорить, правда? Пусть мое бренное тело отдохнет и само решит, готово ли оно вновь предаться плотским утехам.— Поговорить? Хорошо. Конечно. Начинай.— Вот только с чего начинать-то? Здесь столько всяких загадок… №— Так и должно было быть. Но это всего лишь интеллектуальный мусор — остатки разных несерьезных головоломок, скопившиеся за долгие годы.— Тогда давай начнем… с этих «долгих лет». Насколько они «долгие»? Ведь лавка существует по крайней мере со времен этрусков, верно?—Да.— И Адам прибыл сюда из далекого будущего, чтобы устроить здесь нечто вроде меняльной лавки?— Да. В точности как он тебе и рассказывал.— И с тех пор вы живете здесь, двигаясь вдоль нашего вектора времени и заключая самые разнообразные сделки? В течение всей нашей истории?— Да, это так.— И Адама его создатели оценивают по тому, насколько хорошо он ведет здесь дела?— И это верно.— И его послали сюда, потому что у него невероятно высокий коэффициент умственного развития, а также имеется множество иных, самых разнообразных и невероятных талантов?— Ну да. И поэтому тоже. — Она медленно переползла через меня.— Значит, ваш возраст исчисляется столетиями… точнее, тысячелетиями?— Но мы же тебе говорили!— Ну да, считается, что вы из двадцать пятого века и отправились назад по временной оси, открыли эту лавку, а теперь направляетесь домой по, так сказать, самой длинной, но весьма живописной дороге.— Мы не из двадать пятого века.— Но Адам говорил, что вы прибыли сюда… или, точнее, отправились в древнюю Этрурию… именно из этого времени.— Это правда. Мы остановились там на обратном пути, чтобы кое-что починить. Тот… корабль, в котором мы живем и работаем, во время полета был поврежден, а двадцать пятый век — самый первый пункт на временной оси, где такой ремонт еще возможен.— Ах вот как? В таком случае откуда же — точнее, когда же вы в действительности отправились сюда?— Этого я сказать тебе не могу.— Почему?— Я обещала Адаму. Еще когда ты впервые здесь появился.— Но почему?!— Из-за тех клонов. Если ты действительно среди них самый главный, это слишком важная информация для тебя.— И чем же она для меня так важна? Она снова переползла через меня.— И этого тоже, дорогой Альф, я тебе открыть не могу.— По-моему, я догадываюсь.— Нет, не догадываешься.— Ну и ладно. Расскажи мне лучше о своих генетических корнях.— Охотно. Я из рода змей. Адам — кошка. Вот и все.— Похоже, ученым пришлось проделать огромную работу по расщеплению генов, чтобы вывести оба этих вида на уровень человека — по внешности и по уровню умственного развития…— Согласно старым проектам мы вовсе не должны были обладать таким разумом, как ваш. Скорее предполагалось, что будет развиваться наш собственный разум, со свойственным ему образом мыслей. И он должен был достигнуть весьма высокого уровня…— Но, очевидно, этот план воплотить в жизнь не удалось?— Да-с-с-с.— Но вы способны по-настоящему размножаться? И представляете собой теперь совершенно самостоятельные расы?—Ода!— В таком случае к чему же вся эта чехарда с детьми в пробирках? И эта история с Адамом?.. В его изложении она звучала как описание неких первых опытов не сразу удавшегося крупного эксперимента.— Это так и было. Вернее, есть… И Адам на самом деле является результатом все еще продолжающегося эксперимента по доведению каждой из созданных рас до наивысшего уровня развития. Ученые хотели узнать, как далеко может продвинуться каждый народ и какой из них сможет дать некое особое суперсущество благодаря «четырехкратному клонированию». Правильный термин на языке этрусков звучит примерно как «калейдейон», то есть «прекрасные из пробирки». Или «божественные из пробирки». Если это действительно ваш язык.— Ну конечно, наш. Земной. А почему ты так говоришь?Она на мгновение прилегла мне на грудь вся целиком и затихла. Потом вдруг спросила:— Ты ведь не стал бы лгать мне, правда, Альф? Ты ведь не участвуешь в заговоре против нас?— Да я в заговорах ни черта не смыслю! И чего ради мне в нем участвовать? Слезь-ка, пожалуйста, а? — Но я уже и сам обнимал ее. — Да если бы я только попробовал, вы бы меня тут же вокруг пальца обвели! Значит, наш Адам — «калейдейон»?Она покачала головой:— Так нельзя сказать. «Калейдейон» — это множественное число. ,?(отя всего лишь раз за всю долгую историю этой программы что-то действительно удалось и было создано одно такое существо. Наш Адам.— Ну хорошо. Пусть будет множественное, — сказал я. — Просто для меня это термин, которым можно его называть. Я и без того знаю, что он необычайно умен и изобретателен.— Но значение этого термина значительно шире… — начала было она и умолкла.— Тебе нельзя говорить об этом? — догадался я. Она кивнула. — Я понял. Не расстраивайся, дорогая. — Я стиснул ее в объятиях. — А как они наблюдают за Адамом? Способны ли они оценить, насколько хорошо он справляется со своими обязанностями?— Мы думаем, что они делают выводы на основе тех разрушений, которые мы вызываем, проходя сквозь время и его историю, — сказала она. — По всей видимости, у них нет возможности наблюдать за самим Адамом непосредственно. Если только ты и твои клоны специально с этой целью ими не засланы…— Ты это себе окончательно в голову вбила, да? — Я покачал головой.— Послушай, а не опасно ли то, что он шныряет туда-сюда по временной оси и перекраивает историю по своему вкусу? Так ведь вам в вашем далеком будущем недолго и в тыквы превратиться!Она рассмеялась и сказала:— Ну что ты, Вселенной это вреда не причинит. Она достаточно велика и способна вобрать, поглотить и скомпенсировать все. А ваша история — на самом деле всего лишь небольшой эпизод ее существования. И эпизод этот никогда не сможет стать настолько значительным, чтобы повлиять на развитие всей Вселенной. Однако в будущем кто-то, пристально этот эпизод изучая, сможет, видимо, сделать кое-какие догадки насчет того, как развивались «божественные».— Но это будут всего лишь догадки, да и то весьма, как мне кажется, смутные. Ведь природа данного явления исключительно самобытна.— Да, это, пожалуй, правда. — И она улыбнулась.— Значит, я прав?— Я этого не говорила.— А тебе и не нужно говорить! Хотя мне и эчень интересно почему?— А ты подумай.— Хочешь их обмануть?— Возможно.— Ясно! Ты хочешь, чтобы они недооценивали — точнее, оценивали неправильно действия :воего «божественного» Адама, поскольку он сей-[ час готовит что-то такое, что ни в коем случае не 'должно стать им известно, чтобы они были совершенно к этому не подготовлены. Ах, хитрый дьявол!Улыбка застыла на ее губах.— Такая догадка достойна скорее народа мангустов или койотов! — сухо заметила она.— Да ладно тебе! Ты же сама мне подсказала.Ее язычок защекотал мне ухо.— Верно. Но все-таки отдельные отвлекающие моменты…— Слушай, я же не они, правда?— Кто — «они»?— Не мангуст, не койот!— Вспомни, мы ведь уже исследовали ткани твоего тела и можем сказать совершенно определенно: ты самый обыкновеннный человек.— Рад это слышать.— А мог бы и огорчиться. Между прочим, оба вида этих существ обладают массой достоинств. У людей многих из них нет и в помине.— Надеюсь, ты не перестанешь меня из-за этого любить, а? — спросил я, и она вдруг расслабилась и потерлась о мою щеку.— В отличие от некоторых, я верю в возможность межвидовой любви, — заявила она. — Но я уверена: ты смог бы завоевать мое сердце и будучи койотом! А вот если бы ты был мангустом… Не знаю.— А какое отражение это могло бы найти в мировой литературе! Два благородных дома — Змеи и Мангуста — заклятые враги, разумеется… Сцена первая: входят прелестная девушка-змея и живой энергичный юноша-мангуст…— Глория и Альф — две слившиеся звезды! — воскликнула она. — Слушай, мне прямо-таки видится трагическая сцена в гробнице, когда ты насильно открываешь мне рот и пытаешься поранить себе губы моими ядовитыми зубами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
Какая-то беззвучная и невероятно яркая вспышка рассеяла туман, и я почувствовал мощный поток пронизавшего меня неведомого излучения.— Какого черта!— Поток фотонов, — пояснил пьяница. — Мы решили: да будет свет!— Между прочим, я видел, как тут что-то черное пролетело. Очень низко,— буркнул я сквозь зубы.— А, это старый Уроборос кружит.— Что ты мне сказки рассказываешь!— Человек — млекопитающее, способное создавать метафоры. В этом и заключается секрет его успеха.Я поморгал — в глазах у меня вдруг потемнело. А когда это отвратительное ощущение прошло, спросил:— А ты сам-то кто?— Уртч.Рука его казалась тонкой и немощной, однако по-прежнему сжимала мою лодыжку как кандалами.— Может, все-таки отпустишь меня? По-моему, ты достаточно ясно обозначил свою цель. Однако ты, похоже, слишком много знаешь для обыкновенного старого пропойцы.— Уличная мудрость, купленная ценой страданий, — заметил он и отпустил мою ногу. — Но если ты признаешь, что кое-чем мне обязан, то ловлю тебя на слове.— Чего же ты хочешь? — спросил я, наклоняясь и осматривая свою ногу.— Сходи в дом и принеси мне полную бутылку вина вместо пустой.— Черт побери, но ты же и сам можешь войти, взять любую бутылку и выпить ее прямо в доме! — сказал я. — Кстати, там будет куда удобнее…— Нет, это моя улица, и по-настоящему я счастлив только здесь!— Ну ладно, — согласился я. — Погоди минутку.В легком фиалкового цвета тумане, заползшем и в дом, я отыскал оплетенную бутылку «Руф-фино Кьянти», откупорил ее и вынес ему.— «Кьянти» сойдет, Уртч?— Вполне. — Он протянул руку и взял бутылку. — Как тебя зовут, малыш?— Альф.Он сделал добрый глоток и вздохнул.— А теперь тебе лучше пойти и поискать свою милую. Альф.— Да, пожалуй. Пожалуй, так будет лучше. — Я закрыл дверь и пошел в глубь дома, к Дыре, испытывая самые дурные предчувствия.Открыв дверь, я вошел туда, спустился вниз, снова поднялся наверх, и вскоре мне показалось, что я отбрасываю не одну, а куда больше теней. Я прошел довольно далеко, но увидел Глорию, лишь когда оказался там, где висели семеро Аль-фов. Она стояла справа от них и чуть в стороне; руки ее странным образом двигались, словно она управляла неким невидимым устройством…— Глория, зачем ты сюда вернулась? И что это ты делаешь?Последовало громкое звяканье — точно поворачивали ключ в замке огромного шкафа. Я подошел ближе.Глория медленно повернулась ко мне и сказала:— Ты знаешь, из-за тебя я совершенно выбилась из графика! Вот проснулась и вспомнила, что совершенно пренебрегла некоторыми своими обязанностями…Я метнулся мимо нее — туда, где только что двигались ее руки. Но ощутил одну лишь пустоту.— А где же оно? — спросил я. — Где это оборудование?— Мы держим его в кладовой — в других пространствах. Я вывела то, что мне было нужно, на свою рабочую подстанцию, а когда закончила, вернула на место.— Но почему — именно сюда?— Потому что я много об этом думала. — Она мотнула головой в сторону семи повешенных и пояснила: — Мне не давала покоя проблема восьми Альфов!— Выяснила что-нибудь?— Нет. А ты сам ничего не хочешь мне поведать?— Нет.Она взяла меня за руку и мягко повернула лицом туда, откуда я пришел.— Что ж, в таком случае мы квиты. — И ее соблазнительное бедро скользнуло по моему бедру.И снова меня охватила растерянность, но я постарался с ней справиться и сказал:— Я, между прочим, сперва искал тебя на улице. И возле крыльца встретил одного старого пьяницу, очень интересного. Его зовут Уртч.— Это невозможно! — покачала она головой.— И тем не менее он там был. Продемонстрировал мне поток фотонов. И вовремя остановил меня, чтобы я в такой же поток не превратился.— У тебя, должно быть, галлюцинации, Альф! Там снаружи ничего быть не может.— Но он был — у самой двери, на крыльце. И я тоже там некоторое время простоял, все туманом любовался. Я абсолютно уверен, что все это было на самом деле.— Но все же…Мы как раз выходили из Дыры, и я, схватив ее за руку, решительно направился к входной двери.— Идем. Я подумал, что мне еще кое-какие вопросы ему задать хотелось бы.На крыльце никого не было, хотя клочья тумана умудрились просочиться даже в вестибюль. Теперь туман стал таким густым, что практически ничего в нем различить было невозможно.— Не может быть! Он же был здесь буквально несколько минут назад!— Уртч. Странное имя.— Я также видел спину змея Уробороса. Кончиками пальцев правой руки она быстрым спиралевидным движением провела вниз от точки между глазами к подбородку.— Великий предок! — пробормотала она. — А этот… он что же… сказал что-нибудь особенное?..— Нет, — отвечал я. — Просто заставил меня стащить у вас бутылку вина и сообщил, что ты на улицу не выходила.— Интересно… А не мог ли он забраться в дом? — вдруг спросила она, нервно озираясь.— Не думаю. Я приглашал его зайти и с большими удобствами посидеть и выпить вина, но он отказался, заявив, что предпочитает пить на улице, на СВОЕЙ улице.Она покачала головой и что-то тихонько прошипела. Потом тщательно заперла входную дверь и принялась обыскивать дом. Я помогал ей — мы искали всюду, кроме самых дальних глубин Дыры.— Уртч, Уртч, — словно звала она время от времени.— Так ты все-таки видела его?— Нет, дело не в этом… Это я так просто… Мы проверили все шкафы и кладовые, осмелившись даже зайти в комнату Адама, — там было на удивление чисто и аккуратно прибрано; комната выглядела почти как монашеская келья. Но Уртч нам так нигде и не попался.Наконец мы вернулись в комнату Глории и тут же полностью отвлеклись от мыслей об Уртче. Ну а потом я уже не в состоянии был ни о чем думать и что-либо замечать…— Проснулся? — тихо спросила Глория, медленно скользя вдоль моего правого бока.— Да. А знаешь, красотка, ты здорово мне подходишь!Она захихикала. Потом погладила меня по голове и шепнула:— Взаимно. Ну что, давай включим Рубильник и вернемся в лавку?— Ни за что! Мы останемся здесь. Не знаю, готов ли я продолжать столь приятные занятия, но ведь можно и просто поговорить, правда? Пусть мое бренное тело отдохнет и само решит, готово ли оно вновь предаться плотским утехам.— Поговорить? Хорошо. Конечно. Начинай.— Вот только с чего начинать-то? Здесь столько всяких загадок… №— Так и должно было быть. Но это всего лишь интеллектуальный мусор — остатки разных несерьезных головоломок, скопившиеся за долгие годы.— Тогда давай начнем… с этих «долгих лет». Насколько они «долгие»? Ведь лавка существует по крайней мере со времен этрусков, верно?—Да.— И Адам прибыл сюда из далекого будущего, чтобы устроить здесь нечто вроде меняльной лавки?— Да. В точности как он тебе и рассказывал.— И с тех пор вы живете здесь, двигаясь вдоль нашего вектора времени и заключая самые разнообразные сделки? В течение всей нашей истории?— Да, это так.— И Адама его создатели оценивают по тому, насколько хорошо он ведет здесь дела?— И это верно.— И его послали сюда, потому что у него невероятно высокий коэффициент умственного развития, а также имеется множество иных, самых разнообразных и невероятных талантов?— Ну да. И поэтому тоже. — Она медленно переползла через меня.— Значит, ваш возраст исчисляется столетиями… точнее, тысячелетиями?— Но мы же тебе говорили!— Ну да, считается, что вы из двадцать пятого века и отправились назад по временной оси, открыли эту лавку, а теперь направляетесь домой по, так сказать, самой длинной, но весьма живописной дороге.— Мы не из двадать пятого века.— Но Адам говорил, что вы прибыли сюда… или, точнее, отправились в древнюю Этрурию… именно из этого времени.— Это правда. Мы остановились там на обратном пути, чтобы кое-что починить. Тот… корабль, в котором мы живем и работаем, во время полета был поврежден, а двадцать пятый век — самый первый пункт на временной оси, где такой ремонт еще возможен.— Ах вот как? В таком случае откуда же — точнее, когда же вы в действительности отправились сюда?— Этого я сказать тебе не могу.— Почему?— Я обещала Адаму. Еще когда ты впервые здесь появился.— Но почему?!— Из-за тех клонов. Если ты действительно среди них самый главный, это слишком важная информация для тебя.— И чем же она для меня так важна? Она снова переползла через меня.— И этого тоже, дорогой Альф, я тебе открыть не могу.— По-моему, я догадываюсь.— Нет, не догадываешься.— Ну и ладно. Расскажи мне лучше о своих генетических корнях.— Охотно. Я из рода змей. Адам — кошка. Вот и все.— Похоже, ученым пришлось проделать огромную работу по расщеплению генов, чтобы вывести оба этих вида на уровень человека — по внешности и по уровню умственного развития…— Согласно старым проектам мы вовсе не должны были обладать таким разумом, как ваш. Скорее предполагалось, что будет развиваться наш собственный разум, со свойственным ему образом мыслей. И он должен был достигнуть весьма высокого уровня…— Но, очевидно, этот план воплотить в жизнь не удалось?— Да-с-с-с.— Но вы способны по-настоящему размножаться? И представляете собой теперь совершенно самостоятельные расы?—Ода!— В таком случае к чему же вся эта чехарда с детьми в пробирках? И эта история с Адамом?.. В его изложении она звучала как описание неких первых опытов не сразу удавшегося крупного эксперимента.— Это так и было. Вернее, есть… И Адам на самом деле является результатом все еще продолжающегося эксперимента по доведению каждой из созданных рас до наивысшего уровня развития. Ученые хотели узнать, как далеко может продвинуться каждый народ и какой из них сможет дать некое особое суперсущество благодаря «четырехкратному клонированию». Правильный термин на языке этрусков звучит примерно как «калейдейон», то есть «прекрасные из пробирки». Или «божественные из пробирки». Если это действительно ваш язык.— Ну конечно, наш. Земной. А почему ты так говоришь?Она на мгновение прилегла мне на грудь вся целиком и затихла. Потом вдруг спросила:— Ты ведь не стал бы лгать мне, правда, Альф? Ты ведь не участвуешь в заговоре против нас?— Да я в заговорах ни черта не смыслю! И чего ради мне в нем участвовать? Слезь-ка, пожалуйста, а? — Но я уже и сам обнимал ее. — Да если бы я только попробовал, вы бы меня тут же вокруг пальца обвели! Значит, наш Адам — «калейдейон»?Она покачала головой:— Так нельзя сказать. «Калейдейон» — это множественное число. ,?(отя всего лишь раз за всю долгую историю этой программы что-то действительно удалось и было создано одно такое существо. Наш Адам.— Ну хорошо. Пусть будет множественное, — сказал я. — Просто для меня это термин, которым можно его называть. Я и без того знаю, что он необычайно умен и изобретателен.— Но значение этого термина значительно шире… — начала было она и умолкла.— Тебе нельзя говорить об этом? — догадался я. Она кивнула. — Я понял. Не расстраивайся, дорогая. — Я стиснул ее в объятиях. — А как они наблюдают за Адамом? Способны ли они оценить, насколько хорошо он справляется со своими обязанностями?— Мы думаем, что они делают выводы на основе тех разрушений, которые мы вызываем, проходя сквозь время и его историю, — сказала она. — По всей видимости, у них нет возможности наблюдать за самим Адамом непосредственно. Если только ты и твои клоны специально с этой целью ими не засланы…— Ты это себе окончательно в голову вбила, да? — Я покачал головой.— Послушай, а не опасно ли то, что он шныряет туда-сюда по временной оси и перекраивает историю по своему вкусу? Так ведь вам в вашем далеком будущем недолго и в тыквы превратиться!Она рассмеялась и сказала:— Ну что ты, Вселенной это вреда не причинит. Она достаточно велика и способна вобрать, поглотить и скомпенсировать все. А ваша история — на самом деле всего лишь небольшой эпизод ее существования. И эпизод этот никогда не сможет стать настолько значительным, чтобы повлиять на развитие всей Вселенной. Однако в будущем кто-то, пристально этот эпизод изучая, сможет, видимо, сделать кое-какие догадки насчет того, как развивались «божественные».— Но это будут всего лишь догадки, да и то весьма, как мне кажется, смутные. Ведь природа данного явления исключительно самобытна.— Да, это, пожалуй, правда. — И она улыбнулась.— Значит, я прав?— Я этого не говорила.— А тебе и не нужно говорить! Хотя мне и эчень интересно почему?— А ты подумай.— Хочешь их обмануть?— Возможно.— Ясно! Ты хочешь, чтобы они недооценивали — точнее, оценивали неправильно действия :воего «божественного» Адама, поскольку он сей-[ час готовит что-то такое, что ни в коем случае не 'должно стать им известно, чтобы они были совершенно к этому не подготовлены. Ах, хитрый дьявол!Улыбка застыла на ее губах.— Такая догадка достойна скорее народа мангустов или койотов! — сухо заметила она.— Да ладно тебе! Ты же сама мне подсказала.Ее язычок защекотал мне ухо.— Верно. Но все-таки отдельные отвлекающие моменты…— Слушай, я же не они, правда?— Кто — «они»?— Не мангуст, не койот!— Вспомни, мы ведь уже исследовали ткани твоего тела и можем сказать совершенно определенно: ты самый обыкновеннный человек.— Рад это слышать.— А мог бы и огорчиться. Между прочим, оба вида этих существ обладают массой достоинств. У людей многих из них нет и в помине.— Надеюсь, ты не перестанешь меня из-за этого любить, а? — спросил я, и она вдруг расслабилась и потерлась о мою щеку.— В отличие от некоторых, я верю в возможность межвидовой любви, — заявила она. — Но я уверена: ты смог бы завоевать мое сердце и будучи койотом! А вот если бы ты был мангустом… Не знаю.— А какое отражение это могло бы найти в мировой литературе! Два благородных дома — Змеи и Мангуста — заклятые враги, разумеется… Сцена первая: входят прелестная девушка-змея и живой энергичный юноша-мангуст…— Глория и Альф — две слившиеся звезды! — воскликнула она. — Слушай, мне прямо-таки видится трагическая сцена в гробнице, когда ты насильно открываешь мне рот и пытаешься поранить себе губы моими ядовитыми зубами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22